Выражаю искреннюю и сердечную благодарность Александре Тевс (http://proza.ru/avtor/ladylexxx) за помощь с немецким языком.
Поверь, дружище, в этой пустоте
пустынно только первое столетье —
а после, беспощадные как дети,
придут иные, принесут вертеп
и примутся минувшее вертеть.
...
И свод небес, и красота садов,
поверь, дружище, ничего не значат,
когда перед тобою куклы плачут,
и льётся свет, изнаночно багров,
а ты паришь — без тела и без слов.*
Специальный корреспондент программы «В эту минуту» Герман Кризберг ехал на съёмку в подмосковный Солнечногорск, проклиная извечные пробки, дуру-редакторшу и само задание, из-за которого пришлось встать в шесть утра. Интернет уже вовсю пестрел сообщениями о страшной находке в жилом доме рядом с городским парком. В полицию позвонили взволнованные соседи и сообщили, что из квартиры за стеной доносится странный запах. Прибывшие стражи порядка выломали дверь, и их глазам предстало ужасное зрелище. В петле висела женщина, а рядом лежали тела троих детей, двух мальчиков и девочки.
Глаз Германа зацепился за слово «мумифицированные». Он моргнул и снова вчитался в строчки новостного портала Солнечногорска «Город под солнцем»: «...мумифицированные тела троих детей. Эксперты пока не могут точно сказать, сколько времени трупы пролежали в квартире...» Герман покосился на подпись: «Лина Трипольская», и фыркнул. Задремавший оператор дёрнулся и спросил:
— Чё, приехали?
— Ага, щас. Только Зеленоград миновали. Куда все едут, блин... Вот скажи мне, Серёга, вот нафига все эти местные журналисточки вечно берут себе псевдоним повыёжистей?
Серёга перегнулся через плечо Германа и тоже фыркнул:
— Ну хоть не Шарлотта-Розамунда фон Шметтерлинг, на том спасибо.
Герман не ответил. Он дико устал от вечных подколов коллег из-за своего немецкого происхождения, хотя его предок прибыл в Россию ещё в петровские времена по приглашению самого императора и помогал строить молодой русский флот. К сожалению, эту страницу истории семьи Кризбергов мало кто знал, а вот «группенфюрером» и прочими персонажами «Семнадцати мгновений весны» Германа называли частенько, иногда ещё вспоминали гончаровского Штольца. Глубже в историю не погружался никто, и Герман уже привык. И огрызался уже тоже по привычке, беззлобно и равнодушно.
— Вот не люблю я на трупы ездить, — с тоской протянул Серёга и зевнул, — прямо пробирает аж. А тут дети...
Герман покосился на коллегу, но ничего не сказал, а лишь только углубился в планшет в поисках новой информации. О страшном происшествии помимо «Города под солнцем» написал портал-конкурент «Мой Солнечногорск», уже успел оттоптаться вездесущий МК, в соцсетях творилась форменная вакханалия из самых абсурдных предположений, но телевидение ещё не успело собрать свою жатву. Полиция и следком неожиданно легко дали разрешение на съёмку, памятуя, что дело резонансное, а главный фигурант покончил с собой. В этих случаях проще было дать прессе порезвиться вовсю, а потом общественный интерес в любом случае переключился бы на что-то другое. Герман сидел, полуприкрыв глаза, и вспоминал, как с утра он ругался с Катей, шеф-редактором, которая и отправила его в эти пустоши.
— Из чего я тебе сделаю сюжет? — Герман Кризберг сидел на краю шефского стола и возмущённо смотрел на остроносую редакторшу, похожую на причёсанную ворону. — Трупы в морге, следаки вывесили пресс-релиз, из очевидцев сбрендившая старуха и её алкоголик-сын. Ну сниму я тебе дом в фас и профиль, дальше что?
— Фауст, заткнись, — перебила его Катя, — ты что, дебил? Резонансная тема, мне звонил главный и просил сделать сюжет на прайм. Вот и отправляйся, тебе надо успеть до шести.
