Глава первая.
В 1740 году к Камчатской экспедиции присоединился еще один ученый - адъюнкт Петербургской Академии наук Иоганн Эбергард Фишер С ним в качестве помощника, - переводчика и переписчика, следовал Якоб Лендинау, хорошо владевший шестью европейскими языками, в том числе и русским.
В отечественной историографии о Фишере известно немного, причём информация эта на удивление однообразна и, вместе с тем, - противоречива. Практически во всех без исключения источниках его называют «бледной тенью Миллера».
Зимой 1739 года он, будучи адъюнктом (хотя нередко можно встретить информацию, что он избран академиком еще в 1732 году), был командирован академией в Сибирь на смену академика Миллера по его же собственной просьбе.
Пишут, что по способностям и трудолюбию он много уступал Миллеру. Через девять лет Фишер возвратился в Санкт-Петербург, неудовлетворительно исполнив данные ему поручения; неудача эта объяснялась авторами плохим знанием русского языка и его неуживчивым характером: он постоянно находился в несогласии с Гмелиным, Миллером и другими академиками. И опять-таки возникает вопрос, о каком несогласии с Гмелиным может идти речь, если у него была с ним лишь кратковременная встреча на пути в Сибирь, после которой Гмелин, вернувшись в Петербург, вскоре отбыл в своё отечество и никаких контактов с Фишером больше не имел.
В 1768 году была издана на немецком языке и стала достоянием Европы «История Сибири» Фишера. В отечественной историографии этот его труд называют примитивным сокращением Сибирской истории, написанной (недописанной) Миллером. При этом, якобы, целиком основанной на собранных Миллером материалах.
О том, что это не так, и что такое суждение заявителей говорит лишь об их незнакомстве с той и с другой «Историями», а скорее всего - даже о соз-нательной клевете и намеренном искажении действительности, будет показано ниже. Сейчас же хочу сказать лишь о том, что если в «Истории …» Фишера дана обстоятельная и критическая оценка хабаровского «войска», которое своим разбоем, грабежами и массовым уничтожением приамурских аборигенов привела к неблагоприятному для России развитию там событий, неудаче забайкальской экспедиции Афанасия Пашкова и, в конечном счете, потере Амура, то Миллер в своей «Истории о странах при реке Амуре лежащих, когда оные состояли при Российских владениях», опубликованной в 1757 г., представил читателю Хабарова в ореоле боевой славы, а его амурский поход, как завоевание и последующее присоединение Приамурья к России. Специальное исследование Миллера: «История о странах, при Амуре лежащих, когда они состояли под российским владением», написанное им еще в Сибири, преследовало цель доказать, что «тамошняя страна прежде китайского владенья принадлежала Российскому государству; что россияне несправедливым образом силою неприятелей из оной выгнаны и что еще несправедливее насильственным мирным заключением при Нерчинске она за китайцами осталась».
В основе его публикации лежали тексты хабаровских отписок, взятые Миллером в Якутском архиве, а также его работа на эту тему, сохранявшаяся в рукописи с 1740 года, представленная в свое время иркутскому губернатору Лангу. Таким образом, первоисточником описания «подвигов Хабарова на Амуре» был сам Ерофей Хабаров.
Пишут, что во время печатания рукопись подверглась большим переделкам. Сам Миллер в своей автобиографии на этот счёт лишь скромно заметил, что из этих известий он внёс в историю о реке Амуре, напечатанную в «Собрании российских историй» и в «Ежемесячных Сочинениях» только «то, что напечатать можно было».
Можно ли при этом говорить о «примитивным сокращением Фишером Сибирской истории, написанной Миллером», еще и «целиком основанной на собранных Миллером материалах»?
Еще большее недоумение вызывает критическая оценка результатов деятельности в Сибири Фишера появившиеся и всемерно насаждавшаяся в академических кругах середины XVIII столетия прежде всего самим Миллером; суждение о нём, как об учёном, неудовлетворительно исполнившем данные ему поручения.
