Наступила та часть зимы, когда все разговоры в школе и дома так или иначе возвращались к Новому году. Тамара Николаевна напомнила нам, что нужно сдать деньги на подарки, которые нам раздаст школьный Дед Мороз; ещё она предложила сходить всем классом в кино 2-го января. Это было здорово: во-первых, мы ещё ни разу не ходили в кино классом, во-вторых, фильм "Огонь, вода и медные трубы" обещал незабываемые впечатления, может даже такие же, как от фильма "Морозко".
В Деда Мороза я не верил, даже в самом раннем возрасте. Да и можно ли было в него верить, имея двух старших сестёр? Они тщательно охраняли моё сознание от всяческих мифов, тем более что подарки под ёлку от Деда Мороза дома мы не получали из-за скудости семейного бюджета. Всё ограничивалось сладкими пакетами, полученными в школе, или где-нибудь на детских утренниках, а также конфетами, развешенными на ёлке.
Закончить вторую четверть не представляло для меня особого труда, я не утруждал себя учёбой: тройки чередовались с четвёрками. Родители до поры до времени не очень-то беспокоились за мою успеваемость, и, как выяснилось позже, зря. Мне казалось: главное не попасть в ту худшую часть класса над которыми смеются все.
Накануне 7-го ноября нас всех приняли в "октябрята". Я гордился своим октябрятским значком с детским образом вождя, хотя точно такие же были у всех одноклассников. А через несколько дней наш класс плохо выполнил домашнее задание, и учительница почти всем без всякой пощады наставила двоек. Получил двойку и я.
"Предлагаю всем, кто получил сегодня двойки, завтра снять свои значки октябрят. И не носить их, пока оценка не будет исправлена!" - сказала Тамара Николаевна.
Мы расстроились. Значок стал дорог нам, мы уже сроднились с ним.
На следующий день никто из получивших двойки не снял своей звёздочки. И я тоже. Зато все наперебой тянули руки, чтобы быстрее исправить оценку.
Это было ещё в начале первой четверти, теперь же, измученные школьными занятиями, мы наконец-то дожили до последнего учебного полугодия. Учиться в этот день не хотелось, мы надеялись, что нас отпустят пораньше. Люба рассказывала, что у них в классе перед началом первого урока на доске пишут: "Последний день учиться лень, мы просим вас, учителей, не мучить маленьких детей". И это срабатывало. Мы же, первоклассники, ещё не умели писать такие длинные предложения, да и в желаниях своих были скромнее.
На первом уроке учительница не стала объяснять новую тему, она решила почитать нам вслух, разрешив тихонько заниматься своими делами. Сначала было скучно, меня клонило в сон; я вырвал из тетради лист в клетку и стал рисовать воздушный бой. Потом вслушался в то, что читала Тамара, стало интересно. Речь шла о маленькой девочке - сироте по имени Казетта. Я бросил рисовать и оглянулся: в классе тихо, как на диктанте, внимательно слушали все... Неожиданно прозвенел звонок. Первый раз я пожалел, что урок закончился быстро, надо идти на перемену.
К сожалению, чтение на втором уроке не продолжилось; мы так и не узнали, что произошло с Казеттой в дальнейшем. “Учитесь быстрее читать и сами узнаете, что было дальше!” - сказала нам Тамара.
Урок начался с раздачи табелей и напутствий. Нам напомнили, что 30 декабря в школьном актовом зале будет праздник Новогодней ёлки и нужно прийти в карнавальных костюмах. А потом отпустили по домам.
Мы знали, что подарки всё равно выдадут всем, но костюм вместе с мамой всё-таки придумали: я решил, что буду мушкетёром и возьму с собой свою игрушечную пластмассовую шпагу с шариком на конце. Галя раскрасила для меня гуашью старую соломенную шляпу, украсила её гусиным пером - таким перьями у нас смазывали пироги. Ещё мне сделали накидку из серой подкладочной ткани: нашили на неё белый воротник и большой крест спереди. Получилось очень неплохо. А вдруг мне удастся выиграть конкурс маскарадных костюмов среди мальчиков?
Дома бабушка чистила овощи для винегрета. Ей пыталась помочь Лариса, но бабушке не нравилось, как у неё получается: "Кто ж так над картошкой издевается? Толсто кожуру счищаешь!"
Я выпил чаю с хлебом и вареньем, мы пошли гулять во двор.
