Пьеса в трёх актах.
Акт первый.
Действующие лица:
Мошонкер - представитель нечистых сил мирового еврейства.
Анчутка - русская нечисть.
Хоттаб - ныне мёртвый арабский террорист чеченского разлива.
Различные литературные персонажи.
На сцене ночь, из ясно видимого только персонажи и месяц в небе. Вокруг, ни то, ни сё, черт знает что! Мошонкер: "В какой то мерзостной игре русак с лягушкою венчался. Шутка как шутка. И не обидно и не противно. Ну мало ли с кем может венчаться русский человек, хоть бы и с лягушкой. Поцелует рептилию, та сразу норовит в красавицу-царевну перекинуться. Вы знаете, это прелесть что такое! Чего одна сцена стоит, когда со всяческим сотрясением основ лягушонка в коробчонке едет"! Анчутка: "Всё бы ничего, да ты, брат, классика передрал. Передать точно и получается гольный антисемитизм и неприятие катастрофы мирового еврейства. Как там сказано было? "В какой_то мерзостной игре жида с лягушкою венчают!" Помню, в школе была у нас учительница, хорошая такая, по русскому и литературе, Ассалия Семёновна. Так она нас учила при разборе литературных произведений обращать особое внимание не только на форму, но и на содержание. Заметь! Венчают. То-есть, здесь церковный обряд, а не как либо-что! Понятие русское, святое, для многих святое! А автор насмешки строит. Даже неясно вообще по кому больнее ударило, по русским или евреям! Слышь, Хаттаб, а ты чего скажешь?" Хаттаб: "Кто бы мне сказал, как мы сюда попали, где мы вообще, и почему я, борец за истинную веру и шахид, сижу шайтан знает где, с кяфирами рядом в одном аллахом проклятом месте? Прямо как в анекдоте, сидят рядом русский, еврей и араб... Анчутка: "Требуется уточнить. Я, конечно, русский по происхождению, но не человек, а элемент фольклёра. Чёрт я. Можно чертяка, чёртик, чёртушка. В крайнем случае представитель мистических сил русского общества во времена лубково-сусальные. По характеру я игрун едакий. Могу по мелочам ковы разные строить, но чрезмерно не подличаю! Вот и одет соответственно: рога, хвост и гармошка." Хаттаб: "Со мной вообще дело дикое, не виданное произошло. По делам моим и заслугам быть я должен в раю с семьюдесятью гуриями и свободным доступом к источнику вечной радости Зям-зям. Но что-то не так пошло. Воевал я с гяурами на Кавказе,их убивал, сам под смертью ходил, да не дал аллах в бою умереть. Повар мой из местных в еду отраву крысиную подбросил, так что умер я не героем, а засранцем каким-то. Под свист не пуль, а струй! Не боюсь в этом признаться, нет в том вины моей, а кто как помрёт, то только Аллах ведает." Мошонкер: "Он же по заслугам и качество смерти даёт. Вот ты говённым образом умер, да это не укор тебе, а урок! Таки вот. Сижу я в месте бессмысленном, с существами мне лично чуждыми. Посмотрим на меня. Лапсердак, ермолка, сапоги, порты. Хорошо помню, что помер, что при жизни я бы с вами, гоями, в одной Синайской пустыне рядом бы по делам моим скорбным не сел. И не знаю, что случилось, но мы-то живы! Сидим,разговариваем. Мыслим. Один чудик сказал, "мыслю-значит существую." Существовать и жить есть одно и тоже. Следовательно, мы существа и живём!" Хаттаб: "Вообще-то существовать и жить вещи разные. Ну а где мы есть, если уж мы есть?" Анчутка: "И кого будем есть, раз уж мы есть? Шутка. Вообще, пора бы и познакомиться. Я Анчутка, происхождения обычного. Чёрт я. Родом из России матушки, папин сынуля, а папа мне преисподняя. По характеру я гада порядочная, но есть и положительные моменты. Своих не продаю, не закладываю и не покупаю. Не пуглив. Вроде бессмертен, но пока проверить случая не выпало. Короче, бесовское отродье .А где мы сейчас, мне без разницы. Как в песне: "Мы еба*и, не пропали, мы ебё-, не пропадем по ошибке в рай попали,и в раю мы всех ебё-." Хаттаб: "Да ты воин, шайтан. Говоришь, из России?Надо же, а дела с тобой делать можно. Я так думаю, что поскольку уже умер, больше не умру. Значит тоже бессмертный. Всё в руках Аллаха, и моё здесь появление по делам моим и по велению его. Не рай это, но и не ад. Будем посмотреть. Может какие гурии и отыщутся, а вод из источника сам не хочу. Хоть и одичал я в кавказском меловом круге, но не настолько, что бы воду пить! Сейчас бы Псоу или Лыхна холодного, да бастурму." Мошонкер: " Да! Зайдешь бывало, в "русский" магазин в Иерушалаиме, спросишь ветчинки кошерной... " Анчутка: "Кошерное ещё сало бывает, не пробовал? Под русскую водку знаешь как идёт, особливо, если водка холодная, а сало на сковородке чуть поджарить!" Мошонкер: "Цимес!" Хаттаб: "Я на войне всякую дрянь ел, но свинину не мог. Вера моя запрещает." Мошонкер: "Моя тоже не молчит. А как насчёт вина? Ты тут про вина абхазские говорил." Хаттаб: По корану нам нельзя и вина пить, если из винограда. Вот про водку в священных книгах и слова нет. Но на войне многое прощается, мулла может освободить от запрета, поскольку вино силы воинам придаёт." Мошонкер: "Ой! Из меня сейчас стишок выпадет. Так и есть. "Осколки белого стекла. На чёрно-серой земле мёрзнет фиолетовая петунья. Сумрачный самурай." Хаттаб: "Что за обрезанная касыда?" Анчутка: "Всё верно. Урезать, так урезать, сказал самурай и сделал соседу харакири!" Мошонкер: "Это хокку. Японская версия стихосложения. Вот вы, один террорист, другой вообще чёрт знает что, я же при жизни был злом пострашнее. Критик я был,литературный. Это как вроде бы ты рожать сам не можешь, не знаешь про это ничего, но других учишь! Сперва в Союзе, а после на территории Израиля, я эдаким Белинским работал.Тот тоже кроме слабенькой пьески про персонажа Дмитрия Калинина ничего не написал, но учил всех. А Добролюбов? Когда придёт настоящий день? Что такое обломовщина? Где луч света в тёмном царстве? А Писарев? Если бы не утонул в двадцать четыре года на морских купаниях, то непременно бы его в дурдоме держали за всякие грязные инсинуации! Как такого же светоча критической жизни Чаадаева! У Булгакова Латунский с компанией, у Маяковского всех встречных калечивший пиками усов Коган, у него же, как партия и Ленин, кудреватый Мудрейка и мудреватый Кудрейка! А литературно-музыкальный критик Жданов? Не! Супротив нас, вы как плотники, супротив столяра. Или Каштанка супротив собаки Баскервилей! Разведем, и будете уверены, что это Герасим Каштанку под паровоз бросил! Не буду хвалиться, но столько крови людской попить, сколько лит. и прочие критики могут, мало кто может." Хаттаб: "Резать вас надо было. Я идейный борец, воевал не только ради денег, ради идей, пусть не всеми и понимаемых. А вы за что людей губили?" Мошонкер: "Теперь-то тебе какая разница? Попали мы в это гавно,так будем мудро сидеть и не чирикать, пока какой-либо местный котяра нас отсюда не вытащил для последующей переработки." Анчутка: "Ага! Как говорят американцы "щит хепен" ,а вы восклицаете, "только не понятно, почему всегда с нами"!Я так смутно вспоминаю про слово "мошонка". Это либо специальное защитное ограждение у лиц мужеска пола, либо кошель с затягивающейся горловиной. Ты-то каким образом в мошонкеры попал?" Мошонкер: "Да не знаю я, и спросить не у кого. Всю мою родню поубивали. А теперь и сам я похоже далеко не живой. Думаю, что когда в царской России евреям фамилии давали, достал мой прапрадед кошелёк, что бы какого пристава подмазать, а тот деньги взял,да и записал по кошельку этому Мошонкером!" Анчутка: "Ах, евреи вы евреи, самурайского разлива ,чем с арабами хлестаться вы хлестали б лучше пиво. Вам спокойно, всем приятно, не кроваво, не отвратно. Да и вы арабы,тоже, чем крошить евреев в крошку ,пили б лучше водку, можно, под холодную окрошку! Если в баню вас пустить, то вообще не отличить, вы же братья по отцу, ели вместе бы мацу, пили вместе бы щербет, жили много-много лет, нет! Вы дохнете в борьбе, смерть неся друг другу, ни себе и не тебе. Только смерть по кругу!" Хаттаб: "Да ты акын! Тебе бы не гармошку, а кобуз, и прямо можно с концертом в бедуинские иглу. Мошонкер: "С каких пор вы шатры из льда строите? Размечтался. Кто о чём, араб о воде, да ещё и замороженной!" Хаттаб: "Шутю я. Так сказать, поддерживаю настроение." ( в кулисах появляются отсветы огня. Слышится песня: "Идем за синей птицей, идем за синей птицей! В натуре, удавиться хотелось, но идём!" Анчутка: "Синяя птица