- Вам позвать коменданта?
- Да, пожалуйста...
В общежитии, все как в общежитии... Общая кухня, коридоры, туалеты, общая прачечная, общие интересы, правда, не всегда и не у всех...
Но это тут - не так важно, как постоянные общие собрания, - которые именно здесь так необходимы и проводятся регулярно и основательно, а тот, кто не явился на них, пусть даже и по каким-то веским причинам и своим особым обстоятельствам, - сразу же становится изгоем и причисляется к нарушителям общественного порядка. Так тут заведено и довольно давно. Все к этому уже привыкли и считают в порядке вещей.
Так было и сегодня, - на меня поглядывали, откровенно выражая взглядами свои чувства, то есть, буквально, - все проходящие сейчас тут мимо, - смотрели на меня, если сказать точно, как на паразита, на которого у всех у них - просто не хватает для борьбы со мной - дефицитного "Боракса".
Сейчас ведь - шло собрание, шло долго, а я - была тут нарушителем порядка.
Ко мне подошел мужчина с многообещающей талией, в старых очках, блеклых и явно уже потерявших свой былой цвет, подтяжках, и в слишком уж его обтягивающих, несвежих, полинявших старых джинсах, вздувшихся давними пузырями на коленях, с круглым, очень помятым, уставшим, синюшным и одутловатым лицом заядлого алкоголика.
- Вы ко мне?! - громко и хрипло спросил он... Я тут - комендант, Иван Петрович Горелкин...
Он подозрительно, но в то же самое время, - вроде бы даже как-то испугано глядя на меня, криво ухмыльнулся, - показав мне свои стертые и желтые зубы.
Картина стала полной... Я уже знала, что этот человек, скорее всего, - лишь - скромная пешка, робкий исполнитель чужой воли, простой смертный, от которого в этом мире - почти ничего не зависит.
- Я хотела бы - поговорить с вами... - Посмотреть ее комнату...
- Да, конечно, это - ваше право, товарищ корреспондент... - Мне с утра звонили, чтобы я вас встретил, провел и все показал...
Мы поднялись по лестнице из фойе в коридор первого этажа, всего-то -пять ступенек, но суетливый бег Горелкина заставлял и меня торопиться вслед за ним...
- Представьтесь, пожалуйста, чтобы мне... было легче... - вдруг тормознул он, резко оглянувшись на ступеньках на меня и снова блеснул своими зубами, - обнажая их неприятный оскал...
- Ильина, Светлана Владимировна, - я слегка отпрянула от неожиданности, не ожидая от него такого броска в мою сторону, но овладев собой, я - даже слегка улыбнулась, сразу почувствовав себя значительным и большим человеком,
вполне самостоятельным и очень серьезным.
- Это все случилось - уже под утро... - Горелкин прямо на ходу вдруг останавливается посреди коридора и резко оборачивается ко мне.
- Никто, понимаете, не ожидал такого!! - Для чего они это - сделали, для чего?!? - Но я - в этом не виноват, поверьте!!! - его маленькие глазки, нисколько не увеличенные линзами очков, затравленно забегали, ища защиты или поддержки - на моем лице...
- Вы же меня - понимаете?!?
Я промолчала, не зная, что ему сказать.
- Вы знаете, Светлана, вообще, если честно, то тут мы все с ней - изрядно намучились, она ведь была, знаете, - этакая... Странная помесь... дьявола и ангела... Личико тонкое, глаза голубые, на вид - вроде бы - смирные такие, а внутри у нее, в душе - огонь ада прямо, - сплошное зло и месть, вы меня понимаете?! - он заискивающе смотрел сейчас на меня...
- Вы только это поймите правильно!! - он ждал, что я что-то скажу ему...
Что-то ободряющее...
Я молчала, озираясь по сторонам...
Он схватил меня за руку и прямо силой потащил в сторону лестницы на второй этаж, - с тем намерением, наверное, чтобы там показать мне ту комнату, в которой жила Марина.
- Идемте, идемте, это здесь... Сейчас вы все увидите сами... - Меня же тут все знают, - говорил он, нервно заглядывая мне в глаза, когда мы с ним поднимались по лестнице на второй этаж...
- Не пишите обо мне только, я об этом очень вас прошу, а?!? Я уже тут который год - с людьми работаю и такого тут никогда не было и я - уверен, что и не будет... - Я уверен в этом, понимаете меня, уверен!!!!
- Уверены?! - изумилась я...