Герман про себя подумал, что тема, конечно, резонансная, только для прессы разной степени желтизны, тем да, прямо подарок судьбы. МК, например, не гнушался и менее серьёзными происшествиями, и откровенными фейками. Но для новостей на федеральном канале это было как-то чересчур.
— Звони в комплектовку и выметайся, — приказала Катя, — с полицией уже согласовано, ещё подъедут «Москва 24», «Подмосковье 360°» и наши коллеги с «Петровки 38». И ты должен их всех заткнуть за пояс. Ты же специальный корреспондент как бы.
Молча проглотив этот сомнительный комплимент, Кризберг вышел из ньюсрума и только тогда смачно выругался по-немецки и по-русски. Глаза слипались, часы показывали без четверти семь.
Наконец в половине десятого утра съёмочный микроавтобус добрался до Солнечногорска и немедленно встал в пробке на главной улице — продолжении Ленинградского шоссе — с необъяснимо долгим светофором. Рядом пыхтели выхлопными газами огромные фуры. Водитель шёпотом матерился, но объехать многотонных гигантов не мог никак. Потеряв ещё двадцать минут, группа, наконец, свернула с шоссе в направлении парка. Там, на неприметной улице имени Крупской стоял двухэтажный деревянный дом, выкрашенный зелёной краской, которая облупилась практически везде. Входная группа с крышей-домиком держалась, кажется, на одной силе воли, старые рамы потемнели от времени, на втором этаже все окна были забиты фанерой. Герман неизвестно почему вспомнил, что это так называемые жилые конструктивистские деревянные бараки и поёжился. «Господи, и в этом убожестве живут люди...» Да и весь город, что он видел из окна микроавтобуса, произвёл на него тягостное впечатление несмотря на погожий июньский денёк. Все дороги были испещрены ямами и трещинами, тротуары практически везде отсутствовали, зато в изобилии водились перекошенные заборы разной высоты и сохранности. На домах повсюду висели аляповатые вывески, там и сям торчали разномастные антенны, а во дворах стояли переполненные мусорные баки. Обшарпанные сталинские трёхэтажки соседствовали с диким современным разгуляем торговых центров и магазинов, с информационных щитов отовсюду смотрел улыбающийся губернатор, а под щитами валялись пустые бутылки и обрывки пакетов. Ещё один рекламный щит сообщал, что в этом году городу исполняется восемьдесят лет. Около щита слонялся замотанный в драную куртку бомж и шарился по урнам. В общем, на Германа Кризберга Солнечногорск произвёл удивительно тягостное впечатление. Немудрено, что кто-то решил здесь повеситься.
Выбравшись из машины и разминая затекшие конечности, Герман осмотрелся и сразу же насторожился. Вдоль всего барака была протянута полосатая полицейская лента, перед которой толпились люди. Неподалёку стояла скорая, кого-то приводили в сознание. Взгляд Германа упал на полицейского, видимо, участкового, понуро опустившего голову. На участкового яростно орал какой-то более важный чин, из Следственного комитета. Около скорой помощи ошивался уже здорово поддатый мужик с огромный животом, красным носом-картошкой, в майке-«алкоголичке» и трениках с пузырями на коленях. «Сын-алкоголик», — отметил про себя Герман и поморщился. Он теперь не мог неряшливости, немецкие гены снабдили его врождённой любовью к порядку, педантичностью и дотошностью, хотя и чисто русского раздолбайства в характере Германа Кризберга хватало с избытком. Но на работе он всегда был воплощением истинно немецкой аккуратности и въедливости, вдумчиво отсматривая все, даже самые проходные исходники, аккуратно расписывая тайм-коды и даже раскадровку. Через это и стал специальным корреспондентом.
Кроме соседей, полиции и следователей у дома уже расположились съёмочные группы «Петровки 38» и «Подмосковья». Роман Старцев, журналист «Петровки», завидев Германа, помахал рукой:
— А вот и группенфюрер пожаловал! Я уж думал, вы нам целиком эту херню на откуп дали.
— Здорово, братишка, — Герман пожал коллеге руку, — на откуп, как же. Синицын возжелал целый сюжет на прайм, меня выдернули, даже позавтракать не успел.