Всю последнюю неделю шёл снег. Он шёл обильными хлопьями и так густо, что машины днём ехали с зажжёнными фарами. Все взрослые нашего барака после работы расчищали подходы к своим дверям, к дверям дровяных сараев, к общественному туалету и сливной яме. Снег отбрасывали на огороды, клумбы и палисадники; его было так много, что по сугробам можно было забраться на самый высокий забор. Двор постепенно превращался в лабиринт из проходов в снегу. Двери некоторых сараев не было видно из-за сугробов; только узкие расчищенные тропинки вдоль дверей позволяли попасть туда. Но как бы не были заняты взрослые за неделю до нового года они построили для нас высокую снежную горку - эта была ежегодная традиция. Работали они в воскресенье допоздна, заканчивали в полной темноте и залить её толком не успели - не хватило воды. За водой надо было идти метров двести на колонку, поэтому решили закончить заливку в течении недели.
Днём мы с ребятами довольно быстро стёрли коротенькую ледяную дорожку горки и потеряли к ней интерес - даже на самой гладкой дощечке далеко не уедешь. Вот и сегодня забрались на горку, а кататься не хочется. Появились Андрюшка, Владик и Женька с санками, но кататься никому особо не хотелось. Все пошли в наш "снежный дом" - в беседку; там сидела Люся с заплаканным лицом. Увидев нас, она убежала, ничего не объясняя. От Женьки, её младшего брата, мы узнали, что Люсю “наругали” родители за одну тройку в четверти. "Люська сказала, что хочет уйти из дома, только ей уже никто не верит. Такое и раньше было." - сказал Женя. "А у меня половина троек, и никто не ругает." - подумал я.
Из беседки мы услышали шум: будто бы кто-то льёт воду. Это баба Катя, жена Михаила Ивановича, выплеснула что-то из ведра на нашу снежную горку. "Вот вам! Застынет и катайтесь! "- радостно объявила она.
Мы обрадовались сначала, подумав, что взрослые сегодня окончательно зальют горку, сейчас за первым ведром последует второе, третье... Присмотревшись к горке Лариса закричала: "Смотрите! Эта старая карга вылила нам помои!" Действительно, среди лужицы воды мы увидели картофельные очистки и лимонную корку, ещё что-то... Мы разозлились. Там ведь могут быть и её сопли!
Сестёр моих гулять не отпустили, несмотря на наступившие каникулы. Они не расстроились: суетились по дому, прибирали учебники и тетради, вытирали пыль, освобождали место под ёлку. Папа рубил мясо в кладовке, мама и бабушка занимались пельменным тестом. "После ужина накрутим фарш, будем лепить пельмени", - объявила мама.
В прошлом году я уже пробовал их лепить, правда они, - все мои пять-шесть пельменей, получились кособокие. Мама меня все равно поддерживала; свои пельмени я съел сам. Они на вкус были ничуть не хуже, чем пельмени взрослых.
Большой стол в комнате застелили чистой клеёнкой. Пока папа крутил на мясорубке мясо, я крутился возле него; следил как он чередует розовые куски говядины со свиным салом и дольками лука. Мне нравилось наблюдать как из круглых отверстий мясорубки выползают розовые или белые от сала червячки фарша, как хрустит сочный лук, от которого слезятся глаза. Подавая отцу дольки чеснока, куски мяса и сала, я даже пытался провернуть рукоять мясорубки, но это было нелегко - чуть не упал со стула.
Праздник чувствовался во всём. Его приближение было в запахах, звуках и хлопотах, в общем настроении. Сёстры уже вдоль и поперёк изучили новогоднюю телепрограмму, подчеркнув самое интересное красным карандашом.
По телевизору показывали предновогодний "Кабачок 13 стульев", когда мы после ужина сели за лепку пельменей. Но прежде всего мама заставила нас всех тщательно вымыть руки. Бабушка быстро накатала нам цилиндриков из теста, а мама с помощью бутылки раскатала их в лепёшки.
Пришла Лариса. "А когда вы ёлку ставить будете?"- спросила она, подсаживаясь нам на помощь. Мы все - я, Люба, Галя, вопросительно глянули на папу, разбиравшего мясорубку. "Сегодня в сени занесу. Пусть ветки расправит." - сказал отец. “А наряжать завтра будете.”
Весь день 30-го я волновался из-за того, что вечер приближался, а отца всё ещё не было с работы. "Мам, неужели он и сегодня задержится?" Мама с бабушкой переглянулись между собой, так что мне стало неуютно. "Да, он может. Хотя не должен бы." - грустно ответила мама. "Лишь бы до дому дошёл."- добавила бабушка. Я понял о чём они: если папа придёт, хорошо “выпимши”, ему будет не до ёлки.