это что, ощипанная русская курица?" Мошонкер: "Нет! Это рассказ из учебника по литературе для четвёртых классов в начале пятидесятых годов двадцатого века! Синюю птицу поймал для народа товарищ Сталин. С тех пор в стране Советской все поголовно были счастливы, потому что эта птица и есть счастье." Хаттаб: " Я кино русское видел про Садко. Там тоже птица была так что бы все спали счастливо, птичке перья из хвоста повыдергали! Она бедная шипит от боли как гюрза, но исправно всех счастьем оделяет! А куда денешься, коли скоро и до крыльев дело дойдёт?" Мошонкер: "Мой земеля Лейба Бронштейн так и говорил: "Стальным штыком погоним человечество к счастью." Вот оно радо бы было человечество! Вот счастливо! Из кулис выходят одетые в рванину Титиль и Митиль, подходят к предыдущей группе. Анчутка: "Вы кто будете,дело пытаете, али от дела лытаете? У нас вам и подать то нечего, сами голь перекатная, кабацкая теребень." Митиль: "Мы сказочные персонажи. Имена эти немыслимые нам дал профурсет Меттерлинг ещё в веке девятнадцатом." Титиль: " Вот с тех пор мы и идём. Посетили на том свете бабушку с дедушкой, блины считали, к оторые покойники ели, потом дальше пошли. Сначала с нами шли Сахар, Хлеб, Огонь,Вода, Кот и Собака. Правда не было ни обезьяны, ни попугая. Странная компания такая!" Мошонкер; И как это все-таки было? Куда шли, зачем?" Митиль: " Шли за Синей птицей, что размещаться должна была на корабле "Счастье". Хаттаб: "Ну-ну! Дошли?" Титиль: "Вот кабы дошли. Прошляпили мы корабль этот. Увлеклись сценическими эффектами." Анчутка: "Это как?" Митиль: " А так. В зале почти одни дети, на сцене полумрак, а мы то блины умершими съедаемые считаем, то себе у покойных блин попросим. Дети, ясное дело, от страха визжат и писаются. А тут ещё Сахар себе пальцы ломает и раздаёт окружающим, мол, скушай, жизнь подсласти, Хлеб регулярно себе живот режет, достаёт оттуда куски и всех оделяет, Огонь самовозгорается, а вода всех поит. Кто хочет и кто не хочет. Кот мяукает, собака лает, все ещё и разговаривать стараются погромче." Митиль: "Дети тут начинают задумываться, о том зачем их сюда привели? Вот что бы не думали, мы на сцене то громом грохочем, то тенями переливаемся, на эмоции давим. Впопыхах погрузили на корабль всю компанию, а сами на борт не пошли и правильно сделали. Разбойники, одетые как вот он(показывают на Хоттаба) корабль "Счастье" захватили, Собаку и Кота объявили заложниками, а всё остальное припасами. Мы рванули к началу спектакля, а там другой состав, свои Титиль и Митиль! И вот мы здесь." Хоттаб: "Где?" Анчутка: "В гнезде. Чего к персонажам пристал? Они знают даже нас меньше. Дети ведь, хоть и появились на свет в веке девятнадцатом." Хоттаб: Слышь, Титиль, ты не гурия?Тогда и Митиль может оказаться племянницей." Мошонкер: "Точно по заветам графа Толстого, восклицавшего " Может ли солдат стать племянницей? Может, если полковник не брезгует солдатской задницей!" Анчутка: "Ребята! Советую продлить ваши изыскания, а то эти два паразита легко продолжать дело растления, начатого Меттерлинком, духовно и могущего плавно перейти в физическое. Плюньте на Синюю птицу, идите к бабушке с дедушкой на тот свет. Судя по блинам, житуха там не пыльная, прокормят. И не волнуйтесь.Деда и бабу давно похоронили, а они блины едят, заметьте, не колобок какой, из пыли мучной собранный, а наши полноценные блины, от которых и я и два бусурмана этих не отказались бы никоим образом. Итак,в перёд и с песней "Ах,эти жирные блины, да со сметаной, нет мне от вас не отойти, хотя б в Нирвану! Везде мне с вами хорошо, уж это точно, так продвигайтесь же к блинам. И срочно!" Титиль и Митиль покидают сцену. Мошонкер: "А ты гада порядочная, Анчутка." Хаттаб: Этим гуриям чуть не по сто пятьдесят лет! Только внешне дети, а внутри старик со старухой! Я детей люблю." Анчутка: "Хошь скажу, что делать? Может когда и пригодится." Хаттаб: "Давай." Анчутка: "Мне один старый чёрт так и говорил. Нет некрасивых и старых. Есть только недостаток спиртного. Сам он только один раз в своей правоте пролетел. Увидел Бабу-Ягу и понял, что столько не выпьет. И это чёрт!" Анчутка: " Я знаю, есть русские сказки и в них персонажи сказочные. Есть сказки арабские. Там тоже всякие джины, пэри, да аладины соседствуют. А вот про еврейские сказки никто и никогда не слыхал. Слышь,Мошонкер, бывают еврейские сказки, али как?" Мошонкер: "Это ты спросил... Я сам об этом никогда не задумывался, хотя в жизни своей я людям такие сказочные истории на уши вешал, почище Курочки-рябы и Али-бабы с сорока разбойниками будут.. Знаю, майсы есть, но это не совсем сказки, а совсем сказки, это когда начнут историю словами "Жил-был бедный еврей..." Анчутка: "Ах еврей мой бедный, почему ты бледный? Почему с лица сбледнул, что глядишьуныло, потому с недавних пор жизнь моя постыла. Потерял в толкучке я малый грошик медный, потому теперь друзья бедный я и бледный. Если б грошик кто вернул, есть интеллигенты, я его бы в рост пустил, были бы проценты. Ну а щас сплошной голяк, прибылёв мне нету, это ж истинный фуфляк, срам на всю планету." Хаттаб: "Да ты, брат, просто Омар Хайям. Тебе бы рубаи писать." Анчутка; "Могём и рубаи. Чем мы хуже всяких там Левитанов?" Мошонкер: "Айвазовский ты наш! Слышен разговор и из кулис выходят мужчина и женщина. Продолжают. Мужчина: "Ты, Маруся, хвост не сильно поднимай, оторву! Я Лева Задов, со мной шутить не надо! У меня в организации ты бы кипятком писала и на допрос просилась, что бы поскорее показания дать. Это ведь не ВЧК было, посерьёзнее вещь." Маруся: "Ну и ты бы в отряде моём бога молил о смерти скорой. Расстрел бы за праздник посчитал!" Мошонкер: "Люди, вы кто будете, как говорится, кто вас в бой ведёт, кто под красным знаменем раненый идёт?" Задов: "Начальник контразведки армии Нестора Махно, оболганный красным графом персонаж Леонид Задов. Отдал жизнь в бою за трудовое крестьянство и торжество идей анархизма, кои сам в жизнь претворял. Я из рабочих, в актерах и пародистах не был никогда, но вынужден надетые на меня вериги литературные носить и черт его знает что изрекать. Ну там типа, на прямой вопрос, ты его убил, отвечать "Почем я знаю, я же не хирург" и так по тексту. А командарм наш товарищ Махно в это время вынужден, сломав консервный нож, открывать банку омаров перочинным ножиком с перламутром. Совершенно дикий полёт фантазии у автора. Откуда у нас в Гуляй-Поле взялись консервы с омарами?" Хаттаб: "Ну а ты,пэри, каких таких кровей?" Маруся: "Из Ростова папы мамина дочка. Каталась как яблочко, да и под "Яблочко" по России югу. Пока не докатилась. Расстреляна перед строем отряда матросом Василием Гуляевым за убийство комиссара и забивание гвоздей во взятых в плен беляков! Не знаю, каким случаем здесь оказалась, да вот этого типа из моего времени встретила." Хоттаб: "Гвозди в живых забивать это круто. Присаживайтесь, гости. Дать нам вам нечего,т ак и не надо вам ничего. Свои девять граммов вы уже получили, а больше, так перебор будет." Мошонкер: "Знаю я про ваши истории, читывал. Много авторы напраслины на вас нанесли, да уж теперь всё равно вам." Маруся: "Вы сами подумайте. Комиссара шлёпнуть - это, как говориться, божье дело, но в пленных гвозди забивать? Просто так? Зачем? Они же орать будут, под себя делать, вонищу разведут. Оно мне надо? Прислонили к стенке, и всё! В штаб Духонина отправили. Пущай офицерик там дослуживает. А гвозди.. С чего это Борис Лавренёв на меня так взъелся?" Анчутка: Чего вы там в кулисах друг с другом лаялись?" Задов: "Гляди-ка, чёрт. Да и с гармошкой. Не лаялись мы, так, дискуссировали." Маруся: "Выясняли, кто круче и с какой стороны к друг другу зайти. Он мне говорит, что как бабе должно мне под ним быть, али как контрразведчик может сзади пристроится, а я ему объясняла, что место его на параше, а я могу к нему на колени присесть,когда он от дел своих скорбных освободится. Только зря эти все разговоры. Я никак не пойму, мы вообще на что годимся, али пар один?" Задов; "Сейчас бы для сугрева чего..." Мошонкер: "Оно бы хорошо, да где взять? Мы же все покойники, а вы ещё и персонажи. Как говориться "Откуда,Зин?" Анчутка: "Во, юродивые! Это вы в чуждой для вас среде, а я дома." Достаёт из-за спины бутыль с мутной жидкостью, каравай хлеба ,шмат сала. Когтем делит сало и хлеб, раздаёт."