Проверка на компьютере показала автор Шолохов. Но споры продолжаются.
Бар-Селла: Книга «Литературный котлован: проект “писатель Шолохов”» – кардинальный поворот, в ней обобщены результаты работы за 23 года. Она вышла несколько месяцев назад.
В 2003 году, сославшись на меня, эти идеи изложил мой друг литературовед Николай Журавлев в статье, опубликованной в «Новой газете». Публикация вызвала шквал негативных откликов. Откликнулись записные шолоховеды. Они, не видя обширного доказательного материала, оставшегося за рамками газетной публикации, имея перед собой лишь статью с кратким обозначением концепции, гневно на концепцию обрушились. Подобного я ждал и по выходе книги. Но произошло другое. О книге говорили на радиостанциях «Эхо Москвы» и «Голос Америки», появились рецензии в «Известиях», «Книжном обозрении», «Политическом журнале».
И – полное молчание в стане шолоховедов. Им просто нечего возразить. И оять солгал. Возразить есть, что: Кузнецов Феликс Феодосиевич
АВТОР «ТИХОГО ДОНА» — КРАСНУШКИН?
Несостоятельность гипотезы, будто «Тихий Дон» написал Ф. Д. Крюков, очевидна.
Дополнительный удар по «крюковской» версии пришел с неожиданной стороны. В декабрьском номере рижского журнала «Даугава» за 1990 год была перепечатана из иерусалимского журнала «22» статья З. Бар-Селлы «“Тихий Дон” против Шолохова», положившая начало целой серии статей этого критика1. Смысл его публикаций — доказать, что автора «Тихого Дона» искали не там. «Чего проще — читай Крюкова, сравнивай и уличай, — пишет Бар-Селла.
— Прочли, сравнили... Крюков — писатель неплохой, не хуже Чирикова и написал много, и публиковался часто, и откликался на события... А “Тихий Дон” написан гениальным писателем, никак по таланту не ниже Платонова. А раз Чириков не Платонов, то и Крюкову “Тихий Дон” написать было не под силу. Да и не похоже... Все другое, одно общее — про казаков. Но ведь и про казаков не всякий роман — “Тихий Дон”»2.
Например, фраза: “Вверх ногами летели советы” в описании казачьего восстания, как будто ярко характеризует авторское отношение к событиям. Еще больше отношения в таком высказывании: “Смыкалась и захлестывала горло области большевистская петля”... Ну, а что если автор романа передал здесь не свои собственные ощущения и привязанности, а взгляд и позицию персонажей? Встал на их точку зрения?»10.
Выше мы уже писали о полифонизме романа как его характерной особенности, и Бар-Селла приближается к такой же точке зрения. Говоря об «описании смертей» в романе, он пишет, что автор «Тихого Дона» «равно человечен и безутешен вне зависимости от того, кто из героев расстается с жизнью — есаул Калмыков или его убийца Бунчук, полковник Чернецов и его убийца Подтелков...
Такого уровня объективности (“встать над красными и белыми”) мечтали достичь многие писатели (Михаил Булгаков, например...)»11.
Приведя выдержки из романа, где рассказано об убитых на германском фронте офицерах, о расстреле Калмыкова Бунчуком, Бар-Селла так комментирует эти сцены: «... — Перед нами особый, завороженный смертью, тип художественного сознания; глаз, различающий небывалые цвета; язык, сливающий литературную, почти вычурную изысканность с жестокой грубостью просторечия... Это — стиль, а, значит, — писатель и человек. Стиль и только стиль — ключ к тайне романа и тайне его автора»12.
Справедливые слова, которые невозможно не принять.
Но как только Бар-Селла переходит к практическому решению задачи об авторстве «Тихого Дона», он полностью забывает об этих своих исходных позициях.