Тем не менее бабушка всё приготовила для установки: принесла старую флягу с водой и глиной, достала ящик с игрушками. Отец пришёл часов в семь, мрачный, но трезвый. Он, не спеша поужинал борщом - ну как можно не спешить в такой важный день! - потом покурил на улице, и наконец-то занёс ёлку в дом; её прислонили к тёплой стене. Запах хвои заполнил комнату.
Видя, что отец не в настроении, я старался не задавать ему лишних вопросов. И так делали все, никому не хотелось портить настроение друг другу. Вскоре ёлка была накрепко закреплена во фляге с глиной и водой; потом папа развесил электрическую гирлянду и дал команду: "Можно наряжать. Действуйте!"
"Жаль, что ёлка внизу с одной стороны лысая..." - заныла Люба. Отец задумчиво хмыкнул. "Сейчас покурю и что-нибудь придумаем". И он, покурив, обрезал часть веток с одной стороны и прикрепил их с помощью проволоки с другой - стало всё ровно. "Той стороной, где было мало веток ёлка стояла на север," - сказала Люба. "Это мы по географии проходили."
Наконец-то открываем старый чемодан с ёлочными игрушками. Наступил радостный миг детского счастья, который повторялся каждый год, и тем не менее каждый год ожидался с волнением будто бы мы могли увидеть в этом чемодане что-то новое.
Все игрушки также, как и всегда переложены ватой и старыми пожелтевшими газетами. Макушку, похожую на сосульку, водрузить на самый верх помог отец. В верхнем слое игрушек оказались наши любимые стеклянные часы, всегда показывающие 12, и древнерусский воин с мечом и щитом в тёмно-красной накидке. Воина доверили прицепить на ветку мне; я долго выбирал место, будто это имело значение. Затем разбирали шары самой разнообразной формы: апельсины и мандарины, полосатые шары, просто белые, присыпанные искусственным снежком, шары с рисунками сказочных сюжетов - там, как обычно, Дед Мороз и Снегурочка мчались на тройке огненных лошадей. Были и домики, и совы, ракеты и спутники, еловые шишки и невероятных размеров стеклянный орех. Были сиявший свежестью зелёный огурец и пузатый помидор; эти игрушки папа называл закуской. Когда стеклянные игрушки закончились, мы стали привязывать к веткам заготовленные конфеты и грецкие орехи, завёрнутые в фольгу. Нам было сказано развешивать всё на видное место, но я и сёстры часть сладостей припрятали в разные укромные места - под вату, за игрушки, за потоки блестящего дождя из фольги; иногда внутрь разбитой игрушки. Нижняя часть ёлки, погружённая в бидон с водой, который в свою очередь стоял в перевёрнутой табуретке, тщательно укутывалась белой тканью и обкладывалась ватой; всё это создавало массу укромных мест.
Наконец развешен стеклянный дождь из тонких трубочек и шариков, и последний дождь из фольги; всё густо усыпано блестящим конфетти; мы увидели, что самой ёлки, её зелёных веточек почти не видно из-за обилия украшений. Мама предложила убрать немного ваты и часть дождя; мы согласились скрепя сердце, опасаясь, что могут вскрыться наши заначки.
Ёлка наряжена. Дед Мороз из папье-маше с хитрой улыбкой выглядывает из-под нижних веток - он доволен. Впрочем, он всегда доволен.
Мы получили от мамы по мандаринке, комната наполнилась праздничным запахом. Выключен свет, включена гирлянда; она отражается в тёмных окнах, умножая праздник. Такое настроение разгоняет усталость; ночью долго не мог уснуть, всё слушал, как потрескивала остывающая печь, как ворочалась во сне бабушка и храпел отец.
На следующий день я ходил в школу на "новогодний утренник", который оказался скучным. Начинался праздник в десять утра и совершенно не располагал к веселью, тем более, что я не выспался. Мой "мушкетёрский" костюм не произвёл ни на кого особого впечатления; мальчики одноклассники, правда, просили у меня шпагу - просто так побаловаться, сразиться с кем-нибудь, потыкать в кого-нибудь, изображая смертельный укол. Некоторые очень картинно умирали, сползая на пол, но наша главная публика - девочки, только лениво улыбались и зевали.