Не разучились потреблять?" Мошонкер и Хаттаб косятся на сало. Анчутка: "Что живому трефное, то мёртвому кошерное. Налетай!" Все разбирают. "Аршина нет",- восклицает Анчутка. Хаттаб: " Какого Аршина? Мал аль Лана?" Задов: "Стакана нет." Маруся: "И так пойдет." Бутылка идёт по кругу. Все закусывают. Анчутка: "А теперь споём или ещё по маленькой?" Бутылка опять идёт по кругу. Анчутка достаёт гармонь и поёт "Он любил белошвейку, и она отвечала, офицеру, в натуре, стало этого мало. Полюбил он дворянку, только нет от ней толка, деревянней полена, хоть красивая тёлка." Задов: "Марусь! Ну её ,житуху-непруху. Пойдем что ли дальше, может и договоримся." Маруся: "Пойдем." Уходят. Мошонкер: "Так гибнет всё великое." Хаттаб: "Ты это к чему?" Мошонкер: "Это я к тому,что самогон весь погиб в наших глотках. А может не весь?" Анчутка: " Весь. Я спиртное прятать не привык. Раз сидим и пьём, то пока не кончится. Хоть бутылка, хоть ящик!" Хаттаб: "Серьёзный обычай." Мошонкер: "Век живи, ек учись." Из ниоткуда появляется солдат Петровской эпохи в мундире Преображенского полка.За спиной ранец. Вслед за ним чешский пехотинец с попугайскими петлицами полка из Чешских Будейовиц, форма времён Франца-Иосифа.Чех: "Добрый вечер всей честной компании." Русский: "Здравия желаю. Не разрешите с вами присесть? Надо бы портянки перемотать, да и передохнуть не мешает." Мошонкер: "Передохнуть? Так мы все и так на том свете." Русский: "Не передохнуть, а передохнуть. Между прочим, каламбурчик." Анчутка: "Присаживайтесь, странники. Места здесь не убудет, а каламбурчики я, лично, люблю." Хаттаб: "Это едят, пьют или куда-нибудь стелят?" Мошонкер: "Как тебе сказать. На хлеб каламбур не намажешь, но иногда штучка занимательная." Чех: "Осмелюсь доложить. Мой фельдкурат собирался в офицерское собрание и хотел там господ офицеров удивить. У меня спросил, я и говорю, вот, например. херувим и парикмахер. Так у одного хер спереди ,а у другого сзади. Между прочим, каламбурчик, Господин фельдкурат, по обыкновени, своему перебрал, да и рассказал. Вот, говорит, архангел и цырульник. Так у одного из них хер сбоку! Вот такой каламбур." Русский: "А я тоже своему офицеру помог. Он попросил чего-нибудь помудрёнее, что бы перед другими себя показать, так я ему загадки рассказал про два конца, два кольца, посередине гвоздик. Или, без окон, без дверей полна горница людей. Он говорит, а это что такое? Первое ножницы, а второе огурец, объясняю. Вроде понял, а вечером приходит из офицерского собрания смурной. Задал я твою загадку про ножницы, так поручик Ржевский первым отгадал. Это, говорит, жопа. Все тут заорали "Жопа, жопа! Я подумал, подумал и согласился. Вроде точно - жопа! А сейчас сомнение взяло." Анчутка: "Я спою про два конца песню грустную мою. Два конца, как два бойца, как-то встретились в бою. После веча, не решив,кто, вообще, по-жизни,прав, стенка на стену сошлись, так решил градской устав. Видно не пустяк делили, много мужиков побили. Вон они лежат во рве с лишней дыркой в голове! То ли дело, два конца, да яйца четыре, пару вдовушек прибавь, и махайся в мире!" Хоттаб: "Ну,шайтан. Молодец. Будешь борцом за мир, против сионизма, русской экспансии и шиизма!" Мошонкер: "Уймись. Это тебя с самогона и сала на подвиги тянет. Помер ведь уже. Как говорят наши друзья-американцы "Би квайет!" Че: ".А я ранее русским симпатизировал,считал, что они за всех славян свой тяжкий крест несут, свободу свою и нашу защищают. А потом смотрю, свою республику чехи и без русских создали. Когда мы под немцев легли, то пожалуйста, Гейдрих нам зарплату как в Германии сделал. аботай на Рейх, денежки копи.Нам без русских лучше. У них пол страны в руинах, мы в целости и сохранности, Их тридцать миллионов побили, а мы только жить лучше стали. Хотели в 1968 году под Америку лечь, русские не дали. А ещё братья называются! Вот с тех пор и не очень я к русским." Русский: "Я вот пал в сражении под Полтавой. Так царь наш, Пётро Ляксеич перед боем сказывал, что, мол, не за Петра мы воюем, а за Отечество, Петру вручённое. Сам в бой шёл, да нас за собою вёл. А ты видать из Мазеп будешь. То одним, то другим жопу лижешь. Смотри,не ошибись." Мошонкер: "Ладно, солдатики. Как перед смертью не надышишься, так после неё и подавно. Чего там в ранце у тебя?" Русский: "Петухай Курыханыч!" Мошонкер: "Историю эту я слышал, а также и пословицу знаю про то, что русские солдаты твоего времени и шилом побриться могли и на дыму согреться. Сумеешь приготовить?" Русский: " Дело не хитрое." Разводит костёр, закапывает в угли петуха. Готовит. Хаттаб: "И чего я с русскими воевал? Люди как люди. Хорошие. Тоже в бога верят единого. Аллаха,значит." Мошонкер: "И мы тоже в единого бога верим. Но поскольку у нас, евреев, всё не как у людей, то и называем его яхве елогим, что значит множество богов." Анчутка: "Хитро! Во народ хитромудрый." Мошонкер: "И ещё нас величают "жестоковыйными". О, евреи! Народ жзестоковыйный. Далее по тексту." Анчутка: "Выя - шея. Жестокошейный это чего такое?" Мошонкер: "Сам не знаю, но звучит внушительно." Чех: "У нас в Праге в одном публичном доме в швейцарах служил дегенерат. Так вот днем он открывал гостям двери, а вечером требовал от девок, что бы они звали его Ваше Сиятельство." Мошонкер: "Ты это к чему?" Чех: "Да я просто так вспомнил." Русский.Готово жаркое из Курыханыча,налетай, подешевело,было рубель,стало два!Хаттаб.Мне бы водки русской.МошонкерДа, Пейсаховки сейчас бы неплохо.Чех.Рому да без кофе.Русский: "А я с бусурменом согласный." Анчутка: "Слабаки! Ну, да что ни сделаешь ради товарищества. Как сейчас помню. Школа, зима, а наша Ассалия Семёновна с очень небольшим мошонковским акцентом рассказывает о русском товариществе. Мол,были и в других землях товарищества, но такого, как русское, не было нигде и никогда! А уж как казаки русские евреев, да поляков резали, да баб трахали, как поляки казаков пытали, как те и другие детей и женщин изничтожали, то разговор особый." Хаттаб: "Это чего, у вас в обычных школах, не терористических, книги изучают, где евреев и славян режут? Да вы демократы, почище американских будете. Даже в арабских школах официально не держат книг, где про уничтожение евреев говорится! И кто автор книг сиих, которые надо бы срочно на арабский перевести?" Анчутка: "Гоголь." Хаттаб:"Из евреев?" Мошонкер: "Из хохлов." Хаттаб: "А это кто такие?" Анчутка: "Видишь ли, есть две теории происхождения человечества. По одной все люди произошли от евреев, но тогда получается, что евреи не люди! А по другой все древние народы произошли от укров, праязык, от которого произошли все языки мира, был языком украинским, а все культуры мира вылупились из культуры Триполья, то-есть, Родины укров!" Хаттаб: "Наш народ ни от кого не вылуплялся, культура у нас своя и язык свой." Анчутка: "Я это вполне допускаю, но ни евреи, ни,тем более укры, тебе всё равно не поверят, даже не старайся. Так вот. Некоторые называют укров хохлами из-за обычая носить вместо причёски клок волос посреди обритой головы. Да ещё гордо называть это оселедец. Причем, признаю.На селёдку немного похоже! Так пить-то не передумали?" Все хором: "Нет, не передумали."Анчутка: "Ждите." Исчезает в кулисе, а затем выходит с бутылью всё того же напитка.Хаттаб: "Прямо джин какой-то русский. Пойди туда, не знаю куда." Мошонкер: "Оборотистей меня будет." Чех: "Последний раз я видел и пробовал подобный напиток, когда мой поручик Лукаш послал меня за спиртным, а на обратном пути меня поймал патруль во главе с подпоручиком Дубом, и мне пришлось выдать самогон за целебную воду и в доказательство прикончить всю бутылку из горла!" Анчутка: "На, повторяй подвиг. Только про других не забудь." Чех: "Я – солдат. Товарищей обделять не приучен." Делает здоровенный глоток, а затем бутылка идёт по кругу и возвращается полупустой к Анчутке. Тот тоже пьёт, затем берётся за гармошку."Ну, чего? Как пьём, так и поём. По кругу!" Мошонкер: "И чего не спеть. В хорошей компании, под хорошую закуску, да с доброй выпивкой." Танцует и поёт: "Хава, Нагила Хава! Тебя все знают, и я средь них. Хава, Нагила Хава, я всем чем можно к тебе приник.
