Начало: http://proza.ru/2018/11/24/20
Незаметно наступила последняя неделя октября, когда калеки приюта должны просить милостыню. За подаянием ходили каждую вторую и четвёртую неделю месяца.
Узнав, что ей предстоит идти в процессии нищих, Дийсан устыдилась. Она не представляла, как сможет быть попрошайкой.
- Пожалуйста! Я сумею хорошо работать в обители – упрашивала она сестру Клару отменить решение. – Могу печь хлеб, делать варенье, если надо и вышивать, могу посадить овощи. Только бы не просить милостыню!
- Ты калека, значит должна вымаливать подаяние, чтобы смирить гордыню.
После четырёх дней голода Дийсан не посмела протестовать.
***
Холодным октябрьским утром увечных выстроили в монастырском дворе. Те, кто мог идти, шли сами. Тех, кто не мог, несли служки и послушницы. Каждому повесили на шею деревянную кружку для подаяний.
Стоя с другими калеками, Дийсан полной грудью вдыхала влажноватый осенний воздух. Она давно не была на улице, поэтому сердцу сейчас хорошо. Пусть скоро случится что-то неприятное, после чего жизнь станет трудней. Но пока девушка счастлива, она не заперта в четырёх стенах, вокруг долгожданный простор.
Процессия просителей доплелась до ближней деревни. Проходя по широкой улице, убогие затянули.
- Подайте на пропитание ради Создателя, пусть он благословит вас! Подайте нам несчастным, чтобы Великий свет был милосерден к вам!
Горло Дийсан перехватило, губы не могли произнести жалобные слова. Нестройный хор заунывных голосов поднял что-то жестокое в глубине сердца. В голову ударила горячая волна, что затопила всё существо, вытеснив остальные чувства, тёмное возмущение, что не ведает страха.
- Ох, я вечером с дружками долго развлекался.
Не нашёл родные двери во дворе остался, – внезапно зазвучал сильный мелодичный голос, заглушив причитания калек.
- Подарил своей подруге я браслетик золотой.
А чудесные серёжки вижу, дарит ей другой.
Процессия застыла, хор не мог продолжать. Дийсан пела озорные куплеты, пока твёрдая ладонь не закрыла ей рот. Руки связали ремнём за спиной.
Дерзкую приволокли в монастырь, бросили в подземелье. Она догадалась об этом по затхлому запаху и писку крыс, с потолка мерно капала вода.
"Что я наделала, ой, что же я натворила!"
Возникло раскаяние, когда лязгнул замок.
Только ослушница не стала просить прощения.
Она не понимала, что такое свет, поэтому тьмы не страшилась. Съёжившись на куче гнилой соломы, девушка не шевелилась. Когда стало невмоготу, она попыталась запеть, но замкнутое пространство, тяжёлые стены глушили звуки, делали их неприятными, беспомощными.
Дийсан не могла сказать, когда пришёл сон. Проснувшись, она сначала не поняла, где находится, но звук капель воды и гнилая солома напомнили неприглядную правду.
В страхе Дийсан хотела колотить в дверь, просить прощения, но сумев взять себя в руки, прислонилась к стене, начала петь, чтобы тоска отступила, пусть голос звучит слабо, но он разгоняет сырость.
Когда лязгнул замок, и открылась дверь, девушка замолчала. Звук шагов, на пол что-то поставили. Узница нашла кружку с водой и кусок чёрствого хлеба.
Потянулось томительное время. В темнице узница не знала разницы между днём и ночью. Она то спала, то пела, то вспоминала замок. Иногда нападал страх. Вдруг монахини решили оставить её здесь навсегда. Она так и умрёт в полном одиночестве. Когда кто-то открывал дверь, принося хлеб и воду, Дийсан напрягалась, собираясь заговорить, но всё равно молчала, не в силах просить прощения.
Так прошёл месяц.