Дедом Морозом был завуч, а Снегурочкой - старшая пионервожатая Валентина Васильевна. Оба пытались вывести нас из сонного состояния ненатуральными громкими голосами изображая веселье. Конкурсы я почти не помню: кажется бегали в мешках, хоровод водили, вяло подпевали Снегурочке. Большинство девочек были наряжены снежинками или балеринами, но понять, где снежинка, а где балерина не так-то просто. Один раз мне повезло: я случайно оказался рядом с самой красивой девочкой нашего класса, я даже полминуты в хороводе держал её за руку, но всё равно зевал, впрочем, как и она. Мы смотрели друг на друга и зевали: я - с любопытством, она - равнодушно. Весь класс, вся школа зевала на празднике, создавая сквозняки.
Наконец-то нам раздали подарки, можно идти домой. Сквозь прозрачный мешок видно шоколадные конфеты, маленькую мандаринку, пачку вафель, шоколадку. Свои подарки я и сёстры ссыпали в одну большую вазу. Первый раз за год сладостей не хотелось; их можно было есть без особых ограничений почти весь день, срывать с ёлки или брать из вазы. Они портили аппетит, но не настолько, чтобы я мог отказаться от горячих домашних пельменей.
Во дворе весело. Вчера отцы Вовы и Толика с помощью нескольких соседей привезли на санках несколько фляг воды из уличной колонки. Они ровно залили горку, разровняв шваброй неровности. Сегодня она застыла хорошо; получилась длинная и гладкая дорожка, которая заканчивалась у самой завалинки нашего барака. Все ребята были на улице: кто с фанеркой, кто с картонкой, а Андрюшка катался на старом противне. Лучше всех придумал Вова - он нашёл где-то в сарае старый эмалированный таз и катался в нём с горы задрав ноги в валенках. При этом таз вращался вокруг своей оси вместе с Вовкой; один раз он так разогнался, что врезался в завалинку барака под общий хохот.
В этом тазу все хотели покататься. Толик, выбрав момент, подкараулил Вовку и бросился ему на спину, а мы с Андрюшкой и Владиком кинулись на них сверху. Такой кучей мы съехали с горки. Было весело, хотя кто-то кричал от боли: "Рука! Рука...". Скатились почти под самой дом и сбили с ног Галю и Надю. Пока мы стонали, изображая из себя ушибленных, девчонки выдернули таз и убежали от нас на горку. Мы кинулись их догонять...
Незаметно летело время. Возбуждённые и усталые мы вернулись домой; нас ждал сытный ужин, чай с конфетами, под восхитительный запах ёлочки мы посмотрели мультфильмы. Весело трещала печка, мама и бабушка выносили в кладовку посудины с холодцом.
Мне захотелось спать, уже слипались глаза, но я решил ещё раз осмотреть ёлку, к которой пока не привык. Как только выключили телевизор, я, лёжа в постели, попросил отца включить гирлянду хотя бы на те несколько минут пока он выходит покурить перед сном. Ёлка, подсвеченная гирляндой, стала уютным миром, полным тайн. Свет лампочек выхватывал из темноты отдельные фрагменты стеклянных шаров, яблок, сосулек; лицо древнерусского воина выглядело суровее, улыбка деда мороза - хитрее.
Я размечтался. Представил как игрушки общаются между собой, говорят тихо-тихо - не слышно для людей, может передают сообщения друг другу с ветки на ветку, по длинным полоскам дождя, как по телеграфным проводам.
"...О чём они шепчутся? И почему смотрят на меня?" - думалось мне уже во сне.
Утром проснулся рано, с тяжёлой головой. Как здорово, что не надо идти в школу и можно поспать лишний час! Разве это не счастье? И почему мы не ценим это пока маленькие не ходим в школу?
Постарался уснуть снова, но не смог. Вытянулся под одеялом, чтобы по привычке задеть носками диванный валик - вместо зарядки, и так сделал несколько раз. Зашумела на кухне бабушка: сначала она шёпотом помолилась, потом брякнула несколько раз умывальником. Зашевелились и мама с папой.
Утренняя предпраздничная жизнь постепенно набирала оборот. Не успели позавтракать - Лариса настойчиво стучит в дверь, думая, что она ещё на засове.
"Снегири!" - закричала она с порога. "Снегири сидят на ранетке. Хватит валяться, увалень!"
Я никогда не видел живых снегирей - только на картинке, два раза звать меня не надо. Одевшись наспех, я выбежал вслед за Ларисой, на ходу завязывая шарф. Но на ранетке за нашей кладовкой было только несколько обычных суетливых синичек.
"Вруша! Это же синицы!" - я был разочарован.