Принимай меня, Нагила, принимай меня, Нагила. Принимай. Коли ты мне позвонила, пока сердце не остыло, открывай. Хава, Нагила Хава, о сколь прекрасен сердец союз. Хава, Нагила Хава, к тебе я еду, тебя добьюсь!" Русский: "Гляди. чего выкаблучивает!" Поёт: "То не лёд трещит, не комар пищит, то солдатик куму до кустов тащит. Принимай, кума, соловья мово, принимай давай, пусти в гнёздышко!Пусти в гнёздышко, да глубокое,не боись, не разобьём коку с сокою!" Хаттаб: "Эх! Ходи, черноголовый!" Танцует Наурскую, поёт: "Там на горке, в распадке две растяжки в порядке. Здесь на сукина сына на дороженьке мина! Шла Маруся-эстонка снайперить спозаранку, все российские парни для неё не в подлянку. Пули с ходу вгоняла между ног тем гяурам, но однажду пропала в тихом сумраке хмуром. И нашли в том распадке на колу из осины, её женское тело. Нет греха без причины!" Чех: "Где сосиски, где капуста, да и с пивом здесь не густо! Самогон, костровый жар, да в аду всё божий дар! Нам бы нынче в Яромерь,д а попасть в такую дверь, что под вывеской стоит, всем прохожим говорит. Здесь танцульки, здесь девицы, есть,что есть и чем напиться. Пиво-свеже, девки-ражи, нет на вас патрульной стражи. Веселись, ведь жизнь одна. А над ней висит война." Анчутка: "Давай,приканчивай!" Пускает бутылку по кругу, сам пьёт последним и запускает бутылку в кулису. Раздаётся звук глухого удара, затем из кустов шатаясь и охая появляется фигура,одетая в костюм русского мастерового начала двадцатого века. " Вы чего тут, лук ели или так охуели? На пятаки всем херы порежу, христопродавцы! Партией клянусь! Что б вас Фридрих Энгельс с Карлом Марксом оприходовали, что б вам "Капиталом" поперхнуться! Ренегаты! Только я на свободе оказался, как сразу бутылкой по голове! Просто беспредел какой-то.А может вы по заданию полиции работаете? Провокаторы!" Анчутка: "Слышь, мил человек, не сепети. Обскажи честь по чести,чего ты там прятался, али от кого скрывался, да и чего скрывал? Остынь! Народ здесь и так горячий, всё, включая смерть, прошедший, легко раздражаемый.Выпивши все! Ещё поорёшь чуть-чуть и, считай, живёшь по-ошибке. Это если ты живёшь." Мастеровой: "Да, ладно, ясно, что погорячился. Стою я, значит, на процессе в суде, речугу толкаю. Мол, я человек партии и подлежу суду только своей партии. Все вы здесь, меня судящие, царские сатрапы и кровопийцы, а я - гегемон и весь белый и пушистый. Судья ужасается, прокурор кипятком писает, охрана мне апладирует, а адвокат на счёт моей партии чеки денежные для её поддержки выписывает! Дамы в зале суда в обморок падают, да мне букеты цветов швыряют. Апофеоз!" Хаттаб; "Кого?" Мошонкер: "Не кого, а чего." Мастеровой: "Во-во!Я когда гармонь бросил, галоши снял, да по бля*ям ходить перестал, то читал много. Апофеоз слово учёное. Точно не знаю, но в смысле всем пиз*ец, а мне мировая революция! Поняли?" Все: "Поняли". Чех: "Только вот как это "подлежу суду своей партии?" Суд - институт государственный, один для всех и на всех. А если каждая партия или там банда скажет, что не признаёт никого, кроме судей из своей банды, порядка никакого не будет. И хорошо будет только членам этой организации! А так всё понятно!" Мастеровой: " Зовут меня Власов Павел. Ранее я был человек как человек, работал,гулял, выпивал! На гармошке поиграть любил. Но есть такой Буревестник революции, он же Пешков, он же Горький, он же Иегудиил Хламида и так далее... " Русский: "Каторжный што ли?" Мастеровой: "Хуже, писатель! И взбрело же ему роман написать, а меня в ту историю втиснуть. Мол, отец у меня был сволочь последняя, кроме своей собаки никого не любил. Огреет четверть, песни поёт, с собакой обнимается,а нас с мамашей мудохает. Правда, зарабатывал хорошо, дом и нас содержал. Да вот, по воле Хламиды, убили его в пьяной драке. Я работать пошел, выпивать начал, гармонь, картуз, трость и галоши купил. Гляжу, среда засасывает! Начал книги читать, а там листовки писать, демонстрации организовывать, сам не заметил, как докатился до суда и каторги! Вот там на суде я речугу одну толкнул, а дружбаны её на гектографе размножили, да не сами распространять её пошли, а мамаше моей престарелой чемодан вручили. Та со слепу в людное место сунулась, чемодан открылся, а там прокламации. Маманя давай их в толпу швырять .Городовые набежали, пресекать начали, сил не рассчитали, задавили старушку! Пала, как говориться, жертвою в борьбе роковой!Л юбви беззаветной к народу..." Мошонкер: "Жуткая история! И песня жалостная. Наш Бланк-Ульянов завсегда при её исполнении плакал! Слышь, роман твой как называется?" Мастеровой: "Да здесь целая история. Сначала Горький роман назвал "Эх! Ёб твою мать!", но цензура не пропустила, вот он и сократил до одного слова "Мать. Анчутка: "Теперь понятно. Вот Ассалии Семёновне спасибо! В книжке этой бывший Пешков всех ухайдакал. Отца Власова убили, собаку его прикончили, маманю замочили, да и сам Павел раз мы с ним здесь встретились, навряд ли живой! Там ещё Лука крестьянский сын был. Думаю и Луку в деревне автор не пожалел, угондосил! Как сказал бы другой автор, ну очень оптимистическая трагедия." Мастеровой: "И прямо из суда я вдруг попадаю черт знает куда и получаю по голове бутылкой... Как тут не выругаться?" Хаттаб: "Жалко тебя.Я, вообще,по-жизни, очень жалостливый. Однажды поймали девчонку чеченскую лет десяти, маленькая, худенькая, глазищи огромные. Плачет, говорит, не надо, не надо .И так мне её жалко стало. Ебу и плачу!" Русский хлобыщет Хаттаба в ухо, обхватив друг друга укатываются в кулисы. Мошонкер чеху: "Пойдём посмотрим. Может кого добить надо?" Чех: "Сходить можно, но я нейтрален. Ты режь, а я подержу!" Уходят. Мастеровой: "Пойду и я. Народ интересный. Представитель освобождающегося Востока, угнетаемый местечковый еврей, русский крестьянин по воле эксплуататоров ставший солдатом, да европейский, может, социал-демократ." Анчутка: "Ну-ну! Иди!Я то знаю, чем всё это кончилось! Берёт гармонь, поёт и идет к кулисам."До чего чертей дорога нелегка, не судите люди строго, это выглядит убого, коль желаете подмоги просто так, нашермака! И кто же вам подмогу даст? Тот, кто душу мне продаст? Пидараст!
Занавес.
Акт второй.
Действующие лица: Сидор Мудищев, Дормидонт Лоханкин, Шейлок Хаймс, Шариков,
Анчутка.
На сцене московская квартира сороковых годов годов, общая кухня, столы и столики, керосинки и керогазы. Одна раковина, мусорное полное ведро, на стенах какие-то тряпки, висит корыто и поломанный велосипед. На всём мразь запустения, в углу дверь в уборную, в кухню выходят ещё четыре двери.
Лоханкин выходит из уборной с толстой книгой подмышкой. На нём толстовка, когда-то белого цвета, перетянутая кавказским наборным ремешком, пестрядинные порты и шлёпанцы. "Уходя гасите свет, сила вся в кефире. (забывает погасить электричество) Шлю всем пламенный привет, мир царит в квартире. Люблю я, когда тихо, и не люблю, когда соседи забывают бумажные запасы пополнить. Вот народ. Ну казалось бы, возьми мелочь, газетку купи, порви, да в специальный ящичек сунь. Благолепие и благорастворение в воздусях. Не дождёшься!Каждый норовит за чужой счёт проехаться. В кухне одна из двух лампочек перегорела, так и живём. Никак на лампочку деньги собрать не можем." Открывается одна из дверей и выходит человек с буйной шевелюрой, идёт нервной походкой. На нём полувоенная форма: гимнастёрка, галифе, ботинки с обмотками. Это Шариков. Ставит на керосинку чайник. "Доброго здоровьичка! Как живём-маемся?" Лоханкин, включая свой керогаз: "Просто прекрасное утро. Я, знаете ли, тут перечитал кое-что, знаниями, так сказать, пополнился. В Таиланде есть такой обычай, что каждая женщина может иметь по пять мужей! Они все работают, а она им еду готовит. И,знаете,(хихикает в ладошку) это самое со всеми, может сразу, а может по очереди!" Шариков: "Ты посмотри, чего буржуи вытворяют! Не, у нас при социализме лучше, каждому по бабе, носи-не хочу!" Замечает свет в уборной. Шариков: "А чего это вы гражданин Лоханкин свет в уборной не гасите? Разбогател, навоз продал? Ах ты контра недобитая, гнилая интеллигенция! Мало вас на распыл пускали, к стенке ставили?Опять трудовому народу жить и богатеть мешаете! Даром элекстричество разфундячиваете. А оно нам, народу, не даром далось. Сам товарищ Ленин говорил, что советска власть да злектрифункция равны каммунизьме! И во всём мире!" Лоханкин: "Вы товарищ Шариков потише будьте. Чай год не семнадцатый. Подумаешь какая цаца, тветственный работник санитарного контроля. Количество кошек на улицах регулирует" Шариков: "Твоё счастье, что перешли мы к отлову сетями. А раньше, когда стреляли, у меня ривольвер был. Вот бы я тебя, гаду ядовитую, к стенке прислонил, да все пули бы и побросал. Носи на здоровье, Филя-дубовые яйца!Свет иди погаси, пока тебя не погасили. Чмо зелёное." Внезапно включается радио."А сейчас по многочисленным просьбам слушателей передаем концерт симфонической музыки. Вы услышите малоизвестную симфонию композитора Кончини. У микрофона большой симфонический оркестр Госрадио СССР, дирижер народный артист Советского Союза Эмиль Крендельсон." Звучит скрипичная музыка. Шариков,завывая, несётся к радиоточке и выдергивает вилку."У меня от этих симфоний прямо почесуха начинается и шерсть на загривке дыбом встаёт!" Лоханкин: "Ну, свет я погасил. Стоило ли так переживать? Мы же соседи." Шариков, сидя за единственным столом, пьёт чай из блюдца вприкуску: "А это что за запах такой?" Лоханкин: "Вчера по радио передавали, что всем надо есть зелёный сыр, вкус дивный и полезно очень." Шариков: "А запах как после сраной кошки в подъезде." Лоханкин,пробуя: "Да и на вкус примерно такое же дерьмо! Только внешне на эскимо похоже, а попробуешь, ох какие отличия!" Открывается ещё одна дверь. Входит здоровенный парень. Кровь с молоком. На нём пиджачная пара, брюки заправлены в сапоги, под пиджаком косоворотка в белый горошек. "Чай да сахар! И я с вами чайку попью." Достаёт из кармана четвертинку водки, выливает в тарелку, крошит в неё черный хлеб и хлебает ложкой. Лоханкин глядит на это с ужасом, Шариков с восхищением. Лоханкин: Да это же водка, а вы её как суп хлебаете." Шариков: "И вовсе это не водка. После хлеба добавления суп русский этот называется мурцовка, вона как!" Сидор: "Слышь, Дормидонт, не дёргайся. Я вот что тебе скажу. Бывало на фронте обстановка мутная, жрать нечего, а старшина подвёз только водку да хлеб промороженный. А сколько ты зимой протянешь без горячего? Вот и сотворишь в котелке мурцовку, да всю и выхлебаешь. И тепло и жить полегче становиться.