- Ну да!! - он как-то потерянно посмотрел на меня, каким-то затравленным и даже каким-то жалким взглядом.
Коридор был полутемным, длинным и узким. По обе его стороны - были двери, двери...
Их - было так много здесь, этих дверей...
- Вот здесь! - он ткнул пальцем в замурзанную дверь уже почти в самом конце коридора, и тотчас номерок "9" - вмиг сорвавшись с верхнего шурупа, повис в воздухе, оказавшись только на нижнем шурупе и теперь его вполне можно было принять за цифру - "6".
- Оригинально здесь у вас! - опешила я от этой неожиданности, изумленно оглянувшись на коменданта.
- Да, непорядок...
Он вытер руки о свои штаны и тяжко вздохнул...
Потом он, нервно шаря, чертыхаясь, злясь и довольно долго и безнадежно роясь в глубоком кармане своих грязных джинсов, вытащил на свет Божий - с таким большим трудом найденный, замызганный долгими годами и многими руками, злополучный маленький ключик и очень медленно и осторожно - приоткрыл дверь...
Дверь медленно отворяла предо мною - ее мир, мир этой, так нелепо погибшей девочки.
Здесь пока еще - все было, как и прежде...
Да и что, вообще, могло тут как-то по-особому изменится всего-то за каких-то два коротких дня?!
Ее фотография на тумбочке - смотрела на меня дерзко и прямо...
- Вот фото-то осталось, а портрет, - он на стене висел, - фонил тихо сзади Горелкин, - подруга ее взяла к себе в комнату...
- Подруга?! - я перевела свой взгляд с фотографии на тумбочке у ее кровати на стоящего за моей спиной, ближе к входной двери, у обеденного столика в углу комнаты, коменданта общежития.
- Да, она в двенадцатой комнате, а раньше здесь была... - Нельзя же было оставить ее здесь, не положено...
Вот сейчас комендант - говорил по инструкции, говорил то, что ему в таких случаях нужно обязательно говорить, - гундосил всю свою привычную правду о правилах поведения в общественных местах общего пользования...
Эта девочка на фотографии - была удивительно похожей на птицу!!
Ее гордый взгляд, - умный и проницательный, ее руки - на коленях...
Как крылья, - рукава платья...
Тонкие, стройные, красивой формы, ноги...
Длинные волосы, - светлой волной по плечам...
Вроде присела на жердочку палисадника - в цветущем саду на одно лишь мгновение пред тем, как снова взлететь...
Даже взгляд - какой-то летящий, смелый...
Недаром-то боялись этих глаз вот такие, - как этот Горелкин!!
Я снова оглянулась на коменданта... Он уже уселся на стул у стола в том же углу комнаты и как-то отрешенно и обреченно смотрел в пол...
Будто чувствовал, что здесь я задержусь надолго, - пытаясь разглядеть ее бывшую жизнь! А мне и вправду - не хотелось уходить отсюда... Ну, что там, за этим порогом?!
Снова - тупая возня, интриги и сплетни за спиной, давки в диких очередях, извечная спешка, суета и пустота глупого одиночества среди тысяч таких же несчастных?!? Что там?!
А тут - она, ее - мир, пусть он - радужный и слишком доверчивый, пусть почти детский и сказочный, пусть даже, как все считают, - ненастоящий!!!
Но не могли же быть ненастоящими - эти глаза?!
Они - жили, любили, страдали...
Тот парень, что прибежал вчера в их редакцию - рассказывал о ней так много, с такой горячей поспешностью, - словно боялся, что его или остановят, или засмеют, или же, элементарно, как это чаще всего и бывает, - просто не дослушав, оборвут его - на полуслове...
Он, захлебываясь от избытка чувств, - рассказывал нам о жутких сценах в этом общежитии, которые ей, этой Марине, устраивали, о Горелкине, о сплетнях и тех оскорблениях, которые бросались им, - вечно пьяным, ей в лицо и очень часто доводили ее до слез и истерик...
Он рассказал, - сколько зла и унижений - терпела она - чистая, прекрасная, умная, как грозил ей этот вот самый Горелкин, - что с работы уволит ее и выгонит - из общежития...
Может, этот парень страдал из-за неразделенной любви и все это только придумал?! Он - так много спешил рассказать нам, спеша и чуть не плача от горя!! Он кричал, что ее убили, просто убили и называл - имена...
