Прошло более полугода, как льготный старший урядник строевого разряда Вениамин Алаторцев поселился у старика Дуракова. Оглядываясь назад, он часто вспоминал тот самый момент, когда родной племянник чисто – отставного казака Евтихия Дуракова, Пётр Иванович Дураков, нашёл его в Уральске и предложил послужить помощником, а если потребуется то и телохранителем, у давно овдовевшего и бездетного дяди Евтяя. Было это в конце августа 1907 года, по возвращении на родину 6 – го Уральского казачьего полка, спущенного на льготу в войско. Полк возвращался в Уральск тремя частями: первый эшелон прибыл 20 – го августа, а последний, только, аж к 25 – му числу. Тогда же, Вениамин и повстречал своего одностаничника, отставного казака Петра Дуракова, приехавшего в город по делам.
– Здорово, брат! – крепко стиснул Вениамина в своих объятиях Пётр. – Ты, где пропадал так долго? Не чаял увидеть, но раз так, то есть к тебе важный разговор.
– Здорово, Пётр Иванович! Служба действительная, в Самарканде; потом «охотником» (добровольцем) в льготном 6 – м полку. Вот, вернулись на родину. Завтра полковой смотр и распустят по домам. Говори, что тебе?
Пётр Дураков был на десять лет старше Вениамина Алаторцева, но с года постановки в казаки числился в отставном разряде, по болезни. Войсковые врачи на медицинском освидетельствовании малолеток (17 – 19 лет), для постановки в казаки приготовительного разряда, в Сахарновской станице, обнаружили у него врождённый дефект развития – впалую грудь. Однако «злые» языки в Соколинском посёлке болтали, что Пётр, якобы, сам себе «болячку» нашёл, чтобы от службы отлынивать. В Уральском войске с его, более чем, двухвековой системой «наёмки», не считалось зазорным купить «белый» билет и не ходить на обязательную действительную службу.
– Тут, такое дело. Ты же, Венька, дюже грамотный. Тебя ж дома обучали, потом ещё в Уральске, в реальном училище. А дедушке нашему, Евтихию, грамотный помощник нужен. Заодно уж, чтобы мог и охранять старика в его поездках по войску. Обессилил в последнее время дед Тиша, боязно его одного в дальние странствия отпускать. Он же в избе не сидит, то на низ поедет, то на Узени норовит попасть. А время тревожное. Разбойники – киргизы, совсем страх и совесть потеряли. Убийцу твоих родителей, так и не пумали. Киргизы балакают, будто Алдангалей в Турцию убёг. Сдаётся мне, что врут басурмане…
– Это, что же и кошеварить надо будет? Мне, как – то, для прислуги наниматься не с руки.
– Нет, нет, что ты! У него есть кому думовничать. Сестра моя, старая дева, и стряпает ему и в избе убирает.
– Ладно. Приеду в Соколинский, поговорим.
– Да, что тянуть то, ты с дядякой своим, Ипатием Ипатичем, поговори. Он, ведь, насчет тебя с нашим стариком сговаривался…
– Ах Патька, рыбий потрых, – подумал про себя Вениамин, – вечно он за меня всё решает. Удружил ты, любезный дядяка, из строевого урядника в казака для прислуги удумал меня переименовать…
Вениамин вспомнил, как его молодого казака, постановки 1901 года, взяли и включили в наряд на службу в полк в 1903 году. К тому времени, братья его померли от дифтерии, а он остался один сын в семье. Могли оставить в войске, не посылать на внешнюю службу. Но отец, Василиск Ефимович, не стал подавать прошение, а настоял, чтобы сын пошёл на службу со своими сверстниками. Благо, Вениамин пользовался правами по образованию 2 – го разряда, что позволяло ему отслужить всего 2 года в Уральском полку. Заслуга в том была Ипатия Ипатьевича Дудакова, родного дяди его матери, Елены Игнатьевны. Когда Веньку Алаторцева и его товарища, Алёшку Шальнова, уволили из Уральского духовного училища, за участие в драке, именно, он, дядя Патя, ходил много раз к директору Войскового Реального училища и уговаривал того принять племянника на свой кошт (за оплату). В его доме проживал Вениамин, все те шесть лет, пока учился в реальном училище. Он же, Ипатий, когда внучатый племянник получил аттестат об окончании шести классов, сумел составить и скоро отправил прошение на Высочайшее Имя, благодаря которому Вениамин стал пользоваться на военной службе преимуществами и правами, как имевший полное среднее образование. Вот, и с выбором полка помог опять же, дядя. Вениамину очень хотелось увидеть места, где отбывали ссылку родные души: дедушка Ефим и его брат Маркел, оба Евстигнеевичи и Алаторцевы, а также другие казаки – соколинцы. Дед Ефим рассказывал, что были они далеко – далёко, в Амударьинском крае, за тридевять земель от родных уральских берегов. А ближе всех к тем местам был 2 – й Уральский казачий полк, стоявший в Самарканде. В сменную команду этого полка и записали казака Вениамина Алаторцева писари – урядники Войскового штаба, которых, накануне, от души, напоил в трактире старый казак Ипатий Ипатьевич Дудаков…
– Ах, Патька, ну и удружил с новой службой, за стариком по пятам ходить, – размышлял про себя Вениамин, стоя рядышком с верным конём на плацу у Войскового («Казенного») сада, где 6 – й полк был построен для смотра, фронтом на северо – восток.
