Слесарь вагоноремонтного завода Евтухов ехал со смены в троллейбусе, на улице в это время шел снег. Таял на стекле, и через эти капли город казался красивым.
Слесарь Евтухов подошел к кондукторше и спросил:
- А вдруг Бог вообще не думает про нас, а? Может же такое быть?
- Пьяный, что ли?- сказала вслух кондукторша и села на свое сиденье, застеленное байковым одеялом. Лица у пассажиров были отстраненные, как будто им платили деньги за игнорирование жизни, никто даже не повернулся. На задней площадке девушка, глядя в мобильный телефон, красила губы.
Евтухов вышел и немного постоял, запрокинув лицо. Снег крупный, лохматый, залеплял уши ему и глаза.
К остановке подошел толстый дядька.
- Слушай, - обратился к нему Евтухов. – А вот вдруг Бог про нас вообще не думает, а? Может же такое быть? Ну, слишком много чести. Мы же вот про муравьев не думаем, когда ногой - хрясть и нет государства. Вот и у него поди забот навалом. Он поди более высокоразвитыми увлечен цивилизациями. А мы на него постоянно бочку катим. Возомнили о себе.
- Мужик, иди на х.., - не зло, а как-то даже по- отечески произнес дядька.
Эту же мысль Евтухов попытался донести до гопников в одном из дворов. Они дали ему в рыло и немного попинали. Впрочем, тоже как-то вяло, без ярости. Скоро Новый год же.
Евтухов отряхнулся, закурил. В окнах домов горели огни. Смотреть на них сквозь снег ему почему-то было приятно. На полуразрушенном доме, приготовленном под снос, он увидел надпись, ее хорошо освещал фонарь: «Света, ну, б-дь, ну прости».
Под словом «прости» вывалилось несколько кирпичей и зияла черная дыра. Туда мог спокойно пролезть даже человек.