Фортис

ФОРТИС
Жанр: Антиутопия\Фантастика
Иллюстрация: @_stepanida83 (inst)
Саундтрек: “cykyl - synth wine” by @cykyl (soundcloud)
Прочтение займёт: ~ 1 час
 
[1]
 
— Заседание Совета Старейшин объявляю открытым, — мягким, негромким голосом промолвил председатель Акс, положив бледные, узкие ладони на столешницу. — Братья, я осмелюсь предположить, что вы все знаете о событии, речь о котором я собираюсь вести. Несколько дней назад группа археологов, при раскопках древнего города, обнаружила заброшенную лабораторию. Среди разрушенных опор и конструкций, в самой глубине, они нашли сохранившуюся в целости криогенную капсулу. В ней до сих пор находится последний представитель вымершего вида homo sapiens. Перед нами стоит вопрос: что с ним дальше делать?

Совет Старейшин собрался под открытым небом, в небольшом яблоневом палисаднике, вокруг дубового стола. В этом сезоне поддерживалась летняя погода, теплый ветерок чуть заметно шевелил блестящие, словно лакированные, листья деревьев.
— Первое, к чему мы должны прийти: насколько гуманно будет его разморозить, — продолжил свою речь председатель совета Акс. — Судя по показаниям приборов, этот homo sapiens находится в криогенном сне уже не одну тысячу лет. Как он был заморожен и почему был всеми забыт - неизвестно. Если мы вернем его к жизни, то ему придется привыкать к новым порядкам нашего мира. Найдет ли он себе здесь место? Очень сомневаюсь. С одной стороны, он испытает глубокий шок и сильный стресс. Все, кого он знал - давно мертвы. С тех пор, как его погрузили в криогенный сон, мир для него изменился до неузнаваемости. Конечно, если мы примем решение разбудить его, то поможем ему адаптироваться, и со временем он станет достойным членом нашего социума.

Акс немного помолчал в выжидательной паузе, словно призывая к возражениям своих слушателей, но те хранили глубокое молчание, со спокойной заинтересованностью взирая на оратора.
— Но, братья, может ли он как-нибудь навредить нам? — явно ободренный таким пристальным вниманием продолжал председатель, чуть заметно возвысив голос до едва уловимой патетики. — Не будет ли его разморозка сродни распахнутой клетки со зверем? Люди его времени отличались высоким уровнем агрессии и невежества. Он может быть настроен враждебно к нам. Кроме того, не нужно забывать, уважаемое собрание, пока этот индивидуум спит, он не страдает, не испытывает негативных эмоций  от осознания того, чего он лишился. Но если мы вернем его к жизни, то обрекаем это простейшее существо на горе и печаль. Он будет понимать, что чужак в новом мире. Мне видится это негуманным. Давайте это обсудим.
— Брат, прежде всего, он человек. Мы сможем с ним поговорить, ответить на его вопросы, заверить его в том, что он будет в полной безопасности. Мы расскажем ему о нашем мире, и узнаем все подробности его времени. — сказал историк, летописец и археолог по имени Зэ. — Помимо этого, он может быть полезен Общему Делу. Благодаря ему, мы сможем узнать больше о наших предтечах. Если мы с ним побеседуем, то вынесем много нового для себя, и это поможет нам избежать ошибок, которые допускали его современники. Сейчас он все равно, что и не живет, он даже не спит, он как бы, и не существует. Вот это по-настоящему негуманно. И я думаю - мы все согласимся с тем, что самая плохая жизнь лучше самой хорошей смерти.

Это заявление явно убедительно повлияло на Совет Старейшин. Легкий шепот пробежал по их рядам, сопровождаемый согласными кивками. Глядя на коллег воодушевленным взглядом, Зэ решительно продолжил:
— После выхода из криогенного сна с ним будут работать лучшие психологи. Я лично буду беседовать с ним. Я больше всех знаю о тех временах, откуда он к нам прибыл, и смогу найти общий язык. Братья, я думаю, что если мы решим разморозить его, то в ближайшее время его нужно будет представить общественности. Мы не будем прятать или скрывать его. Более того, я ходатайствую о том, чтобы провести с ним интервью в прямом эфире. Это будет очень полезно нашему социуму с научной и культурной точки зрения. Используя его как инструмент, мы сможем повлиять на неокрепшие умы молодежи, чтобы искоренить их малейшие сомнения, касательно наших жизненных ценностей и Общего Дела, — сказал Зэ, покосившись на Акса: он знал, что для него, председателя Совета Старейшин, первостепенной целью является дальнейшее благополучие общества, а общество продолжается в потомстве и детях. Все члены Совета осознавали, что их жатва зависит от того, что они посеют.

Обсуждение длилось ещё порядка получаса. Сначала мнение Совета Старейшин разделилось. Основными аргументами за пробуждение было то, что последний homo sapiens представляет высокую научную, культурную и социальную ценность. Его разморозка гуманна, в каком-то смысле, это почти что воскрешение из мертвых. Более того, его можно использовать как инструмент пропаганды среди молодого населения, а также, как живой памятник прошлого.
 
Аргументы против представляли из себя опасения, недоверие к людям прошлого, отмечалась их жестокость и примитивность. Допускалась вероятность того, что человек не захочет сотрудничать, окажет сопротивление. Однако, спустя еще полчаса, Совет Старейшин пришел к выводу, что правильнее будет разморозить последнего homo sapiens.
— Братья, решение принято единогласно, — хлопнул в ладоши председатель Акс. — Завтра, в полдень по местному времени, в криогенном центре, куда уже доставлена капсула, будет проходить разморозка. Мы торжественно поручаем брату Зэ, чтобы он лично наблюдал за процессом. Сначала пройдет период адаптации, а затем наш брат проведет интервью, которое будет транслироваться по всем новостным дайджестам. На этом заседание Совета Старейшин объявляю закрытым.
 
[2]
 
Утром следующего дня, Зэ сел в гидравлический лифт и спустился на нижние этажи криогенного центра. Ученые тепло встретили его и узкими коридорами провели в помещение, со множеством вентилей, рубильников, громоздкой консолью управления и застекленной стеной. За двумя слоями прозрачного непробиваемого волокна находилось еще одно помещение, в центре которого, окутанная тонкими струйками ледяного пара, стояла криогенная капсула. Сквозь покрытый инеем иллюминатор, похожей на гигантское металлическое страусиное яйцо машины, не представлялось возможным разглядеть того, кто в ней находился.
— Это так волнительно, — пролепетал младший научный сотрудник, в предвкушении потирая ладони.
— Брат, у нас все готово? — спросил старший научный сотрудник младшего: тот, словно потеряв дар речи, лишь лихорадочно закивал. — В таком случае приступаем к разморозке.
Зэ с интересом наблюдал, как ученые нажимают разноцветные кнопки, стучат пальцами по голографическим сенсорным клавиатурам, говорят друг другу цифры, обозначающие показатели приборов, и отрывисто передают указания. Криогенологи работали слаженно и быстро, словно единый организм.
— Внимание! — поднял руку старший научный сотрудник.
В этот момент, в помещении с криогенной капсулой раздался громкий щелчок, затем створки внешней обшивки зашипели, и из корпуса повалил густой холодный дым, заполняющий все помещение.
— Немедленно включить вентиляторы! Мы должны наблюдать весь процесс от начала и до конца! — громко сказал руководитель группы криогенологов.

Младшие научные сотрудники поспешно стали крутить красные и синие вентили, и через несколько секунд, протяжно загудев, массивные лопасти разогнали ледяной пар, которым была окутана комната, открывая всем присутствующим вид на пустующую криогенную капсулу.

Опустив взор ниже, Зэ и ученые увидели того, кто в ней находился…

Человек стоял на четвереньках, опустив голову, и натужно извергал из себя содержимое желудка, кишечника и мочевого пузыря. Многие из собравшихся нашли это зрелище отвратительным, и не смогли наблюдать, однако, самые стойкие понимали, что это исторический момент и хотели видеть все своими глазами. Наконец, когда с актами эвакуации результатов жизнедеятельности организма было покончено, человек выпрямился, вытер рот тыльной стороной ладони, упер руки в бока и огляделся. Ученые и Зэ смогли разглядеть его повнимательнее.
— Какой же он урод… — непрофессионально прошептал один из младших научных сотрудников.

Homo sapiens был семи футов росту, неприлично широк в плечах, мышцы по-звериному бугрились. Лицо его было покрыто густым рыжим волосом, голубые глаза злобно зыркали из-под низких надбровных дуг, увенчанных косматыми светлыми бровями. Клочья жидких волос прилипли к плечам, лопаткам и груди. Под ключицей у него красовалась татуировка, на которой латинскими буквами было написано слово “FORTIS”. Внушительных размеров первичные половые признаки гордо свисали между крепких мускулистых ног, вызвав у собравшейся публики особенный интерес. Внезапно, все вздрогнули, когда раскатистый бас размороженного человека спросил:
— Какого черта здесь происходит? Есть тут кто-нибудь? Я  кучу наложил, не специально, конечно. Мне бы не помешало полотенце, а лучше душ. Желательно горячий.
— Включите вокс, чтобы понимать его речь, — посоветовал один из ученых.

Зэ зашел в меню своего запястного коммуникатора, выбрал необходимые настройки и вставил в ухо микронаушник.
— Тут есть кто-нибудь? Меня кто-нибудь слышит? — вновь спросил человек из прошлого. На этот раз криогенологи и историк поняли его речь, которую автоматически перевела на их язык компьютерная программа.

Зэ взглянул на ученых. Те, от испуга или удивления, забыли запустить процесс адаптации. Самый молодой из них подбежал к консоли, нажал несколько кнопок, и в помещении, где находился размороженный человек, из напольных плит образовалась самодвижущаяся ленточная дорожка.
— Встаньте на вэй, и он доставит вас в зону рекреации, — сказал в микрофон один из криогенологов, обращаясь к последнему представителю вида homo sapiens.

Тот недобро усмехнулся, пожал плечами, и глядя на динамик, пробурчал:
— Тебе что, яйца придавили? Ну и голосок у тебя, приятель.
Собравшиеся прошли в следующее помещение, одно из стен которого также представляло собой двухслойное стекло. С потолка опустилась металлическая душевая конструкция, из которой на человека забили струи то горячей, то холодной воды, заставляя его нелепо танцевать и перепрыгивать с ноги на ногу, растирая плечи. Затем, дорожка продвинулась дальше, и на мужчину посыпался дезинфицирующий порошок.
— Вашу мать, вы что, убить меня хотите? — средство вызвало жжение кожных покровов, и недовольно морщась, человек стал стряхивать его с себя. Душевая конструкция вновь обдала его водой, на этот раз, приемлемой комнатной температуры. Вэй продвинулся дальше и мощные потоки воздуха из вентиляторов, сбили капли воды и высушили гостя из прошлого. Затем, из стены выдвинулся металлический поршень, на конце которого висела белая туника. Человек взял ее, неуверенно покрутил в руках, и надел задом наперед, неуклюже замотавшись в нее.
— Что за бабское шмотье вы мне выдали? Срань господня…

Дорожка продвинулась еще дальше и мужчина очутился в помещении больничной палаты. Возле заправленной тахты стояла маленькая тумба, на которой ютился горшок с цветком. Последний представитель своего вида неуверенно подошел, покрутил декоративное растение в руках, поставил его на место, затем заглянул под подушку, под матрац, осмотрел голые белые стены, и наконец, лег на кровать, заложив руки за голову. За всей этой картиной продолжали наблюдать ученые и Зэ, стоящий чуть поодаль.

— Он похож на обезьяну.
— Волосатый.
— Маленький.
— Зато между ног просто огромный...
— Что у него на груди? Символы?
— Наверное, так его зовут.
— Надо спросить у него.
— Братья, думаете, он готов к конструктивному диалогу? — спросил Зэ у криогенологов.
— Сперва с ним должны пообщаться психологи, — сказал старший научный сотрудник.
— Я ходатайствую о том, чтобы вместе с психологами участвовать в беседе. Я лучше всех вас знаю обычаи и быт тех временем, и в случае, если что-то пойдет не так, я смогу найти общий язык с этим homo sapiens. Давайте это обсудим?

Старший криогенолог скрестил руки на груди, изучающим взглядом смерил двух младших научных сотрудников, которые должны были вести беседу, затем, перевел взгляд на Зэ. Тот  был в два раза старше и опытнее, чем его коллеги, поэтому ученый твердо сказал:
— Я согласен. Братья-психологи, вы?
— Да, — одновременно ответили они.
— Решено единогласно. Думаю, не стоит и дальше откладывать этот вопрос.

Криогенологи расступились, открывая путь к маленькой дверце, ведущей в помещение больничной палаты. Психологи в нерешительности остановились у нее, но Зэ смело повернул ручку и первым вошел внутрь. Последний homo sapiens лениво перевел взгляд на своих гостей, однако, увиденное заставило его ужаснуться. Он вскочил, схватил горшок с тумбы и швырнул его в одного из психологов. Тот отпрыгнул в сторону, и ваза разбилась о стену. Человек из прошлого перевернул тахту, откинул ее, выдернул один из ящиков тумбы и бросил его во второго психолога. Они оба в ужасе выскочили обратно за дверь, захлопнув ее, оставив Зэ один на один с разъяренным мужчиной. Историк понял, что оказался в западне. Однако, он понимал, что человек из прошлого тоже боится его.
— Что ты такое? Что ты за тварь?! — забившись в угол, кричал он, защищаясь тумбой как щитом.
— Меня зовут Зэ. Я буду очень признателен, если ты прекратишь акт немотивированной агрессии, и мы сможем обсудить все, что сейчас происходит.

Вокс, вмонтированный в запястный коммуникатор, перевел его речь на доступный для человека из прошлого язык. Эти слова отрезвляюще подействовали на мужчину, по крайней мере, он понял, что перед ним не длиннопалый монстр, а мыслящий и умеющий говорить гуманоид, и он поставил тумбу на место.
— Почему ты так выглядишь? Что с твоей головой? Что с руками?
— Тебе лучше присесть, — сказал историк, с трудом поднимая перевернутую тахту.