А ты, не помню я, на каком фронте был?" Лоханкин: "Я служил по линии ПУРа в Москве. Осуществлял техническое обеспечение нашей Победы, работал в Союзе церковных организаций. Координировал работу и направлял её на благо народа." Шариков: "Это как, Дормидонт?" Ну, там соберёт православная церковь деньги на танковую колонну " Александр Невский", а я политически всё обеспечиваю, собрание, там, али митинг. Ну и за попами присмотришь, что бы чего лишнего не брякали. Потом на банкете сиди. Да ещё и иностранцы поналезут. Страшное дело." Сидор: "Я вот до младшего лейтенанта дослужился, командир разведвзвода, войну в Вене закончил. А ты?" " Я то? Выше поднимай. Майор запаса!" Шариков: "А меня не взяли, гады! Врачуга-еврей так и сказал, грудь говорит килём, ноги коленками назад, кила висит и неграмошный. Сука! Я потом кому надо подсказал, что он из себя представляет, какие-такие планты имеет, да почему против власти савейской он ковы строит. Ему место на Колыме, в крайнем случае на его еврейской родине в Биробижане, а он в аппартаменте на Сретенке обретался. Ренегад Кауцкий. Меньшевик! Думал в своей Палестине отсидеться, али в Бердичеве, но нет. От нас не спрячешься! Скинул сейчас свой халатик белый и зубы золотые, одел клифт лагерный и с пользой добывает золотишко где-нибудь в Бодайбо!" Открывается последняя дверь, входит не очень старый человек, одетый в халат на грязную рубашку, кальсоны с распущенными штрипками и галоши на босу ногу. Говорит с еврейским акцентом. "Здравствуйте вам. Всех благ. Живите богато." Шариков: "Во!Местный фраер Петушков!" Сидор, проказывая на тарелку: "Не предлагаю" Хаймс: "И правильно! Ну кто же это пьёт с утра? Не продано, не куплено,дела не сделаны." Сидор: "Ну это как сказать. Выпил с утра, весь день свободен." Хаймс, присаживаясь на уголок табуретки в углу, достаёт какой-то сомнительный кулёк и щепотью доставая что-то отправляет в рот. Шариков: "Слышь, модный наш, ты прямо как клюёшь! Чего это у тебя там?" Хаймс: "Вот только вам и скажу .По большому случаю был на улице Архипова." Лоханкин: "Это бывший Трёх святителей?" Хаймс: "Да не знаю я. Может, трёх, может сколько скажете, не в этом дело. Забежал в синагогу, думаю, пасха скоро, там может кто чего подскажет, где мацы раздобыть? Смотрю, да вот же она, маца. И сколько хочешь. Государство разрешило выпечь любое количество. Плати деньги и бери. Не зря у нас на одной стене молитва висит о здравии партии, а на другой о здравии правительства. И на трёх языках: Иврите, идише и русском." Шариков: "И как вы доверили мацу государству делать? Вполне могут крови христианской в неё недолить! Или, там, пересолит кто по злобе." Хаймс: "Тьфу на вас." Сидор: "Да шутит он, шутейно говорит. А скажи ты мне, мил человек, какая-такая у вас, евреев, Пасха может быть. Христа вы не признаёте ,самого его, Господа Бога,распяли, а светлое его воскрешение празднуете, да ещё мацой разговляетесь." Лоханкин: "Ты тут Сидор недопонимаешь. Еврей он не русский и Пасха у них не русская, а наоборот, вся такая еврейская. Вот ты воскресение бога ,к примеру будешь праздновать, а еврей то что бога роспяли за праздник почитает. Ты кулич и пасху, вещи вкусные, ешь, а еврей свою мацу грызёт, давится. И не вкусно, а надо! Потому что бога до конца не ухайдакали, вот он и воскрес!" Шариков: "Доступно излагаешь. Сразу видно что командир и комиссар!" Хаймс: "Да что вы говорите, тьфу на всех, кроме Сидора. Праздник наш называется не Пасха а Песах. И отмечают не нечто с именем Иешуа из Иерушалаима связанное, исход народа нашего из рабства египетского. А маца означает, что ничего кроме муки для еды не было, даже соли. Вот раскатывали муку с водой, да на горячих камнях пекли лепёшки, и ими питались! Всё это было в пустыне Синайской. Сорок лет ходили и мацу ели." Лоханкин: "У меня в комнате карта мира висит, дырку в обоях закрывает. Так я смотрел, помнится, на неё, искал, где те арабы и еврея проживают, которые Палестину делили. Для лекции мне надо было. Так там Синай этот за день на велосипеде пересечь можно. " Шариков: "Ответ!" Хаймс: "Сколько бог решил, столько и ходили." Лоханкин: "Вот уж он насмеялся." Шариков: "За сорок-то лет." Сидор: "Кстати, насчет идти и смеяться. Идёт заяц по лесу, хохочет. Встречает его медведь и говорит, чего ты весёлый такой? А заяц в ответ. Утром херы по карточкам давали, так мне слоновый достался. Я дома в зайчиху кончил, а она лопнула." Лоханкин и Шариков оглушительно ржут. Хаим: "Почему лопнула?" Хохот становится гомерическим. Хаимс: "Ой! Надо бы радио послушать. Сейчас Левитан будет выступать. Цены на летнее время объявят." Сидор: "Это точно," Лоханкин включает радио. Специальный сигнал и голос Левитана: "Передаём правительственное сообщение. В связи с наступлением весенне-летнего сезона объявляется снижение цен на следующие продукты питания.. " Все слушают. Сидор: "Закуривай мои." Достаёт пачку папирос "Прибой". Лоханкин: "Спасибо, не курю." Шариков: "А мы завсегда." Хаимс продолжает клевать что-то из пакета. Сидор: "Чего там у тебя?" Хаимс: "Так я таки говору. Зашёл я в синагогу, а там, страшное дело, маца стоит!" Шариков: "Так чего страшного то?" Хаимс: "Ну это к слову пришлося. В смысле ужасно много. И её продают всем, но за деньги! Вот так вот, вынь ,да отдай свои, кровные. Я подождал, когда противень кончился, да в кулёк и наскрёб крошки, что оставались. Маца, она и ес" ть маца. Хоть в крошках, хоть в хале." Сидор;" Хитро! И рыбку съел и на хер сел!" Шариков: "В натуре, нашермака отоварился. Ты,наверно,денег этих накопил уйму. Дал бы взаймы, да до будущей зимы!" Хаймс: "Эх! Ну откуда у меня деньги? Я бедный еврей, живу на малые проценты от маклерства, да пенсию." Шариков: "Вы вот все знаете, где стоит артеллирийская академия. Ну от нашей Солянки улицы наискосок! Так в домине энтой до революции был адский-бля*ский дом." Лоханкин: "Чо? " Шариков: " Через плечо не горячо? Так перекинь через другое плечо! Дом, говорю, стоял адский-бля*ский. Туда всех сирот со всей Москвы собирали, от самого, можно сказать, малого возраста. И питали их там и кормили. Нравы были строгие. Что б спиртное или там пива какого, ни-ни. И курить нельзя! А деньги на дом этот взяты были от юродивого одново. Сидел тот юродивый зимой и летом голый на паперти Василия Блаженного на сундуке с прорезью, а честной народ деньгу в сундук сыпал. Потом господу надоел тот юрод, так он его по башке мешком пыльным. Как дал, так и пришиб. Что делать? Надо бы деньги делить, да замешкались. Так царь-батюшка деньги отобрал и дом построил. А опосля революции сироток попёрли, а антилерию впустили. Вот!" Сидор: "Ну,ты накрутил." Лоханкин: "А какое-такое маклерство вы имеете ввиду?" Хаймс: "Я не имею, а веду. Это-таки только говорится маклерство, для красоты. Вроде я при деле. А так я только людям помогаю комнаты обменять. За процент малый. И людям облегчение и мне на старость самое_то." Шариков: "Умеете вы устраиваться." Хаимс: "А кому от меня хуже? Я все списки изучи, все цены узнай, людей сведи, уговори, да ещё и деньги получи. И всё я. Один. А в городе контора сидит, народу в ней кормится сотни, а как людям помочь, так старый Шейлок Хаймс! Пойди туда, разыщи обмен, договорись, на смотрины съезди, с бумагами помоги,сообщи, где что регистрируют и так далее. И всё я. А как до оплаты доходит, подожди говорят, потом отдам .А Адам прожил восемьсот лет и никому ничего не отдавал. Таки вот и я. То получу деньги, а то только слова разные. Оно,конечно, русская брань на вороту не виснет, но и денег от неё больше не становится. А на пенсию прожить трудно. И покушать надо и одеться, а цены сейчас кусаются! Я уже подал бумагу, где прошу меня причислить к красным партизанам и пенсию повысить, да ответа всё нет. И про орден напомнил." Лоханкин: "Какой орден?" Хаймс; "Мой орден. Красного боевого Знамени!" Шариков: "Окстись, пень старый, откуда у тебя может быть такой орден? Вы ж, евреи, воевали на казахстанском фронте. Ты вообще когда форму носил?Дезентир!" Хаймс: "Я добровольцем пошёл за Россию воевать в 1915 году. Сам я родом из Мстиславля, что под Могилёвом. Типографский рабочий. У отца своего в типографии и работал. После Германской я тифом болел, немцы Белоруссию оккупировали, вот и подался на Волгу. С Чапаевым служил, в 25 дивизии. Стоял раз на посту у складов артиллерийских ночью. Вдруг чую, тени какие-то. Сдай,- говорят винтовку,- живой будешь .А я не сдал. Подумал, всё-равно убьют. Тем более, еврей! Стрелять начал, потом штыком. Только не долго.Рубанули меня поперёк плеча, я и завалился, но тревогу успел поднять. Живой остался,только комиссовали вчистую. И приказ был по дивизии, мол, наградить за геройство орденом. Только пока меня по госпиталям возили, убили Чапая. А я тут вдругорядь тифом заболел, чуть не помер. И про орден не спрашивал. Некого, да и поздно уже было." Сидор: "Это да, не ожидал. Да ты,папаша, герой!" Хаймс: Какой я герой?Таки-так испугался, что боже ж мой!" Шариков: "Брешет как пёс, старый пёс. Откуда такие дела в таком вот образине?" Хаймс: "И вовсе я не вру. Я и в эту в ополчении был, в 1941 году. Воевать меня не допустили. В обозе был. Но и годов мне много, и к строевой не годен ! Не пустили, а я просился. Тут сына моего призвали. И всё. Нет больше моего Бомы!" Тихо подвывая, плачет: "Слушай,Израиль." "Шма, Исроэль". Одно письмо, похоронка, и всё! Казак войсковых частей такой-то пал смертью храбрых в боях под городом Сталинград. И нет сына. А жена перед войной померла.