Безответная любовь - на многое способна!! О которой мы, обыкновенные, неспособные на великие чувства, - можем только читать чужие исповеди, а сами на такие не можем отважиться, мы боимся себя и своих чувств, боимся своих эмоций, слов, поступков, бережем себя от всего настоящего, - свои сердца и души, все мы прячемся в скорлупе своего одиночества, - ограждая себя от настоящей Любви!!
Люди, сами не умеющие любить, - всей силой своего злословия преследуют того, кто осмелился быть другим, не таким, как они!! Кто смог взлететь - над бездной земного зла...
Если это - истинная правда, не возвышенная бедным парнем на Пьедестал Слепой Влюбленности, - то нужно немедленно искать виновных в ее смерти!
Но где же - все эти злобные завистники, которые втаптывали имя этой вот прекрасной девушки в грязь, где же они, - все эти сплетники и подлецы, - которых я пришла сюда искать?!
Где же они - эти злые оскорбители, осквернители влюбленного сердца и праведной души?!
Я не могла дождаться утра, - чтобы их всех здесь - найти, обличить, уничтожить!!! Нет, не тех, кто убил ее, - они свое получат и очень даже скоро, а других, - тех тихих подстрекателей, спокойных и уверенных в себе, так сказать, - и "честно выполняющих свой долг", а на самом деле - в страхе своем рабском, за место под солнцем и койку в общежитии - тупо выслуживающихся перед начальством, то есть, - комендантом, - кои называются здесь передовиками производства и считают себя - людьми...
Они способны - притаившись, исподтишка, исподволь, - непринужденно и мило улыбаясь, - очень тихо, только лишь слухами, упреками и сплетнями - загрызть молодую, доверчивую и добрую душу, и именно этим - они, подлые, так страшны и омерзительны!!
Но неужели же и все они - так же жалки и трусливы в момент опасности, каким является и этот Горелкин, - этого же просто не может быть!!! Или - может?!? У него же, наверняка, есть и другое лицо, которое он сейчас от всех тщательно скрывает - до поры, до времени!!
- Скажите, а у нее есть родственники где-нибудь?!?
Я спросила коменданта об этом, совершенно не надеясь на положительный ответ и не ошиблась...
- Не осведомлен, знаете, она - детдомовская была...
- Ясно...
Действительно, откуда ему-то знать, он ведь только - "винтик", а "винтику" - много знать инструкция не позволяет...
Мой шеф и не надеялся на то, что мне удастся выудить такие мелочи, как - биография бедной сироты или же какие-либо другие сведения о ее близких или дальних родственниках...
Он так и сказал мне - "мелочи", а я на него - обиделась сразу, губки свои надула, дурочка, распсиховалась, наговорила ему - всякого, ну, начала, значит, очень сбивчиво, но настойчиво толковать ему что сирота - понятие относительное, и что, особенно - в нашей стране, где мы, все, как один - боремся с этим явлением...
На все это - наш мудрый шеф, - наш высоченный "Шкаф", - как мы все его за глаза дружно называли и он это твердо знал, он к этому давно даже уже привык, - улыбнувшись мне весьма грустно, - просто он уже не смог сдержать улыбки, сославшись на дела и занятость над своей очередной статьей, - очень спокойно предложил мне поговорить на эту тему в другой раз...
- Светочка, - наш фоторепортер Костя, остановил меня в последнюю минуту и в самых дверях - легким пожатием крепкой теплой руки. - Я уже слышал, что тебе поручили это дело?!
- Да, мне, а что?!?! - я так важничала порученным только мне - заданием и так в тот миг - незаметно, исподволь, глядя на растерянное выражение лица Костика, - любовалась и гордилась собой!! Ах, как же я была - тогда глупа!!!
Светлоглазый, полноватый Костя,- явно нервничал,- он молча курил, поглядывая в облака, а его густая, пышная, золотистая и вьющаяся шевелюра вся прямо - шевелилась от его нетерпения, а он - нервно и непрестанно дергая себя за пшеничные усы и дымя своей сигаретой, - все держал и держал паузу...
- "Хороший же ты актер!" - подумала я...- Ведь вижу же, хочешь со мной, а ты все молчишь, Кот, зря!! Ну, что же, говори, потому, что я должна уже - ехать, прямо сейчас - должна, наш шеф - очень торопит события!!"
Я докурила сигарету и... бросив ее в урну у двери, повернулась уже уходить.