Человек из прошлого посмотрел на потуги Зэ, и убедился, что он превосходит его в физической силе во много раз, отчего последние крупицы страха рассеялись. Одной рукой, рывком, последний представитель вида homo sapiens поставил кровать на ножки и плюхнулся на нее у изголовья.
— И все-таки, что здесь происходит? Объясни мне! Почему ты такой урод? Уж не обижайся…
— Меня зовут Зэ. Ты знаешь, как тебя зовут?
— Ну конечно знаю, я что, похож на идиота? Хотя на идиота больше похож ты, с таким-то имечком и дурацкой вытянутой лысой башкой!
— Твое имя написано у тебя на груди. Разве все homo sapiens делали так? Тебя заклеймили как раба?
— Мое имя? Раб? Какой я тебе гомо, ты, придурок? Я баб люблю!

Постепенно, до мужчины стало доходить истинное значение слов Зэ.
— Погоди-ка. Скажи мне: какой сейчас год?
— Эра летней жатвы четвертой эпохи, — мягко промолвил историк.
— Чего? А по нормальному? Какой сейчас, мать твою, год, от рождества Христова?
— Иисус Христос… что-то знакомое… какая-то древняя арабская легенда, да?
— Какая легенда? Бог есть, это видел?! — мужчина рефлекторно схватился за грудь, но не нащупал там нательного креста. — Я крещеный!
Зэ не понимая, что хотел показать ему человек из прошлого, молча, смотрел на него.
— Фортис, да? — спросил Зэ после паузы, разглядывая символы на груди мужчины. — Это латынь?
— Не знаю, может быть греческий, — недовольно буркнул мужчина, поправляя тогу, словно пряча свою татуировку. — Мой друг набил мне ее в армии. Так он меня прозвал. Он был либо грек, либо итальянец, я не помню.
— Я тоже могу называть тебя так? — вкрадчиво спросил Зэ.
— Да мне по боку, хоть горшком зови, только в печку не ставь.
Зэ нахмурил безволосую надбровную дугу и внимательно осмотрел Фортиса с ног до головы.
— Смотри мне в глаза, когда базаришь со мной. И начни уже отвечать на мои вопросы нормально, — насупился человек из прошлого, отодвинувшись назад. — Какой сейчас год от рождества Христова? Как тебя зовут? Кто ты? Почему ты такой урод? Когда мне заплатят? Когда меня выпустят отсюда?
— Начну по порядку: какой сейчас год от рождества Христова я не знаю, нужно провести расчеты. Меня зовут Зэ. Я историк, лингвист, летописец, археолог и член Совета Старейшин. Ты находишь мою внешность неэстетичной? Очень жаль, все наши мужчины выглядят как я, а я выгляжу как все. Что означает слово “заплатить”? Я не могу ответить на этот вопрос. А идти ты можешь в любую минуту, как только сочтешь свое самочувствие достаточно хорошим. Побочным эффектом криогенной заморозки являются головокружение, акты непроизвольной дефекации, скачки артериального давления, мигрени, сужение сосудов и…
— Я пошел на этот долбанный эксперимент ради денег. Яйцеголовые… ну, не такие яйцеголовые как ты, не в прямом смысле… Ученые, короче. Они обещали мне десять тысяч за то, что я год пролежу в этой вашей заморозке. Я согласился на это дерьмо только ради денег, на мне кредиты, алименты. Я, блин, дочь хочу увидеть, а ее мамаша не подпускает меня к ней, говорит, я плохо на нее влияю. Так ты хочешь сказать, что с бабками вы решили меня опрокинуть? Так дело не пойдет, приятель! Дай мне мои шмотки!
— Твои вещи? Да, мы обнаружили кое-что, когда откопали тебя.
— Откопали? Вы, что, дебилы, похоронить меня успели? Сколько лет я спал?!
Зэ не готов был ответить на этот вопрос, опасаясь еще больше травмировать и напугать Фортиса. Он подошел к двери, аккуратно постучал в нее. Несколько секунд ее не решались открыть, однако, проведя экстренное совещание, ученые приняли решение впустить Зэ обратно.
— Ну, как?
— Ну, что?
— Он опасен? — задали, наконец, самый главный, волновавший всех вопрос.

Зэ отмахнулся от осаждавших его ученых, как от назойливых мух, и попросил передать личные вещи Фортиса. Психолог, один их тех, который оставил Зэ на произвол судьбы, нерешительно протянул небольшую дорожную сумку. Историк осуждающе посмотрел на него и, хмыкнув, покачал головой.
Лицо ученого не дрогнуло.
— Прости брат Зэ, —  голос его был ровным, — Но так было нужно для Общего Дела. Ты сам знаешь, лучше один мертвец, чем три мертвеца.
Зэ ничего не ответил на это заявление и, резко повернувшись, быстро зашел обратно, плотно прикрыв за собой дверь. Фортис рывком выхватил свои вещи и вывалил их на белоснежное покрывало.
— Куртка-тракер зеленого цвета. Джинсы синие. Пара военных ботинок. Пачка сигарет. Зажигалка бензиновая. Нож перочинный. Крест серебряный нательный, — Зэ медленно, пристально вглядываясь в чужие буквы, вслух зачитывал старинную опись вещей.
Фортис молча кивал, и сбросив больничную тунику, натянул штаны.
— Я закончил. Проводи меня к своему старшему, я хочу, чтобы мне заплатили! — потребовал мужчина, закатывая рукава куртки.
— Вряд ли это поможет. Того, кто должен был тебе заплатить, уже нет в живых, — тихо промолвил Зэ, исподлобья посмотрев на Фортиса. — Ты был в криогенной заморозке несколько тысяч лет.

Глаз мужчины дернулся, он остановился, как вкопанный. Ладонь, рефлекторно, продолжала подворачивать рукав, и он прошептал:
— Несколько тысяч лет…
 
[3]
 
Фортис и Зэ прогуливались по заповеднику, петляя узкими тропинками, между образцами всех сохранившихся видов растений и цветов. Три камеры-дрона летали вокруг них: одна отвечала за фон, вторая за крупный план, третья снимала обоих спутников в полный рост. Когда с калибровкой было покончено, они запищали, и на запястном коммуникаторе историка появился отчет и вид со всех объективов.
— Ты готов начать? — спросил он у Фортиса.
— Я все еще не понимаю, зачем вам это нужно. Мне особо нечего сказать. Но, раз уж ты настаиваешь… — мужчина пожал плечами и сплюнул.
— Братья и сестры, приветствую вас в прямом эфире! Как многие из вас уже знают, несколько дней назад при раскопках подземного города была обнаружена криокапсула, с сохранившимся в ней человеком из прошлого, которого вы можете видеть рядом со мной. Возможно, его внешность смущает или пугает вас, но я напомню, что именно так мы выглядели раньше. Проверим ваши знания? Как назывался предыдущий вид людей, живший до нас?
На экранах коммуникаторов и новостных ретрансляторов, что вещали со стен города, появился опрос с четырьмя вариантами ответа: homo sapiens, homo erectus, homo habilis и homo novus. Девяносто восемь процентов выбрали первый вариант.
— Меня очень радует, что у нашего населения такой высокий уровень знаний в области антропологии! Думаю, оставшиеся два процента просто промахнулись по нужной кнопке. Именно к этому виду и принадлежит мой спутник, Фортис, — сказал Зэ, показав на мужчину и посмотрев в другую камеру. — Фортис, поздоровайся.
— Здоровей видали, — пробурчал человек из прошлого, недовольно пнув маленький камешек, что встретился ему на пути.
— У меня, у всех наших зрителей и слушателей, к тебе масса вопросов. Прежде всего: расскажи о себе. В какое время ты жил, чем занимался, как было устроено общество, какую роль в нем ты занимал?
— Жил… эх, жизнь моя жестянка… да разве ж это жизнь была? Много дерьма я нахлебался, ребята. И в тюрячке чалился, и повоевать успел, и с женой развестись. Время было такое, что либо - ты, либо - тебя. Я крутился как мог. Занимался чем попало. В порту работал, осьминогов и кальмаров грузил. На продовольственном складе кладовщиком батрачил, но меня выперли, спалили, как я подъедал и домой носил. Общество было устроено таким образом, словно бы голос каждого что-то значил, но по сути, все решала лишь верхушка, и все делалось только для их выгоды.
— Это называется плутократия, — вставил Зэ.
— Ясен пень, — Фортис сделал вид, что знает этот термин. — Простой люд, вроде меня, налоги платил да в кредитах был по уши. А вокруг еще реклама...ну, такая фигня яркая, как те носки, что вязала моя бабуля. Не знаю, как вам, братва, разъяснить...короче! Смотришь на эту яркую хрень, и у тебя мозги закипают, ручонки похотливые тянутся эту вещь хотя бы пощупать, а лучше всего - купить! Допетрили, что я имею в виду?
Фортис своей огромной пятерней взъерошил волосы на затылке и шумно вздохнув, продолжил:
— Ну, типа, берешь ты себе тачку, ездишь на ней в свою шарагу, на работу, то бишь, тебе платят такие зеленые бумажки - деньги, называются, и ты это бабло отдаешь банку, чтобы оплачивать тачку. А тачка нужна тебе, чтобы в шарагу мотаться каждый день. Вот такой круговорот дерьма в природе... Ферштейн? — Фортис помолчал, явно утомленный таким долгим объяснением. — Долгов на мне, пацаны, я вам скажу, висело выше крыши, и я согласился на тот гребаный эксперимент по заморозке. Мне сказали, что продержат меня в этом... как его... язык сломаешь... криогенном... мать его... сне год. Вышло чутка подольше, — горько усмехнулся Фортис, засунув руки в карманы. — Я закурю, не возражаешь, браток?

Не успел Зэ ответить, как Фортис уже щелкнул зажигалкой. Историк отстранился, зажал маленький узкий нос с впалыми ноздрями, и закашлялся. Ирригационная машина, которая поливала образцы растений заповедника, мгновенно среагировала, и тонкой струйкой потушила дымящийся табак, немного обрызгав курильщика.
— Твою мать! Ты чего? — Фортис удивленно развел руками, глядя на намокшую куртку.
— Братья и сестры. Вы все знаете, что наше общество искоренило дурные привычки. Вы только что наблюдали одну из них. Люди прошлого поджигали листы бумаги, набитые перемолотым в труху высушенным растением, которое называли "табак", а также вредными для здоровья  различными химическими добавками, и ингалировали процессы горения себе в легкие. Развивалась тяжелая наркотическая зависимость, которая приводила к возникновению онкологии, — сказал Зэ в камеру. — Однако, резкий отказ от этой пагубной привычки заставлял homo sapiens испытывать абстинентный синдром и сильно нервничать, поэтому, я попрошу на время нашего прибытия в заповеднике отключить автоматические системы пожаротушения, чтобы Фортис мог "курить" - так называется это действие.
— Спасибо, блин, — человек из прошлого закурил другую сигарету, и с наслаждением выпустил две сизых струи из носа. — Не знаю, чтоб тебе еще такого рассказать. Лучше ты расскажи побольше о вашем мире. А то, понимаешь ли, держали меня несколько дней в палате, носа не давали высунуть, ничего, толком, и не сказали. Да еще и поили каким-то компотом, пичкали жидкой, как понос, кашей... Нет ли у вас какого-нибудь мяса, в конце концов?

Как раз в этот момент, Зэ и Фортис миновали участок с образцами растений, и вплотную приблизились к вольерам с животными. Историк улыбнулся и, заглянув своему спутнику в глаза, сказал:
— Мы полностью отказались от приема в пищу еды животного происхождения. Необходимые белки и аминокислоты синтезируются химическим путем. Убивать животных ради еды негуманно.
— Я бы и человека убил, ради хорошего стейка, — хохотнул Фортис, картинно облизнувшись; он помолчал, ожидая взрыва смеха от собеседника, затем на секунду разочарованно поджал губы и оскалился, выставив напоказ желтоватые зубы, — Шутка.
— Вы находите убийство другого живого существа забавным? — удивленно шевельнул своей гладкой надбровной дугой историк.
— Не совсем. Но шутка-то веселая. Или че? Вы уже и юмор перестали понимать? После того, как мясо не трескаете?
— Юмор - это атавизм. Он мешает Общему Делу.

Фортис недовольно покосился на историка, затем отошел к одному из вольеров и с любопытством стал разглядывать пятнистого леопарда, мирно дремлющего в тени ветвистого дерева:
— Я все время слышу эту хрень про Общее Дело. Что это такое?
— Наше общество строится по принципам пацифизма, всеобщего равенства, высокого уровня интеллектуального развития и стойким культурным течениям. Личность человека отошла на второй план. Ты уже, наверняка, заметил, что мы все, и мужчины, и женщины, удаляем волосы на теле, голове и лице. Мы носим одинаковую одежду. Если бы это не вызывало путаницы, мы бы носили одинаковые имена. И всех нас объединяет Общее Дело. Оно стоит выше отдельно взятой жизни, выше сотни жизней, выше тысячи. Это единственное, за что не жалко умереть. Цель наша: достичь идеала, шагнуть в Золотой Век, распространить жизнь за пределы Земли. Мы уже колонизировали близлежащие планеты. Мы хотим, чтобы наш вид распространился по всей Вселенной, она заслуживает этого.
— Мда....От скромности вы не умрете, — Фортис откровенно захохотал. — По мне так люди это сплошная кучка придурков. Лучше бы нас всех попросту не существовало.
— На других планетах, в других галактиках за все эти тысячелетия не была обнаружена разумная жизнь... — в голосе Зэ слышалась печаль.— И мы пришли к выводу, что она родилась много миллионов лет назад именно здесь, на Земле, чтобы мы разнесли ее повсюду. Наше общество почти достигло совершенства. Нет войн, нет убийств, нет преступности, нет религии, нет собственности, нет гордыни, нет соблазнов. Никто не лучше и не хуже другого.
— Ну, точно как муравьи в той огромной куче, которую я на хрен залил водой на заднем дворе, — негромко, словно про себя заметил Фортис; он в раздумьях пожевал губами и с любопытством повернулся к историку. — Послушай...как тебя там...Зэ... Ты же с виду, вроде, мужик неглупый... Неужели у  тебя не возникает желания надрать кому-нибудь зад? Почувствовать себя круче? Быть богаче, чем кто-то? Иметь бабу красивее? Тачку быстрее? Или хотя бы быть умнее кого-то?
— Нет, — коротко ответил Зэ. — Мои знания в истории и археологии выше, чем познания в дискретной математике и физике у кого-то другого, но это не повод, чтобы гордиться или унижаться. У меня нет таких чувств, я их никогда не испытывал.
Фортис задумался. Для него все это было очень странно и непонятно, он не мог до конца осмыслить слов своего собеседника. Насупившись, он сказал:
— Пару дней назад, когда ты и еще двое парней впервые зашли ко мне в палату, помнишь? Я напал на вас, и они сбежали, как обоссанные зайцы. Бросили тебя на смерть. И ты хочешь мне сказать, что не окрысился на них?