В качестве автора «Тихого Дона» он предлагает журналиста и литератора В. Севского (Краснушкина), еще более далекого от «гениальности», чем Крюков. Если Крюков, на взгляд Бар-Селлы, по таланту — не выше Чирикова, то Севский (Краснушкин) — не выше Боборыкина, только не столь плодовит.
«Открыл» Бар-Селла в Севском (Краснушкине) автора «Тихого Дона» с помощью «Казачьего словаря—справочника» в 3-х томах (первый том вышел в Канаде, второй и третий — в США, в Калифорнии). Именно в этом словаре, на который мы неоднократно ссылались, не предполагая, что именно на его страницах будет «раскрыта тайна» «Тихого Дона», Бар-Селла, как он сам признается, узнал о существовании провинциального журналиста Вениамина Алексеевича Краснушкина, который выбрал себе литературный псевдоним Виктор Севский.
Из словаря Бар-Селла узнал, что «Краснушкин Вениамин Алексеевич (дон.) — род. ок. 1880 г., в ст. Константиновской; талантливый журналист и пионер патриотической и художественной журналистики Всевеликого Войска Донского. В 1918—19 гг. редактор-издатель ростовского журнала “Донская Волна”. Литературный псевдоним — “Виктор Севский”. Погиб в застенках ростовской Чека»13.
Узнав из словаря о существовании «пионера патриотической и художественной журналистики» казачьего Дона, Бар-Селла предпринял дополнительные изыскания и установил, что В. Краснушкин (Севский) был не только журналистом, но и театральным критиком, а также беллетристом. «Конечно, не все перечисленные сведения содержались в краткой биографической справке “Казачьего словаря”, — замечает он. — Многое пришлось отыскивать по крохам, листая сотни исторических трудов, документальных публикаций, библиографических и справочных пособий, мемуаров...»14.
Как видите, в основе изысканий Бар-Селлы лежит та же методология, что и у предшественников: кто, по биографическим показателям, мог бы написать «Тихий Дон»?
Каков же итог столь тщательных изысканий? И какие убедительные аргументы позволили Бар-Селле заявить: «Да, это он — автор “Тихого Дона”»? Ему удалось установить, что свой журналистский путь В. Краснушкин начал в 1911 году в газете «Ростовская копейка», где возглавил литературный отдел, а перед этим написал роман «Кровавая слава» — о холодящих кровь приключениях золотоискателей в сибирской тайге. «...Имя одного из героев — Стеблицкий... заставляет вспомнить другую фамилию... Листницкого...» В том же 1911 году выходит в свет первая — и единственная — книга беллетриста Севского-Краснушкина: «Провинциальные картинки (Из жизни города Глушинска)», нечто вроде «Нравов Растеряевой улицы», ничем, казалось бы, не напоминающая «Тихий Дон». «Но в романе есть две главы (в начале второй части), — указывает Бар-Селла, — повествующие о нравах хуторской интеллигенции (хозяин магазина, почтмейстер, учитель, студент и один дворянин — Листницкий). Как сам набор этих персонажей, так и некоторые черты их образов обнаруживают, — по мнению Бар-Селлы, — разительное сходство двух произведений»15 — «Провинциальных картинок» и «Тихого Дона».
Потом Краснушкин сотрудничает в газетах «Донское утро», «Приазовский край», «Утро юга», где он опубликовал более 300 корреспонденций, статей, фельетонов. В 1917 году его приглашают фельетонистом в газету «Русская воля» (Петроград), а после ухода из нее он сотрудничает в журналах «Новый Сатирикон», «Аргус», «Журнал журналов», «Барабан», «Бич»...
6 января 1918 года Севский становится главным редактором газеты войскового правительства «Вольный Дон» (Новочеркасск) и, выпустив 33 номера, скрывается от красных; с 1919 года он — редактор журнала «Донская волна». Его перу принадлежит документальный очерк «Генерал Корнилов» (Ростов-на-Дону, 1919).
Мы со всем старанием перечисляем результаты поисков Бар-Селлы для того, чтобы уяснить: каковы же аргументы, каковы доказательства того, что именно В. Севский (Краснушкин) написал «Тихий Дон»? Их просто нет.