Один я остался. Некому сказать "Нохенки май зун, некому майсы рассказать. "Услышь плачь мой Израиль. Плачу я на реках Вавилонских" Сидор: "Кончай,старый, а то мы все расплачемся. Не послать ли нам гонца за бутылочкой винца?" Достаёт деньги. "Кто пойдёт?" Шариков: "Ну,я могу. Чего брать? Сидор: Две "Московской", пива "Мартовского" три, зельца, ну и студня. И кильку бери, да и про черняшку не забудь." Шариков: "А хватит?" Сидор: "Свои добавь или бери поменьше, чай не жрать,а пить собираемся." Лоханкин: "Я пить не могу. Сегодня у меня лекция в доме ветеранов сцены." Шариков: "Даром пьют и язвенники и трезвенники, а не только разные там лекторы!" Уходит.Сидор берёт гитару и поёт: "Я любил её плотской любовью, и была та любовь без оглядки. Помню волосы по изголовью, золотые воздушные прядки. А она вся в порыве, в страсти трепете тайном, как пехота в прорыве, в положеньи отчайном. Не скажи, что устал, не неси ерунду. На войне, кто отстал, попадает в беду. Ну а если совместно продвигаться вперёд, и девахе не плохо, и парнишке в зачёт!" Лоханкин: "Ну ты прямо Козинцев!" Сидор; "Я надысь деньги получил в военкомате. "За отвагу" у меня три медали, да "Красная звезда". И ещё есть "Александр Невский". Лоханкин: "Но,позвольте. Ведь это орден полководческий, а вы были младший лейтенант." Сидор: "Я тогда, как комбата и всех ротных убило, план разработал и высотку нужную мы всё же взяли! Нас и осталось от батальона человек пятнадцать." Хаимс: "Плачу я на реках Вавилонских"!Входит Шариков: "Всё в порядке. Я ещё кос-халвы взял." Сидор: "Взял, так взял. Сам и закусывать ей будешь." Лоханкин: "А я люблю кос-халву. Я, вообще, сладости восточные люблю. Ну, там рахат-лукум или ойлу союзную!" Хаймс: "Ещё форшмак вкусно! Как моя Соня его готовила!" Лоханки: "Одну минуту." Выходит в свою дверь и возвращается с двумя бутылками вина. "Червоный Крым и "Красный партизан". Шариков: "А, где наша не пропадала?" Приносит из своей комнаты бутылку с мутной жидкостью. Горлышко заткнуто газетой."Очищенная! Из бурака гнали. Горит, зараза така!" Быстро накрывается стол. Все усаживаются. Сидор Шарикову: "Наливай кто чего скажет. Первый тост за товарища Сталина, страну нашу великую и Победу. Все встают и пьют. Не пьёт только Хаимс. Шариков: "Так-так. Брезгуешь? За такое и выпить не хочешь? " Хаимс: "Я не могу, но, если желаете, я пригублю. Мине плохо будет, но я пригублю." Сидор: "Не трогай ты человека. Тебе же больше достанется." Шариков: "Вот это верно." Пьют по второй, закусывают. Минута проходит в молчании. Затем Сидор говорит: "Сегодня наши играют. Трубы,колёса!Уделают "Спартачок" по полной." Лоханкин: "Трубы-это что за команда?" Сидор: "Локомотив". Шариков: "А ты Шейлок за кого болеешь?" Хаимс: "Я всё время болею." Шариков.: "Ты должен за "Спартак" болеть. Они раньше "Пищевик" прозывались. Самая ваша команда." Поёт: "Что ты, Ваня, приуныл, голову повесил?Или булочный Абрам хлеба не довесил? Попадись мне тот Абрам в тёмном переулке, обломал ему б бока я за четыре булки!" Лоханкин: "И откуда у народа такая не любовь к евреям? Оно, конечно,т роцкисты были евреи и Кирова они убили,и Жданова, и Щербакова. Но не все же." Шариков: "Все. Только не до всех рука дошла карающих органов. Потому маскевируются хитро, под рабочих и крестьян работают, а сами норовят в карман насрать, а потом в Палестину убежать. Мы, значит, социализьму строй, а они в Палестине проклаждаться будут на наши наворованые деньги!" Сидор: "Всё, усохли. Чем херню городить, лучше по миру ходить. Наливай." Начинается беспорядочная пьянка. Длительный звонок в дверь. Все настораживаются и напрягаются. Лоханкин: "И кто это может быть в воскресенье в это время?" Шариков: "Кто-кто? Дед Пихто! Думаю за тобой пришли!" Лоханкин: "Что вы говорите. Я член партии." Шариков: "Во-во! Вас и сажают!" Хаймс сидит с совершенно безразличным видом, раскачиваясь из стороны в сторону. Сидор: "Пойду посмотрю." Вскоре возвращается. Вид у него сконфуженный. Вслед за ним входит Анчутка, играя на гармошке свадебный марш Мендельсона. Лоханкин в ужасе крестится, Шариков лезет под стол. Хаймс индифферентен.Сидор: "Я один его вижу или ещё кто?" Шариков, вылезая из под стола: "Ещё кто!" Лоханкин: "Сгинь, пропади. Да воскреснет бог,д а расточатся врази его. Чур тебя, чур!" Анчутка: "Чего переполошились? Ну зашёл к вам черт, так и что? Вы сами всех то к чёрту, то к его матери посылаете целый день, и ничего! То погода у вас чёртова, то порода чёртова, то природа чёртова! Да вообще всё, чего ни коснись. Так что вот он я. Рога, хвост, копыта и гармонь. Все атрибуты и аксессуары. Я присяду?" Наливает себе из бутылки самогона и пьёт смакуя."Хорошая! Хорошая! Слабовата только." Шариков: "Как слабовата, горит синим пламенем." Анчутка: "Синим это хорошо, бодряще. Я синий цвет люблю. Он такой жизнеутверждающий. Небо синее, море синее, покойники синие. Особливо, ежели кто с перепоя помрёт." Сидор: "Погоди. Значит, ты на самом деле здесь присутствуешь? " Анчутка: "На,пощупай!" Протягивает руку. Сидор,пробуя.Тёплая.Садись тогда с нами. Столько раз я в жизни говорил, ну там, "чёрт с нами", "чёрт с ним,", "ко всем чертям". Давай выпьём." Лоханкин: "Извините, но Вы существовать не можете, наука этого не допускает. Категорически. Я сам в лекциях на атеистические темы данный вопрос разбирал. Бога нет, значит и чертей нет. В природе вас нет и быть не может! И Дарвин говорит об этом... С Мичуриным..." Анчутка: "Ну ты, дупло!" Легонько стучит по голове Лоханкина. "Ощущаешь или сильнее надо?" Лоханкин: "Ощущаю. Материя есть философская категория, объективная реальность, данная нам в наших ощущениях. И, поскольку я Вас ощущаю, Вы – объективная реальность и, следовательно, существуете. Хотя и не можете..." Шариков: "Чего ты сказал? Повторить то сможешь?" Хаймс, внезапно очнувшись: "Здравствуйте вам! Уже чёртик сидит. И с гармошкой. Извиняюсь спросить, вы, таки, Мефистопель и идёте собледнять Маргаритку? Кус мерин тохес и анклойф! Нет, не Мефистопель?Извините, но как к вам обращаться?" "Анчутка!" Хаимс: "Прекрасное русское имя.Вот у русских людей есть имя Акакий, у наших Сруль. На этом фоне ваше имя просто как яркая звёздочка. Вроде, Шлёма" .Шариков: "Какого шлёма? Который на войне?" Хаимс: "Можно и на войне." Лоханкин Наливает вина и судорожно пьёт. Затем делает попытку покинуть помещение. Шариков: "Куда? А ну назад! Стрелять буду! Шутка!" Сидор Анчутке: "Споём?" Шариков: "И я. Шёл я лесом,видел беса, бес вареники варил. Котелок на хер повесил, а из жопы дым валил. Ой! Може не так чего?" Анчутка: "Давай, давай, наяривай" !Шариков: "Как у нашего попа, у попа Евгения, на херу сидит блоха и пишет заявление! Из-за леса выезжает конная милиция, поднимайте девки юбки, будет репетиция." Анчутка: "Да ты,мастак. Прямо хор народной песни имени Пятницкового!" Хаимс: "И я знаю." Тонким голосом поёт: "Мы помним короткий приказ по вагонам, в промерзших теплушках туман. Мы тебя не забыли душа эшелона, весёлый и звонкий баян. Молодость наша, ты счастья пора. Походная песня, походная песня звени у костра. Вперёд, комсомольцы, ни шагу назад, вперёд комсомольцы, не зная преград, вперёд комсомольцы, нас Сталин ведёт. перёд, комсомольцы вперёд! Это сын мой пел ,Бома! До войны ещё. И на гармони играл." Лоханкин: "Песни у вас какие грустные. Но хорошие." Поёт: "Скачут кони из-за Терека реки, под копытами дороженька дрожит, едут, едут молодые казаки Красной армии, республике служить. Газыри лежат рядами на груди, алым пламенем сияют башлыки. Красный маршал Ворошилов погляди на казачьи богатырские полки!" Хаим подпевает: "На казачьи богатырские полки. Таки-время изменилось. Мы в Гражданскую с казаками резалися. Они нас рубали, мы их пулемётом. Когда лава казачья на тебя летит-страшное дело! Визжат, орут. Страшно!Шариков: "И чего? Небось ,салом пятки смазывал" Хаим: "Бежать нельзя, порубят. Как нам товарищ Чапаев говорил, хоть лежи в грязи, хоть поц грызи, а в окопе не хлюзди! И - гранатами". Анчутка: "Сидор, может ещё по одной, и будет две? Или три. Какая разница" Шариков: Какая разница, если один ебё*, а трое дразняться?" Анчутка: "Ты наливай давай, не видишь, что у меня руки гармонью заняты? Нам с тобой самогоночки, а людям согласно выраженному желанию." Перебирает кнопки гармони. "Ох! На горке, на горушке встретил роту пулемёт. И лежат там друг на дружке с дыркой в стриженной макушке те кто утром шёл вперёд! А последние ряд ы, кто бежать решил в кусты, а затем рванули вдруг назад, тоже встретил пулемёт.Так же с дыркой в голове, бугорками на траве, нашей Родины оплот! Или смертный умолот?" Сидор: "Хорошая песня!" Лоханкин: "Вы, товарищ Анчутка, слова тоже выбирайте. ам у вас герои и трусы, а вы всех под одну гребёнку. Анчутка: "Так теперь с ними моё начальство разбирается. Вы тут на земле уже всё сделали. Вона у вас один сказал: "И хоть бесчувственному телу равно повсюду истлевать..." И призывал любить только Родное пепелище, да Гробы родительские. А душа как же?" Лоханкин: "Какая душа?" Анчутка: "Понятно. Из этих "А душа только род кислорода. Вся же суть в безначалье народа!". Из графов Толстых!" Шариков: "Кто из графьёв, этот?" Сидор: "Сиди,юродивый! Просто спорят люди." Анчутка: "Душа даже у него есть." Показывает на Шарикова. "Только глубоко и мелкая. В русском языке все слова наиглавнейшие делятся на существительные одушевлённые и нет. Если ты табуретка, нет в тебе души. Или, там, рама оконная. А,так, хоть лягушка,хоть ящурка, кошках я и не говорю... Одушевлённые!" Шариков: "Кошек всё-равно давить буду." Падает под стол и засыпает. Лоханкин: "Пойду, забудусь сном. Голубчики! У меня же лекция! Уходит." Хаим: "И мне пора. Будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дома, до хаты. О, вэй мир! Кадохл цорес! Благословен будь господь мой!" Уходит. Сидор: "Ну, чего? Проверяет бутылки. Тут ещё три дня пить можно. И закусь есть. Анчутка; "Наливай!"