Смотр начался опросом претензий от нижних чинов: Наказный Атаман, сопровождаемый начальником Войскового Штаба, подъезжал к каждой сотне, офицеры которой были предварительно удалены, и спрашивал – «нет ли каких – либо претензий, братцы казаки?» Причем всякое заявление тут же записывалось. Эта процедура продолжалась чуть менее часа. Затем начался молебен, по окончании которого полк был окроплён святой водой.
Зазвучала команда и полк, сев на коней, прошёл церемониальным маршем посотенно в развёрнутом строю, сначала шагом, а потом два раза рысью. Оба прохождения были безукоризненные. Казаки держались молодцевато. Стройность их движений и безукоризненное равнение сотен, в сочетании с блестящим видом сытых, холёных и отлично съезженных коней довершали великолепную картину смотра, за который Наказный Атаман по несколько раз благодарил, как каждую сотню отдельно, так и весь полк сообща, особо выделив его лихого командира и всех господ офицеров.
Погода стояла прекрасная. Только неизбежная пыль, тучей поднимавшаяся при прохождении полка, немного портила картину смотра. Однако к пыли наши уральцы были привычны. Не зря же, Уральское войско причисляли к степным казачьим войскам. Степь была кругом и всюду, даже войсковая столица, город Уральск, дышала её присутствием. А ещё, степь служила пристанищем для кочевых народов, к которым, помимо киргизов, уральцы относили бессарабских цыган, чьи кибитки колесили по всему югу России.
Газета «Уральские войсковые ведомости», накануне смотра 6 – го полка, напечатала интересную заметку, на злобу дня:
«Цыгане почему – то облюбовали наш город, явившись к нам в довольно значительном числе – в несколько десятков подвод. Они расположились табором за казённым садом, в луке близ мара, и оттуда делают визиты в город, что не мало беспокоит обывателей Уральска, имеющих понятное предубеждение к этому племени, выделяющемуся своим образом жизни из всего населения земного шара.
По видимому, цыгане занимаются коммерческими делами, чему мало кто верит, подозревая их в добывании средств не совсем чистыми путями. Всем желательно, чтобы они поскорее откочевали».
Около вала, идущего вдоль сада со стороны плаца, были накрыты столы для угощения всех чинов полка. Каждая сотня, спешившись, построилась перед отдельным столом. Наказный Атаман подъехал верхом к спешенным сотням и пригласил «по русскому обычаю выпить и закусить». Взяв в руки чарку, генерал – лейтенант Н. В. Родзянко, прежде всего, предложил тост за здравие Его Императорского Величества Государя Императора и Его Августейшего Семейства с пожеланиями Ему успешно довести до конца все задуманные Им государственные преобразования, служащие во благо России. Уральцы дружно прокричали несколько раз «Ура!». Тут, командир полка Мартынов зачитал текст телеграммы, в которой все чины его полка просят военного министра повергнуть к стопам Его Императорского Величества их верноподданнические чувства, и провозгласил новый тост за Государя Императора. И опять, дружно, – «Ура! Ура! Ура!».
– Братцы! Предлагаю выпить за Уральское казачье войско! – последовал следующий тост со стороны Наказного Атамана Родзянко. – За старейшую казачью общину, образовавшуюся на окраине государства, малую числом, но состоящую из людей сильных телом и духом, преданных Престолу и Отечеству, всегда верой и правдой служившую своей родине! Рад видеть ваш полк в таком блестящем виде! В знак моей симпатии к полку, сей же час, даю распоряжение снять вину с 34 – х казаков полка, зачисленных в разряд штрафованных, и вычеркнуть их из штрафных списков. Ура!