— Это хорошо, что не успел. — Роман бросил взгляд на покосившееся крыльцо. — Там такое... В общем, я сам не видел, но следаки выходили зелёные. И сержантик во-он там, видишь? В кустах. До сих пор блюёт. Бабка-свидетельница в обмороке, но обещают воскресить. Не знаю я, Гер, что там за херня, но что-то никто в квартиру снимать не рвётся.
Герман задумчиво уставился на грязные окна квартиры на первом этаже. Занавесок на них не было, но через мутные, годами не мытые стёкла невозможно было разобрать хоть что-то. Внезапно кто-то толкнул его в плечо, и за спиной прозвучал тонкий испуганный голосок:
— Извините.
Герман обернулся и увидел молоденькую девушку, сжимавшую в хрупких пальчиках смартфон со включённым диктофоном. Девушка была рыжая, со вздёрнутым носиком и глазами удивительного бирюзового оттенка. Герман даже заулыбался, увидев такую лисичку. Девушка же внезапно насупилась и опустила голову.
— Что не так? — поинтересовался он.
— Наш хлеб отбирать приехали? — она так и смотрела в землю. — Я тут с самого начала, с утра, даже чаю не попила, а теперь приехали все кучей... с камерами...
— Вы из местного издания? — Судя по всему, девушка была из какой-нибудь городской газетёнки.
— Сетевой портал «Город под солнцем», — так же насупленно ответила она и прижала к груди телефон.
— Вы Лина Трипольская, — догадался Герман, вспомнив тягомотную дорогу и пролистывание последних сводок.
Лина изумлённо распахнула глаза и даже приоткрыла рот.
— А... а как...
— Я читал вашу статью по дороге, — пояснил Кризберг, — а она подписана вашим именем. Надо же от чего-то отталкиваться. Ладно, я что-то заболтался с вами, а мне ещё в Москву возвращаться, работать. Успехов.
И он, забрав у видеоинженера микрофон, направился к участковому. Позади сопел Серёга с камерой и тащился видеоинженер. Про Лину Герман уже забыл, а она, снова надувшись, села на корточки около большой ели, росшей во дворе, и начала что-то сердито набирать на экране телефона.
Участковый уполномоченный, майор полиции Аркадий Степанович Горелов с тоской смотрел на приближавшегося блондина с микрофоном. Больше всего блондин был похож на гестаповца из фильмов: холодные, почти бесцветные глаза чуть навыкате, рубленое лицо и по-скандинавски светлые волосы. Впечатление усиливало бесстрастное выражение лица журналиста, чего нельзя было сказать про оператора. Тот сопел и был явно чем-то недоволен.
— Герман Кризберг, программа «В эту минуту», — Герман сунул майору под нос удостоверение. — Вас должны были предупредить о нашем приезде.
— Ну да, — пробубнил Аркадий Степанович, не протянув руки, — звонили...
— Что здесь произошло? Вас же вызвали соседи покойной?
— Вызвали... — Казалось, любое слово даётся участковому с трудом. — Сказали, вонь из квартиры идёт, словно там помер кто... Ну, я группу взял, приехали. Дверь выбили, на соплях она, дверь-то... А там... — Горелов умолк окончательно, глядя куда-то в сторону, но Герман не привык отступать, да ещё в самом начале.
— Что вы увидели?
— Баба в петле висела. И табуреточка валяется. Зелёная уж вся, баба-то, голова набекрень, на полу лужа. И детки лежат... — Тут майор очень громко икнул. — Такие, знаете...
— Мумифицированные. — закончил за него Кризберг и невесело усмехнулся. Теперь понятно, почему следователь так орал на несчастного участкового. Если самоубийство дело зачастую внезапное, то проворонить смерть трёх детей, да ещё такой давности, что тела успели превратиться в мумии. Кстати, почему тела детей мумифицировались, а труп матери начал разлагаться? Июнь, май, апрель... возможно, всему виной холода, и всё же у Германа было очень много вопросов.