Наконец, однажды вечером ослушницу выпустили из тюрьмы. Две монахини провели ослабевшую девушку по коридору к её келье, где узницу встретило ведро горячей воды и дешёвое мыло. Мытьё оказалось счастьем, пресная еда была невероятно вкусной, жёсткое одеяло стало самым мягким на свете.
В рассветный час калеки снова пришли на храмовую службу. Дийсан слушала пение монахинь на грани сна и яви. Сегодня от строгого ритма духовной песни на сердце пришёл покой.
"Твоя жизнь в руках Создателя. Стань покорной. Ты ничего не изменишь, ничего не исправишь."
По щекам покатились слёзы.
"Поручаю себя Тебе! Всё в Твоей воле. Помоги мне, Творец! Подскажи, как остаться собой! Пусть не стать счастливой, просто принять судьбу! Избавь меня от лишнего, наносного! Если дерзкие желания чем-то неугодны Тебе, научи смирять их, справляться с гордыней. Помоги мне Создатель, в твоих строгих стенах!"
Слёзы текли, Дийсан не пыталась их вытирать.
Служба закончилась. Идя на завтрак, девушка ощущала себя слабой, совершенно не выспавшейся.
"Ничего, вот поем и снова в постель."
Только надежды не оправдались. После завтрака сестра Клара повела Дийсан к матери-Галине. Мирская красота калеки вызвала необъяснимую неприязнь.
"Зелёные глаза и высокая грудь – признак нечистого. Да ещё слепота. Если бы не наша обитель, она непременно стала бы ведьмой."
- Значит, ты отказываешься просить подаяние?
Услышала девушка ледяной голос.
В помещении, куда она попала, пахло свечным воском, старыми пергаментами и ещё чем-то неприятным, наверное, самой настоятельницей.
- Да, я отказываюсь просить подаяние, раз я могу работать.
- Отлично, такое желание будет исполнено. С этого дня ты будешь трудиться не покладая рук.
Раздалось зловещее обещание. – Сестра Клара, поручите дерзкую заботам сестры Мили для исполнения наказания.
Дийсан привели на кухню. Она узнала запахи разных продуктов, смешанные в один неповторимый аромат.
- Сестра Мили, вот ваша новая помощница. Наказывайте её, как можно строже, – обратилась к кому-то провожатая.
- Но она же слепая?
Раздался справа удивлённый голос.
- Тем хуже для неё. Её зовут Дийсан, она слепая, но непокорная.
Монахиня вышла, наказанная замерла на месте.
- Пожалуйста, покажите мне, где я должна трудиться.
В кухне есть люди, они ответят.
- Мира, подведи её вон к тому котлу. Посмотрим, как она с ним справится.
Ослушницу подхватила чужая рука.
- Вот она, эта громадина, – произнёс юный голос, когда ладонь Дийсан коснулась чугунной поверхности. – Тут щётка. Котёл нужно чистить, забравшись внутрь. Лучше сейчас попросить прощение. Ты же не видишь, как ты будешь работать?
- Если бы я не умела трудиться, тогда просила бы подаяние. Лучше уж здесь, чем с калеками.
Наказанная забралась в котёл вниз головой, потрогав заранее дно. Оно оказалось в наростах жира.
Орудуя щёткой и водой, работница методично отскребала чугунную поверхность, пока та снова не сделалась гладкой. Она чистила посудину тщательно, до самого обеда.
Сегодня на кухне все работали спустя рукава, то и дело оборачиваясь посмотреть, как слепая справляется с наказанием. Она трудилась хорошо. Конечно, немного медленней, чем могут работать видящие, но очень старательно и точно. К обеду котёл снова блестел как новенький.
- Не обольщайся, – раздался голос сестры Мили. – После трапезы тебя ждёт второй, и не меньшего размера.
Эта посудина тоже оказалась большой и вонючей. У Дийсан заломило руки и поясницу, особенно к вечеру.
Возвратившись в келью, она удобно легла в постели. Только сразу заснуть не вышло.
- Ты и правда умеешь вышивать?