Занавес.
Акт третий.
Действующие лица: Терпсихоров-опер, Анчутка, Бойчук-участковый, сотрудники, призрак!
Кабинет, стол, стулья, диван, платяной шкаф, сейф. Окно, выходящее на тихую улицу. Дверь.
Телефонный звонок. Терпсихоров: Да,слушаю. Ну, давай ко мне .И бумаги прихвати, какие на него есть. Что значит как голый? Ну пусть так идёт, я всяких видел." Стук в дверь."Разрешите?" Входит Анчутка, а за ним Бойчук. "Так что доставил." Анчутка: "Здравствуйте вам и всем." Терпсихоров; "Здравствуй, здравствуй хер несчастный!" Анчутка: "Совершенно с вами согласен. Не очень счастливый хер. Правильно по форме и очень точно по содержанию. Абсолютно верное определение. Терпсихоров: "Ну ты,говорун. Знаешь такую птицу?" Анчутка: "А как же! Кино смотрим. Отличается умом и сообразительностью. Летает в безвоздушном пространстве и передаёт послания. Когда трудно..." Бойчук: "Помолчи! Излагает, аж, слово некуда вставить." Терпсихоров; "Садись, давай." Анчутка: "Если опер говорит садись, как то неудобно отказываться!" Садится у стола на стул. Терпсихоров: "И где ты его надыбал?" Бойчук: "Так я иду по участку, смотрю народ собрался вокруг люка канализационного. А над люком сидит вот этот артист в костюме чёрта и спиннингом в канализации чего-то ловит. Подхожу, говорю,мол,г раждане, уйдите с проезжей части. Во-первых,опасно,а во-вторых проезду машин мешаете. А этот говорит " Не время прохожих с проезжей части гонять, время души человеческие уловлять.Спиннингом!" Подсекает, выдёргивает ,а на крючке презерватив пользованный. И декламирует: "Одну поймал, но душа, судя по футляру, херовая!" Народ в смех, толпа растёт, вот я его в отделение и пригласил. На предмет предотвращения.Н у,там, если чего..." Терпсихоров: "И правильно сделал. Ты рапорт напиши, да пограмотнее. А то я вчера читал твоё сочинение на вольную тему. усоргский ты наш. Тебе бы "Хованщину" писать, оперу." Бойчук: "Так я оперу и пишу. Вам значит." Терпсихоров: "Вот я вчера прочитал и обрадовался. У Чехова, может, помнишь, записи в книге на железнодорожном вокзале, типа "Хоть ты и Иванов седьмой, а всё же дурак?" Бойчук: "Я Чехова,кроме Му-Му, ничего не читал!" Терпсихоров: "В рапорте значится: "проходя по участку, встретил уголовный элемент, который и ударил меня в правую полужопу!" Бойчук: "Так так и было, истинный бог! Это Зеленцов сука, отморозок, да вы его знаете." Терпсихоров: "Ну как же. Зеленцов Валентин Иванович, 1938 года рождения, клички "Зелен" и "Чекист". Ладно ,разберёмся.Не позволять же деловым наших по полужопам лупить!" Анчутка: "Вот это верно. Сам погибай-товарища выручай, пуля- дура ,штык- молодец, помилуй Бог, везенье, когда-нибудь и уменье! Ура!" Терпсихорол: "Бойчук! Ты кого привёл?" Бойчук: "Так я и говорю, что артист какой-то! Массовик." Анчутка: "К нам приехал массовик с вот таким затейником." Терпсихоров: "А ну, стоп! Документы при нём какие-нибудь были? Дежурный по учётам проверял? Как его хоть зовут?" Бойчук: "Так я его сразу к вам и доставил. Слышь, рожа, документы есть у тебя?" Анчутка: "Есть ,как не быть. Документы, документы,как мне вас не полюбить? Только документ подскажет, как на свете честно жить. Кто ты есть без документа, так, какое-то мурло !От момента и до мента ты цветов срываешь зло. Это если повезло! Почти Бодлер! Роется в складках на животе и достаёт засаленную бумажку." Анчутка: "Вот!" Бойчук:"Дали ему год!" Анчутка: "Когда?" Терпсихоров: "Да помолчите вы оба." Читает. "Дано нижеследующее по получению запроса. Отправке по почте не подлежит. Обмакни!" Терпсихоров: "Это-что?" Анчутка: "Там написано." Бойчук: "Может на обороте" Терпсихоров, смотрит на обратную сторону. Товарная накладная №... Получатель сего является истинным и возврату не подлежит. До настоящего момента и далее невпроворот. Пока! С подлинным скверно. Изыди! Терпсихоров: "Чёрт с ней, с бумагой. Имя у тебя есть? Отчество? Фамилия какая-нибудь? Откуда родом?" Бойчук: "Может он по- русски не понимает. Бельмес?" Анчутка: "Мен сен сектым, сеакка киттым? Анания сектым джаляп?" Терпсихоров: "Молчи, Бойчук, а то я умом подвинусь. Слышь, задержанный! Отвечай на мои вопросы." Анчутка: "Слушаю и повинуюсь. Зовут меня Анчутка, а отчества и нет. Фамилия не шутка,-базлал мне старый дед. Фамилия, семейство, вся чёртова родня, сплошное лицедейство, всё супротив меня. Являюсь я народу сегодня во плоти, то не смеши природу и здесь не сепети!" Терпсихоров: "Я тут фильм смотрел " Рукопись, найденная в Сарагоссе". Так там тоже мудрик был, Пашеко звали. Старикан там, что бы его из транса вывести, постоянно говорил: "Именем господа заклинаю тебя, Пашеко!" Анчутка: "А Лаврентий Павлович тоже говорил " Попытка, не пытка",т ак что пробуй. Сказано же "Ищите и обрящете, толцыте и отверзится и дастся вам..." Бойчук: "Так рука к крёстному знаменью и тянется." Анчутка: "Вот и поэт сказал "Товарищ! Нам уж не сдержать души прекрасные порывы." Терпсихоров: "Всё! Все молчат. Я говорить буду. Бойчук ,давай садись рядом с задержанным. Как он с ответом задержится или херню нести станет, легонько, как у вас говорят, лупи его в потылицу. А ты,чудо природы, только отвечай на вопросы и не разливайся мыслию по древу. А то мы от твоих разливаний и потонуть можем. Андерстенд? " Анчутка: "Йес! Ай ду!" Терпсихоров: "Тьфу!"! Стук в дверь, входит капитан-дежурный. Там внизу вещи его остались: спиннинг, стульчик и котомка какая-то. Внутри сплошные хоруёбки." Терпсихоров: "Это как!" Дежурный: "Спички, вакса для ботинок, свечи сальные в виде огарков, трусы семейные в горошек, бумаги обрывки. Ну, хоруёбки как есть!" Бойчук: "Так у нас на Украине называли всё то, что нищеброды в торбах своих таскали." Терпсихоров: "А документов нету?" Дежурный: "Есть копия выписки из актов гражданского состояния. Это заголовок. А потом херня." Терпсихоров: "Это как?" Дежурный: "Далее следует. "По всему по этому в глуби Симбирска родился обыкновенный мальчик - Ленин!" Анчутка: "Так и было. Это чистая правда. Родился. Спорим?" Терпсихоров: "Чем дальше в лес, тем толще партизаны! ВЧК нет, ОГПУ отмер, НКВД переименован, но Комитет ещё, слава богу, остался." Анчутка: "Я и там молчать не буду, надо всегда правду говорить. Прямые пути короче обходных, болтун, находка для врага! А я знаю, кто про рождение Ленина сказал, что это херня! Мы не допустим, что бы пробирались в ряды и знаем, у кого в стихах гегемона топот, а кто только маскируется, а сам спит и видит,как в карман накласть. Гегемону! И не достаёт из широких штанин, дубликатом... " Терпсихоров дежурному: "Иди, иди. Мы тут обо всём договоримся." Дежурный уходит. Бойчук: "Ты гляди яка цаца! Та шо ж ты хотишь? Буханцами в меду тебя питать, чи шо? Зраду нам припысываешь, а сам из себя весь малахольный, та чистый? Ах,ты ,гада ядовита!Получи!" Бьёт Анчутку по голове. Бойчук: "Ой! Ладонь чуть не пропорол. У него под волосьями рожки." Терпсихоров: "Где?" Анчутка: "В Караганде! У меня болевой порог понижен. Вы меня хоть об печь, хоть печью лупите, только руки обобъёте. А ещё можно хером груши околачивать. С постоянным эффектом! И вообще, невиновный я и невинный! Тут одна мне рассказывала, что в девичестве играла с пацанами в казаки-разбойники,по крышам бегала.Так вот однажды крыша не выдержала и провалилась. Что характерно, вниз! Девица упала на кадушку с солёными огурцами и лишилась невинности. Вот она тоже была невинна и не виновата! Однако, иду вам всем навстречу. Объявляю встречный план." Делает широкий жест рукой. " Возьмите всё моё достояние, все накопления, собранные с таким трудом на протяжении моей жизни, всё заберите, а я пойду, повторяя "суди его бог." Солнцем палимый!" Входит сотрудник в штатском. Здоров, Терпсихоров! Тут ориентировка пришла.Я узнал у дежурного, что у тебя сидит личность тёмная какая-то. Слушай. Сегодня, в 10 часов,35 минут в приёмную Академии Наук СССР зашёл неизвестный, который сначала убил, а затем отрезал и унёс голову Учёного секретаря Академии Наук. Со слов очевидцев, какие-либо пригодные для идентификации приметы получить не представилось возможным. Примите меры к розыску и задержанию преступника. Нач.