Наконец-то, Костя, так упорно и долго тянущий паузу, - не выдержал и прокололся:
- Я мог бы сделать этот материал вместе с тобой... - А за ночь бы, Светка, - нашлепал фотки...
Я сделала вид, что не совсем понимаю его, небрежно взмахнула рукой...
Всегда он был сдержан и очень спокоен и взгляд его сквозь толстые линзы очков - выглядел будто какой-то сонный... Часто вид его полной и какой-то расплывчатой фигуры - даже раздражал меня.
Сегодня - его было прямо не узнать!!!
Сейчас же, в эту самую Костя был совсем другим...
Его серые, обычно очень тихие, туманные и задумчивые глаза - теперь горели по-орлиному, он весь в этот миг - словно изнутри засветился вдруг какой-то яростной решимостью.
- Костя, ты что, действительно, хочешь поехать со мной?! Зачем тебе-то такая муть, Кот, и кого ты будешь там - снимать, этих старых сплетниц - пенсионерок-ткачих или же мотальщиц предпенсионного возраста, - злобных и крикливых тетенек, привыкших к тяжкому и непосильному для женщин, труду, ты ведь знаешь этот контингент суконной фабрики-то этой, - ну и что же там интересного для тебя - лично?! Для твоего фоторепортажа там же нет - ничего такого непредвиденного и сногсшибательного, - с чем ты так привык работать!! - говорила я ему, настойчиво и властно, самонадеянная дура бестолковая...
Я горячо убеждала Костю в том, что ехать со мной ему - совсем ни к чему...
Я - ошибалась, Боже мой, какой же я была глупой дурой - всего только пару часов назад!! Стоило только - зайти к шефу и быстро утрясти Костину командировку, чтобы он смог поехать вместе со мной - сюда!! И не стояла бы я
одна тут, перед Горелкиным этим, не зная, что мне делать дальше....
Уж Костя-то в редакции не как я, - с месячным испытательным сроком - без году неделя!! А висит он, Костя - в нашей газете, в редакции на самом видном месте - на Доске Почета с уверенным лицом и своей чистой совестью, - спокойный, тихий и добрый, весь какой-то слишком правильный и очень четко знающий свое дело - лучший фотокорреспондент района....
А я - тупая зазнайка и выскочка, - еще и потешалась сдуру над ним, уезжая одна сюда!!Отмахнулась я от него, как от знойной мухи! Он-то в этих делах - опытный и всегда и точно он знает, что, на самом деле, - надо сейчас спрашивать и как - у таких, как этот Горелкин и как надо себя с ними на самом деле, - вести вот в таких вот, как сейчас, - сложных и подчас совсем непредвиденных ситуациях...
Сейчас я молчу и тихо осматриваюсь...
Стараюсь запомнить обстановку, вот, дуреха-то, ведь даже простого блокнота с собой не взяла и шариковой ручки, - вот и придется все, что вижу теперь - в памяти восстанавливать, - когда писать буду о бедной Марине этой...
Вот настольная лампа на ее тумбочке, на ней - совсем маленькая наклейка розового слоненка, наверное, того, - из милой детской песенки: "Жил - был на свете - розовый слон...", - который в тоске в зоопарке из розового, стал серым от грусти и печали...
Как и она... Нет, не так... Она - не захотела смириться с тем, что станет вдруг серой в этом зоопарке... Не захотела стать такой, как все тут... Не смогла... Поэтому ее - и убили, вот и ответ...
А здесь вот, у самого окна - лыжи... Зачем?! Где в городе снег-то есть, если с ним постоянно тут борются все?! Старенькие, облезлые лыжи...
- Эти лыжи - ее?!
Я спрашиваю скорее даже не у Горелкина вовсе, что он может, вообще-то знать, я спрашиваю у ее фотографии, так как смотрю вот сейчас -я именно на фотографию Марии,- ведь по документам она - Мария, это она здесь - Мариной стала, на Суконной фабрике здесь, в Одессе, в общежитии этом...
Он наверное и этого даже - не знает, горе-комендант Горелкин, сидит он где-то там, за моей спиной, наверное, все в той же позе мученика так же сидит, - на том же стуле и потеряно смотрит в пол...
- Что?! - Горелкин вздрагивает и как-будто бы - просыпается в момент моего вопроса от своих размышлений...
- Лыжи эти - ее?!
- А чьи же еще?! - едко ухмыляется Горелкин... Она, поди, в мечтах-то своих, на них, наверное, каталась... Из детдома - привезла их с собой... Верка, так та даже боялась рядом с ними ночью спать,- однажды они упали на нее, - она их и к окошку поближе - унесла, тут теперь и стоят...