Раздался в тишине голос Ане. Ей не терпелось узнать об этом с того дня, как соседку посадили в темницу. – Вот если бы научиться вышивке! Так можно заработать много денег. Красивые полотенца, сарафаны, платки, скатерти на рынке стоят недёшево. Я хорошо тку и шью, а вот вышивать не умею. Я бы послала монеты домой, тогда бы меня забрали из приюта к отцу или в семью сестры.
Девушка ждала ответа.
- Да, я умею рукодельничать, только несложные рисунки: животных или растения отдельно.
- Научи меня, пожалуйста. Мы достанем холст и нитки через сестру Натэль или послушниц из моей деревни. Я должна научиться работать красиво.
- Хорошо, я буду учить тебя, если у нас появятся всё, что нужно. Мой набор для рукоделия приехал в приют вместе со мной.
Голос Ане так изменился. Вместо чуть хрипловатой мрачности, он звенел жизнью. Подвести такую надежду было нельзя. Ане шевельнулась в постели.
"Вот хорошо было бы обняться и вместе поплакать. Только я с кровати не поднимусь, а сама соседка подойти сюда не решится."
Уставшая за день Дийсан крепко заснула.
Утренняя служба стала настоящим испытанием. Болели колени, ныла натруженная вчера поясница и закрывались глаза, они хотели ещё поспать. Пение монахинь нагоняло тоску, обещая длинный день вонючих котлов. Это правда был день громадных посудин, как и все остальные тоже. Монастырские котлы огромны. В день можно вымыть только два из них, остальные остаются грязными. Жир успевает подсохнуть. Когда не котлы, так кухонный пол, если не он, то стирка белья лежачих калек, что ходят под себя – отличный труд для дерзкой ослушницы. Она выполняла его без жалоб.
"Сама захотела приносить обители пользу, вот теперь и приношу."
Вечерами соседка учила подругу вышивать. Она делала стежки, та их повторяла. Сидя рядышком на кровати, девушки не только работали, но и делились воспоминаниями. У Ане была надежда вырваться из приюта, Дийсан радовалась за неё.
Порой, держа в руках иглы для вышивания, она тихо напевала, тогда Дэли закрывалась подушкой. Она была уверена, слепая одержима тьмой.
"Как она могла петь срамные песни во время похода за подаянием? Разве есть у неё право на странные мелодии о незнакомом мире. Люди за стенами монастыря очень жестоки к несчастным. Мы - калеки – напоминание всем о тщетности человеческой жизни, о её суете. В любую минуту каждый может стать увечным, если такова воля Создателя. Дийсан не надо сопротивляться. Наша жизнь просто дорога к Великому свету. Прекрасный чертог принесёт утешение. Перед ним все равны: здоровые и убогие, богатые и бедные."
А всё же, непокорный нрав и пение соседки, пробуждали в душе смутное томление, стремление к чему-то другому, чего ей никогда не постичь.
Дийсан давно ходила везде сама без Дэли, хорошо изучив монастырь. Только к сердцу подкрадывалась усталость, незаметно исчезала надежда.
Прошла зима. Ане освоила вышивание. А её подруге становилось трудней скрести котлы, мыть пол, стирать бельё. Но просить подаяние было ещё хуже. Кухонные служки и послушницы привыкли к наказанной, постепенно их удивление сменилось уважением и сочувствием к ней. Как стойко она выполняет тяжёлый труд. Творец видит, она делает его хорошо.
Послушницы, служки, и даже некоторые монахини стали задумываться, почему бы не разрешить Дийсан зарабатывать кусок хлеба на монастырских работах. Быть может, Создатель не предназначил её для подаяния? Возможно, Его воля - это показать, какой сильной становится даже калека, если она освещена Его искрой?
Мать Галина и сестра Клара заметили, что понемногу теряют уважение в глазах послушниц и монахинь. Упрямство слепой подточило его изнутри. Сёстрам пришлось отыскать отличный выход, чтобы легко разрешить серьёзное положение. А Дийсан не догадывалась о скорых переменах.