УУР ГУВД. подпись. Терпихоров: "Это да! Впечатляет!" Сотрудник уходит. Бойчук: "Во злыдни, чего творят! Учёного человека не пожалели. И кому его голова нужна, если от тулова отрезана? Разве что на холодец..." Терпсихоров: "Ты думай, чего молотишь. Иди, давай, на территорию. Доверенных лиц оповести, да так пошатайся. Может кто чего видел или слышал." Бойчук: "И правда, пойду. Не дай боже,е сли вражина эта у меня на участке обретается. Так и до пенсии не дослужишь." Уходит. Анчутка: "Может и я смогу помочь?" Терпсихоров: "Спасибо, конечно,но, судя по предыдущему, это навряд ли!" Анчутка: "А я вам так скажу. Мне тоже не нравится, когда живым людям головы отрезают. Конечно ,на всё Божья воля. Как Господь судил, так и будет, но есть вещи с природой не сообразные. Ребёнка обидеть, товарища предать или вот так вот голову у человека отрезать." Терпсихоров: "Слышь, ты, собственно говоря, кто?" Анчутка: "Тебе как лучше, если я скажу,что я чёрт или инопланетянин?" Терпсихоров: "А разве это не одно и тоже?" Анчутка: "В точку попал. Только не так, как в фантастике научной, ну, мол, с Каллисто прилетели инопланетяне. У них там коммунизм, поэтому, когда повели пришельцев в ГУМ на экскурсию, они давай хватать с прилавка всё, до чего щупальца дотянутся. Али с Тау-Кита. Классик так про них и пел. Лечу к этой самой Тау Кита "без помощи, но при посредстве." А они там почкованием размножаться стали. Во уроды!" Терпсихоров; " Слышал я Высоцкого. Поёт отлично, песни душевные ,но классик это ты хватил." Анчутка: "Поверь на слово. Классик. Пушкин и Высоцкий рядом стоять будут. Только Высоцкий по алфавиту повыше будет. Но не в том дело. Я сейчас без булды говорю. Вы, люди, на земле сотни тысяч лет живёте. И мы тоже, как у нас говорят, чёрт знает сколько. Параллельно. Вы нас не видите, а мы вас. Вы развиваетесь, мы совершенствуемся. Но иногда какой-то прокол во времени случается. Флюктуация во временном континуме. И мы попадаем к вам, а вы к нам. Ну, там Данте в Ад спускается, или Орфей за Эвридикой. Народ мы гостеприимный. Чего гость хочет увидеть-пожалуйста. Муки адские, поля, покрытые бледными цветами, и тень умершей любимой. Хотел-получи! Может слышал, как Геракл Цербера из ада вытащил и здесь предъявил? Мы там попервам обалдели малость. Врывается в зоопарк бугай голый, хватает животное и бежать. По здравому размышлению за ним никто и гнаться не стал. Чёрт с ним со зверюгой. Забирай, коли надобность такая! А вот когда мы к вам попадаем, то дела сложнее обстоят. Видишь, обличием мы на вас не похожи. Рожки, копытца, нос тюпочкой с дырочками. Значит сразу подозрение-нечистая сила! А мы и правда посильнее людей в некоторых делах будем." Терпсихоров: "Это в каких?" Анчутка: " А вот." Исчезает, затем снова появляется." Терпсихоров: "И правда, чудеса! Анчутка: "Обыкновенная нуль-транспортировка. Или вот." Берёт со стола хрустальную пепельницу и отгрызая кусок за куском, глотает. Затем выпускает из носа и ушей столбики дыма." Терпсихоров: "Могём." Анчутка: "Не могём, а могем, ну и люди думают про нас разные странные вещи. Иногда поможешь кому, а он хочет кровью расписку дать, в верности нам клянётся. А нам это без надобности. Ни отсюда к нам, ни от " нас сюда ничего не протащишь, если особого решения нет. Вот ты котомку мою видел?Терпсихоров: "С мусором? Видел." Анчутка: "Это для тебя мусор, а для меня следы материальной культуры. Огарки свечные, гуталин, спички, бумажки. Прочая хренотень. И ещё чувство юмора у нас сильно развито." Терпсихоров: "Это-то я давно заметил. Шутник. Слышь, а чего ты со мной разоткровенничался?" Анчутка: "Ну, уйти отсюда мне шесть секунд, это раз. Второе: пойди и расскажи начальству, что только что сидел в своём кабинете и с чёртом беседовал. Как ты думаешь, скоро в психушке окажешься?" Терпсихоров: "Убедил." Анчутка: "И последнее. Смотри." Исчезает всё, что ранее принадлежало Анчутке. " Я готов. Давай принимай решение. Будем кромешника ловить," который головы режет?Терпсихоров: "А давай! Я с таким напарником никогда не работал. Только погоди." Снимает трубку."Дежурный? Задержанного проверил и отпустил. Да, артистом оказался. Пошутить решил. Провёл беседу и отпустил. Всё!" Анчутка: "Как работать будем? Терпсихоров: "Методом личного сыска." Анчутка: "Это как? " Терпсихоров: "Ты может не поверишь, но мы будем просто ходить по улицам, наблюдать за прохожими, заходить в разные привлекательные для уголовно-розыскного элемента места. И ещё пошепчемся кое с кем. На предмет получения возможного места нахождения преступника и похищенного." Анчутка: "То-есть, головы." Терпсихоров: "Ну,да!" Анчутка: "Даже речь твоя изменилась. Раньше как человек говорил, а теперь как облигация!" Терпсихоров: "Это да, есть немного." Анчутка: "Твой план хорош, только ведёт ли он к цели кратчайшим путём? Сам подумай. Ты будешь ходить, не привлекая внимания возможных преступников, рядом с личностью, явственно отдающей или театром или чертовщиной. Возможно так кого-нибудь поймать" ? Терпихоров: "Ну а у тебя что? Есть план?" Анчутка: "Вот так и товарищ Сталин спрашивал у маршала Жукова о том, есть ли у него план. Кашгарский. Смотри." Щёлкает пальцами и кабинет превращается в своё подобие, но всё искажено, свет неопределённый, слышаться какие-то вздохи и шорохи. Мечутся тени. Терпсихоров: "Что за театральные эффекты?" Анчутка: "Хочешь поговорить с бывшим учёным секретарём?" Терпсихоров: "Фокусы?" Анчутка: "Наука!" Терпсихоров: "Давай!" Анчутка напевает: " Побудьте раз вы в милицейской шкуре, вам жизнь покажется наоборот..." Готово, явление секретаря народу! Из стены появляется фигура человека, скорее тень чем материальное что-то. Начинает стучать себя в грудь, пытается завыть, потрясает над головой руками. Анчутка: "Всё, хватит. Мы не в театре и вы не кентервильское привидение. Говорить нормально можете? Это у вас впереди вечность ,а у нас времени в обрез. Или вы хотите, что бы были ещё отрезанные головы? Привидение.Значит так: "По существу заданных мне вопросов могу показать следующее. Сегодня утром, около десяти часов ко мне в кабинет вошёл доцент Цихмистренко В.И. В руках у него был трёх координатный прибор для измерения параметров химических орбит в лазерном исполнении. На мой вопрос о том, зачем этот прибор нужен в моём кабинете, Цихмистренко ответил, мол, сейчас будет демонстрация и включил прибор. Затем, не удержа л его в руках и, пытаясь поставить прибор на стол,выронил его из рук на пол.От удара прибор полыхнул зелёным пламенем.Б ольше я ничего вспомнить не могу." Анчутка: "Ну а сейчас ты где, чего думаешь?" Призрак: "У меня очень мало исходных данных, и весь мой жизненный опыт не помогает найти решение, ведущее к осознанию и разъяснению наблюдаемого мною феномена." Анчутка: "Спасибо, свободен, Лавуазье!" Призрак исчезает. Терпихоров: "Лихо! И где он сейчас"? Анчутка: "А это каждый решает сам. Слышал, небось ,теорию, что дастся вам по вере вашей?" Терпсихоров: "Не слышал, но охотно бы принял в реализации данной программы участие. " Анчутка: "Не спеши, все примем, только каждый в своё время." Терпсихоров: "А старший кто?" Анчутка: "Вот то-то, сам каждый себе выбирает и программу и руководителя. И, что характерно, не смотря на все отличия вашего и нашего мира, а после смерти путь будет продолжением того, который выбрал при жизни!" Терпсихоров: "А как узнать-то поточнее?" Анчутка: "Да очень просто. Не делай людям того, чего себе не желаешь, падающих не пихай, а тому кто в беде помоги! И все дела!" Терпсихоров: "И всё?" Анчутка: "Ну,там, ещё не проси у сильных мира сего, слишком низко не гнись, не кланяйся, себя и других уважай, ругу помоги... Да чего я тебе говорить буду. Сам ты это всё знаешь." Терпсихоров: "Да мы так в основном и живём. Я вот давно должен был капитана получить, а всё в старлеях хожу!" Анчутка: "Ладно, идти мне пора. Ты там сам с этим доцентом Цихмистренком разберёшься. Не гипотенуза катетов! Обалдуй научный!Расчленил человека, теперь небось сидит и считает, был ли его аппарат настроен на такой эффект, обосновывает применение полученных достижений для оборонной промышленности! И голову для исследований припрятал! Уходит, напевая: "Я скажу вам не таясь, эта наша ипостась, что к землянам подалась, пропилась! Были пропиты рога, нимба красного дуга, даже хвост. И копыта и чекмень, всё,что снять было не лень, слил прохвост В целом СОС, но был ли спрос? Вот вопрос." !Кабинету возвращается его нормальное состояние. Терпсихоров звонит по внутреннему: "Дежурный! Машина ест? Нет! Ну, как всегда! Ладно! Я на территории!" Звонит. Товарищ подполковник, у меня тут есть намётки по голове, отрезанной в Академии. Минут через тридцать буду. Есть! Иду!" Выходит....