"Ничего не вруша, что я снегиря от синицы не отличу!.. Они были, настоящие, круглые как шарики, розовые и бледно-розовые, почти серые, такие важные - даже не чирикали. Они поклевали немножко ранеток и улетели. Честно-честно!"
Я поверил сестре. Она говорила с таким жаром; ну зачем ей врать!
Мы ходили по заснеженному двору, наблюдая за соседями, за предновогодней суетой. Вот Надя бежит в магазин за сметаной, поскрипывая валенками прошёл дед Миша с охапкой дров, баба Тася и мама Люси обсуждают праздничное меню.
На улицу стали выходить ребята. Мы успели покататься на горке и посидеть в снежном замке, поговорить о городской ёлке в Центральном парке, о новогодних передачах по телевизору. Пока взрослые занимались своими делами мы прыгали с крыши сарая в сугробы, обрушивая снежные стены проходов. Сугробы были так высоки, что прыгать пришлось всего лишь на 1,5 – 2 метра - и, больше в длину, чем вниз. Вышедший покурить Вовкин отец слегка пожурил нас за обрушенный снег, а потом сказал, чтобы мы собрали его лопатами и очистили дорожку, когда напрыгаемся. Я ещё никогда не видел его таким благодушным, обычно он был очень строг ко всем детям, своим и чужим. Общее благодушие передавалось всем, я не видел ни одного хмурого лица.
Пока мы обсуждали планы на каникулы, гуляли, собирали мороженые ранетки-дички, играли в снежки, мечтали о походе на городскую ёлку, наступил вечер. Все разбрелись по домам, к праздничному столу.
Дома было чисто и нарядно, несмотря на тесноту. Пахло чем-то вкусным, горела гирляндами ёлка, по телевизору показывали "Карнавальную ночь", а мама с бабушкой составляли на стол закуски: винегрет и салат оливье, солёные грузди и маринованные опята, пироги и жареную курицу, холодец и помидоры в собственном соку. Всё выглядело аппетитно, как на картинках книги "О вкусной и здоровой пище", но мама старалась украсить ещё больше: то укропом посыплет салат, то нарезанные солёные огурцы разложит на тарелке, то колечки лука распределит по селёдке; Галя и Люба помогали ей, а бабушка только усмехалась. На столе была даже редкая в те времена у нас копчёная колбаса.
Перед боем курантов все расселись за столом. Мама и папа налили себе шампанское, а мы с сёстрами и бабушкой - "Дюшес".
...По телевизору бьют куранты, мы чокаемся бокалами вместе со взрослыми. Ура!..
Слышно, как хлопают хлопушки; чьи-то радостные крики на улице. Набивать живот снедью быстро надоело.
В дом врывается Лариса: "На улице полно наших: и Надя с Вовкой, и Толя, и Люся с Андрюшкой - все-все. Пойдём гулять!" Тут же входят весёлые, обсыпанные конфетти дядя Стёпа и тётя Люся. Они зовут маму и отца к себе, а Ларису и младшего её брата - Сашеньку оставляют у нас, под присмотром бабушки. Трёхлетний Саша смотрит осоловелыми глазками по праздничному столу - чего бы ещё съесть? - но ничего видно уже не хочется. Спрашивает: "А толт будет?"
"Нет, торта не будет. Зачем ещё торт, вон сколько сладких пирогов напекла..." Бабушку оскорбляет любое напоминание о магазинном торте, если на столе есть её пироги. Но пироги мы едим часто, а торт покупаем только на чьей-нибудь день рождения, и там есть крем!.. Саша осматривает ёлку, обходя её в поисках низко висящих конфет. "Ты выбери конфетку, а бабушка тебе её снимет, а то ёлку на себя перевернёшь." - говорит Галя.
Быстро собираемся на улицу. Галя с Любой берут бенгальские огни и хлопушку, просят у бабушки спички; она ворчит, но даёт.
На улице яркая луна и полное небо звёзд. Белые сугробы торжественно отражают мягкий лунный свет, дополняя атмосферу праздника. Кто-то восторженно кричит на горке: это Надя без шапки, с зажжёнными бенгальскими огнями в обоих руках, стоя катится с горки и с визгом попадает в объятия Люси и Нины - в снег валятся все. Андрюшка с Владиком весело лупят друг друга еловыми ветками. От Нины мы узнаём, что Вовка и Толик украли со стола у взрослых недопитую бутылку портвейна. Надя со смехом рассказала, что отхлебнула из материной рюмки "какой-то дряни". "Это чтобы им меньше досталось!" Люся сказала, что её отец уже пьяный и спит прямо под ёлочкой, как кот. А ещё она сказала, что в третьей четверти будет учиться на одни пятёрки.