Стоя у монастырского окна, она ловила весенний воздух, что проник в помещение между прутьями решётки. За ней после зимы оживает земля: крестьяне выходят на пашню. В замке затеют большую уборку, будут всё мыть, чистить, выбивать. Закончив работу, господа и слуги сядут за стол, уставленный оставшимися запасами сушёных фруктов, мясом, вином, начнут веселиться, танцевать и петь. Только она навсегда останется здесь, без надежды, без радости.
Девушке захотелось умереть.
"Можно сделать верёвку из простыни, крюк всегда найдётся. Можно украсть кухонный нож. Зачем жить? Если жизнь закончилась. И дни тянутся слишком медленно, никогда не станут быстрей. Ни костра, ни храма, камень на перекрёстке дорог. А по ним лошади скачут, люди ходят, там будет нескучно. Только бабушка и Кир обо мне и поплачут, остальные за грех проклянут. Но страшно! Кто умер, тот не встаёт. И вдруг, в моей жизни что-то изменится, а я так и уйду, не дождавшись."
Печальные размышления завершил голос сестры Клары.
- Пойдём со мной, тебя хочет видеть мать настоятельница.
Дийсан подала руку. Путь по длинному коридору, снова смешанный с чем-то неприятным запах свечного воска в келье матери Галины.
- Так ты до сих пор считаешь, что должна трудиться, а не зарабатывать насущный хлеб подаянием?
- Конечно, моё мнение не изменилось. Разве я не сумела вам доказать, что права?
- Нельзя никому позволить нарушать вековой устав монастыря. Он возник до тебя, и останется после. Для смирения гордыни, калеки должны просить. В сравнении с Создателем человек ничтожен и жалок. Смотри, у тебя есть выбор: либо смирись, либо завтра же оставишь обитель. В родном замке тебя не ждут. Я писала твоей мачехе, она тебя не примет.
Мать Галина была довольна. Либо ослушница смирившись, останется, либо остальные калеки устрашаться жестокой судьбы. Большая победа одержана малыми силами.
- Когда я оставлю приют, вы возвратите мне арфу, что у меня украли?
- Конечно, тебе вернут инструмент, ещё позволят забрать домашние вещи и больше ничего.
Сестра Клара отвела Дийсан в келью. Присев на постель, она с удивлением обнаружила, ей больше не надо работать.
"Не надо и всё. Больше не будет утренних служб, пресной каши, сестёр, что не понимают калек. Завтра она уйдёт из приюта в неведомый мир, в тот самый, о каком всегда тосковала. А может на трудной дороге мне встретится юноша? Пусть я и слепая. Он заметит меня на тропинке, посадит на лошадь и помчит в богатый замок или скромный шалаш!"
Стащив монастырское платье, девушка переоделась в домашний наряд.
- Что случилось?
Тревожно спросила Ане.
- Ничего страшного, просто завтра я отсюда уйду. Мне предложили на выбор: или побираться вместе со всеми, или вон из обители.
- Пожалуйста, не уходи, лучше тебе просить, – заговорила Дэли. – Оставайся с нами. Ты погибнешь одна в мире, где убогих никто не ждёт. Если ты останешься, я снова буду с тобой разговаривать и даже слушать крестьянские песни начну, они очень красивые.
- Ну здесь я точно умру, а на свободе может и выживу. Дэли, лучше ты помолись обо мне, пожалуйста! Создатель тебя услышит, он любит добрых и нежных.
- Конечно, я за тебя попрошу, и знаешь, я тебя никогда не забуду.
- Я тоже на всю жизнь вас запомню! И буду очень скучать.
Во время обеденной трапезы, весь приют знал о важном разговоре, что состоялся утром. Увидев Дийсан в мирской одежде, калеки удивились и испугались.
Девушка слышала тихие голоса.
"Ну и пусть себе шепчутся."
Вечером подруга долго говорила с Ане, сегодня они не вышивали.