Бар-Селла относит к числу аргументов то, что Краснушкин родился и вырос на Дону, что в годы Первой мировой войны он был призван в казачьи войска 10 августа 1914-го, а 17 сентября того же года демобилизован по болезни. «Автора дневника провожают на фронт 12 августа 1914 года, а 5 сентября — последняя запись в дневнике — он погибает»16, — многозначительно замечает Бар-Селла, имея в виду дневник студента Тимофея.
Но принадлежность к казачеству и подобные случайные совпадения недостаточны для доказательства авторства «Тихого Дона». Справедливы слова самого автора новой гипотезы: «...и про казаков не всякий роман — “Тихий Дон”».
Еще одним аргументом в пользу авторства Краснушкина Бар-Селла считает то, что в годы Гражданской войны предполагаемый кандидат в авторы «Тихого Дона» находился в «стане белых», хорошо знал жизнь «белого лагеря» и редактировал журнал «Донская волна», пока не был расстрелян красными в январе 1920 года. Но если бы Севский (Краснушкин) имел отношение к роману «Тихий Дон», это не могло не получить хоть какого-то отзвука в тех более чем трехстах его корреспонденциях в газетах «Приазовский край» и «Утро юга», и уж тем более на страницах «Донской волны». Однако Бар-Селла не обнаружил в них ни одной ниточки, хоть как-то связывающей Севского (Краснушкина) с «Тихим Доном». И это не удивительно, поскольку, судя по биографии «претендента на авторство», на Верхнем Дону он никогда не был, а на территории повстанцев и быть не мог, поскольку в это время находился в Ростове. Именно из-за отсутствия информации «Донская волна» обошла Вёшенское восстание практически полным молчанием. «В “Тихом Доне” — ни капли “Донской волны”» — так назвал свою статью Г. С. Ермолаев, специально изучивший этот вопрос. «Просмотрев в свое время подшивку “Донской волны”, я не нашел в ней ничего, что можно было бы причислить с полной уверенностью к историческим источникам “Тихого Дона”»17, — заключил он.
Решающий аргумент в вопросе об авторстве «Тихого Дона», на взгляд Бар-Селлы, — текст повести В. Севского (Краснушкина) «Провинциальные картинки», обнаруживающей «разительное сходство» ее с романом «Тихий Дон».
В этой повести рассказывается о жизни города Глушинска (подражание очеркам о городе Глупове Салтыкова-Щедрина) с целью — «заклеймить эту пошлость и косность»18. В ней запечатлены, с потугами на иронию и сарказм, обыватели этого города, с тем, чтобы они, как пишет Севский (Краснушкин), «прочли... и вздохнули»19.
Познакомим читателей с отрывком из этого творения В. Севского (Краснушкина), в котором Бар-Селла обнаружил «разительное сходство» с «Тихим Доном», с тем, чтобы и они «прочли и вздохнули».
«Атмосфера все сгущалась и сгущалась: интриги, подкопы под ближнего, сплетни. В воздухе так и пахло грязной ложью и интригой. И душой всего был Балабошкин. Кто посмел иметь “свое суждение” — устранялся по мановению Балабошкина. Всюду была разбросана сеть клевретов его, тайных и явных. Клевреты шли в гору, повышались в чинах, и Ваня Мразь, которого одна дама в клубе приняла за лакея (настолько он был ощипан и жалок), достиг степеней высоких. Ваня способен на самые скверные поступки, но лицу, оклеветанному им, он все же будет слать приветственные телеграммы в дни рождения и ангела. Он тайком делал гадости! Балабошкин “вывел в люди” писцов, людей маленьких, привыкших к табуретам, посадил в кресла и заставил их играть в карты. Немудрено, что у маленьких людей закружились головы и они свихнулись. Над ними не было ока начальского и они сделали растраты. Такими были Серебров, Будкин, Фенедов.
