Профессор Милевский читал лекцию недолюбливавшим его студентам.
«Всю жизнь, – бубнил профессор монотонным усыпляющим голосом, обладавшим настырностью, необходимой для вдалбливания прописных истин в головы студентов, но лишенным заостренности, чтобы проникнуть в их души, – я пытался вывести онтологическое уравнение жизни человека. Уже в том возрасте, когда вы, лоботрясы, посвящаете себя чему угодно, кроме учебы и осмысления бытия, я пришел к следующей формуле:
Я + Мир = Судьба
Но решить это уравнение тогда мне было не по силам. Во-первых, я мало знал о себе, а в том, что знал, – заблуждался, как вижу это теперь. Во-вторых, мир был для меня загадкой. Под миром я понимаю как человеческое общество, подверженное иррациональным настроениям, так и природу с ее неумолимыми, но не до конца познанными законами. Меня тянуло к людям, а те либо отделывались от меня поверхностной приветливостью, либо, – как это случалось чаще, – избегали меня. Ведь то, к чему стремишься, всегда норовит отпрянуть из свободолюбия или инстинкта самосохранения.
Треволнения тщетных поисков родственной души и частая смена объектов вожделения мешали мне сориентироваться в сложном пространстве социума. Но и неодушевленный мир представлялся мне тогда неисчерпаемо многослойным. Я мог часами бродить по городу, изучая его интригующе путаную топологию. Да и природа, куда я, горожанин, к сожалению, выбирался слишком редко, околдовывала меня красками и ароматами, и поход в лес за грибами приносил больше впечатлений, чем грибов».
– А можно потише? – прервал Милевский ход своих мыслей из-за безобразного поведения студентов. – Не хотите слушать лекцию, идите вон. Где дверь, вы знаете. В университете вы лучше всего осведомлены о расположении выходов...
В аудитории воцарилась предательская тишина.
«Таким образом, – вернулся профессор к теме лекции, – уравнение не решалось. Сложение двух неизвестных равнялось третьему. В действительности, ситуация была еще сложнее, чем казалась на первый взгляд. Таинственный внешний мир влиял на формирование непостижимого «Я», которое меняло свои мировоззрения, в результате чего мир представал иным, поскольку восприятие «объективности», – вы слышите в моей интонации кавычки вокруг этого слова? – в значительной мере обуславливается субъективной системой ценностей, предрассудками и желаниями человека. Иными словами, неизвестные были еще и переменными!»
В это время Лева написал записку Миле, сидевшей от него наискосок, потому что они пришли на лекцию в разное время. Мила опоздала настолько, что Милевский недоброжелательно покосился в ее сторону, и она поспешила занять первое подвернувшееся свободное место, чтобы смешаться с неподвижной толпой студентов. Записка носила конфиденциальный характер и гласила: «Тю-тю!»
Лева сделал из своего послания самолетик и запустил в сторону Милы, но слегка промахнулся и попал в темечко ее соседа. Сосед вздрогнул и обернулся, и Лева, приложив в знак раскаяния руку к сердцу, показал в сторону Милы. Сосед покачал головой и передал весточку адресату.
«Но с годами уравнение упростилось, – не заметил суматохи профессор. – «Я» становилось все более известным и предсказуемым: его желания, антипатии и страхи больше не заставали меня врасплох. С другой стороны, мир начал терять для меня свежесть. То, что я знал о нем, – приелось, а моя способность к восприятию нового притупилась. Мне было лень покидать теплое насиженное место – как в пространстве, так и системе взглядов. В результате, мир больше не поворачивался ко мне незнакомыми сторонами и не деформировал мое внутреннее существо.
И тогда я снес мир из уравнения как малозначимую константу. Моя судьба равнялась «Я», изменения которого теперь происходили в биологической сфере хворей, болезней, временных выздоровлений и рецидивов. Разумеется, внешняя реальность содержала в себе долю неизвестности. Скажем, мне на голову могла свалиться балка, или выпасть счастливый билет (если бы я верил в Фортуну и покупал лотерейные билеты). Но данными перспективами можно было пренебречь. Уравнение решило само себя и превратилось в банальную формулу:
Я = Моя Судьба
С каждым днем грядущий итог становится все ближе и очевиднее. Скоро формула редуцирует себя в печальную тавтологию:
Я = Я
А затем наступит момент, когда:
Я = Ничто
И удивительно лишь то, что я научился жить с этим знанием и даже получать от жизни скромные удовольствия, наподобие крепко заваренного чая с медовой коврижкой. И хотя врачи говорят мне, что крепкий черный чай вреден для здоровья пожилого мужчины, их советы, как и они сами, принадлежат к тому миру, который более не фигурирует в моем уравнении...»
Прочтя записку Левы, Мила улыбнулась и написала ответ на другой стороне алой губной помадой, потому что забыла дома авторучку: «Лю-лю!»
Буквы вышли жирными и жизнерадостными. Мила осталась довольной результатом. Она свернула записку трубочкой, отыскала глазами Леву и со всей силой швырнула ему послание, без остатка вложив себя в бросок и заехав локтем по уху соседу, который в двух словах поведал, что он думает о ней и ее кавалере.
Закончив с экзистенциальными расчетами, Милевский окинул аудиторию пристальным взглядом как раз в тот момент, когда Мила отсылала свой ответ.
«Студентка Людмила! – потерял терпение профессор. – Мало того, что Вы опоздали на занятие, причем не в первый раз. Теперь Вы не только не слушаете лекцию, но еще мешаете другим. Хотя уверен, что остальным также нет до нее дела. Но у них, по меньшей мере, достает вежливости это скрывать, не считая неконтролируемых зевков. О чем вы думаете, господа? Или вы уже решили свои онтологические уравнения? Людмила, извольте покинуть аудиторию. Впрочем, останьтесь. Уйду я. Лекция окончена!»
После занятий Лева и Мила сидели в кафе, напротив университета, и пили молочный коктейль «Ежик в тумане», в который Лева предусмотрительно добавил немного конька, значительно улучшившего его вкус и оживившего беседу с однокурсницей.
– Совсем от Уравниловщика жизни не стало, – пожаловалась Мила.
– Да не бери его в голову! – посоветовал Лева. – Он твоего ногтя не стоит...
– Мизинца?
– Безымянного. Все равно последнее слово за нами.
– Какое слово?
– Я еще не придумал.
– Смешную записку ты мне написал, Левчик. Я поржала.
– А меня твой ответ приколол. Клево!
– Каких нервов мне это стоило. Он мне прохода не дает...
– Профессор?
– Кажется, он на меня запал...
– Да, ну прям!
– Недавно говорит мне: «Есть молодые женщины, в которых заранее видишь безобразных старух, в которых они с годами превратятся. И есть бабушки, в ком с легкостью угадываешь девушек, которыми они некогда были...»
– А ты?
– А я ему: «Ну, и к чему Вы мне это говорите, профессор?»
– А он?
– А он: «Глядя на Вас, я с легкостью представляю такую бабусю, в которой цветет юный облик».
– Так это типа комплимент...
– На фиг мне такие комплименты? Старый козел!
– Ладно, давай еще выпьем.
– Я коктейль уже допила.
– Зато коньяк остался.
– Слушай, а у нас с тобой какая формула?
– Формула?
– Ну, это, хронтологическое уравнение.
– А вот такое: Лева + Мила = Любовь
– Класс! Только, я в любовь не верю.
– Да, любовь, конечно, устарела. Но ведь нам друг с другом хорошо?
– Пока да.
– Тогда пусть будет:
Лева + Мила = пока да.