- Мне жалко, что так получилось. Меня вот забирают в семью сестры, вчера пришло письмо. Никто не удержит меня в приюте, раз за мной приедут родные. Я не говорила тебе раньше, чтобы не огорчать. А ты же одна. Дэли права, тебе будет очень трудно.
Ане гладила подругу по голове, та загрустила.
"Я, правда, одна в целом свете! Мне некому помочь, некому защитить."
- Не бойся за меня. Я же всегда хотела скитаться по дорогам, вот и буду теперь исполнять сказания, люди станут мне деньги платить. Мне совсем не страшно.
Но Дийсан, конечно, боялась.
"Разве я видела мир? Я не знаю, как он живёт? Замок и приют, вот два места, где я была, а всё остальное… Рано или поздно наступит зима, снежная и холодная. По дорогам бродят разбойники. Они грабят и насилуют одиноких женщин, а я ещё и слепая."
Девушка засыпала тревожно. На утреннюю службу её не подняли.
Только возвращение Дэли да тихие разговоры монахинь, что укладывали Ане и Мини, помогли разогнать сон.
Не став залёживаться под одеялом, Дийсан не могла дождаться, когда сёстры принесут арфу. Вещи она собрала вчера, да разве их много? Пара платьев и всё. Скромный набор для вышивания подруга дарила на память Ане. Она научилась делать красивые узоры, сестра Натэль так говорит. Себе девушка оставила только деревянные формы, ненужные видящим вышивальщицам.
- Ты помни! Как только уеду домой, так в деревеньке Чардин тебе всегда будут рады.
- Я не забуду её название! И однажды в гости к тебе загляну.
Горло Дийсан сжалось, к глазам подступили слёзы. Подойдя к узкой кровати, она легко подняла подругу на руки. Неподвижность и плохая пища сделали её хрупкой.
- Жалко, ты не видишь, что я красивая. У меня чёрные глаза и смуглая кожа и такие же, как у тебя, густые волосы, только тёмные. Просто встреча с лошадью меня укоротила.
- Я верю, ты красивая. И буду помнить тебя такой, самой лучшей на свете!
Не успела Дийсан вернуть Ане в постель, в комнату вошли сестра Клара и настоятельница.
- Так значит, ты окончательно решила оставить приют?
В последний раз уточнила мать-Галина.
- Да, я готова отсюда уйти.
Тогда сестра Клара подала арфу. Бережно погладив инструмент, менестрель повесила его на плечо, ощутив огромную радость. На другой руке разместился узел с вещами. Крепко взяв её под локоть, помощница решительно повела калеку к монастырским воротам.
Створки со скрипом отворились.
- Прямо перед тобой дорога. Можешь идти по ней, пока не найдёшь помощь или пока не погибнешь. Всё случится по воле Создателя.
Сестра отпустила руку Дийсан.
Услышав лязг тяжёлого запора, девушка замерла на месте, ощутив себя беззащитной перед судьбой. Позади стены обители, впереди неведомый мир. Захотелось постучаться обратно, подчинившись уставу приюта, просить подаяние и никогда не знать опасностей новой жизни.
Но она сделала шаг, другой, третий. Дийсан шла по дороге медленно, чтобы подбодрить себя, она запела весёлую песню.
"Зато теперь никто не может помешать мне петь, когда и сколько хочу!"
Казалось, душа расправила крылья. С каждой минутой голос становился громче, радуясь великому простору и долгожданному, весеннему теплу.
Среди звуков погожего утра послышался цокот копыт, грохот крестьянской телеги.
Когда та поравнялась с ней, Дийсан стала на дорогу, подняв руку вверх, как в детстве учили деревенские приятели.
- Так путники останавливают экипажи, – объяснили они, смеясь.
- Чего тебе?
Послышался угрюмый голос. Крестьянин, или кто он там есть, был недоволен неожиданной остановкой.
- Подвезите меня до соседней деревни или туда, куда едете. Я - менестрель, вечером я спою и тогда оплачу вам дорогу.