Секунду Зэ колебался, с неприязнью вспоминая этот инцидент, однако, голос его звучал решительно, когда он ответил:
— Нет. Они не думали обо мне и моей жизни, это действительно так. Но они думали об Общем Деле. Они поступили правильно. Лучше спасти двоих, чем дать умереть троим. Это выгодно математически. И по поводу… как ты выразился… "бабу красивее"? Коитус исключен из нашего быта.
— Чего?
— Мы не спариваемся. Не занимаемся сексом, если тебе так понятнее.
— Господи, куда я попал? — Фортис горько рассмеялся и выплюнул окурок. — Как вы дошли до жизни такой, бедолаги?
— Это корень многих бед, — голос Зэ звучал твердо, как никогда. — Мы сознательно исключили коитус из своей жизни. Интеллект помогает нам бороться с животными и низменными инстинктами. Размножаемся мы благодаря технологиям искусственного оплодотворения. Мы сами можем выбрать пол ребенка, и воспроизводим потомство в равных пропорциях.
— И что же, тебе совсем никогда не хочется? И не хотелось? Ну....присунуть?
— С годами эволюции этот инстинкт сильно атрофировался, мы, все-таки, далеко не первое поколение, взращенное таким способом. Тяжелее всего в юности, но после второй сотни лет за плечами, как-то не задумываешься об этом, — улыбнулся Зэ.
— Второй сотни лет? Ни хрена ж себе... Я думал тебе лет восемьдесят, — изумился Фортис, проведя рукой по ограждению, за которым играли сумчатые волки.
— Медицина, брат, шагнула далеко вперед. Все болезни побеждены генетически, больше никто не находится в фармацевтическом рабстве. Никто не пьет никаких лекарств, потому что никто ничем не болеет. Благодаря отменной экологии, особой диете, генетике и общему фону жизни, наши организмы рассчитаны почти на три сотни лет беспроблемного существования.
— А у меня мениск ноет, зараза...Уже давно. Сможете с этим что-нибудь сделать? — Фортис требовательно тряхнул ногой.
— Все хирургические операции проводят роботизированные системы жизнедеятельности. В принципе, как и всю другую черновую работу. Наш народ занимается исключительно интеллектуальным и созидательным трудом. Изучаем искусство, историю, математику, физику, химию. Так что, твой мениск, брат, мы очень быстро приведем в порядок, — с ласковой улыбкой на устах заключил свою речь Зэ.
—  Эх, говаривала мне моя матушка, когда я еще пешком под стол ходил: учись, сынок! Может, человеком станешь. Ну я и учился, правда, не тому, о чем мне мать втирала. Как самогон гнать да как лифчик одной рукой расстегнуть - в этом я был отличником! — Фортис чуть смущенно потер переносицу. — А таблицу умножения так и не выучил... Как-то не срослось. Ну, хорошо, допустим, вы не трахаетесь. А дружбаны у вас есть? Можете вы в телку просто влюбиться? Или, там, жениться?
Фортис снова сплюнул в густую траву.
 —  Ты имеешь в виду - любовь и дружбу? А также то, что в доисторические времена называли бракосочетанием? — уточнил Зэ. — Это понятия традиционализма и консерватизма, философия твоего времени. Сейчас ничего такого нет. Я сам имею об этом смутные представления, а уж для большинства наших слушателей и зрителей эти слова и вовсе в новинку. Мы все считаем друг друга братьями и сестрами, мы один большой организм, объединенный Общим Делом. У нас все общее, нет собственности, нет границ, нет различий.
— А где вы живете? Где спите, где едите?
— Там, где нас застанет сон и голод. Зайдем в первый попавшийся дом, и там тебя накормят и уложат спать. Это в порядке вещей.
— А это уже интереснее! — Фортис оживился — Мне бы пригодилась возможность заходить в любые дома и брать все, что я захочу… еще до первого тюремного срока.
— Расскажи нашим зрителям побольше о тюрьме и войне, пожалуйста, — поспешно попросил его Зэ.
— Я не люблю об этом вспоминать, — оживление тут же исчезло с лица человека из прошлого.
— Объясни нам концепцию, структуру этого явления. Не обязательно свой личный опыт. Что такое тюрьма? Что такое война?
— Тюрьма это вонючая дыра, куда тебя сажают, если ты в чем-то сильно провинился. Украл, убил, обманул. А война… — на минуту Фортис задумался, отошел от Зэ, прислонился лбом к вольеру, и стал наблюдать за лениво поедающей бамбук пандой. — Война это когда два старых пердуна, в результате своих личных терок, отправляют на смерть дохерища пацанов, у которых дома остались их старики, да малые с женами, а когда запал проходит, эти гнилые отморозки спокойно глушат вино за одним столом, таращатся друг на друга и лыбятся, как ни в чем не бывало. Суки! — Фортис неожиданно стукнул своим огромным кулаком по стволу секвойи. — А что у вас тут с терками? Как вы их решаете? То, что не мочите друг друга в сортире, я уже понял.
— Для нас главное - доказать не личную правоту, а полезность своих суждений для Общего Дела. Мы ведем обсуждения до тех пор, пока единогласно не придем к выводу, что то или иное действие будет правильным.
— Таким макаром вы до второго пришествия можете базарить! — удивленно присвистнул Фортис.
— Да, и именно для этого много лет назад был сформирован Совет Старейшин. Каждый человек, перешагнувший порог двухсотлетия и внесший существенный вклад в развитие Общего Дела, приглашается в Совет Старейшин. Умудренные жизненным опытом, мы быстро приходим к согласию по всем вопросам.
— Ни хрена ж себе! А ты, оказывается, большая шишка, — Фортис глянул на историка с невольным уважением.
— Я как-то об этом не задумывался. Я не чувствую себя особенным, или, что я лучше кого-то другого. Я остаюсь таким же, каким был раньше.
— А вот и зря, парень! Будь я членом Совета Старейшин, я бы просто раздувался от гордости! Уж я бы задал бы всем жару. Это ж все равно как...ну, не знаю... президент, король, пэр и мэр в одном флаконе! Я бы в золоте да в лучших телках купался. А вы тут сидите и только клювами щелкаете, птенчики. Ни себе, ни людям, как собаки на сене. Тьфу!

Фортис смачно сплюнул. Его густая темная слюна повисла на нежном лепестке лилового цветка.
— У нас нет личных интересов, интерес у нас один и имя ему - Общее Дело, — заученным голосом произнес Зэ, проследив глазами траекторию полета плевка Фортиса.

Зэ и Фортис вышли из участка заповедника, где располагались животные, и оказались на берегу небольшого, кристально чистого, озера.
— Слушай, брат, только без обид. — Фортис жевал травинку. — Скажи откровенно, как на духу. Вы сами себя так изуродовали? Что это за голоса у вас такие, как у кастратов? А грабли ваши? Они длиннее спагетти! А с котелками вашими что за напасть? На хрена вы их себе так вытянули? Чтобы мозгов побольше влезло? Ну, и, конечно же, такими дылдами, как вы, у нас не были даже самые крутые баскетболисты. Я лично, что греха таить, сам - человек немаленький, не хлюпик, так сказать. Но каждому из вас я прямо-таки в пупок дышу!
— Эволюция. Метаболизм. Уменьшение физических нагрузок, развитие когнитивных способностей головного мозга. Начиная с вашего времени в пище стало появляться все больше сахара и жиров, и организму пришлось привыкать к его переработке, поэтому удельный вес тела так сильно снизился, и за счет этого уменьшилась нагрузка на суставы, что привело к их утоньшению и удлинению. Изменился гормональный фон, в результате чего первичные и вторичные половые признаки перестали быть столь ярко выраженными... — Зэ говорил спокойно и чуть растягивая слова, словно читал лекцию своим студентам.
 
Зэ и Фортис еще долго беседовали. Историк поведал человеку из прошлого о том, как человечество медленно, но верно, объединялось под эгидой всеобщей глобализации. Как люди договорились об отмене границ и создали единое правительство. Зэ объяснил, как ученые и политики путем многих съездов и саммитов, пришли к тому, что национальные, религиозные и лингвистические различия на протяжении истории человечества детонировали войны и ненависть. Он поведал, какие шаги были предприняты, чтобы избавить общество от этих пагубных факторов. Труднее всего дался всемирный атеизм и передача малоимущим и необразованным слоям населения базовых научных знаний. Летописец рассказал Фортису о том, как зрели бунты, на фоне того, что многие рабочие и технические специальности были заняты машинами и роботами, и как мир захлестнула волна всеобщей безработицы. Потом он сказал, что следующим шагом всемирного правительства была полная ликвидация экономической и денежной системы. Зэ также упомянул о том, что проводилась селекция людей, поведал о том, как доктора изучали евгенику и научились менять структурную решетку ДНК таким образом, чтобы еще в зародыше обеспечить потомству стопроцентное здоровье и полное отсутствие врожденных заболеваний. Человеку из прошлого так же было интересно узнать, как люди будущего решили все экологические проблемы, деактивировали подземные вулканы, полностью подчинили себе погоду, климат и циклоны.
 
Фортис, в свою очередь, довольно ловко уходил от прямых ответов на вопросы, давая историку и многочисленным зрителям прямой трансляции расплывчатые и неконкретизированные формулировки. Не смотря на то, что в новом для него обществе отсутствовала пенитенциарная система и регулярная армия, он боялся, что какие-то его слова или поступки, которые он совершал в прошлом, могут быть восприняты как крайне аморальные, и социум не примет его. Он сожалел о том, что упомянул о проведенных годах в тюрьме, однако, ввиду всеобщей неосведомленности о структуре мест лишения свободы, к нему не стали относиться предвзято.
 
— Фортис, я мог бы еще долго беседовать с тобой, ты рассказал нам не так много, но и нашим зрителям пора возвращаться к своим делам. На этом мы заканчиваем трансляцию, дорогие братья и сестры. Если мы решим отснять второй выпуск, то новостная служба заранее всех оповестит. На этом я прощаюсь с вами! — сказал Зэ, кротко кивнув, глядя в центральную камеру.
—  Вот уже не чаял, что когда-нибудь стану знаменитостью, — устало рассмеялся Фортис, утерев выступившую на лбу испарину и уперев взор в один из летающих объективов. — Но, в любом случае, спасибо, братва, что выслушали меня. Да и вопросы были прикольные. Увидимся на улицах вашего славного города, да?


Он немного неуклюже помахал разлапистой ладонью.


Камеры-дроны выключились и приземлились рядом с историком, Зэ аккуратно упаковал их за пазуху белой просторной тоги, в которую был одет.
— Спасибо, старина, было интересно, — дружелюбно сказал Фортис, протянув своему спутнику руку.


Историк в нерешительности посмотрел вниз:
 — Что это значит? — его надбровная дуга привычно шевельнулась.
—  Ты чего завис? Во дает! Я хочу пожать тебе руку. Ау? В знак благодарности. Так поступали все настоящие мужики в наше время. Когда здоровались, ну, или на прощание, или ...не знаю... дружески там...
— Это не очень гигиенично. И физический контакт в нашем обществе сведен к минимуму, — неуверенно пролепетал Зэ, внимательно изучая покрытую мелкими шрамами и отметинами широкую руку человека из прошлого. — Впрочем, ладно…

Фортис почувствовал, словно ему между пальцев положили костлявую вареную селедку,  немного стиснул ее, встряхнул, и посмотрев в глаза историку, кивнул, улыбнувшись уголками губ. Тот, незаметно вытерев ладонь о полы своей туники, неспешно побрел между ветвями столетнего дуба, словно вовсе позабыв о Фортисе.
— Эй, а мне что делать? — удивленно окликнул историка человек из прошлого. — Куда идти? Чем заниматься?
— Куда хочешь. Чем хочешь, — ответил Зэ, не обернувшись.

Этим поступком он действительно не хотел оскорбить Фортиса. Летописец полагал, что психологи провели уже достаточно часов бесед с последним homo sapiens. Только что он, в общих чертах, узнал всю концепцию нового, для него, времени. Теперь он не испытывает шока и стресса, и может просто жить своей жизнью. Историк решил, исходя из того, что в современном обществе, где все простейшие действия выполнялись роботами, отсутствовали деньги и собственность, а каждый индивидуум занимался чем хотел, по мере способности и сил помогая Общему Делу, последний homo sapiens не пропадет.

Фортис закурил, удрученно засунул руки в карманы, пнул лежащую на траве ветку, и побрел куда глаза глядят…
 
[4]
 
Фортис вышел из заповедника, и оказался на мощеном асфальтом бульваре, вдоль которого, по обеим сторонам, возвышались ряды одинаковых домов. Человек из прошлого чувствовал себя букашкой, плутающей между гигантскими серыми коробками, с узкими оконными рамами и двустворчатыми дверями. Прохожие, без особого любопытства, окидывали его взглядом, и проходили мимо.
 
Фортис зашел в одну из построек, шагнул в кабину гидравлического лифта, и нажал первую попавшуюся кнопку на сенсорном дисплее. С огромной скоростью он поднялся на верхний этаж. Двери квартир не были пронумерованы, у них отсутствовали дверные ручки. Они автоматически открывались, въезжая в паз на стене, позволяя любому человеку беспроблемно войти в помещение. Переборов стеснение, мужчина неуверенно вошел в квартиру и осмотрелся. Скромное убранство комнаты в виде кровати, вмонтированного в стену телеэкрана, маленького письменного стола, и железной урны, напомнило ему о казарменном быте.