Тогда кровать ее, Веркина, - еще в том углу была, а потом она ее со шкафом местами - поменяла, все говорила, мол, пусть теперь - шкаф во сне пугается, когда они - снова упадут!! Смехота, ведь странные они - обе!!
- Это она, эта Вера, теперь в другой комнате живет?!
- Да, Верка Панкратова, в двенадцатой она, вот тут, рядом, третья дверь от нас...
- Скажите, а позвать ее сейчас можно сюда? - спросила я.
Иван Петрович вмиг заерзал на своем стуле, у него даже одна подтяжка от такой неожиданности вдруг расстегнулась...
Он завозился с замком на подтяжке и молчание наше - затянулось...
Я еще раз внимательно оглядела комнату. Как не крути, но у него уже ничего не выжмешь, не хочет ничего сам рассказывать, хоть знает явно, что девочка не из наших краев, детдом вспомнил в Сибири, значит, что-то знает о ней все же... Знает, гад этакий, но молчит, рыльце-то все в пуху!!
Прокурорских бы следователей - им всем сюда, самых что ни есть, опытных и дюжих, настоящих, профессиональных ищеек, а не меня, глупышку-стажерку, - вот кого на них сюда точно надо было бы - натравить, на всех работников дыры этой да и на фабрику бы не помешало, а то спустят все на тормозах, - ничья, мол, сирота, сама, мол, виновата и все!! Самоубийца, мол, вот и все дела!!! Мне это было ясно теперь, ну, как - Божий день!!
Тишина, воцарившаяся между нами - помогала мне думать!! А фактически, что же я-то, в целом, здесь узнала?! А не фига, дорогие вы мои, я тут не узнала, - жалкий мизер информации, всего по чуть-чуть, очень мало и ничего конкретного...
Ну, лыжи, ну, слоник, ну, фото на ее тумбочке, - а какой толк из всего этого?!
Только мои домыслы - о привычках и характере, а просто так - тупо лить воду мне почему-то не очень хочется, ведь знаю совсем мало, ну что я и - в самом-то деле, напишу о слонике розовом, как олицетворении ее души? Да шеф же наш - первым в меня камень кинет или же засмеет меня за мою наивность непрофессиональную - в конце-то концов, вот и все дела!
Информацию, скажет, раздобыла!! Всем курам - на смех!!! Вот, послал, мол, дуру, - на свою голову!!И чему вас, товарищ Ильина, в университете-то вашем учат?!
Если бы только это - понимал наш шеф, выученный ранее в былые и досточтимые времена, - что в университете, вообще, ничему толковому и не учат сейчас, это вам далеко - не Европа, месье - Пьер Борисов, шеф вы наш - драгоценный!!
Вы, так и не научившийся слушать и слышать других людей, для которого ваше теплое место высидел - ваш папа, а мама - с детства приучила к театрам, музыкальной грамоте и беглой игре на фортепиано и для которого французский язык был основным в школе, все ваши служащие были - вашими рабами...
И ни о какой журналистике там, вообще, в университете, на вечернем-то, факультете, - никто и не помышляет даже, разве что - со стационара об этом могут думать - единицы, да и то не всегда!!!
А нас, вечерников, дорогой Петр Иванович, в учителя всех - ориентируют, хоть в плохонькие кадры, но зато со знанием - старо-славянского, латыни и прочих, давно почивших, и на будущем поприще вовсе не нужных языков, а лучше бы основному, как следует, получше бы, - учили, и то - хлеб!!
Я-то не понаслышке знаю, что в школе - нужно, навидалась там, два года жизни прошли там для меня, одновременно с вечерней учебой, - как сон кошмарный!!! Ну, что я сделаю, если у меня - ни голоса командного, ни внешности устрашающей, чтобы со страшным взглядом - в класс входить?!?
Не могу я этого и все тут!!
Мужчины сейчас - в школе нужны, они и более строги, и более настойчивы в достижении целей своих праведных! Как говорится, - и лаской и таской...
Это более им, сильным и смелым пристало - по школьным заборам за шустрыми прогульщиками бегать и вылавливать их с сигаретами в сортирах и за школой и это именно им, мужчинам, - гораздо проще завязать прочные отношения и полное понимание со всеми школьными нарушителями дисциплины и со старшеклассниками,- сходить - в поход с ночевкой, съездить с ними - поплавать в бассейне, или же, уж если не хватает выдумки и озарения, дерзкого задора и смекалки, - просто
яростно и отчаянно погонять на школьном стадионе - со своими учениками - в футбол для всеобщего поднятия среди юных школьников своего авторитета...