- А ты что, слепая? Почему ходишь с палкой?
- Да, я не вижу, но это совсем не мешает мне петь.
Менестрель широко улыбнулась.
- Что верно, то верно. Сама на телегу залезешь? Осторожней, там мешки с ячменём. Сегодня ничего не продал. Вот жизнь.
Отыскав деревянный край, Дийсан, примерившись, забралась внутрь. Она уютно устроилась среди мешков. Лошадь тронулась.
Девушка тихо перебирала струны арфы, с радостью вспоминая, как это, касаться пальцами инструмента. Менестрель улыбалась весеннему дню.
К вечеру въехали в деревню. Дийсан услышала, как закудахтали куры, закрякали утки, залаяли собаки. Нахлынули запахи дыма, навоза, свежей земли. Как будто она вернулась домой.
- Ну, слезай.
- Где у вас тут постоялый двор? Пусть кто-нибудь проводит меня туда. Я хочу на нём выступить.
Крестьянин кликнул сынишку лет десяти. Схватив путницу за руку, он отвёл её туда, куда та просила.
Вечером менестрель впервые пела на постоялом дворе. Она исполнила весёлые крестьянские песни, грустные любовные баллады, два героических сказания. Пришлось подобрать несколько мелодий, чтобы деревенские жители поплясали под них.
Хозяин угостил постоялицу отменным ужином, свиным жарким с удивительной подливкой, какую умела готовить только его жена. Как отличалась простая сытная пища от монастырской еды!
Разошлись поздно, развлечения в деревнях случаются редко. Дийсан упала на постель, совершенно усталая, но счастливая.
Утром её разбудили рано. Хозяин постоялого двора договорился с местным торговцем о том, чтобы менестреля отвезли в другую деревню.
Под стук копыт девушка то дремала, то думала. У неё появился план действий.
"Нужно добраться до города и найти там постоянное место в таверне. Говорят, здесь близко Эрг – сама столица. Ходить по деревням хорошо весной и летом. Зима холодная и вьюжная, можно и насмерть замёрзнуть."
Так девушка ездила по разным местам. Однажды она оказалась в Шире, большом селении недалеко от родного замка.
Собираясь начать выступление, менестрель услышала до боли знакомый голос.
- Госпожа! А я-то гадала, что за слепую к нам Сэм привёз. Я, правда, надеялась, это вы.
Твёрдые руки Вири обняли госпожу, заплаканное лицо уткнулось в грудь. Когда служанка её отпустила, Дийсан пришлось подождать, пока схлынули чувства, и только потом запеть.
Вечером Вири тихонько к ней постучалась.
- Госпожа, я хочу уехать с вами. Возьмите меня с собой. Жить в деревне после замка совсем тяжко. Я же знаю, как вам нужно прислуживать.
- Со мной у тебя будет трудная жизнь. Я больше не знатная леди. Видишь, пою по дорогам. Из приюта меня выгнали, в замке никто не ждёт. Ты будешь делить со мной сплошные тяготы и скитания.
- Ну и что! Знаю, госпожа, вы обязательно заработаете на двоих, а я буду вам помогать.
- Хорошо, если не передумаешь, с утра приходи, я подожду тебя.
Служанка ушла, менестрель гадала, решится она или нет.
"Пусть отправиться со мной в путь, всё буду бродяжничать не в одиночку."
Утром Вири пришла, оставив дом без одобрения отца. Крестьянин бранился ей вслед.
- Ленивая корова! Ты пойдёшь по рукам вместе со слепой тварью, какая своротила тебя с пути! Никто не подаст тебе руки!
Забитая работой мать молчала, сёстрам и братьям было всё равно. Вири стыдилась того, что покинула их в несчастье.
"Ничего, когда госпожа разбогатеет, я пришлю родным деньги. Тогда они заживут хорошо, и ещё спасибо мне скажут."
Тем беглянка и утешалась.