Внезапно, металлический бочонок, который Фортис поначалу принял за мусорную корзину, зашевелился. В нем зажегся красный огонек, а из боковых стенок выдвинулись две гусеницы. Подобно маленькому танку, конструкция подъехала к Фортису, и из нее донесся глухой голос:
— Чем могу помочь?

Фортис сперва растерялся, затем он решил как-нибудь пошутить, но быстро смекнул, что раз уж люди будущего лишены юмора, то в машинах он отсутствует уж подавно.
— Я хочу есть, — неуверенно промолвил мужчина, продолжая удивленно разглядывать робота.

“Передвижная мусорная корзина”, как ее описал бы Фортис, задребезжала, зажужжала и через несколько секунд из ее центральной части выдвинулся блестящий лоток, на котором стояла тарелка овсяной каши, хлебцы и стакан теплой воды. В два укуса мужчина расправился с пресным обедом и в нерешительности продолжал смотреть на робота. Наконец, собравшись, он спросил:
— Где хозяева этого дома?

Робот не ответил.
— Где я могу найти людей? Кого угодно.
— В двадцати четырех ярдах отсюда находится учебное заведение для среднего и старшего возраста. Сейчас там проходят занятия. Численность людей в здании на данный момент… загрузка… восемьдесят четыре человека.
— Проводи меня туда, вдруг я заблужусь.

Внутри робота что-то свистнуло, и он проворно покатился к выходу из квартиры, к лифту. Когда они спускались вниз, Фортис ощущал чувство неловкости, словно он должен что-то сказать, или как-то поддержать беседу. Машина пугала его резкостью своих движений, странными звуками и щелчками. Ему казалось, что это очень сложный и хрупкий механизм, что в нем может что-то перемкнуть, и из его корпуса вылезут тысячи лезвий, ножей, бензопил и шприцов, которые растерзают его тело и размажут останки по всей кабине. Или, что в нем загорится и сдетонирует аккумулятор, и они взорвутся. Однако, этого не произошло, и Фортис еле поспевал за быстро движущимся роботом, который вел его по лабиринту из одинаковых построек.

Спустя несколько минут пути, они подошли к зданию, внешне не отличающемуся от того, из которого они вышли ранее.
— Этаж два. Дверь справа, — отчеканил робот и покатился обратно.
— Спасибо, железяка, — буркнул Фортис, войдя в дом.

Поднявшись на нужный этаж, перешагнув через порог автоматически распахнувшейся двери, он оказался в просторном помещении, где стояли ряды таких же столов, как в квартире, где он обедал. За ними сидели, относительно, невысокие, на всеобщем фоне люди. Они внимательно смотрели на интерактивный жидкокристаллический экран, возле которого стоял рослый пожилой мужчина, чье лицо было испещрено рвами морщин.

Тонким и слабым голосом он диктовал им какие-то цифры, значение которых Фортис не мог понять. Его появление осталось незамеченным, и он сел за одну из свободных парт. Под монотонный голос лектора, последний homo sapiens задремал.
— … и именно таким образом распределяются нули в дзета-функции. Как я и говорил, ничего сложного, — закончил свою речь учитель, как раз в тот момент, когда Фортис очнулся от того, что чуть не ударился лбом о столешницу. — Всем завтра будет удобно встретиться в это же время, чтобы разобрать последнюю теорему?

Ученики молча кивнули. Лектор поклонился им, и сев за свой стол, принялся активно печатать на своем запястном коммуникаторе.

Молодые люди встали из-за своих мест, равнодушно посмотрели на Фортиса и направились к выходу. Все они были похожи друг на друга: блестящие лысые головы, выпирающие надбровные дуги, тонкие конечности. Девочек было сложно отличить от мальчиков.
Фортис так заострил свое внимание на основной группе подростков, что не заметил, как возле него оказался один из молодых людей, который принялся пристально его разглядывать.
Человек из прошлого недоверчиво покосился на него, отвернулся, а затем не выдержав посмотрел в упор.
— Чего тебе? — недружелюбно поинтересовался Фортис, сложив руки на груди.
— Так это ты - человек из прошлого?
— Так это ты - самый умный в классе? — передразнил его Фортис, скривив рот. — Как же ты, интересно, догадался, что это я?
— Я смотрел прямую трансляцию. Мы все смотрели.
— Да неужели? Почему же взять автограф решился только ты? Самый смелый? — усмехнулся Фортис, вставая. Несмотря на то, что он разговаривал с еще не до конца сформировавшимся юношей, парень все равно был выше последнего homo sapiens почти на голову.
— Не знаю. Нет. Или да? — ученик замялся, потер руки и сказал. — Меня зовут Ал. А ты Фортис, верно?
— Ну, раз уж все стали называть меня так изначально, то продолжайте, я не возражаю. — Фортис тяжело вздохнул, махнул рукой и направился к выходу. — Ладно, пацан, ты на меня тоску нагоняешь. Я думал с кем-нибудь поговорить, спросить, что мне делать дальше, но общаться с сопляками не входит в мои планы на сегодня.
— Подожди, пожалуйста. Я с удовольствием с тобой поговорю.
— А я буду говорить без удовольствия. Отвянь, — Фортис и сам до конца не понимал, почему испытал приступ отвращения к Алу; сначала он хотел с кем-нибудь пообщаться, но взгляд юноши, изучающий его словно экземпляр редкого животного, заставил Фортиса почувствовать себя музейным экспонатом, и это побудило его закрыться в себе. Он похлопал по карманам, выудил пачку папирос и достал последнюю. — Проклятье, у меня сигареты заканчиваются…
— Я знаю, где можно достать еще, — сказал Ал. — Если я помогу тебе, то ты будешь разговаривать со мной?

Фортис оценивающе взглянул на мальчишку снизу вверх. В чашу первичной неприязни добавилась капелька уважения. Он подумал, что так или иначе, малец отличается от своих сверстников, и он может быть полезен. Использовать робота, гусеничную помойку, как своего проводника, Фортису хотелось меньше всего, а обзавестись “шестеркой”, которая если что подскажет ему, как правильно себя вести, может статься очень полезным.
— Хорошо, Ал. Веди меня. Достанешь мне сигарет, и тогда я отвечу на твои тупые вопросы.

Мужчина вышел вслед за юношей, с трудом поспевая за ним. Длинные худые ноги Ала напоминали циркуль, быстро отмеривающий шаги. Спутники петляли между, казавшимися Фортису одинаковыми, домами, однако, Ал прекрасно понимал, куда они идут, и схожие пейзажи не сбивали его с маршрута.

Спустя десять минут пути, они зашли в дом, на первом этаже которого располагался музей древностей.

Фортис, озираясь, шел  по коридорам, словно сквозь эпохи. Мраморные фигуры античной Греции, редкие экземпляры книг в кожаных переплетах, картины времен Ренессанса…
Наконец, они дошли до отдела, в котором предметы принадлежали времени, откуда был родом Фортис. Диваны, обитые тканью, торшеры, подсвечники, телевизор с кинескопом, бобины с кинопленкой. Особенно в глаза бросался манекен, одетый в военную форму. Фортис испытал смешанное чувство печали и ностальгии, проведя рукой по шероховатому рукаву цвета хаки.
— Вот, смотри! — Ал аккуратно приподнял стеклянную крышку стеллажа, под которой лежали запечатанные сигаретные пачки разных марок.
— Тут, вроде как музей, парень. Я точно могу их взять?  По башке за это не настучат? — удивленно покосился на Ала и папиросы человек из прошлого.
—  Мы не привязаны к вещам. К тому же, это не последние сигареты в мире. Склады забиты предметами разных эпох, которые дошли до наших дней. Здесь представлена лишь малая их часть.

Последний homo sapiens и его спутник прошли в следующее помещение, представлявшее из себя гараж с одностворчатой подъемной дверью. Фортис довольно ухмыльнулся и закурил. Несколько рядов автомобилей, начиная от паровой телеги Конью, заканчивая невиданными им ранее аэрокарами, гордо красовались под искусственным мягким освещением. Фортис провел рукой по черному капоту спортивной двухдверной машины, присвистнув:
— Я таких никогда не видел. Наверное, его изобрели уже после моей заморозки, — он легко открыл водительскую дверь и сел внутрь, его мозолистые руки крепко стиснули руль с дубовыми вставками. — Раньше я редко водил, потому что постоянно был пьяным… Кстати!

Тут Фортиса осенило, он пулей вылетел из автомобиля и схватив Ала за грудки, затряс его и завопил:
— А ну-ка, сынок, покажи мне, где тут у вас хранится бухло...в смысле, алкоголь!

Ал, не привыкший к тесному физическому контакту с другими людьми, в крепких руках Фортиса обмяк и едва не упал. Он испытал странную смесь животного страха и уважения, когда мужчина, словно шахматную фигуру, отставил его в сторону, несколько раз ободряюще хлопнув по плечам. Пошатываясь, юноша побрел через стеллажи и шкафы, и вскоре указал своему спутнику на деревянный буфет, с застекленными дверцами. Отпихнув мальчика в сторону, Фортис распахнул их настежь и широкая улыбка озарила его лицо:
— Виски, бренди, водка, шнапс, вино… Сколько лет выдержки!

Ударом мозолистого пальца, Фортис вбил пробку внутрь бутылки и жадно приложился.
— Будешь? — отдышавшись, и утерев подбородок тыльной стороной ладони, спросил Фортис, протягивая напиток юноше.

Ал замялся. Во-первых, с раннего детства его учили, что вредные привычки ведут к деградации и серьезным заболеваниям. Во-вторых, пить из одной посуды было крайне негигиенично, но он вспомнил о дезинфицирующих свойствах спирта, и это его несколько успокоило.
— Да что ты ломаешься, как баба? Ты мужик или нет?

Ал не понимал, как его гендерная принадлежность должна определять отношение к употреблению алкоголя. Однако, напор Фортиса, его бескомпромиссность и простодушие, а также естественная юношеская тяга ко всему новому и запрещенному, сама заставила Ала взять в руки бутылку. Сделав резкий выдох, он неуклюже обхватил горлышко губами и сделал несколько больших глотков.
— Вкус приятный. Кисловатый, с горчинкой.
— Это красное вино, сынок! — рассмеялся Фортис, похлопывая юношу по плечу.
— Чувствую, как повысилось артериальное давление. Кровь к лицу прилила. Голова кружится, но, это даже приятно.. — Ал неуверенно улыбнулся, словно прислушиваясь к себе.
— Пойдем. Посидим в тачке, повоображаем, что мы пьяные удираем от полиции.

Ала немного пошатывало, желудок бурлил, но в целом, он чувствовал себя лучше, чем обычно. Юноша сделал еще пару глотков на ходу, и вино показалось вкуснее.
— Ладно, не пей все разом, оставь дяде Фортису, — человек из прошлого хлебнул из горла, закурил сигарету и довольно развалился в кожаном кресле автомобиля. — Слушай, Ал, есть у меня к тебе вопросик такой деликатный. Вот мне ваш чувак-историк сказал, что вы не занимаетесь сексом по чисто моральным причинам. Но ведь там, внизу, у вас все на месте?
— Ну, в каком-то смысле да. С учетом эволюционных факторов, эти органы немного атрофировались и ослабли, уменьшились в размерах, но чисто гипотетически их еще можно использовать.
— Это очень хорошо, — медленно, с  кошачьей улыбкой на губах, промолвил Фортис, делая еще один глоток. — Значит, вот как мы поступим. Сейчас намутим нормальной еды, а не этой вашей дрянной каши. Потом возьмем остатки бухла. Выцепим баб. И где-нибудь засядем и хорошенько отпразднуем мою разморозку. А там своих вопросов ты задавай сколько хочешь, идет? Ты со мной? Или ты не мужик?
— Я мужик! — громко воскликнул Ал, взмахнув руками. Он испытал очень странное, еще не знакомое ему чувство гордости, когда произнес эти слова, и на секунду ему стало за это стыдно. — Прошу прощения за такую резкость, кажется, я немного, что называется, опьянел.
— Тебе нечего стыдиться, приятель, я не гребаный ханжа, выражайся, как тебе угодно, черт возьми, — рассмеялся Фортис, закинув ноги на приборную панель. — Слушай, а ведь мы могли бы поехать на этой малышке. Улицы у вас довольно широкие, отполированы, так сказать, до блеска, ни одного бугорка. Интересно только, где гребаные ключи...
— Это электромобиль, поздняя модель. Он заряжен. Заводится от кнопки на приборной панели.
— Смотри-ка... и вправду, — Фортис вдавил круглую клавишу с надписью “Старт” и машина зажужжала. — Ну педали две, газ-тормоз, тут все ясно. Ладно, слушай сюда, Ал. Тащи остатки бухла. Потом открой дверь гаража и садись ко мне. Давай, метнись кабанчиком.

Ал взял бутылки из буфета в охапку, и едва не уронив несколько, донес их до автомобиля. Фортис нащупал рычажок, дернув за который, открылась дверца багажника. Ал погрузил туда выпивку, подошел к двери гаража, ввел несколько символов на сенсорной панели и сел в автомобиль. Кожаная подошва сапога мягко утопила педаль, и машина тронулась.
— Какой плавный ход, мать его, — оскалился Фортис, выруливая к гаражной двери. Когда автомобиль приблизился, она автоматически поднялась. От резкого нажатия на газ, машина пулей вылетела на улицу. Фортис дернул руль и ввел электромобиль в управляемый занос. Ал, испугавшись, схватился за подлокотник. — Ладно, покажешь дорогу до заповедника. Стырим оттуда пару куриц, покажу как их готовить. Потом выцепим баб. Мне надо потрахаться...
 
[5]
 
Вся комната была окутана сигаретным дымом. Молодые люди кашляли, отплевывались, но Фортис заставил всех до единого закурить. Те, кто был посмелее, уже успели выпить по стаканчику спиртного. Робот-помощник, изначально принятый человеком из прошлого за мусорное ведро, дребезжал, выполняя, не внесенную в него при создании, функцию: жарил курицу. Одному из юношей, подающему надежды программисту и инженеру, пришлось повозиться, чтобы перенастроить машину. Протоколы безопасности воспринимали задушенную Фортисом курицу, как живой предмет и не могли подвергнуть ее высокоградусной термической обработке.