— Вы же участковый инспектор. И вы несколько месяцев не заходили в этот дом? Судя по соседям, сюда полицию вызывают частенько.
— Таисья Пална вызывала, — вздохнул Горелов, — когда Николай сильно буйствовал. А эта, Кипяткова, покойница-то, ни разу.
— Вы что, ни разу не проведали соседку? — поразился Герман. — А если бы этот пьянчуга детей покалечил? Вы вообще проверяли, как она жила?
— Дык на пороге только, — оправдывался майор, — а в квартиру мне зачем. На них-то никто не жаловался... Детки тихие...
— Потому что мёртвые, — резко сказал Кризберг, — хорошие спокойные соседи. Загляденье. И что было дальше, после того, как вы обнаружили тела?
— Скорая, следователи, — казалось, Аркадию Степановичу стало очень сильно всё равно. Видимо, мысленно он уже прощался с должностью. — Трупы увезли на вскрытие, следователи всё обфотографировали и запротоколировали по существу... опросили Таисью Палну с Николаем, да что они скажут... И пигалица эта из интернета прискакала... вон там сидит, под ёлкой. Её следователь шуганул, когда попыталась к нему с диктофоном пролезть, обиделась.
Герман обернулся и увидел сидящую на корточках Лину. Та писала в телефоне, не поднимая головы. Он снова перевёл взгляд на полицейского.
— Квартира опечатана?
— А зачем? — уныло ответил Горелов и промокнул лоб. — Следственные действия завершены, там пусто. Хотите, идите. Только не советую. Не надо вам туда...
— Это ещё почему? — подобрался Кризберг. Журналистское чутьё обещало нечто интересное, может, и эксклюзив. Если собратья по цеху так и не рискнут зайти в опустевший дом.
— А никто не идёт. Ни коллеги ваши, ни пигалица эта. У меня сержант как туда вошёл, так и поплыл, аж по стенке сполз. Санитары, и те белые выходили, а они-то чего только не видели. Там... смерть там, господин Кризберг Герман Оттович. Смерть там... Не ходите...
Герман понял, что от участкового пока ему пользы больше нет, и вытянул шею, пытаясь понять, как там старушка Таисия Павловна. Медики всё ещё что-то ей вкалывали, а алкоголик Николай пошёл отлить под забор. Группы «Петровки» и «Подмосковья» снимали разные планы дома, Старцев пошёл к участковому, и тот так же уныло повторял всё, что рассказал Герману. Лина обиженно сидела под ёлкой, но в страшную квартиру идти не собиралась. Наверно, Горелов со следователем её здорово запугали.
— Что ж, Серёга, пошли в дом, — скомандовал Герман, — с этими баранами мы вообще вернуться не успеем, а мне бы бабку опросить и бугая этого. И ещё в органы опеки бы, плюс в морг. Пошли, работы дохерища.
— А чё тебе «подносчика патронов» не дали? — удивился Серёга. — Послал бы его в морг и органы, сам бы тут полазил.
— Катя, — отрезал Герман, и оператор понимающе кивнул. Мстительность шеф-редактора была уже общим местом, а с Кризбергом у неё отношения не заладились с самого начала. Дотошный, не умеющий прогибаться журналист торчал ей костью в горле, и Катя была уверена, что он её втайне презирает. Так оно и было.
Они зашли в тёмный, несмотря на солнечную погоду, замусоренный подъезд с разбитым плафоном и осколками водочных бутылок по углам. «Ну и домик, как в нём вообще жить можно?..» Дверь в квартиру номер два была приоткрыта. Герман вдруг замер, точно его внезапно настиг порыв холодного воздуха. В квартире было тихо, и тишина эта была могильной, точно вместо квартиры он собирался войти в склеп. Стылой жутью веяло из приоткрытой двери, тяжёлым запахом смерти. Герман помотал головой, отгоняя непрошеные мысли, набрал в грудь воздуха и вошёл внутрь.
* — Фрагмент стихотворения "Беспощадные, как дети", Ирина Валерина
Продолжение: http://proza.ru/2018/12/31/1498