Небо казалось темно-сиреневым, на котором теплился огромный сиреневый круг, который когда-то был солнцем.
Люди, оборванные и высохшие, бродили по пустынной земле с единственной целью - отыскать себе еду, едой служили бледные ростки, с трудом пробивавшиеся сквозь каменистый грунт, и мелкие юркие твари, изредка выползавшие из своих укрытий.
Иногда весной – на короткое время – страх и агрессия уступали место желанию найти себе подобного, на короткое время пробуждалась жажда любить и стать кому-то нужным, и тогда у людей появлялась семья.
Животных, крупнее чем человек, давно не существовало, и единственной угрозой для него оставались только люди, – но другие, которые жили в другом мире и посещали земных сородичей лишь изредка, с единственной и, должно быть, важной для них целью.
…Богдану с утра не везло: ящерица ускользнула, оставив по себе память – кусок хвоста, который он тут же проглотил, даже не разжевывая; поэтому сегодня был особенно злым, и напряженно вглядывался под ноги, то и дело нагибался, срывая пучок травы, сухой и горькой, и долго его жевал, чтобы притупить грызущее чувство голода.
Послышались где-то высоко в небе незнакомые, а потому пугающие звуки. Богдан вскинул голову. Темный предмет медленно приближался, при этом становилась крупнее и четче его угловатая фигура, выпуклый стеклянный глаз.
Богдан почувствовал панический ужас. Еще с детства он знал, что в таких летающих штуках передвигаются те – другие; кто они такие, где обитают, никто толком не знал; единственное, что было известно и что особенно пугало, – они возникали в небе из ниоткуда, опускались и увозили с собой людей. Тех, кого они забирали, больше никогда не возвращались…
Богдан кинулся бежать. Он понимал, что его заметили и поэтому преследуют, лихорадочно соображал, где можно укрыться – на этом голом, вылизанном ветрами плато, скалистом и мрачном, в угрюмом царстве холодных сиреневых расцветок.
От отчаяния бросился назад, к тому откосу, по которому сюда влезал, хотя и понимал, что времени спуститься в долину и где-то затеряться у него уже не остается... Чудовище висело над ним, струя горячего воздуха сбила с ног, а затем стремительно затащила внутрь. На какое-то время Богдан потерял сознание, лишился чувств.
Пришел в себя в каком-то помещении, низком, с удивительно мягким светом, – которого прежде никогда не видел; он сидел на полу, и страха больше не ощущал. Богдан начал осматриваться.
Что-то в голове щелкнуло, а потом голос, незнакомый женский и повелительный приказал встать. Богдан подчинился. И уже следовал всем командам, подсказывавшим, как поступать ему дальше.
Подошел к двери, поднял руку, и та распахнулась; в комнате оказалась емкость с водой, а стены – все отражающими; впервые в жизни он видел себя – худого, черного и заросшего.
Ему приказали лезть в воду. И впервые он по-настоящему мылся. С наслаждением, пользуясь жидкостью, которая давала пену и имела запах. Когда устал, не вылезая, нажал на кнопку в стене – откинулась крышка, на ней оказался поднос с едой. Осторожно Богдан начал пробовал, все было вкусным и ароматным.
Затем он надел странную и приятную одежду, халат из невесомой ткани, полюбовался на себя в отражающей стене. После этого покинул комнату.
Он уже освоился и теперь все замечал. Теперь увидел, что в углу комнаты, за прозрачной ширмой, находится лежанка, а на ней кто-то есть.
Голос приказал приблизиться и скинуть халат. Раздетый, Богдан отдернул шторку, увидел существо, обезображенное дряхлостью: кожа лица, рук, торчавших из-под халата, была сухой и сморщенной, цветом напоминала смолу. Черты лица подсказывали, что перед ним старуха.
- Чего стоишь? – спросила она, и Богдан узнал этот голос, это он звучал в его в голове, отдавая распоряжения. – Выпей этот напиток, он прибавит сил и храбрости, – старуха подняла палец и ткнула на графин, стоявший на столике возле нее.
Богдан подчинился. Вода имела приятный вкус, но была обжигающей, у Богдана даже перехватило дыхание. Впрочем, выпил до конца и быстро почувствовал, как все перед глазами поплыло, возникло легкое восторженное, даже умилительное настроение, безобразие старухи, наблюдавшей за ним, больше не казалось пугающим и отталкивающим.
Он подошел к лежанке, закрыл глаза, и юркнул под покрывало, тут же ощутил прикосновение холодной шершавой ладони…
Любовные страсти старухи, неожиданные для ее возраста, были долгими и изнуряющими. Замечая, что молодой человек устал, старуха предлагала ему напиток, который быстро возвращал силы и подстегивал страсти, заставлял забывать, что перед ним отвратительная, безобразная старуха. Впрочем, из неподвижного и холодного камня та удивительно скоро превращалась в пылкое, жаркое существо. Богдан, напротив, чувствовал все большую усталость, и все чаще приходилось тянуться к стакану с ободряющим живительным напитком.
Наконец, изнеможенный он уснул. А когда проснулся и открыл глаза, то увидел, что рядом с ним – юное, прелестное создание… Пораженный свежестью девушки, ее красотой, он даже забыл, что накануне на этом месте лежала дряхлая отвратительная старуха. Девушка спала, и Богдан мог хорошенько ее разглядеть.
Черты были тонкими, изящными, а кожа светлой и шелковистой. Сквозь халат угадывалась юная девичья грудь.
Богдан не удержался и хотел прикоснуться к девушке, и даже протянул руку, – но так, с вытянутой рукой, он застыл. Он не мог поверить своим глазам: кожа его руки была дряблой и высохшей, и черной, как смола…
Крик ужаса вырвался из груди Богдана. Девушка проснулась и теперь, в свою очередь, оглядывала с брезгливым любопытством. Богдан с трудом сполз с кровати, проковылял в комнату с отражающими стенами. И долго стоял, разглядывая старика, – сгорбленного и высохшего, с почерневшей кожей и потухшими слезившимися глазами…