Наконец, ужин был готов. Конечно, Фортис снарядил юношей и девушек нарвать овощей и притащить хлеб, но блюдом дня было мясо. Некоторые ребята сразу поддались обаянию и напору Фортиса. Их, еще не задавленное социальной машиной, детское любопытство, позволяло решиться нарушить заветы своих отцов и сделать то, что порицалось обществом. Однако, большая половина все-таки продолжала сомневаться в благоразумности происходящего, и свое присутствие на этом празднике жизни оправдывала лишь научным интересом.
— Курица, конечно, не очень хорошо промариновалась, но думаю разнообразие специй этот небольшой косяк загладит, — улыбнулся Фортис, рывком вырывая из тушки жареную ножку. — Тимьян, розмарин, зира, красный и черный перец. По старому рецепту моей бабули. Только особо сразу не налегайте, желудки заболят, проблюетесь, не ровен час.

Молодые люди в нерешительности стояли вокруг стола. Ал, уже изрядно набравшийся, и следовательно, самый смелый, последовал примеру Фортиса и оторвал вторую ножку. Маленькими белоснежными зубами он вцепился в серое мясо, неспешно прожевал его, проглотил и глаза его округлились.
— Он это не ест… Он это жрет! — воскликнула одна из девушек, испуганно прикрыв рот руками, наблюдая за тем, как ее сверстник расправляется с ранее не виданным блюдом.
— А ты тоже попробуй, не стесняйся. Тебе самое лучшее - грудку, — ухмыльнувшись промолвил Фортис, вонзив перочинный нож в курицу.

Ловкими движениями он разделил мясо на несколько маленьких кусочков, насадил один из них на лезвие и пальцем поманил к себе девушку. Она протянула руку, чтобы взять дольку, но Фортис одернул нож, погрозил ей пальцем, и жестом показал, что она должна наклониться и откусить его. Сперва она смутилась, но пристальный, и в то же время, нежный взгляд человека из прошлого, отбросил все сомнения и она съела кусочек. Свои эмоции ей удалось сдержать лучше, чем Алу, но тем не менее, в этот момент в ней проснулись древние, забитые в самый дальний угол генетической решетки, инстинкты охотницы и хищницы. Видя, как уже двое их однокашников поглощают мясо, и не испытывают при этом расстройства желудка, несварения и острого отравления, а напротив, блаженство и буйство вкусовых красок, остальные ребята присоединились к трапезе. Через несколько минут, в робота-помощника отправились наспех ощипанные и замаринованные курицы, заблаговременно подготовленные Фортисом.
— Ну что, пацаны и девчата, как вам курочка зашла? — удовлетворенно поглаживал себя по животу Фортис.
— Почему нам запрещали есть это раньше? Это же так вкусно! — в один голос сказали молодые люди.

Человек из прошлого рассмеялся и подлил себе еще немного вина. В момент, когда он это делал, он поймал на себе взгляд той девушки, которую кормил с ножа. Фортис хитро прищурился, подмигнул ей и бросил взгляд на свой стакан. Она, немного подумав, кивнула. Мужчина убрал ноги со стола, пододвинул рядом с собой стул и похлопал по нему. Девушка села на него, Фортис взял чистый бокал и налил в него вино.
— Красное, полусладкое. Прям как ты, — расплылся последний homo sapiens в щербатой улыбке. Они чокнулись, и человек из прошлого внимательно наблюдал за тем, как девушка впервые пробует алкоголь. — Вкусно?
Смутившись, она кивнула.
— Французское. Сколько же лет оно пылилось… Вы, ребята, совсем кайф от жизни не ловите! Жизнь, это ведь не цель, не ваше это самое Общее Дело. Жизнь - это секунда, моргнул...и все! Пшик! Тебя уже на кладбище вперед ногами волочат... — под выпивкой Фортиса порой тянуло пофилософствовать. — У меня был друг, у него на запястье была татуировка. Carpe diem. Знаете, что это значит? И я не знал тогда. Но друг мне объяснил: по-гречески или еще по-каковски, это лабуда означает - лови момент. Вот и вы, ребята, ловите его. Вы, мелкие, еще не смекнули, что вам крупно повезло - узнать радости жизни… Эх, вот вам поперло-то встретить меня. А раньше так жили многие. Вы не думайте, что мы только жрали да срали, как говорится, ну, и трахались без передышки... Хотя и не без этого, конечно. Нет, мы тоже хотели того самого, как там ваш Зэ говорил, идеала. Но, боюсь, пацаны, что это невозможно. Нет идеала, вот разве что только в сказках, да боженька наш Иисус Христос тоже идеален. На этом - все! Вы, мои хорошие, все разные. Кто-то любит куриную ножку, кто-то грудку, кто-то вообще ест только жареную птичью жопку с пупырышками, а другого от нее выворачивает. Смекаете, к чему я веду?

Фортис оглядел притихших подростков осоловевшим взглядом.
— А веду я к тому, друганы, что вы все разные, мать вашу за ногу! Вы не муравьи в навозной куче, одинаковы с лица, все из одного яйца. как говаривал мой старик. Просто ваши гребаные Старейшины спрятали это в вас. Да так заныкали, что экскаватором не отроешь. Но человека нельзя задавить, нельзя сделать из него муравья. Нет, молодчики, зачем далеко ходить? Вот, почему, кто-то из вас без страха взял сигареты и приложился к винишку, а кто-то до сих пор ссыт кипятком, как бы чего не вышло... Люди разные, черт побери, разные…

В этот момент из робота-ассистента выдвинулся поднос с дымящейся, благоухающей специями, жареной курицей. Ребята жадно на нее набросились, и уже через пару минут от нее остались только кости. Под действием вкусной еды, алкоголя, сигарет, молодые люди разомлели, разбились по кучкам, вели несуразные и глупые разговоры. Кто-то притащил восьмиструнную лиру, баритон-гитару и кибернетический квадратный барабан.
Новообразованный музыкальный коллектив стал наигрывать легкие заводные мелодии, а Фортис дирижировал огрызком куриной ножки, хохоча, и прижимая девушку, которую он кормил с ножа, к себе. Сначала, ее очень смущало то, что последний homo sapiens так грубо нарушает ее личное пространство, но после пары бокалов она почувствовала себя в его объятиях спокойно.
— Как тебя зовут? — спросил Фортис, подливая ей еще вина.
— Эо, — ответила девушка, принимая из рук мужчины стакан.
— Красивое имя. Не такое дурацкое, как у всех остальных. Звучит как мелодия.

Девушке понравилось это сравнение, она никогда не задумывалась ни о чем подобном. Раньше, ее имя для нее ассоциировалось лишь с набором звуков, который помогал отличить ее от сверстниц, но теперь, она испытывала легкое чувство гордости за то, что ее зовут именно так, и никак иначе. Чувство томительного удовлетворения захлестнуло ее, от осознания того, что это впечатлило гостя из прошлого.
— А тебя зовут Фортис?
— Вообще, меня зовут по другому, но ваши Старейшины решили, что мое имя написано у меня на груди. На самом деле, это татуировка. На каком-то древнем языке это значит “мужественный”. Как думаешь, мне подходит это прозвище? — спросил Фортис, оттянув ворот рубахи.
— Я думаю да, — не сразу, серьезно обдумывая вопрос и рассматривая рисунок, ответила Эо.

Последнему представителю вида homo sapiens больше не приходилось руководить всем процессом пьянки. Ребята уже достаточно сильно напились, чтобы их высокоразвитый интеллект притупился, а инстинкты обострились. Им было весело и без него. Улучив момент, он без спросу взял Эо под руку и уволок за собой в другую комнату. Это было маленькое жилое помещение с узким окошком, открывающим вид на противоположный дом. По центру стояла тахта, в углу маленький шкаф, тумба. Оно ничем не отличалось от сотен других бетонных и металлических ульев, которыми был застроен весь город. Но в планы Фортиса входило сделать в этом, идентичном любому другому помещению, нечто особенное.
— Ну так что? — Фортис не знал, как подступиться. Он и в свое время не был особым краснобаем, мед в уши лить не умел, а уж тем более в такой ситуации, когда женщина даже не понимает, что должно быть дальше, подбирать слова было еще труднее. — Как дела? Тебе все нравится?
— Это интересный и уникальный опыт. Я чувствую себя как-то иначе.
— Правда? — Фортис сел на край матраца, и, по своему обыкновению, похлопал ладонью рядом с собой. — Падай сюда, малышка.
Эо аккуратно расположилась рядом, заглянув ему в глаза.
— Ты такой странный. Не потому, что ты отличаешься от нас внешне. Просто ты другой. Совсем другой.
— Я особенный? — самодовольно спросил Фортис, ткнув себя большим пальцем в грудь.
— Пожалуй, да. Я и представить не могла, что люди могут быть такими.
— И ты не знала, что тоже можешь быть такой? Что ты можешь не думать головой, а думать сердцем.
Фортис осторожно дотронулся пальцем до груди Эо, где по его разумению должно было находиться сердце. Палец задержался там несколько дольше положенного, потом мужчина неохотно, словно в замедленной съемке, убрал руку. Эо не пошевелилась, лишь слегка качнула своей удлиненной головой и произнесла безмятежным тоном, немного нараспев:
 — Видимо, медицина твоего времени была очень плохо развита. Сердце - это мышца, она не способна на мыслительные и когнитивные процессы, она качает кровь.
— Это… — Фортис не мог вспомнить подходящее слово. — Ну... так говорится... в общем… Люди так говорят… то есть говорили… в мое время.  Сердце - в смысле чувства. Ферштейн, детка?
Эо серьезно кивнула.
— Тебе нравится у меня?
 Фортис придвинулся к девушке вплотную.
— Да, —  Эо зачарованно смотрела на него. Ее обоняние уловило какой-то странный, тяжелый и одновременно приятный запах, исходящий от этого сильного мужчины. В голове поплыло еще сильнее.
— Тебе нравится чувствовать себя особенной, не такой как все, да?
Голос Фортиса стал на полтона ниже, он словно обволакивал барабанные перепонки Эо.
— Я не могу ответить на этот вопрос. По крайней мере сейчас.
— Но признайся, ведь есть что-то такое, да? — напирал Фортис. Эо явственно ощущала исходивший от него жар.
— Пожалуй, — пожала худыми плечами девушка.
— И раз тебе нравится чувствовать себя особенной, быть лучше других, я предлагаю сделать тебе еще кое-что, чтобы о тебе слагали легенды, как говаривал один мой знакомый чувак. Он, кстати, закончил колледж, это тебе не хухры-мухры! — похвастался Фортис.
— Слагали легенды? — в мыслях Эо пронеслись образы мифов, которые она изучала много лет назад. Античные сказки о героях и завоевателях, обворожительных красавицах, королях и рыцарях. Конечно, она никогда не романтизировала эти произведения, и относилась к ним лишь с сухой научной скрупулезностью, но сейчас, мысль о том, что она может стать частью чего-то невероятного, вскружила ей голову.
Не успев довести эти мысли до конца, и не развеяв их сказочную пыль, Эо ощутила на своих губах сухие и потрескавшиеся губы Фортиса. Первой ее реакцией был страх, она стиснула зубы и зажмурилась. Человек из прошлого немного отстранился, посмотрел ей в глаза и ухмыльнулся. Страх сменился изумлением, она наклонила голову и вопросительно изогнула надбровную дугу.
— Зачем ты это сделал? — немного помедлив, тихо спросила Эо.
— Потому что ты мне нравишься, — не отводя взгляд, подмигнул Фортис, по-хозяйски положив руку ей на бедро. — А я тебе нравлюсь?
— Да, — сама не ожидая от себя такого, неожиданно твердо ответила девушка.
— Ну и все путем, чего ты как маленькая, — рассмеялся мужчина, освобождая Эо от пут ее белоснежной туники.
Тем временем, попойка продолжалась. Стройный импровизированный оркестр превратился в балаган; парень, который перепрограммировал робота на приготовление курицы, разобрал его на детали, и собрал из него двух маленьких, которых стравил между собой. Юноши, еще не до конца понимая своих желаний, смотрели на девушек затуманенными взорами, приплясывая и толкая друг друга. Это высокодуховное и высокоморальное общество всего за несколько часов прошло путь от новой ступени эволюции до примитивных пьяных обезьян. Конечно, кто-то выпил больше, кто-то меньше; одних уже рвало в отхожем месте, другие были почти трезвые. Однако, никто уже не заставлял их закуривать новые сигареты и выпивать новые порции алкоголя, они делали это по своему собственному желанию.
Ал, как самый приближенный к Фортису, стал неформальным королем вечеринки, и принялся передавать мудрость и знания человека из прошлого своим товарищам. Его монолог о том, что такое жизнь и с чем ее едят, прервали сдавленные крики из другого помещения. Только сейчас ребята заметили, что Фортис и Эо куда-то удалились.
— Что там происходит? — спросил один из молодых людей, вскочив и пошатнувшись.

Все притихли, однако, звуки из другой комнаты тоже перестали издаваться. Единственный, кто догадался о том, что за действо сейчас разворачивается за стенкой был Ал. Фортис успел посвятить его в детали своего плана, который, судя по стонам, сработал на ура.
— Оставьте, ребята, это не стоит нашего внимания, — добродушно промолвил Ал, подливая сидящим рядом с собой друзьям выпивку.

Вечеринка продолжалась. Каким-то образом, о ней узнавали все новые и новые люди, которые приходили в удивление, близкое к ужасу, когда своими трезвыми глазами видели бардак и апогей гедонизма, развернувшийся под этой крышей. Однако, наглые, пьяные и туго соображающие напористые сверстники легко брали своих трезвых друзей на слабо, и под этим натиском новоприбывшие в кратчайшие сроки напивались. Все запасы алкоголя, которые Ал и Фортис притащили из музея древностей, вскоре закончились. Наступило тяжелейшее похмелье. Кто-то, пошатываясь, разбрелся по своим делам; некоторые заснули на улице, но большая часть предпочла остаться в квартире, нагло превращенную Фортисом в бордель.
Ал, как оказалось, был крепкого десятка и его еще ни разу не стошнило. Он без стука зашел в комнату, в которой уединились Фортис и Эо. Мужчина лежал абсолютно голый и меланхолично курил, глядя в потолок, обнаженная девушка свернулась калачиком рядом с ним.В ее широко распахнутых глазах читалось немое изумление. На простыне под ней багрилось пятно крови...