Суждение об Иоганне Фишере, как «бледной тени Миллера», повсеместно повторяется и современными, в том числе и отечественными исследователями. Хотя это ни в коей мере не соответствует действительности и является беззастенчивой клеветой с целью дискредитации его, как учёного, создания у читателя ложного представления об этом человеке.
Между тем сохранилось немало документов и исторических свидетельств современников, в том числе - участников Камчатской экспедиции, не отвечающих такому определению, с которыми авторы вышеприведенных суждений или не были знакомы, или сознательно обошли их стороной.
Предлагаю читателю ознакомиться с историей сибирского путешествия Иоганна Фишера, выполненными им в этом путешествии работами с тем, чтобы самому сделать заключение о том, каким в действительности был этот человек.
*
Немецкий исследователь биографии Фишера профессор Райнхольд Вагнер, ссылаясь на немецкие архивы, писал, что Фишер родился в 1697 году в городке Вайльтингене, ныне относящемся к Баварии. Его отец Георг Фишер в 1712 году переехал в город Эслинген и был учителем латыни и музыки в тамошней гимназии.
Правда, сам Иоганн Фишер в своей автобиографии излагал это несколько по-другому, - что родился он в имперском городе Эслингене и отец его был директором гимназии. Иоганна в этой маленькой фальсификации можно понять, - оказавшись в Петербурге в окружении соотечественников, в большинстве своем выходцев из именитых ученых семейств, он, видимо, не хотел демонстрировать более низкое социальное положение своих родителей.
В 1712 г. Иоганн поступил в Тюбингенский евангелическо-теологический институт и в 1716 г., т.е. в 19 лет, стал магистром. Где и чем он занимался в течение последующих 14 лет – неизвестно. Его германский след прерывается, и в 1730 г. всплывает в Петербурге.
В первые десятилетия существования Российской Академии иностранные ученые определялись в ней на службу либо по рекомендации, либо по личной переписке с нею. Ни того, ни другого в биографии Фишера нет. Правда, обращает на себя внимание, что он оказался в Петербурге в тот год, когда Миллер ездил в Германию, имея от Шумахера поручение по подбору кандидатов в Академию.
Так или иначе, его служба в Академии устроилась, причем он на первых порах не состоял, подобно Миллеру, в «скромном звании студента», а сразу был назначен проректором академической гимназии с годовым жалованием в 200 рублей. Годом позже, - в 1732 году «произведен при оной гимназии в ректоры и в адъюнкты при академическом собрании с жалованием 360 рублей в год». Все это косвенно свидетельствует о том, что у него был неплохой послужной список последних лет пребывания на родине.
Являясь ректором гимназии, он и сам преподавал: учил лицеистов риторике, толковал им наитруднейших авторов: Иулия Цезаря, Светона, Цицероновы письма и орации, Овидиевы метаморфозы и Виргилиевы дела; изъяснял им греческие и римские древние вещи, учил поэзии, политической истории и географии. Кроме своей школьной должности, - пишут исследователи, - переводил с русского на немецкий и латинский язык «разные к русскому собранию принадлежащие вещи».
Это свидетельство для нас особенно важно в свете замечаний Миллера, а вслед за ним и многих современных историков, о плохом знании Фишером русского языка. Можно ли при этом переводить с русского языка на немецкий «разные к русскому собранию принадлежащие вещи»?? Добавим к этому, что по свидетельству современников Фишер был единственным в Академии человеком, который владел еще и греческим языком.
Вскоре Иоганн женился на Екатерине-Маргарите Стикс, - дочери гимназического учителя и через год обзавелся первым ребенком.
В бытность Фишера гимназическим ректором было разработано более всего нормативных документов по организации учебного процесса. 7 августа 1733 г. он подал в Сенат «Предложение по устройству Гимназии и училищ в Санкт-Петербурге», основные положения которого сводились к тому, что ради гуманистического образования в курс кроме латыни должны входить греческий язык, чтение римских поэтов, правила ораторского искусства и логика.