– Уральцы! Горынычи! – предложил тост командир полка Мартынов. – Выпьем за здравие нашего Отца – Атамана! Многие лета! Ура! Ура! Ура!
Все тосты сопровождались долго несмолкаемыми криками «Ура!». После команды «Кругом!», казаки приступили к закуске. Наказный Атаман слез с коня, подошёл к столам 1 – й сотни и заговорил с казаками по поводу их службы и возвращения, желая им успехов в мирных хозяйственных делах. И снова хвалил образцовое состояние полка. От первой сотни Наказный Атаман перешёл ко второй и так далее, по порядку, вплоть, до шестой.
Вениамину Алаторцеву глубоко запали в душу слова Наказного Атамана, сказанные на прощание. Поблагодарив командира полка Мартынова и всех офицеров полка за службу, Родзянко особо отметил:
«Урядники и казаки славного нашего 6 – го полка, примите от моего имени и войска сердечное спасибо за вашу честную, поистине Уральскую, службу Царю – Батюшке. При тяжких условиях, как для всего дорогого Отечества, так и в частности для родного нашего войска, поспешили вы по Государеву слову в ряды призванного в начале прошлого года полка на службу Царскую. Сердечными пожеланиями всякого благополучия провожало вас войско, уверенное, что своею доблестную службою вы доставите ему новые честь и славу. И вы выполнили возлагавшиеся на вас надежды. Вы смело и открыто можете смотреть в глаза войску, доказав, что самоотверженно доблестное исполнение служебного долга составляет и ныне, как и встарь, основной устой наших казачьих чувств и верований».
Вениамин подумал, почему же жители российской глубинки кричали в лицо уральским казакам всякие обидные, непотребные слова: «жандармы», «сатрапы», «душители свободы», «царские прихвостни» и другие. Казаки, ведь, просто честно исполняли свою службу, охраняя покой Отечества и Государя. Зачем нужно было, из каждой подворотни, горланить, одну и ту же, частушку, порочащую имя нашего дорогого Государя:
Царь Николашка издал Манифест,
Мёртвым – свобода, живых – под арест.
Высочайший Манифест от 17 октября 1905 года был неоднозначно понят и воспринят общественностью России. Этим, тут же, воспользовались враги монархии и государства, как внешние, так и внутренние. Повсеместно, на территории Российской империи вспыхнули крестьянские беспорядки. В Бессарабии коноводил бывший управляющий Григорий Котовский. Рядом, в Саратовской губернии, мутили воду местные эсеры (партия социалистов – революционеров), чьи боевые дружины наводили страх на полицию.
Весной 1906 года, газета «Саратовский Дневник» сообщила следующее:
«1 марта ночью в Балашовском уезде семеро вооруженных револьверами злоумышленников напали на контору имения Унковского и похитили 1700 рублей. Стража струсила и сопротивления не оказала. Грабители были замаскированы».
Вениамин вспомнил, как в начале 1906 года дядя Ипатий принёс свежую газету, и зачитал из неё правительственное сообщение (телеграмму):
«По поводу повторяющихся в последнее время заявлений, что одною из причин возникновения у нас аграрных беспорядков было не упоминание в Высочайшем Манифесте 17 октября о ненарушимости частной собственности, следует иметь в виду то, что о подобном торжественном подтверждении существования права собственности не представлялось и ныне не представляется надобности, так как право это священно и охраняется основными законами Империи (ст. 66) наравне с жизнью и честью отдельных лиц».
– Каково, а! – проговорил Ипатий, размахивая над головой газетой. – Таперича, трезвые головы, особо из лавочников, отойдут от беспорядков. Ишь, чего удумали купцы, бунтовать из – за добра! Музланы те, да! Мёдом не корми, дай «красного петуха» барину пустить. Вилы и рогатины, ведь, всегда под рукой, в русских деревнях. Нескоро, народ угомонится…
Льготный уральский полк, призванный для усмирения беспорядков внутри России, провожали как на священную войну. В воскресенье, 5 февраля, состоялась торжественная передача полкового знамени 6 – му Уральскому полку, на площади Старого собора. После литургии, Наказный Атаман вызвал вперёд знамя 6 – го полка и командующего полком. Приняв знамя в свои руки, Родзянко обратился к войсковому старшине Мартынову:
– Вручаю Вам и полку, по Высочайшей воле вам вверенному, это знамя, которое Уральскому войску даровано, вместе с другими знамёнами, в день трёхсотлетия его службы, по Царской Милости и в знак особого благоволения Великого Нашего Государя к верным Ему Уральцам…
Из глубины чувствующего и мыслящего по – уральски сердца, – произнёс в заключении своей речи Наказный Атаман, – от лица родного войска, выделившего вас по зову Царя Ему в помощь в дни великой переживаемой родиной скорби и смуты, восклицаю: да здравствует Венценосный Державный вождь русской земли, Государь наш Всемилостивейший Николай Александрович! Ура! Ура! Ура!