[6]
 
Шли дни...
 
Фортис сколотил вокруг себя настоящую банду.
 
Человек из прошлого смог разжечь в людях будущего их дремлющие инстинкты и желания, которые на протяжении веков искусственно подавлялись. Поначалу, это проявлялось не так заметно. Новоявленные бандиты стали чаще отстаивать непосредственно свое, а не общее, мнение. Личные и корыстные интересы встали выше Общего Дела.

Затем, молодые люди стали привносить в свой внешний вид различия и особенности. Если раньше среди них было принято, что все волосы на теле сбривались, а наряд состоял лишь из белой тоги или туники, то сейчас, склады с одеждой были вскрыты и выпотрошены. Их содержимое красовалось на юных телах новоиспеченных друзей Фортиса. Он, забавы ради, не стал объяснять большинству из них, какие предметы гардероба являются мужскими, а какие женскими. Поэтому увидеть молодого человека в дамском платье и с приклеенной над губой мушкой, было делом вполне обыденным. Однако, товарищам, к которым он проникся наибольшим доверием и уважением (а это были те молодые люди, кто дольше всех не пьянел, чаще всех курил и кого меньше всего приходилось на что-либо уговаривать), он привил некие вкусы, и они одевались с Фортисом на один манер. В их гардеробе главенствовали короткие рукава, обнажавшие тонкие бледные руки, ткань их одежд была преимущественно темных тонов, прямого кроя. Кожаные куртки, джинсы, стальные браслеты. Девушкам последний homo sapiens подбирал парики и косметику.
 
После того, как ренегаты осознали себя, как личностей, у них появилась иерархия. Ребята, которые познакомились с Фортисом раньше остальных, стали его ближайшими соратниками, руководящими и направляющими тех, кто примкнул позже. Ал, надо отдать ему должное, стал настоящим заместителем последнего homo sapiens, и, если тот был мертвецки пьян или не в настроении, то молодой человек мог абсолютно легально принимать ответственные решения. В его компетенцию входило определять, что они сегодня будут есть, что будут пить, и как будут развлекаться.

Фортис изначально скептически относился к тому, что каждому человеку в обществе будущего можно заходить в любой дом без спросу, и что ни у кого нет личного имущества. В связи с этим, он и его люди нагло заняли все жилые помещения в одном из многочисленных городских зданий, изрисовали его стены граффити, вывесили тряпки, на манер флагов, и не пускали внутрь никого, кроме членов банды.

Бордюры и тротуары были разбиты колесами и бамперами автомобилей которые молодые люди угоняли из гаражей и музеев. Стены жилых помещений украшали не сочетающиеся друг с другом предметы интерьера и дизайна. Можно было увидеть “Венеру” Боттичелли рядом с постером рок-группы конца восьмидесятых, и все это великолепие искрилось в свете золотого семирожкового подсвечника.

Вскоре, пить спиртное и есть украденных из заповедников животных всем наскучило. Люди во все времена быстро привыкали к хорошему, и многие из юношей и девушек, предавшихся крайней степени распущенности, уже не вспоминали о своем былом культурном и высокоморальном образе жизни. Их, доселе застывшая в венах и вновь забурлившая от спирта и гормонов, кровь, требовала зрелищ и действа.

Фортис организовал своих людей, рассадил их по машинам, и нестройным рядом они поехали в один из исторических заповедников, где находились оригиналы памятников и статуй великих деятелей прошлого. Вооружившись клюшками для гольфа, кузнецкими молотами, самурайскими катанами и строительными перфораторами, банда Фортиса выпустила пар на мраморных скульптурах Давида и Венеры Милосской. Особых регалий заслужил мемориал Линкольна, который облили краской, подрисовали первичный половой признак в неподходящем для этого месте, и напрочь снесли голову с плеч.

Следующим этапом импровизированной экскурсии стали горячие термальные источники. Фортис снарядил нескольких из своих ребят притащить закуски, а сам тем временем, полностью обнаженный, нежился в теплой пенящейся воде, в объятиях Эо и еще одной девушки. Не стесняясь никого и ничего, Фортис, с попеременных успехом, принялся придаваться плотским утехам с каждой из них по отдельности, а затем и втроем.
Видя всю эту картину, самые смелые из молодых людей пожелали повторить это и предприняли первые робкие попытки, завлекая с собой девушек. В виду глубоко заложенных комплексов, страхов, запретов, генетики и подавленного либидо, все получилось не с первой попытки. Однако, вовремя подоспевшее спиртное, десерты и фрукты, а также мудрые наставления Фортиса, помогли молодым людям раскрепоститься и пробудить свою дремлющую плоть.  Очень быстро это действо переросло в настоящую оргию, если не сказать, случку…

К вечеру, уставшие и довольные, новоявленные ловеласы и донжуаны, и их непосредственный предводитель, вернулись в свое импровизированное логово, где они разбрелись по комнатам, и уединились с наиболее привлекательными друг для друга партнерами. Только к следующему утру все закончилось.

Однако, расходиться никто не торопился. Иных дел, кроме как пить, веселиться и предаваться утехам, у молодых людей не осталось. У них никогда не было никаких обязанностей. Никто не принуждал их ходить в учебные заведения, все это делалось исключительно по устным договоренностям. Учителя и лекторы не спешили бить тревогу, решив, что молодые люди совместно работают над каким-нибудь научным проектом или отправились на экскурсию в заброшенные подземные города, от которых так мало сохранилось с античных времен.

У Фортиса иногда возникало желание посетить такое место, посмотреть, что стало с его домом, с криогенным центром, где его заморозили много тысяч лет назад. Порой он думал, что было бы приятно вновь побродить по знакомым улицам, зайти в дома соседей, если они еще сохранились. Но его терзали сомнения, и ностальгия по прошлой жизни, сменилась радостью настоящего быта.

В свою эпоху он был неудачником.

У него не было денег, влияния, славы, он не пользовался особой популярностью среди друзей и противоположного пола. Но среди наивных и легко внушаемых людей будущего, ему ничто не помешало стать настоящим королем. Ему не приходилось никого ни к чему принуждать, его подопечные не спорили, и выполняли все, что он говорил им, потому что инстинктивно чувствовали в нем лидера и альфа-самца, коим, он, действительно, для них являлся.

Иногда, напиваясь, он заставлял своих подопечных разыгрывать маленькие театральные сценки и пантомимы. Он мог заставить дюжину молодцов соорудить из палок и ткани некое подобие носилок, и взгромоздив себе на голову Мальтийскую корону, заимствованную из музея, красоваться на улицах, купаясь в удивленных взглядах прохожих.

В первые дни после выхода из криогенного сна, чопорные и высокоразвитые люди будущего не уделяли особого внимания Фортису. Им все было ясно, он перестал представлять для них интерес, сразу же после конца интервью, что велось в прямом эфире. Однако, сейчас толпа подростков, разодетая и разукрашенная на манер дикарей, несущая Фортиса на руках, дымящая сигаретами, разбивающая бутылки и творящая прочие бесчинства, повергла жителей в шок.

Конечно, такие события не могли долго оставаться в секрете, да и никто их, по сути, и не скрывал. Совет до последнего закрывал глаза, ссылаясь на посттравматический шок Фортиса, на период адаптации, на иную культуру и воспитание. Все думали, что это скоро утрясется, и волна популярности дикого, грубого, дурно пахнущего и небритого примата из прошлого пройдет… Но в ходе экстренного совещания, они выявили проблему того, что Фортис развращает молодежь, прививает ей дурные вкусы, и тем самым, ставит под угрозу всю структуру общества будущего и успех Общего Дела. Им срочно было необходимо принять меры...
 
[7]

Фортис стоял у распахнутого настежь окна и курил кубинскую сигару. Рука, безвкусно увенчанная золотыми перстнями, сжимала бокал с ромом. На нем был фиолетовый костюм-тройка в вертикальную полоску и лакированные черные туфли. Волосы, покрытые бриолином, были зачесаны назад, борода аккуратно подстрижена клином.

В комнате пахло клеем, который удерживал на стенах английские рельефные обои, переливающиеся в свете хрустальной люстры. Поверх застеленной кровати лежали две обнаженные девушки, имен которых Фортис не помнил. В дверь робко постучали, он, нехотя, обернулся и недовольно крякнул:
— Кто?
— Босс, тут к вам пришел Старейшина Зэ. Он ждет у входа в здание, велите пустить его?
— Пускай заходит. Девочки, оставьте меня, — последний homo sapiens жестом велел им удалиться, и прикрываясь одеялом, они выбежали из комнаты, оставив главу ренегатов в одиночестве.

Спустя минуту, дверь распахнулась, и Фортис задрал голову, разглядывая недовольное лицо Зэ.
— Чем обязан такой чести, господин член Совета Старейшин, историк, археолог и кто-то там еще, не упомню, — театрально раскланялся Фортис, подходя к столику со спиртными напитками. — Раздербанишь со мной лафитник?

Зэ молчал, потупив взор и сложив руки на груди.
— Ну не хочешь, как хочешь, — усмехнулся мужчина, подливая себе кубинский ром. — Зачем пожаловал?
— Мои братья не хотели меня пускать. Они просили у тебя разрешения, чтобы я вошел. Что это значит?
— Это значит, что ты без приглашения пришел в гости. Может быть я был занят. Может быть не хотел тебя видеть. У меня тут свои порядки.
— В нашем обществе так не принято, — начал было Зэ, но Фортис прервал его.
— А в моем обществе принято так. И в мое время так поступали. Повторюсь: у меня тут свои порядки. И, как можешь заметить, многие твои братья их приняли. Может быть от того, что мои лучше ваших?
— Ты привнес разлад в наш устоявшийся мир. Совету Старейшин это начинает не нравиться. Это вредит Общему Делу. Меня прислали поговорить с тобой, повлиять на тебя, — Зэ устало вздохнул, и сел на край кровати. — Знаешь, а я ведь был одним из главных инициаторов твоего выхода из криогенного сна. Именно я приводил самые весомые аргументы. Я посчитал, что негуманно оставлять тебя в анабиозе. Я дал тебе жизнь. И что ты с ней делаешь? Рушишь наш мир, подрываешь наши устои…
— Послушай, дядя! — крикнул Фортис, стиснув бокал в своем пудовом кулаке. — Я тебя никогда ни о чем не просил. Сидел бы я себе в заморозке и сидел, тоже мне, родитель нашелся, жизнь он мне дал! Я выжимаю максимум из минимума, я оказался в диком, чужом для меня месте. Все, кого я знал, покойники, от моего мира не осталось камня на камне, понял, урод? А этот гребаный вылизанный сортир, который вы называете идеальным миром, на хрен мне не сдался!

Фортис пружинисто прошелся по комнате, лакированные туфли поскрипывали в такт его шагам. Зэ следил за ним настороженным взглядом.
— Знаешь, кто вы, чувак? — мужчина остановился перед Зэ, с усмешкой глядя на него.— Вы ничем не отличаетесь от этих ваших роботов-железяк. Посмотри на то, кем стали мои ребята! Теперь они знают себе цену. Они живые! Понимаешь ли ты это, дурья башка? Я вытравил из них всю ту гниль, которую пытались впихнуть ваши Старейшины. Эти надутые индюки, эти старые пердуны, те самые, которые ничем не лучше стариканов нашего мира. Помнишь, я тебе о них тогда рассказывал? В интервью?

Зэ молча кивнул, не сводя глаз с сурового лица Фортиса. Тот с усмешкой взглянул на него и продолжал:
— Известно ли тебе, яйцеголовый, до чего приятно иногда что-нибудь разрушить?
— Да, мы наслышаны о твоих похождениях. Об осквернении памятников культуры, статуй. Я уже не говорю про целый автопарк под твоим окном. Кто позволил тебя все это растащить?
— А кто запретил? Ты, что ли? — хохотнул Фортис,- Где ваши стражи правопорядка? Где законы? Где, хотя бы,  гребаные камеры слежения? Кишка тонка?
— У нас их нет и никогда не было. Потому что они не требовались. Все прекрасно знали и понимали, как надо себя вести. Последнее смертоубийство было почти тысячу лет назад. Девяносто девять процентов жителей Земли умирают от старости, и лишь один от несчастных случаев.
— Ай, молодца! — голос Фортиса звучал издевательски. — Но, понимаешь, брателло, какая штука: если что-то не запрещено, то это разрешено. Таков закон природы, мать ее. Мне сказали, что вы можете ходить, куда угодно и брать, что угодно. Я так и делал, что ж ты на меня бочку катишь?

Фортис дурашливо развел руками.
— Да, но все это можно делать только на благо Общего Дела. А ты присвоил себе целое здание. Подчинил себе моих братьев и сестер. Развратил их, они опустились до… Мне страшно вслух сказать до чего, но ты меня понял. Если ты не прекратишь, мы примем меры!
— Какие? Убьете меня? Вряд ли. Снова заморозите? Да вы скорее обосретесь! Не рыпайся, Зэ, за мной армия, они меня в обиду не дадут. Дай мне спокойно дожить свой век, попивая этот замечательный ром и потрахивая Эо и ее подружек. А живу я не так долго, как ваш вид. Ты, собака сутулая, еще меня переживешь. Я и так на ладан дышу.