Для привлечения перспективных учеников он предлагал учредить 30 стипендий, бедных освободить от пошлины за переход через мост, который размещался на пути к гимназии. Указывалось на недопустимость использования учебных классов для жилья служителей.
Сенат, признав эти предложения дельными, утвердил выплату Академии на стипендии трех тысяч рублей в год.
В 1737 г. Фишер подал очередную записку: «Неопределенные мысли, как устроить в России, особенно в Санкт-Петербурге школы и Гимназию», в которой пишет о необходимости отделения немецкой школы от гимназии, так как немецкий язык необходим, пока гимназистов обучают немецкие учителя, а после школы наиболее одаренных необходимо переводить в гимназию. Он делает акцент на том, что она «особливо для русских заведена, дабы они, обучившись каким языкам и наукам, отечеству тем большую пользу принести могли».
Семья Фишера увеличилась, а жалованье платили не всегда регулярно. 30 июля 1734 г. он пишет в конференцию отчаянное письмо, в котором жалуется на длительную задержку жалования, сообщает о трудном семейном положении и больном ребенке; просит выдать ему «в зачет» хотя бы 20-30 рублей, чтобы «не съехать с квартиры и не заставить томиться жену и ребенка».
8 мая 1738 г., когда при обсуждении на конференции писем, полученных из Сибири, Фишер, узнал, что в экспедицию требуется историк на место заболевшего Миллера, он заявляет о своей готовности поехать на Камчатку с тем, чтобы «историю принадлежащих до российского скипетра народов исследовать». В поданном прошении он не скрывает своей материальной заинтересованности, пишет, что «при том имеет надежду, что в рассуждении сего далекого и многотрудного пути определено ему будет так, как и прежде отправленным в сию экспедицию профессорам и протчим служителям, против нынешнего его окладу двойное Ея Императорского Величества жалованье, а именно семьсот рублев с надлежащими до того прогонами и протчими к сей должности потребными вещами. И дабы всемилостивейшим Ея Императорского Величества указом по окончании сей экспедиции, как за его при Гимназии и Академии показанную службу, так и в рассуждении оных заслуг и верности, которые от него при сей экспедиции показаны могут быть, учинен он был при Академии наук профессором с определением того ж жалованья, на котором он в экспедицию отправлен быть желает, а именно по семисот по двадцати рублев».
Сенат принял его прошение и 15 мая 1738 г. с Фишером был заключен контракт об условиях отправки его в экспедицию. Правда, при этом финансовые пожелания Фишера были урезаны до «660 рублев, включая в то число квартиру, дрова и свечи». Он был согласен и на это.
Но, как говорится, «скоро сказка сказывается …», - только лишь через год, - 2 мая 1739 г. Фишеру было предложено составить заявку на то, что ему «к экспедиции Камчатской потребно». Он составил такую заявку, включавшую книги, «расхожую и книжную бумагу, чернильниц с песошницами, чернильных порошков, хороших голанских перьев, сургуча, карандашей разных сортов, перочинных ножиков, линеек, ножниц больших и маленьких, компаса, микроскопиума, зрительных трубок, хорошую винтовку, пару пистолетов, порох, дробь, сундуков с замками, крюками и петлями, … и прочих нужных вещей». Напоследок запросил «жалованья за два года наперед, 6 лошадей в подводе и двух салдат с унтер-офицером для конвоя».
25 июня 1739 г. последовала резолюция, согласно которой заявку обещали удовлетворить, кроме одной подзорной трубы (из двух заказанных), пистолетов, пороха и дроби (которые было рекомендовано приобрести за свой счет), а книги Марко Поло и Рубрука за неимением таковых заменили на «Путешествие в Азию» Бержерона.