Войсковой старшина Мартынов, став, по обычаю, на одно колено, принял полковую святыню и тут же передал её полковому знаменщику, который прежде чем взять знамя трижды перекрестился. Затем хоругвь пронесли вдоль фронта полка, и она заняла своё место впереди 1 – ой сотни, рядом с войсковым Георгиевским знаменем.
После этого войсковое знамя с хором музыки встало на место, и начался церемониальный марш 6 – го полка со своим знаменем во главе.
Прекрасная тихая, слегка морозная, погода при ярком солнечном свете, живое горячее слово, сказанное Наказным Атаманом перед вручением знамени командиру полка, его коленопреклонение для принятия полковой святыни, торжественное Богослужение и окропление казаков святой водой произвели неизгладимое впечатление на всех присутствующих. Казалось, что полк идёт не на мирную службу внутри Империи, а против внешнего врага, с которым казак Яицкий, а по его завету и нынешний Уральский, привык встречаться прямо и открыто, и поражать во славу родного войска.
7 февраля началась перевозка 6 – го льготного Уральского казачьего полка по железной дороге к месту назначения, в Саратовскую губернию. При проводах эшелонов не обошлось без угощения, которое было предложено уходящим на службу казакам, накануне, в зале Николаевской столовой…
Полтора года пролетело, как один день, и вот, уже, 26 августа, в день роспуска 6 – го полка, войсковой старшина Мартынов направил на имя военного министра срочную телеграмму со следующими пафосными словами:
«… Пусть молвит слово Царь – Батюшка и все мы, презрев личные заботы и печали, постараемся, став под знамена, ещё раз доказать, что твёрдость духа Уральцев, веками верной службы закалённая, несокрушима, и что все личные жертвы легли во славу Царского Имени и во упрочение счастья и величия дорогого Отечества».
На эту телеграмму Государь Император собственноручно соизволил начертать: «Искреннее спасибо 6 – му Уральскому полку за честную и преданную службу».
После роспуска сотен полка, Вениамин поспешил в дом Ипатия Дудакова. Его верный конь сам отыскал короткую дорогу, упёрся мордой в калитку, и громко заржал.
– Иду, иду! – раздался со двора звонкий голос экономки Катерины. – Отворяю, уже!
– Доброго здоровья, дядяка! – закричал с порога Вениамин и кинулся, к сидевшему в венском стуле, Ипатию Ипатьевичу.
– Здорово, казак! – сухо поприветствовал его Ипатий. – Уж, не чаял тебя живым застать. Третьего дня прибыл в город, а к дяде и носа не кажешь.
– Прости, дядяка! Служба! Со своим взводом занятия проводил, к смотру готовились. Сам Мартынов запретил увольнения в город.
– Ладно, ладно. Прощаю, так и быть, – более дружелюбным тоном проговорил Ипатий. – Рассказывай, где был и что видел?
– Прости, ещё раз, дядяка, но рассказывать, где был и что видел, нет ни охоты, ни возможности. Государственные секреты, одним словом.
– Ладно, покалякаем о другом. Катерина! Ставь самовар! – прокричал во двор Ипатий. – Чаи гонять станем. Мне у купца Стулова плиточный чай купили. Ну, просто чудо, а не чай. Особенно, с каймаком хорошо пьётся. Тебе, как раз впрок пойдёт, после смотру…
Напившись вдоволь вкусного чая с каймаком, Вениамин с дядей, Ипатием Ипатьевичем, откинулись на спинки стульев и стали вытирать полотенцем пот с лица.
– Не зря же, папаша говаривал, что лучше айрана ничего на свете нет, – задумчиво проговорил Вениамин. – Чаи пить, токмо поты гонять.