Зэ пристально посмотрел Фортису в глаза, встал, прошелся из угла в угол, заложив руки за спину. Историк остановился у окна и долго смотрел вдаль.
 Человек из прошлого подошел к нему, и встал рядом:
— Посмотри, какая муть за окном. Какая тоска. Одинаковые дома. Деревья. Река течет. Вон поезд круги нарезает. Слава богу, хоть номера домов разные. Скучища у вас. И сам ты, как эти деревья. Эти дома. Эта река, чтоб ей пусто было. Гляжу я на тебя, и у меня скулы сводит.
— Пусть так, хотя я не совсем с этим согласен, — Зэ обернулся к нему; взгляд Фортиса был колючим. — Но почему, по-твоему, это плохо? Что хорошего в образе жизни, который выбрал ты? Губить себя и все вокруг, ничего не привносить в этот мир. Существовать, а не жить.
— Это ты, дурак, существуешь, а я живу, — хмыкнул Фортис; на его лице ясно читалось презрение к собеседнику. — Живу полной жизнью, дышу полной грудью. А то, что делаете вы, чертовы психопаты, я никогда не приму, понял? Я никогда, чтоб мне провалиться на этом месте, не буду таким, как вы! Никогда не стану жить по вашим гребаным законам, рыбы полудохлые! Так что, выметайся отсюда подобру-поздорову. Уходи, дай мне дожить свой век, и больше вы обо мне никогда не вспомните.
— Тебя не смогут забыть. Ты потряс весь наш мир, наши устои. Мы посадил зерно сомнений в умах подрастающего поколения. Сможем ли мы перевоспитать его? Ты представляешь, сколько сотен лет ушло на то, чтобы искоренить все то, что ты за несколько месяцев вернул? Твои действия отбрасывают нас в развитии, тормозят наш общий прогресс. Ты как вирус. Твои приспешники, глупые дети и подростки, подражают тебе и завлекают в твою несанкционированную социальную группу все новых и новых членов. Они перестали посещать учебные заведения, развиваться. Оскотинились, превратились в животных. Совет Старейшин не может это так оставить.
— И что же наш многоуважаемый Совет Старейшин предпримет? — Фортис язвительно оскалился.
— Я пришел договориться. В первую очередь ты должен сбавить обороты. Запретить тебе употреблять наркотические вещества мы не можем. Но мы не можем позволить тебе развращать наших детей. Ты должен публично выступить и объяснить им всю некорректность совершаемых ими и тобой действий.
— Некорректность? Хрена с два! В данном положении то, что делаю я и мои ребята - самое верное. Знаешь, что, Зэ? Убирайся к чертовой бабушке отсюда, пока я тебе ногу по колено в задницу не затолкал, понял? Ты мне всю комнату провонял...
— Я не уйду, пока мы не договоримся.
— Ну, раз не уйдешь сам, то я тебе помогу, — Фортис залпом допил ром, с грохотом поставил его на столик и подошел к Зэ.

Историк на инстинктивном уровне почувствовал исходящую от человека из прошлого опасность, и попытался вскочить, однако, последний homo sapiens стиснул его шею ладонью и резким движением придавил к полу. Зэ сдавленно вскрикнул, попытался выпутаться из железной хватки Фортиса, но мужчину это только больше раззадорило, и свободной рукой он принялся шлепать историка по лысой голове, при этом неистово хохоча.
— Хочешь это обсудить? Давайте это обсудим? Это идет на пользу Общему Делу? — истерично смеясь, Фортис повторял услышанные за последние дни фразы, по окончанию которых, наносил новый удар, с каждый разом все сильнее.

Он не сразу заметил, как его ладонь превратилась в кулак, и как ковер испачкался в крови. Придя в себя, не осознавая, сколько времени он провел, сидя на спине у археолога и молотя его своими кулаками, Фортис ужаснулся содеянному. Он был на войне, и понять, что перед ним труп, не составляло никакого труда.

Мысли, лихорадочным пчелиным роем, заметались в его голове. Одна за другой вспыхивали идеи того, как действовать дальше. Нужно избавиться от тела. Сжечь? Растворить в кислоте? Завернуть в ковер и вынести через запасный выход?

За дверью послышался гвалт веселых и пьяных голосов, и Фортис не успел крикнуть им, чтобы они не смели входить. В распахнутом настежь дверном проеме нарисовалась дюжина улыбающихся хмельных лиц, размахивающих спиртными напитками и папиросами. Осознание того, что они видят, пришло к ним не сразу. Кого-то начало тошнить, кто-то в ужасе ринулся обратно по коридору, и лишь самые стойкие, смелые и пьяные, остались, и решились подойти поближе.
— Что случилось? — воскликнул Ал, расталкивая своих товарищей, падая на колени рядом с Фортисом и погибшим Старейшиной.
— Ну… — Фортис никогда не отличался особой деликатностью, поэтому решил сказать все как есть. — Я, кажется, убил этого парня. Нечаянно, конечно.
— Убил? То есть, как, убил? — мгновенно протрезвев, спросил Ал, щурясь и моргая, непонимающе смотря на человека из прошлого.
— Каком кверху. Голыми руками, черт возьми. Он вывел меня из себя, я вспылил, и случилось то, что случилось. Нужно сделать так, чтобы об этом никто не узнал. Нужно избавиться от тела.
— Зачем ты убил его, Фортис? Как это возможно? — севшим голосом прохрипел Ал.
— Он пришел, начал бычить, говорить, что мы тут все плохие, а он такой хороший. Учил жизни, короче. Ну и говорил, чтобы мы с вами больше не собирались и не общались. Хотел запретить вам пить, курить, веселиться и трахаться. Вы же не хотите лишаться всего этого? Вы ведь понимаете, что я действую на благо наших общих интересов?
Сказав последнюю фразу, Фортис почувствовал себя в шкуре покойного Зэ. Он осознал, что по сути своей, они не так уж сильно и различаются. У каждого из них есть свои убеждения и свои взгляды, и каждый из них, был готов отстаивать их до самого конца. В случае Зэ, этот конец уже наступил. Историк действовал на благо своих братьев, своего народа, своего социума и мира в целом. Фортис понял, что он так же защищает своих новых друзей и свой народ, чьим, фактическим, прародителем, он стал.
— Так. Вы умные ребята. Скажите, как избавиться от тела. Чтобы не осталось следов. Как вы поступаете с умершими?
— Роботы-ассистенты аннигилируют их, — ответил Ал.
— Крови много будет? Пепла, гари?
— Не остается и следа. Даже праха. Полный ноль, ничего.
— Не хотел бы я, чтобы со мной так сделали после смерти.
— А как избавлялись от трупов в твое время, босс? — поинтересовался Ал, на мгновение забыв о происходящем.
— Выкапывали яму, делали гроб, закапывали, ставили крест в изголовье. Ладно, значит мы можем сжечь труп без следов. Это как раз то, что нужно. Куда тащить тело?
— А зачем его куда-то тащить, Фортис? Робот сам может прийти и все сделать.
— Не верю своим ушам. Все так просто? — человек из прошлого рассмеялся. — Конечно, Совет Старейшин начнет искать своего пропавшего члена, но, если разыграть все карты грамотно, можно прикинуться валенком, или подстроить все, как несчастный случай. Вы со мной? Вы можете сохранить это в тайне?

Фортис заметил сомнение в глазах своей шайки, лишь один Ал твердо и уверенно кивнул. Последний homo sapiens понял, что не смотря на все те уроки жизни и все те дары былого мира, что он преподнес подрастающему поколению будущего, заложить в них определенные базовые и фундаментальные понятия он был не в силах. Фортис понимал, что если Совет Старейшин или кто-либо другой, спросит у них, как было дело, то они не смогут солгать.

Радость от осознания того, насколько легко избавиться от трупа, омрачилась невозможностью скрыть свое преступление в любом случае.
— Мда, — последний homo sapiens встал, снял окровавленный пиджак, закатал багряные рукава сорочки и налил себе еще бокал. — Ал, поди сюда, малыш. Остальные, собаки вонючие, пошли вон отсюда!


С этими словами он швырнул в стену, рядом с которой стояли молодые люди, поднос с чашками, чайником и серебряным сервизом. Дети разбежались как мыши. Ал подошел к своему наставнику и духовному ментору, принял из его рук бокал с ромом, они чокнулись и выпили.
— Послушай, мой мальчик. Вот как будет обстоять дело. Я сам пойду к Старейшинам, и расскажу им о том, что случилось. Человека, который приходит с повинной, могут пощадить. По крайней мере, в мое время это могло проканать. Понимаешь, в чем фокус? Хоть они и вопят о том, что мухи не обидят, эти старые пердуны сейчас могут сделать со мной все, что придет им в их вытянутые бошки? — Фортис скорбно покачал головой. — Потому что, это мокруха, браток. Потому что, это уже перебор. Для них было перебором то, что мы можем пропустить по стаканчику и немного поразвлекаться с девчонками. А то, что сделал я сейчас... Это и вовсе непростительно. Черт, слово-то, какое, дурацкое. Непростительно… Мне бы как-нибудь выкрутиться из этой истории, а? Как думаешь, что они могут со мной сделать? Убивать они вряд ли станут. Закрыть меня? Посадить в яму? Закопать заживо? Выстрелить пушкой в космос?

Фортис требовательно посмотрел в глаза своему помощнику, ожидая ответа.
— Босс, я не знаю, — Ал развел худыми руками. — Но мы, люди разума, и если ты будешь оперировать логическими, а не эмоциональными понятиями, то, быть может, они поймут тебя и простят. Возможно, ты сможешь подвести как-нибудь под то, что ты действовал на благо Общего Дела?
— Не знаю, как убийство этого старикана-историка поможет вам вырастить папайю где-нибудь на Сатурне. Черт возьми, дерьмо собачье! — мужчина стиснул зубы и в бессильной ярости стукнул кулаком о свою ладонь. — Ладно, оставь меня, мне надо прилечь и подумать…

Фортис навзничь повалился на кровать. Медленно, жужжа гусеничными колесами, подъехал робот-ассистент. Тонким красным лазерным лучом он просканировал труп покойного Зэ, и тот рассыпался в пыль, от которой, через несколько секунд ничего не осталось. Затем, бочковидная машина, принялась водить синим лучем по окровавленному ковру, дезинфицируя и чистя его. Покончив с этой процедурой, робот так же неспешно укатился, ни оставив после себя и следа.
 
[8]

Яблони и клены покачивались на ветру, и в шепоте их листьев, Фортис улавливал какую-то необыкновенную музыку. Мир кажется совсем иным, когда ты стоишь на распутье, и, быть может, смотришь в глаза самой смерти, принявшей обличье Совета Старейшин, который чинно расположился по одну сторону дубового стола, поставив Фортиса напротив себя, не предложив присесть.

Конечно, они все уже знали.

Человеку из прошлого было неинтересно, кто его предал. Да и можно ли назвать то, что о его преступлении донесли, предательством? Еще час назад он был бы в этом убежден, однако сейчас, к нему пришло осознание, что он действительно совершил ужасный проступок.
— Ты хотел видеть нас, — выдержав томительную паузу, неспешно промолвил председатель Акс.
— Да, председатель Совета Старейшин.

Фортис старался говорить как можно вежливее.
— Зачем?
—  Ну... — Фортис на мгновение замялся, — В общем...Тут это... Произошла одна неувязочка... Я убил человека.

Несмотря на всеобщую осведомленность об этой ситуации, несколько человек из Совета все равно испуганно ахнули, уж очень устрашающе все это прозвучало из уст Фортиса. Он продолжил:
— Нечаянно, конечно. И мне очень-очень жаль. Занесите мои слова в протокол, или еще куда-нибудь. Что у вас там на такие случаи полагается? Я просто не в курсе…
— Такие слова не произносились почти тысячу лет, — разочарованно покачал головой Акс. — Скажи нам, кто пал от твоих рук?
— Член Совета Старейшин Зэ. Я не хотел, просто так вышло, зуб даю! Прижал его к полу. Ну, и стукнул пару раз по башке, в смысле, по голове.
— Голыми руками? Убить историка? Светило науки? О, горе нам! — в сердцах крикнул один из Старейшин.
— Ух ты… А вы, я смотрю, тоже переживать умеете. Надо же, не ожидал такого, — печально усмехнулся Фортис.
— А как можно было не расстроиться, когда нанесен такой колоссальный ущерб Общему Делу? — ровным голосом спросил председатель Акс. — Ты хочешь что-нибудь еще добавить?
— Да. Мне и раньше приходилось убивать людей. Но это было на войне. Я защищал свою страну, свою семью, своих детей. Скажем так: я убивал ради нашего тогдашнего Общего Дела, если вам так понятнее. И пусть его… как это… концепция отличалась от вашей, моя совесть чиста. Сейчас, своим Делом я выбрал этих ребят. Они и есть мое Дело. Я убил Зэ, признаюсь, но убил не просто так, не с бухты-барахты, а только потому, что он хотел помешать мне. Помешать моему Делу, нашему с ребятами Делу. Я просто защищал все это, понимаете?
— Это все?
— Да, ваша честь, — рефлекторно ответил Фортис, словно вновь пережив судебное заседание, по результатам которого, в дни его молодости, он отправился в тюрьму.
— Возвращайся через час. Мы обсудим, что нам делать дальше, и как уживаться с тобой под одним небом.

Фортиса удивило то, что к нему не приставили охрану, не надели наручники, и не установили слежку. Он прогулялся по палисаднику, и заприметив небольшую лавочку, в тени яблони, уселся на нее и принялся ждать. Часов у него не было, поэтому, он мог лишь приблизительно догадываться о том, сколько времени прошло, когда он наконец решился встать и вернуться к Совету Старейшин.

Никто не решался заговорить, и это испугало Фортиса. Обычно, Совет вел себя несколько вычурно и помпезно, но сейчас, все они были печальны и приняли скорбный вид.
— Что вы решили? — не выдержав, крикнул Фортис.
— У нас, как тебе известно, есть заповедники. Животных мы держим отдельно друг от друга. Хищников отдельно от травоядных. Ты представляешь угрозу, как хищник. Тебя необходимо изолировать. Ты будешь получать пищу и воду. Но ты не должен вступать ни в какие контакты с окружающим миром, — промолвил Акс, прикрыв глаза руками.

