Кристине нравилось оставаться на кафедре, когда остальные разбредались по домам. До Нового Года несколько дней, нужно успеть упаковать подарки, расставить под ёлкой, заполнить продуктами холодильник. Она же никуда не спешила – провожала улыбкой смеющихся коллег, забиралась в подушки на старом пыльном диванчике. Иногда её спрашивали: «Тебе ни к кому не нужно? Уже всё подготовила?». Она лишь пожимала плечами, заваривая кофе.
Перед праздником каждый норовил ускользнуть пораньше. Старшие суетливо складывали бумаги в портфели и, ворча, ждали лифт – старый, скрипучий. Молодые шутливо обматывались гирляндами, надвигали на лоб толстые шапки, семенили по ступеням, стуча каблуками. После них в воздухе витал аромат помады, лёгких духов и кожаных перчаток. Аня, аспирантка, однажды забыла шарф – тёплый, вязаный, пропитанный персиковыми свечами, глинтвейными травами и уличным дымом.
Допоздна работала одна Ангелина Юрьевна: барабанила по клавишам, возилась с документами, и пальцы её синели от чернил, а свежая печать припорашивала края свитера. Кристина любила сидеть рядом – Ангелина Юрьевна больше молчала: задумчиво щёлкала ручкой, крутилась в кресле. На столе грузились стопки книг, и она пролистывала их, зная точно, что ищет; в ящиках – коробки конфет, шоколад, имбирные пряники. К себе она ничего не брала, а в обед угощала всех, кто к ней заглядывал. Друг с другом они делились щедро: от Ангелины Юрьевны – плитка «Линдор», от Кристины – цитрусовый чай.
В субботу, ровно в девять вечера, Ангелина Юрьевна снимала с вешалки пальто и гребнем закалывала волосы. Кроме них в кабинете никого: аудитории заперты на замок, выключен свет в коридорах, и лишь на первых этажах громыхают дверьми охранники. Кристина куталась в шерстяную шаль, встряхивала пересыхающий маркер и отмечала неудачный абзац в статье. Ангелина Юрьевна запахивала меховой воротник, застёгивала сапоги, проверяла, взяла ли ключи, и беззаботно бросала что-то вроде: «В шкафчике есть орехи, хлеб и сыр, если проголодаешься. Вообще, сбегать бы тебе в магазин, пока университет не закрыли. До утра ведь тут торчать будешь. Неймётся ей!» Кристина отмахивалась, выписывала карандашом замечания на полях, а Ангелина Юрьевна, прихрамывая, спускалась по лестнице.
В полночь Кристина зачёркивала в календаре двадцать девятое декабря. Часы под потолком, хрустя, отмеривали секунды, за окнами сверкали небоскрёбы, стеклянные башни бизнес-центров и торговые ряды, унизанные цветными фонарями. Тут и там – задорный свист, песни, восторженный хохот. Она натягивала на колени протёртое одеяло, подбивала под спину жёсткий пуфик, вслушиваясь в гул города. В чайнике рокотала, закипая, вода, в холле гулял сквозняк, и в крошечном уголке с тремя партами и полками, загруженными тяжёлыми трактатами, было мирно-уютно. Словно в коконе дрёмы, когда реальность расплывается в тенях.
Завтра – сегодня, – она позавтракает миндальным круассаном, который ей захватила в пекарне Ангелина Юрьевна, соберёт в сумку подарки от студентов и нарядит ёлку. Её Новый Год начнётся, где и всегда: у ржавой, но горячей батареи, на узком диванчике, под треск древнего квадратного телевизора, с обжигающим сидром в картонном стакане.
Большего она не желает.