6 сентября 1739 г. вышло наконец распоряжение: «отправляющимся из Академии наук в Камчатскую экспедицию адъюнкту Фишеру, переводчику Линденау и копиисту Мартинию прогонных денег от Санкт Питербурха до Тобольска к преждеданным на 10 подвод, еще на две ямские и уездные подводы по шестнадцати рублев по дватцети по четыре копейки с половиною на подводу».
В связи с тем, что Фишер едет с женой и детьми, ему была дана на восемь дней отсрочка, предложено «для охранения в пути пороху дватцать фунтов требовать от артиллерии, а дробь и пуль дватцать же фунтов купить». В путевом листе было отмечено, что Фишер едет «с женою и тремя детьми». И, наконец, запись от 5 октября 1739 г. в протоколе канцелярии: «Надзиратель Шмидт доложил, что вчера около 6 часов вечера адъюнкт Фишер отсюда уехал».
Инструкция Академии наук предоставляла И.Э. Фишеру все права, которыми был облечен Г.Ф. Миллер. Он был уполномочен просить поддержки у губернаторов и воевод вести наблюдения, «что касаются до истории натуральной, и по приезде от профессора Миллера, которому для излечения болезни велено ехать в Санкт-Петербурх, принять по реестру книги и инструменты, кроме тех, которые ему в проезде надобны, и что принято будет, о том в Академию репортовать». Все это уже само по себе говорит о том, что в Академии не было какого либо предпочтения Миллеру, как ученому, хотя он и был профессором, а Фишер только лишь адъюнктом.
Здесь, наверное, уместен будет вопрос: а как сам-то Фишер относился к Миллеру, насколько он был для него авторитетен? Они совместно прослужили в Академии более трех лет, - вполне достаточное время, чтобы составить представление о человеке. Фишер, конечно, знал, что Миллер был отпрыском почтенного и образованного семейства, в котором были ученые, теологи и даже государственные деятели. Знал он и о способностях Миллера, его успехах в экспедиции, о которых тот регулярно писал в Академию.
Но знал и о его апломбе, высокомерии и спесивости. Был Фишер и свидетелем того, как наушничал и угождал Миллер Шумахеру за своё карьерное продвижение, как ухаживал за его дочкой в надежде стать его зятем. Фишер присутствовал на той академической конференции, когда академики, недолюбливавшие Миллера за наушничество, «прокатили» его при назначении в профессорское звание. Для положительного завершения дела тогда потребовалось вмешательство самого президента Академии.
Были у Фишера с Миллером и принципиальные разногласия по вопросу постановки образования в гимназии, по которым они не раз дискуссировали. Выше говорилось уже, как смотрел Фишер на систему начального образования в России, в том числе для детей бедных слоев населения. Миллер же в разработанном им проекте устройства гимназии предлагал отделить учеников «благородных» от выходцев из низов, полагая, что «легкомысленным людям подлого состояния … употребление рассуждения незнакомо».
Одним словом, они были людьми разного склада, с разным мировоззрением и разными характерами. Добавьте к этому, что Иоганн Фишер был чуть ли не на четверть старше Миллера и обременен семьей, в то время, как Миллер еще «гарцевал» в холостяках. Вряд ли Фишер видел в Миллере образец для подражания. С поставленными перед ним задачами, он, видимо считал, что вполне справится и без наставлений Миллера, хотя, конечно же, готов был перенять опыт, который приобрел Миллер за время путешествия по Сибири.
*
В октябре 1739 года, - пишут исследователи, - Фишер со своими спут-никами выехали из Петербурга и к лету 1740-го, добрались до Сургута. Во время этой поездки он составил, сохранившееся в рукописи на немецком языке «Описание пути из Петербурга в Москву, и из Москвы в Тобольск».
Они следовали в Сибирь через Москву, Соликамск, по знаменитой Бабиновской дороге через Верхотурье, Туринск, Тюмень, сплавом по Туре и Иртышу к его устью. Далее предстояло против течения по Оби и её притокам следовать к Томску. В Сургуте в начале июля и произошла встреча Фишера с Миллером, который в это время совершал плавание из Томска в Березов.