Фортис вспомнил, как маленьким, когда он еще учился в начальной школе, его заставили участвовать в театральной постановке. Ему было очень страшно, когда он стоял за кулисами, однако, страх пропал, стоило только ему выйти на сцену. Что-то подобное произошло и сейчас. Он очень боялся и очень ждал этих слов, но как только приговор был вынесен, он стал абсолютно спокоен.
— Что на счет выпивки и сигарет?
— В этом нет необходимости.
— А развлечения?
— Тебе будет предоставляться литература.
— Негусто. А где я буду жить?
— Мы уже подготовили соответствующее помещение. Это недалеко, в черте города. От всех остальных оно отличается лишь устройством входной двери, смотрового окна и отсутствием некоторой мебели.
— И долго я должен буду там просидеть?
— Твой срок еще находится в процессе обсуждения. Первоначальная задача изолировать тебя, чтобы ты не причинил еще больше вреда. Мы сообщим тебе о своем решении. А теперь, я прошу тебя проследовать за роботом-ассистентом.

Фортис печально посмотрел на треклятую жестянку, и уныло поплелся за ней. Конечно, он понимал, что сбежать из под охраны гусеничного мусорного бака, который даже не сможет причинить ему никакого вреда, не составит и малейших усилий. Однако, бежать было некуда. Раньше, он мог скрыться в другом городе, штате, стране. Сейчас же, даже на другой планете его встретят те же самые люди, которые будут знать, кто он.

Выродок. Ходячий атавизм. Пережиток прошлого.
Горькая и жестокая ирония пронзила душу последнего homo sapiens от осознания всего этого. Однако, его самолюбию льстило, что сейчас, в свете последних событий, прохожие останавливают на нем свой взгляд и о чем-то горячо шепчутся. Так или иначе, Фортис был знаменит на весь мир, а может уже и за его пределами.

Он полной грудью дышал искусственным воздухом настоящей свободы, гордо шагая следом за роботом, в свою темницу.

Комната, которая стала его тюремной камерой, встретила человека из прошлого белесой прохладой голых стен, узкой тахтой, столиком и пустым кронштейном, на котором ранее крепился телеэкран.  Унитаз, который не был огорожен даже самой тонкой ширмой, блестел хромированным покрытием в углу. Окно было заварено металлическим листом.
— Если вам что-нибудь понадобится, я всегда буду за дверью, — металлическим голосом проскрежетал робот-ассистент, покидая помещение.

Засовы выдвинулись, защелкнулись и Фортис остался в полном одиночестве. В бессилии он рухнул на тахту, и не заметил, как заснул.

Разбудил его робкий стук в дверь. Он мгновенно вскочил, ощутив приступ головокружения от перепада давления и выпитого накануне спиртного. Шаркающей походкой он доковылял до узкого прямоугольного отверстия, через которое ему просунули поднос с пресной безвкусной едой. Несколько часов он не притрагивался к пище, однако, похмельный голод взял свое, и с недовольным видом, размазывая углеводно-белковую кашу по лакированному покрытию небьющейся посуды, последний homo sapiens наелся.
— Босс! Фортис! — вдруг раздался знакомый голос из-за двери.
— Ал, это ты?
— Да, да, я. Подойди!

Забыв о былой усталости, в два прыжка мужчина пересек комнату и прислонился ухом к перегородке.
— Слушай. Я собрал всех наших. Ну, вернее тех, кто остался с нами. Ходатайствуем перед Советом за тебя. Говорим, что ты не сделал ничего ужасного. Что Зэ, отчасти, сам виноват. Вечером я вернусь к тебе с вестями!
— Я буду ждать этого, малыш. Спасибо!

Фортис радостно вскинул руки, и прошелся взад-вперед. Робкое чувство надежды стало теплиться в нем. Однако, зная нравы Совета, рассчитывать на помилование и оправдательный приговор, было слишком самонадеянно.

Вечером Ал не пришел, как и утром следующего дня.

Всю неделю ни одна живая душа не заговаривала с Фортисом. Он время от времени задавал какие-то вопросы роботу-ассистенту, но затем, и он перестал отвечать, лишь трижды в день выполняя свои функции по выдаче еды.

Через месяц, несколько членов Совета Старейшин, в их числе и сам председатель Акс, в окружении роботов-ассистентов, пришли к Фортису. Ему было одновременно страшно и приятно. Страх этот был обусловлен тем, что он мог услышать дурные вести, а радость мужчина испытывал от того, что вступил хоть в какой-то контакт с живыми людьми. Фортис еще раз осознал, что человек существо социальное и стадное, и без общества ему никак не прожить.
— Мы вынесли ряд решений касательно твоего содержания в этом месте. Во-первых, поздравляю, учитывая все факторы, мы будем выдавать тебе десять пачек никотиновых изделий в месяц. Однако, спиртного тебе не положено.
— Это, конечно, замечательно, парни. Однако, скажите главное. Сколько вы планируете меня еще здесь держать? Клянусь вам, я все осознал и готов меняться. Я даже готов отказаться от всех вредных привычек, если вы меня отпустите. Буду трудиться на благо вашего общества, буду делать все, что вы скажете!

Акс взглянул на членов Совета, как бы ожидая, что приговор озвучит кто-то другой, однако его коллеги, сделали вид, что не заметили этого.
— Фортис, мы приняли решение на счет срока твоего содержания, — нахмурив лысые надбровные дуги, строго промолвил Акс. — Ты лишил жизни нашего брата. Поэтому, ты проведешь остаток своих дней здесь.
— Нет! Убейте меня сразу! — Фортис побелел, как полотно.
— Тебе недолго осталось, показатели твоего здоровья критические. Ряд зависимостей, плохая экология того мира, откуда ты пришел, болезни и раны не позволят прожить тебе, с учетом всех факторов, больше трех лет.
— Три года! Это больше тысячи дней! Я столько не вытерплю здесь! Убейте меня!
— Исключено, — Акс махнул рукой, собираясь покинуть комнату.
— Тогда я убью вас! — крикнул Фортис, и занеся руки для удара, бросился наперерез председателю Совета Старейшин.

Один из роботов-ассистентов мгновенно открыл центральную часть обшивки корпуса, и тонкий зеленый лазерный луч выстрелил последнему homo sapiens в лодыжку. Фортис рухнул как подкошенный и сильно ударился плечом.
— А раньше ваши дрянные железяки не могли нанести вред человеку, — пролепетал узник, потирая ушибленное плечо.
— Ты не представляешь, что происходит на улицах. Люди сходят с ума. Устраивают марши, демонстрации. Мы не знаем, что делать. Они громят все вокруг. Пока обходится без жертв, но мы на всякий случай переоборудовали несколько роботов, если твои приспешники совсем выйдут из-под контроля.
— И что вы сделаете? Убьете их? — Фортис выглядел подавленным.
— Мы не ты! Мы не убиваем! Мы изолируем их от общества.
— Как ты не поймешь, ублюдок, что такое заточение еще хуже смерти? Без общения, без новостей, без связи с миром? — прорычал Фортис сквозь зубы.
— Ты можешь читать книги. Можешь творить. Можешь заниматься мыслительным процессом. В рамках этих стен тебе предоставляется полная свобода.
— Ну, все! С меня хватит! Издеваешься надо мной, сука?! — Фортис предпринял еще одну попытку рукопашной атаки, но зеленый лазерный луч припечатал его к полу и не отпускал до тех пор, пока все члены Совета не покинули помещение. Следом за ними выехал и переоборудованный под милитаристические нужды робот, оставив лишенного чувств Фортиса на полу…

Через пару недель Ал попробовал навестить своего заточенного в четырех стенах друга, но у двери его встретили роботы, которые не пустили его дальше. Он осведомился о здоровье и самочувствии Фортиса, но их ответ о том, что он в порядке, полон сил и в прекрасном настроении, звучал фальшиво и неубедительно. Когда Ал попытался крикнуть из коридора, позвав своего друга, роботы направили на него стволы лазерных орудий, и в страхе, юноша покинул здание.

Фортис слышал все это, и понимал, что полностью отрезан от мира. По иронии или по злому умыслу, ему выдавали литературу на языках, которых он не знал. Часов при нем не было, солнечный и лунный свет, сквозь зашторенные металлом оконные рамы не проникал в его темницу, и он даже не знал, день сейчас или ночь. Время тянулось медленно, как переваренный густой кисель. С каждой минутой одиночества, Фортис все больше сходил с ума и предавался отчаянию.

 В какой-то момент, совершенно потеряв рассудок и веру в благоприятный исход, он решился на тот шаг, который не рассматривал даже в плену, на войне, когда его пытали, и пытались выудить из него секретную информацию. В свое время один офицер разведки научил его приему, который солдат должен использовать в самом крайнем случае. Это знание Фортис нес с собой сквозь года, надеясь, что оно ему никогда не пригодится. Однако, в его темнице не было ни одного прямого угла, острого предмета или веревки, и он решил воспользоваться своим жутким талантом…

Фортис резко ударил себя фалангами чуть выше кадыка, одновременно запрокинув голову и сдвинув челюсть в бок. Корень его языка сместился к задней стенке глотки, создав препятствие для поступления воздуха в гортань. Одновременно с этим, зная, что рефлексы не позволят ему умереть, он встал так, чтобы при запрокидывании головы ударится виском о стену. Последнее, что он успел подумать, была молитва о том, чтобы он упал на спину. Так и случилось. Грузное семифутовое тело Фортиса с грохотом рухнуло на пол, и в течение нескольких минут, в его легких не осталось кислорода. Его налитые свинцом мышцы несколько раз лихорадочно сократились, и жизнь перестала теплиться в нем…

Через несколько часов, сенсоры роботов-стражников уловили шум на нижних этажах здания, где находилась тюремная камера. Звук приближался к ним, и они привели лазерные парализующие лучи в активное состояние. Внезапно, дверь коридора взорвалась, и в предбанник, отделяющий темницу от остального здания, ворвались вооруженные железными прутьями молодые люди. Перед ними ехали, обмотанные красными повязками, роботы.
— Фортис, брат, мы идем за тобой! — крикнул Ал, прячась за металлическим корпусом своей боевой машины. Тот парень, талантливый программист, что в свое время переоборудовал ассистента на приготовление курицы, смог обойти оставшиеся программные ограничения, и вместе с единомышленниками, вооружить своих роботов. Они в два счета разделались с немыми стражами темницы Фортиса, расплавив их до основания. Двумя точными выстрелами из лазерных гатлингов они разварили засовы двери, и, разогнавшись, один из роботов выбил ее. Ал первым вбежал в комнату, и увидел распластавшегося на полу неподвижного Фортиса.
— Нет! Нет!!! Фортис! Старина! — Ал стал лихорадочно трясти своего покойного наставника и друга за плечи, пока товарищи не оттащили его.

Сквозь ряды молодых ренегатов протолкнулась Эо. Она рухнула на колени и стала лить слезы, обнимая мертвого человека из прошлого.
— Вы видите, что они сделали с ним? — рявкнул Ал, вырываясь из хватки своих друзей, тыча пальцем на их погибшего ментора. — Он дал нам лучшую жизнь. Он показал нам, кем мы можем быть. Личностями! Индивидуальностями! Настоящими людьми! Совет всю жизнь обманывал нас, навязывал ложные идеалы, а этот человек принес нам правду! И что они сделали с ним? Эти сволочи убили его! Они осудили его, но сами они, ничем не лучше, чем он. Они хуже. Он убил по неосторожности, а они убили из злого умысла, из-за страха за свои жалкие душонки! Я буду мстить. Совет больше не принимает никаких решений, теперь решения принимаю я. Вы со мной?

Внезапное известие о кончине Фортиса очень сильно повлияло на умы молодых людей. С помощью запястных коммуникаторов, молодые люди в течение считанных минут распространили эту весть, среди всех, кого они знали. Те, кто сомневался ранее, чью сторону принять в конфликте - Совета или ренегатов - пришли к выводу, что если Старейшины убили Фортиса, то им ничего не помешает избавиться таким же образом и от них самих. А лучшая защита, как известно, это нападение.
— Роботы! Не вздумайте аннигилировать тело Фортиса! Он говорил мне, что в его время людей хоронили по другому. Мы сделаем так, как он говорил, похороним по его заветам. Но сперва, мы должны похоронить еще дюжину ублюдков. Держите оружие крепче! Мы идем штурмовать Совет! Пленных не брать!

Разъяренная толпа вывалилась на улицу, где к ним присоединились еще несколько отрядов. Люди выходили из домов и пополняли их ряды. Вскоре, яблоневый палисадник, где на внеочередном заседании собрался весь Совет Старейшин, был окружен. Их роботы, оборудованные лишь парализующими лучами, ничего не смогли противопоставить боевым лазерным гатлингам ренегатов, и в течение считанных минут были уничтожены. Председатель Акс, опрокинув стол навзничь, спрятался за ним и прикрыл голову руками.
— В членов Совета не стрелять! Расправимся с ними голыми руками! — крикнул Ал, жестом останавливая роботов.

Он неспешно шагал по траве, вдавливая упавшие яблоки в рыхлую землю. Совет, словно один большой щенок, свернувшийся клубком, прятался за дубовой столешницей. Лучший друг Фортиса выволок сопротивляющегося Акса за полы его туники и поставил на колени перед всеми ренегатами.
— Этот человек обманывал вас. Этот человек насаждал вам ложные идеалы. Он лишил вас радости, счастья, личности, эмоций. Но наш покойный лидер Фортис, вернул нам все это, за что был жестоко убит. Он был нашим боссом, но прежде всего - он был моим другом. Я беру на себя его обязательства, и этой властью я выношу тебе, член Совета Старейшин Акс, смертный приговор, который собственноручно приведу в исполнение!
— Остановись, мальчишка, я…! — последние слова Акса Ал вбил в него обратно железным прутом. Кровь брызнула на джинсы и куртку, а новоиспеченный лидер ренегатов продолжал молотить уже мертвого председателя Совета.

Разгоряченные от услышанной речи и увиденной казни, бунтовщики в считанные секунды растерзали оставшихся членов Совета.

Отдышавшись, молодые люди встали вокруг, сваленных в кучу, трупов.

Ал посмотрел на Эо, которая отрешенно поглаживала свой округлившийся живот. Довольная усмешка зазмеилась на тонких губах юноши, темные густые брови на мгновение лукаво приподнялись. Эо слабо улыбнулась в ответ и, нерешительно протянув к нему свою ладонь, переплела их пальцы...