Это же им, мужчинам, - проще простого, так как совсем недавно они сами такими же были!!
Ну, была в нашей школе - тихая, робкая учительница физкультуры Ниночка, я даже не помню ее полного имени, ее все - Ниночкой звали, за робкий нрав, наверное, за беззащитность, - и внутреннюю и внешнюю... У нее на ее бледном личике - вечный испуг был, - как печать какая и дикая, постоянная нервозность жила во взгляде.
Она - словно постоянно боялась всего того, что вокруг нее происходит...
Оглядываясь, маленькая, тихая, хрупкая, совсем несмело держалась она рядом с огромными по сравнению с ней, рослыми десятиклассниками, - шумной толпой сбегавшими с криками и воплями вниз по лестнице, - в школьный спортзал...
Директор или завуч - всегда нервно выглядывали из своих кабинетов, - когда эта неуправляемая толпа, словно взбешенное стадо слонов или доисторических, мамонтов, дико визжа, - радостно неслась, громыхая десятками прытких ног по длинному школьному коридору в самый его конец, - там, рядом со столовой, - и был расположен спортзал!!
А далеко позади всех, - с классным журналом в руках, свистком на шее и баскетбольным мячом в сетке, - осторожно ступая и испугано и затравлено косясь на недружелюбные взгляды старших по званию, - плелась бедная Ниночка.
Один только ее плачевный вид - отнимал у меня всякое желание работать в школе... Быть - бесправной, а потому - несчастной!!
И вот теперь - я начала жить сначала, правда, пишу пока, в основном, только очерки, это - ближе мне, это - все же творчество, хоть жалкое, слабое, но творчество... От статей, сухих и колючих - меня просто воротит!!
Наконец-то, хоть что-то творя, а не мучаясь - бессмысленным для меня делом на стезе преподавания, здесь, в редакции, - я почувствовала себя живой, нужной кому-то, кто сейчас более бесправный и угнетенный системой, чем я сама... Я - на самом деле, - ожила и вздохнуло и ожило мое сердце, наполняемое радостным пространством светлого творческого мышления, и наконец-то, - я почувствовала новый и свежий прилив сил и мне стало так радостно жить, -
свободно и легко...
Да и учеба моя в университете - уже приближалась к концу, и буду я скоро - уже настоящий филолог.
Я оглянулась на Горелкина, он сурово глядел мимо меня, в окно, на почти еще зимнее, но уже удивительно теплое, - серое мартовское небо, а мне было так жаль, что тот снег, который выпал всего несколько дней назад - совсем уже почти весь растаял... Только начало марта, но воздух уже дышит весной, пахнет по-особому. Птицы летают смелее и веселее, Бог дал им силы - встретить свою весну...
Между нами с Горелкиным - все тянулась и тянулась гнетущая душу тишина...
- Вы говорили о девочке из двенадцатой! - напомнила я Горелкину.
Он встрепенулся.
- О девочке?!? - О какой девочке?!? Да я о Верке Панкратовой - вам, Светлана, говорил... - нервно, громко и раздраженно проговорил Горелкин...
Всего на одну секунду он - сразу изменился в лице и с раздражением, и даже с нескрываемой уже злостью во взгляде, - посмотрел на меня.
Я тут же представила свою, совсем даже не внушительную физиономию, и снова, в который уже раз, пожалела о том, что ни вида - строгого, ни голоса командного - не имею и что Костя сейчас так далеко от меня..
Я как бы со стороны увидела себя - в дерзком, холодном блеске его очков, и в таком же равнодушном и презрительном его взгляде, - дышащем сейчас - зимним ледяным ветром...
На краткий миг и с явным ощущением холода на спине я увидела всю себя, - невысокую, тщедушную, худенькую, - замерзающую на ледяном ветру чужого безразличия, - в холодном зеркале его взгляда.
Этакую простоватую, доверчивую глупышку с вихрастой стрижкой и смешной светлой челкой надо лбом, с записной книжкой в руках и облезлой ручкой в непослушных и трясущихся от нервного напряжения пальцах, - неумело, растеряно и сбивчиво пытающуюся выяснить что-то такое, чего ему, похоже, и не понять никогда!!