Жизнь не по средствам вела к растрате, а дальше к самоубийству. Вообще же в Глушинске царила какая-то бешеная свистопляска, а Балабошкин вертел всеми, как марионетками. Загнано было все честное, хорошее. И не скоро одолели Балабошкина. Борьба была упорная. Сперва дворяне Глушинска отказались выбирать его в предводители, а один из дворян публично на дворянском собрании обозвал его нахалом, лезущим вопреки общему желанию. Балабошкин не решился привлечь к ответственности обидчика: могло всплыть слишком много нехорошего. И чувствуя начало конца, Балабошкин создает в Глушинске банк и проходит туда директором. Кассиром у него Ванька Каин, который вскоре совершает растрату, разнесенную после по книгам. Машка-пройдачка делает скандал Балабошкину в банке, а бухгалтер Кленов забирает его в руки, и Балабошкин в банке становится орудием Кленова. Ум Кленова подчиняет Балабошкина, и это первая над ним победа. Кредит, зависящий от директора, заставляет мелких торговцев голосовать всегда за Балабошкина и составлять кадр его сторонников. Большинство, послушное ему, составляется из писцов банка, которых он делает членами банка и завоевывает их симпатии тем, например, что выдает ссуду одному из них на лечение венерической болезни, которая уже никак не может быть отнесена к числу добытых на службе банку. Общие собрания назначаются во время половодья и крестьяне — члены банка — в силу невозможности отсутствуют на собраниях, а они едва ли бы примкнули к Балабошкину»20. И т. д.
Подобную «прозу» можно цитировать километрами, она уныла и скучна, несмотря на все потуги на «юмор и сарказм» и, конечно же, ничего общего с искрометной прозой Шолохова не имеет.
Очерк В. Севского (Краснушкина) «Генерал Корнилов» написан чуть лучше, — но только потому, что это — откровенно журналистская, документальная работа.
Дипломированный филолог, обучавшийся, по его словам, в двух университетах — Московском и Иерусалимском — Бар-Селла не может не понимать, что подобная беллетристика свидетельствует об одном: Севский (Краснушкин) не мог быть автором «Тихого Дона». Не существует ни одного доказательства того, что этот автор имел хоть какое-то отношение к «Тихому Дону». И выдумка Бар-Селлы — не более, чем эпатаж, рассчитанный на невзыскательного читателя.
С этим согласна и часть «антишолоховедов». Говоря о «способе», каким Бар-Селла делает неплохого журналиста, но третьеразрядного донского писателя автором «Тихого Дона», Макаровы пишут:
«Что можно сказать в связи с этим “открытием”? Лишь то, что исследователь немножко поторопился в своих выводах. <...> Когда-то Бар-Селла, заявив об отсутствии у нас профессионализма, написал, что в силу этого “приходится оставить без внимания... методологические пожелания А. Г. и С. Э. Макаровых...”. Вот эта определенная самонадеянность, видимо, и подвела исследователя»21.
Выразительны эти взаимные упреки в «непрофессионализме», адресованные «антишолоховедами» друг другу, — к ним мы еще вернемся. Истина же в том, что, как показывает анализ их «трудов», печатью непрофессионализма отмечены работы и тех, и других. Знаменательно и то, что они взаимно отрицают друг друга: Макаровы — «открытие» Бар-Селлы в отношении Краснушкина, Бар-Селла — гипотезу Медведевой-Томашевской, Р. Медведева и Макаровых в отношении Крюкова.
Похоже, для «антишолоховедения» не так уж и важно, кто написал «Тихий Дон» — Крюков или Громославский, Краснушкин или Гумилев, Серафимович или Родионов... Хоть черт в ступе, лишь бы не Шолохов! И для Бар-Селлы главное — не в доказательстве того, что «Тихий Дон» написал журналист Краснушкин; убежден: он сам в это не верит. Главное для него — развенчание Шолохова