Возвращаясь домой, мы увидели, что какой-то шутник (это был отец Вовы и Нади) воткнул в сугробы горящие бенгальские огни по обе стороны узкого прохода к общественной уборной. Они шипели, искрились, освещая путь, радовали и нас, и редких посетителей, жаль, быстро сгорели.
Заходя в сени дома, я слышал сквозь тонкую стену звуки чьей-то надрывной рвоты - так когда-то давно рвало щенка Мареичевых, отравившегося крысиным ядом. Но откуда бы там взяться собаке?.. Это был Вовка, перебравший с украденным портвейном.
Утром проснулись поздно. От бессонной ночи и переедания у меня побаливала голова, но настроение было хорошим. Впереди столько замечательного - каникулы, можно делать что хочешь, и спать сколько хочешь, и смотреть телевизор, читать сказки, прыгать по сугробам.
Днём ходили на Городскую ёлку, чтобы покататься с огромной ледяной горки - там катались даже взрослые; все весело падали в конце длинной ледяной дорожки. На горке для детей не было так интересно, хотя она выходила прямо из пасти огромной снежной рыбы. Потом мы бегали по ледяному лабиринту, но быстро устали, к тому же потеряли Вовку, который спрятался от нас внутри самой главной ёлки города. Это он нам так рассказывал, а как было на самом деле мы не знаем: мы видели, что ёлка внизу со всех сторон была закрыта красивыми фанерными щитами. Вовка потом показал нам едва заметную дверную ручку среди раскрашенных щитов.
“Там дверь есть: я дёрнул, она открылась. Там очень красиво, но ёлка ненастоящая - ветки просто прикручены проволокой к решётчатой башне и всюду провода идут от гирлянды, и что-то гудит.”- объяснил нам Вова.
Мне тоже захотелось попасть внутрь, но было поздно, все устали, надо было идти домой.
Каникулы пролетели быстро, как один день. Событий было много: я наконец-то увидел живых снегирей, немного научился кататься на коньках, вырыл в снегу на огороде тайную пещеру, о которой знали только Лариска, Андрюшка и Женька - они мне помогали немножко. Мы с ребятами сходили на Каменский карьер, который был покрыт таким толстым льдом, что по нему без опаски передвигались прохожие, сокращая путь. Смотреть сквозь лёд в тёмную глубину озера было жутко, на льду мы не задерживались.
Завтра в школу: на душе тоскливый холодок; от учёбы я не ждал ничего хорошего. Сёстры, собирая тетради, пугают длинной и трудной третьей четвертью - предлагают мне взяться за ум, будто бы я двоечник какой-то. “Пока нет, но можешь им стать!” - категорично высказалась Галя.
Последний день каникул выдался солнечным. Накануне немного потеплело, отсырел и потемнел снег на солнечной стороне сугробов, на краях крыш образовались первые сосульки. Мы сбивали их длинной палкой, они хрустели под нашими ногами, как лёд первых лужиц. Потом собирали тонкие льдинки и смотрели сквозь них на акварельный мир дня. Высоко над домом соседа-голубятника натужно трепыхались ослепительно белые голуби; сам хозяин шестом гонял их, не давая вернуться в голубятню.
На огороде я нашёл высохшие стебельки полыни с сухими горошинами; если долго растирать пальцами такую горошину, то можно выдавить слабый запах лета...
- Весна! Я вижу весну, - закричал Андрюшка, разглядывающий сквозь льдинку голубое небо.
- А я - лето!..
- Что вы так орёте! - во дворе появились девчонки.
Мы орали от восторга, осознав вдруг то, что чувствовали, наверное, все: весна будет, будут ручьи и однажды проклюнутся клейкие зелёные листочки. И мы будем радоваться весне, как и каждый год, и, как и каждый год ждать лета, а наши весенние радости постепенно станут летними.
Зима, весна, лето, осень и снова зима... Это длится уже целую вечность; может и мы будем жить целую вечность. Ну или хотя бы лет сто...
Вечером мы снова гуляли, пока свет заходящего солнца не превратил истоптанные нами сугробы в невероятно красивый марсианский пейзаж. Уходя домой, я оглядывался на закат, на былинки полыни, торчащие из сугроба, на розовый снег - мне хотелось запомнить это навсегда, чтобы когда-нибудь нарисовать.
...Будущая третья четверть уже не казалось такой мрачной.