И тогда я, - изо всех сил стараясь - строго смотреть и внушительнее выглядеть, произношу, как заклинание:
- Позовите ее сюда, Горелкин, я вас подожду здесь!!
Дышать стало полегче, едва он, - пятясь, как-то неуклюже, задом открыв дверь, вышел...
Теперь мы остались одни, я и Марина...
Ее тонкие брови тоже летели - ввысь, по своим гордым, вразлет, линиям...
Как хорошо иметь - свое лицо. Непохожее... У нее - оно было, было!!
С такими глазами - ничего не страшно, даже прыгнуть с крыши - можно, не боясь насмерть разбиться!! А может - она сама?!?!
- Ну, вот и я, - Верка Панкратова!! - заскрипело за спиной...
Этот сиплый басок заставил меня - вздрогнуть и оглянуться...
Полногрудая, высокая, очень смуглая, черноволосая, с паутинкой седины на висках, - она стояла в дверях, прильнув к косяку и очень внимательно в меня всматриваясь...
- Это вы?! - от неожиданности я, заметно растерявшись, сразу приняла не тот тон. Я ожидала увидеть - молоденькую девчонку, тем паче, - что о ней комендант говорил в таком пренебрежительном наклонении, - Верка!!
Так вот почему она - Верка!! Груба, даже - вульгарна, и она - нисколько не стесняясь, - так бесцеремонно разглядывает - постороннего, совсем не заботясь о впечатлении, которое от нее останется... И - далеко не молода, даже седина уже - на висках светится...
- Что, не ожидали, что - старуха?! - словно угадав мои мысли, почти шепчет она - осипшим голосом...
- Я хочу...
- Да знаю, что хочешь, и мне - девку жалко, да вина ее, - если хочешь знать, больше, чем других!!
Верка резко закрывает дверь, предварительно быстро выглянув в коридор.
Она садится на стул у стола, закидывает ногу на ногу и пристально на меня смотрит...
- Слушай, что скажу тебе, барышня.. - Она оглядывает меня с головы до ног, потом совсем тихо мне, почти шепотом, говорит:
- Только ты ничего не пиши, а просто слушай...
- Ладно... - я кладу тетрадь и ручку на стол, сажусь на второй стул у стола...
Мне почему-то боязно смотреть в ее глаза, они - видят что-то в глубине меня, я это прямо чувствую сейчас...
- Ну, вот, - говорит она, тяжело вздохнув... Я - цыганка, конечно, но врать не буду!! Как мать - я ей была иди как сестра старшая... Жалела сироту, детдомовская она все-таки, одно горе - там видела только... Да, что говорить, она ко мне - тоже привязалась всей душой, все она - с советами моими, бывало, спать ложилась, без этого никогда почти и не засыпала!! Я одна про нее - все знаю, да вот сейчас - никому про то - не скажу, понимаешь?!? - она строго глянула на меня, прямо пронзила своим взглядом...
Я - кивнула...
- Ну, вот, - знай, что если захочешь ты, чтобы Верка еще потом кому что рассказала, что тебе сейчас говорит, то помни, этого ты - не добъешься... А ты пиши, что хочешь, если задумала, это - твое дело, я в обиде - не буду, только ментов сюда - не зови опять, не люблю я их...
Теперь мне даже нравилось - ее высокомерие, а ее гордый ум - победил мое сердце...
- Она, Мариночка, жила здесь со мной в комнате три года, как один день!!! Я растила ее - как дочку свою... Ведь только обида - на то, что сирота она и у нее никого на этом свете нет, - жила в душе ее, понимаешь?!
Я - поняла откуда гордость, ее смелый взгляд, то таинство, то милое, неповторимое и необыкновенное сочетание в ее облике - неземной легкости, грациозности и дерзновенности, - которое присуще только птицам и песням!! Вот оно, открытие!!
Маленькая, вспугнутая людьми душа - ушла в небо птицей... Пусть лучше - смерть, но только потому, что нет - сильных крыльев, только - потому... Они еще - были так слабы, ее крылья, как прозрачные рукава ее тонкого платья на этом снимке... И они - не смогли поднять ее в небо, они еще совсем не успели окрепнуть...
- Ну, а потом она - влюбилась, - тяжко вздохнула Верка и вмиг утерла скатившуюся со щеки слезу...