– За то с потами, вся хворь выходит, – серьёзно ответствовал ему Ипатий. – Так, Прохор Палыч Веселов сказывал. Чай, помнишь спасителя свово? Он таперича, в войсковой больнице, классный фельдшер. А уж, дочка яво, ну, чиста барышня стала. В гимназии учится. Помнишь, чай, Нюру?
– Помню, конечно же, помню, – подтвердил Вениамин. – Как такое забудешь. Чудом жив остался. Коня твоего жалко. Хороший конь был, ласковый. Не уберёг…
– Не мучай себя, Венька. У меня табун таких коней по Сырту бродит…
Немного помолчав, Вениамин задал дяде вопрос, который мучил его уже второй день подряд.
– А скажи – ка, мне дядяка, ты зачем же, меня, строевого урядника, к старику Дуракову на службу посулил. Али я какой нестроевой, по болезни, чтоб казаком для прислуги служить? Мне ль, уряднику, сказки за стариком записывать, да щербу подносить? Насколько я знаю, сами казаки Дураковы никогда богатством, больно то, не выделялись, чтобы для прислуги казаков заводить. Им, что ж, киргиз мало? Пущай, грамотного балайку возьмут. В городе ж, особую школу для них открыли…
– Ишь, как разбушевался, прямо, Яик по весне, – попытался успокоить племянника Ипатий Ипатьевич. – Тебя, Евтихий Харитонович не для прислуги зовёт, а для службы. Будешь при нём, будто б, адъютант при генерале.
– Он же, даже, не чиновник, ему и денщика то, не положено.
– Скажешь тоже, не чиновник. Да он, главнее генерала будет.
– Это, как же?
– А так же! Он из самых уважаемых старых людей, будет…
– Ба! Я от родителя своего про старых людей слышал, но не знал, чтобы кто – то из них проживал у нас в Соколинском. Расскажи, дядяка…
– А тут, Венька, уже не государственный, а казачий секрет. Нельзя про старых людей рассказывать никому, язык отрежут. Придёт время, сам всё узнаешь. Главное, служи старику Дуракову, верой, правдой, как самому Государю Императору.
– Ладно, дядяка, тебе, как никому, обещаю, – произнёс Вениамин. – А когда же, ты сумел с ним сговориться?
– Да, после твоего отъезда с полком. Через месяц князь Голицын привёз Высочайшую грамоту войску. Вот, тогда и сговорились. Спать иди, Катя тебе постелила в передней, а завтра доскажу. Утро вечера мудренее…
Высочайшую грамоту привёз в Уральск, как и предполагали Уральцы, их бывший Наказный Атаман и почетный казак Уральского казачьего войска, Его Сиятельство князь Григорий Сергеевич Голицын. Ожидаемый войском поезд, прибыл 16 – го марта 1906 года, с трёхчасовым опозданием. Старый князь был не сказанно рад, увидеть вновь своих дорогих одностаничников и передать им привет от Царя – Батюшки.
По дороге к атаманскому дому, Его Сиятельство князь Голицын остановил повозку перед собором Александра Невского. Было время, им оказывалось повышенное внимание этому главному войсковому храму: в обустройстве прекрасной ограды вокруг собора, и разведенного там же, уютного садика. Его встретили хлебом – солью, а после скорого молебна благочинный отец Василий Быстролетов сказал ему краткое слово о его внимании. Затем отец Василий напомнил князю о его заботах по устройству местных войсковых богоугодных заведений, а также о стараниях Его Сиятельства, в бытность его Наказным Атаманом, сгладить отношения между уральскими казаками и иногородними.
– Хотелось бы верить и пожелать от души, – сказал Быстролетов, завершая свой пафосный монолог, – чтобы Вы, Ваше Сиятельство, явились самым желанным благодатным Царским вестником, принесшим действительно радость сынам Урала, – этим исконно верным стражам Царя и Отечества.
Перед домом Наказного Атамана, в составе одной сотни, был выставлен пеший почетный караул от 8 – го Уральского казачьего полка, при хоре трубачей. Напротив, расположились депутаты съезда выборных от станиц, с хлебом – солью, а рядом с ними станичные атаманы двух отделов, так как, за дальностью, атаманы станиц гурьевского военного отдела не могли бы поспеть ко дню встречи Высочайшей Грамоты.
Левее подъезда стояла депутация от торгового сословия – купцы, а рядом с ними представители обеих Уральских станиц. Все эти депутации поднесли Его Сиятельству хлеб – соль на резных, с надписями, деревянных блюдах, причем выделялась оригинальная самодельная солонка – миниатюрная казачья будара, с вёслами, поднесённая от Уральских станиц.