Закинув в телегу маленький узелок, она помогла госпоже сесть среди мешков поудобней. Прижавшись друг к другу, девушки ехали молча, они и в замке говорили мало. Слишком непохожие мысли роились у них в головах.
Дорога убегала вперёд, деревни, городки, выступления.
Однажды под вечер путницы приехали в Эрг.
Он ошеломил Дийсан запахом испражнений и помоев. Жители выливали отходы из окон прямо на улицу. Стук ботинок и башмаков по деревянному настилу, а в центре по каменным мостовым, плавный выговор знати, резкие крики торговок, грохот экипажей, узкие переулки, где звук казался приглушённым – вот что такое город.
Не тратя попусту времени, девушки узнали, где есть приличные таверны, чтобы найти в них ночлег и работу.
С первым вышло легко, у путниц были деньги, со вторым оказалось намного сложней. В заведении имелись хороший певец, арфист и флейтист, конечно, они не желали уступать место безвестной слепой певице.
- Ничего, всё устроится, – утешала себя Дийсан, сидя за ужином, что оказался на редкость дорогим. Постель тоже была недешовой.
- Это не последнее заведение. Где-нибудь обязательно да нужна певица.
Не теряя веры, девушки бодро ходили по разным местам, встречая отказ за отказом. В хороших тавернах имелись почти оркестры. Даже в средних - были свои певцы.
Следующую ночь провели в заведении подешевле. Так и повелось: днём поиски, ночью сон во всё более скромных местах. Настал день, когда накопленные деньги закончились, пришлось петь на городской улице, зарабатывая на еду и постель. Менестрель устрашилась.
"Как пережить зиму? В холода почти не бывает прохожих, чтобы платить за романтические баллады. Большая беда, что певцы в любую погоду едят."
Однажды под вечер девушки забрели в настоящую трущобу, опасную и грязную. На них сыпался град оскорблений и непристойностей. Держась в кармане за рукоятку ножа, Дийсан надеялась: если на неё набросятся, она угодит лезвием, хотя бы куда-нибудь и лучше туда, пониже.
Неожиданно Вири заметила огонёк, похожий на свет, что льётся из окон таверны. Когда они вошли внутрь, в ноздри ударил застарелый запах вина, жира, немытых тел. Но вернуться на улицу было страшней.
Менестреля обрадовали звуки арфы, доносившиеся откуда-то справа. Музыкант играл ужасно, а пел и того отвратительней.
"Вот сюда-то меня непременно возьмут."
- Вири, давай подойдём к хозяину.
Увидев слепую красотку в приличной одежде, Дори и Сальви удивились.
- У вас отвратительный певец, за ту же цену я сыграю и спою гораздо лучше него. Ещё, говорят, я красива.
Дийсан держалась уверенно.
- Да, ты не врёшь, что яркая штучка, – ответила Дори. – Даже если ты будешь завывать пострашней нашего старикана, всё равно место твоё. Тут есть на что посмотреть, и за что подержаться тоже.
Нищенка хохотнула.
Так менестрель осталась в трущобе, а старого певца выгнали вон.
"Создатель, куда я попала! Да, тут же кругом грабители! Они пьют и дерутся, и к девушкам пристают. Но лучше уж здесь, чем на холоде. Кто-то и для воров должен петь, раз они слушают песни."
Девушке было страшно.
Утром её разбудила Сальви.
- Нужно пересмотреть твои шмотки, тусклый наряд выступать не поможет. Тут притон, а не монастырь.
Но подходящего платья не отыскалось, Сальви достала кричащий наряд у высокой продажной женщины. Безвкусное платье неприятно пахло дешёвыми духами и немного потом.
"Ну вот, я теперь, как трущобная девка. А я нищенка и есть, зачем от правды скрываться. Хорошо, хотя бы не попрошайка. А то стоило тогда из обители уходить? Чтобы всё равно вымаливать подаяние, спасаясь от голода!"
Дийсан ждала выступления. Оно оправдает и нищету.
Продолжение здесь: http://proza.ru/2018/12/30/1702