- Знаешь, - совсем тихо промолвила Верка, взглянув на меня, - это все не так плохо, но влюбилась в женатого человека, он еще вчера - кричал здесь рано утром, что всех посадит и выведет на чистую воду... Задурил он девке - голову, понимаешь ты?!? Он же молодой еще - совсем, у него - ребенок есть... Пусть бы жил с женой своей, зачем ему - бедная Марина?!?
Я - чуть не упала со своего стула...
Так это - он, прибегал вчера в нашу редакцию, конечно же, - он!!
- Письма он - ей писал... Она - плакала ночами, подушку свою - слезами обливала... Говорила мне, что любит его давно, а он - из армии жену привез, не знал о любви ее, а сам - раньше влюблен в нее был, еще до армии, но молчал, так как она тогда еще совсем малышкой была, только приехала на фабрику к нам, так, зайчонок - совсем, лет пятнадцать ей всего-то тогда было... Все он думал, - прогонит она его или засмеет?!? Она и вправду, - такая была, на моих глазах, насмешницей росла, ну, как я сама когда-то...
- А вы разве такой были раньше тоже?!? - я осмелилась ее спросить, уже почти влюбленно на нее глядя.
- Да, и я, когда помоложе была, давно это было уже, правда, лет тридцать назад, крутила и я парням - головы... Мой грех, что сказать, я и ее наверное, исподволь - этому научила, теперь я - ничего не знаю, как так вышло, может и неправа я была, что сироту - гордости учила!!! Нельзя было это с ее сердцем и душой делать!! Каюсь, что моя вина - в этом есть!!
- Жаль, но уже ничего не исправить... - сказала я тихо, глядя в окно...
- А ты, дочка, понятливая, только - наивная, ты - доверяй, только не всем!! Мне - верь, а Горелкина этого - лучше стороной обходи, тронутый он умом человек!!
- Да?! - я открыла свои глаза так широко, как не смогла бы - никогда раньше...
- Он давно в Афгане - тяжко ранен был, ему еще тогда ум отшибло, так и живет теперь с дырявой своей головой... Все больше молчит, все о чем-то думает, а толку с него - никакого и никому... Ничего не может, - пустой он человек...
Она улыбнулась мне:
- Хорошо, что ты меня - не боишься, - сказала подмигнув мне Верка, - а то тут обо мне давно уже сказки сказывают... Мол, цыганка, приворотное зелье - знает, колдовать и знахарить, гадать - умеет... Нет, ничего я, деточка, не могу... Плакать я - теперь умею, это - точно, за Мариночкой моей сердце - рвется, только не смогу я, с крыши, как она - сигануть, не сумею!!
- А зачем она?!? еле слышно прошептала я...
- Ее братья женки Митькиной - постращать или побить хотели!! Из другого города - приехали, сестрица им - письмо про Митьку и Маринку - написала, а Горелкин - им дверь, подлец, открыл, когда стучать в двери общаги - начали, это было - под утро уже... Все тут еще спали - так они тогда начали везде по этажам рыскать, шум подняли, Мариночку искали, кричали, вопили, что такая она да сякая, да совратительница... А у наших тут баб - языки длинные, везде достанут да ославят!!! Ну и - побежала она, я - за ней, да не догнала!!! Она сразу - на крышу... И - они... Надо было - им не пытаться ее на крыше изловить да кто знал!! Дураки и все... Она и прыгнула... Снег был - высокий, могла бы - выжить, да только головой - об изгородь, вот... И как так - случилось, ведь та изгородь на метров 5 в стороне будет... Лететь пыталась она, что ли?!
Я снова вспомнила о неокрепших крыльях и слезы невольно затуманили мой взор...
- Да ты, никак плачешь?! - Верка жалобно посмотрела на меня...- Не плачь. детка, все равно уже - горю не поможешь... У меня вот горе - посильнее твоего будет, она - как доченька мне была, другой уже не будет никогда, жаль, не уберегла я - цветочек, от холода - замерз он на стылом снегу...
Я шла домой - по пустынной темной улице и все видела перед собой - старую цыганку Верку Панкратову, которая в горе - обхватив голову тощими смуглыми руками, горько рыдала предо мной в той комнате...
Я закрывала глаза от налетающего встречного ветра, но слезы все равно текли по моим щекам... Я словно бы видела, будто сама была там в то роковое утро, - как бежит она - по общежитию, по его крутым лестницам - на заснеженную крышу, бежит все выше, выше и выше, - плача и крича, пытаясь догнать - улетающее свое счастье...
28.12.1989г.