Вся улица, далеко в стороны от дома Наказного Атамана, была запружена народом, среди которого резкими пятнами выделялись шапки стариков – казаков, не только «градских», но и из ближайших посёлков. Все не чаяли снова увидеть Его Сиятельство князя Голицына, который в бытность свою Наказным Атаманом Уральского казачьего войска, неоднократно колесил по его землям, вдоль и поперёк. Посёлок Вшивый, ныне носящий имя Его Сиятельства князя Голицына, был тому наглядным подтверждением.
– Ипатий Ипатьевич! – весело прогорланил Евтихий Дураков. – Здорово, Горыныч! Ты, каким же боком к «форфосне» затесался? Али стал беднее на две кумысные кобылы? Ха – ха – ха!
– Доброго здоровья, Евтихий Харитонович! – ответил на приветствие, Ипатий Дудаков. – Опоздал к началу, вот, вынужден был на «ситцевой» стороне остаться. Разве к крыльцу, теперь, пробьёшься? Сам то, как?
– Да вот, приехал на Высочайшую Грамоту взглянуть! Заодно, и с князем Григорием Сергеевичем, поздороваться. С его слов Государь, Александр Александрович, приказал наших «уходцев» из ссылки возвращать…
– Помню, как в ссылку казаков увозили. У меня два рыдвана забрали для этапа до Оренбурга, да так, с концами и ушли. Темников на Мартынова кивал, а тот всё плечами пожимал, а потом и был таков, укатил к себе, в Петербург.
– А скажи – ка мне, Патя, где твой племянник Алаторцев? По срокам, должен был действительную службу закончить, и на форфос воротиться.
– Правда твоя, Тиша! В конце ноября пришёл. Собирался у меня багренье дождаться, да с войском двинуться домой. А тут, царь – батюшка кликнул наших казаков на службу, он и записался охотником в льготный полк. Без малого сорок дён, как отправили полк в Саратовскую губернию, мужиков усмирять. Тебе он, на што? Ведь, не скоро с царской службы придёт.
– Хотел Вениамина к себе взять. Он один, как перст остался. Мне такой помощник нужен. Чтоб грамотный был и без семейной обузы. Сам должен понимать, не каждому могу свои тайны доверить. А к твоему Вениамину я пригляделся, когда он в отпуск приходил. Серьёзный казак и, главное, не болтун. Когда – никогда, а смута в Расеи на убыль пойдёт и Государь Наш распустит льготные полки. Дождусь, надеюсь, твоего племянника…
В это время с крыльца атаманского дома стали зачитывать Высочайшую Грамоту, да так громко, что слышно было на ближайших улицах:
«Нашему вернолюбезному и доблестному Уральскому казачьему войску. Именуясь до 1775 года Яицким, славное Уральское казачье войско, начавшее своё служение во времена зарождавшегося могущества России, с тех пор неизменно, в течении трёх веков, беспредельною преданностью и самоотверженно продолжает служить Царям и Отечеству.
За столь самоотверженную, неутомимую и верную службу объявляем доблестному Нашему Уральскому казачьему войску особое Монаршее Наше благоволение и подтверждаем Императорским словом Нашим право Уральского казачьего войска на пользование для рыболовства рекою Уралом, в пределах течения его по войсковым землям на существующих ныне основаниях».
Незадолго до начала весенней (севрюжной) плавни, старик Евтихий Дураков получил письмо из Уральска, от чиновника Войскового Хозяйственного Правления В. П. Бородина, своего давнего знакомца. Вячеслав Петрович тяжело болел, но не терял оптимизма и надеялся излечить недуг кумысом. Ипатий Дудаков присылал ему ежедневно по две бутылки этого напитка из кобыльего молока. Писал, ещё, о выделении средств на постройку храма Христа Спасителя и, как бы невзначай, просил старика Евтихия принять для беседы есаула Карпова. По мнению Бородина, этот подающий надежды поэт, мог бы стать продолжателем исторического дела писателя Иоасафа Игнатьевича Железнова. Ссылаясь на болезнь, Бородин просил не тянуть с ответом, для него.
– Венька! – крикнул из горницы дед Евтихий. – Тащи бумагу и чернила! Ответ писать Бородину стану. Скоро! Пусть присылает есаула Карпова, поглядим, что за гусь приедет…