Осень в том году в Руане была теплой и дождливой. Нормандия всегда обильна влагой… Ее заливные луга с пасущимися коровами, сочной зеленью, мелко моросящим дождиком, дающим серебристый отлив на траве и листьях, напоминают средневековые пейзажи Северной Франции и более поздние картины импрессионистов.
Не случайно Клод Моне писал здесь… Теперь в Руане его музей… Правда, большинство картин великого мастера разлетелись, как птицы по белу свету… Но нормандцы гордятся своим земляком. Его дом находится в нескольких десятках километрах от города. Здесь почти все сохранилось, как при жизни художника. И великолепный сад, и речушка с перекидными мостиками, и заросли экзотических растений и беседки. А в доме та же утварь и старинная кухня с медными чайником, кофейником. Вот только подлинников полотен мастера единицы. Остальное копии. Зато бойко идет торговля литографиями, открытками и прочей полиграфией. Масса туристов, мало гидов.
Но Моне надо смотреть в тишине, наедине со своими мыслями. Его живопись не только прекрасна своей цветовой гаммой и светом. Она завораживает выражением лиц людей, особенно женщин… И склоняет к философским размышлениям… Жизненные силы человек черпает в любви, добре, а связь с матерью-природой порождает гармонию мироздания. Таков Клод Моне… Но в нем, конечно, еще множество тонкостей и оттенков души… Владимир все это так остро ощутил только здесь… Заново открывая Моне.
Руан поразил его одновременно своей строгой готической красотой и мрачноватостью средневекового города. Главный Собор в центре города, построенный в четырнадцатом столетии, словно страж веков возвышается мощно и горделиво, вокруг него высажены цветники в виде старинных каменных чаш и клумб. Они как бы оттеняют цветовой гаммой серые камни и мрачные холодные тона собора, внутри которого почти под самыми сводами великолепный орган. Здесь по праздникам даются органные концерты, иногда с хором.
А совсем рядом рыночная площадь. На ней сожгли Жанну Д’Арк. Памятник ей изображает деву, мужественно принимающую смерть. Лицо ее обращено к Всевышнему. Теперь на этом месте небольшой храм Святой Жанны, построенный в ее честь в стиле модерн. А рыночная площадь сохранила свое прямое назначение, над ней только построили крыши. И здесь торгуют съестным, но уже со стеклянными и мраморными прилавками. Все удивительно чисто и красиво. И торговцы в белых халатах…
Нормандия — родина французских сыров, особенно тут знаменит камамбер и яблочный сидр. Сыры «Гран Дюк» превосходят все камамберы в мире, также как и сидр. Правда, и дары моря на рыночной площади в изобилии. Огромные красные вареные омары и креветки, и миноги, и кета, и семга, всевозможные моллюски, улитки, устрицы…
А большие башенные часы на улице Часов мелодично и приятно отбивают время. Пора поспеть к утреннему восьмичасовому поезду Руан-Париж, на встречу с русским писателем-эмигрантом Владимиром Максимовым, живущим в фешенебельном районе Парижа на улице Лористон, куда он пригласил Володю Оболенского. Известный в России диссидент, здесь, во Франции, он живет уже двадцать лет и издает журнал «Континент» и пишет свои прекрасные книги о России. В Советском Союзе его объявили врагом народа.
На улице Лористон живут в основном состоятельные персоны. Красивые особняки, большинство с тихими зелеными двориками, вымощены камнем, напоминают прошлые века… Французы любят комфорт и покой. При кажущейся общительности и импульсивности они очень замкнуты, и отчужденность их второе «я». А лицемерие превратилось уже давно в национальный характер… Как скажем, загадочность русской души у нас в России.
После своей первой французской революции, когда вандализм и кровавые массовые убийства аристократии сделали нацию государством буржуа и мелких лавочников, о чем так выразительно писали и Золя, и Мопассан, и Гюго, и другие французские классики, изменилась психология народа. Она сформировалась за два столетия довольно стабильно… Главной действующей силой и смыслом жизни современных французов являются деньги, собственность… И любовь.
Кстати, любовь претерпела также всевозможные катаклизмы. Раньше она четко делилась на продажную, чувственную и святую — супружескую. Сейчас эти понятия смешались и сместились и разложить современную французскую любовь по полочкам невозможно. Мораль стала прямой заложницей золотого тельца и любовь тоже…
Дверь открыла жена Максимова, Татьяна, приветливо улыбаясь, пригласила войти. Немного поговорили в прихожей, вспомнили общих знакомых… Здорово постаревший и поседевший человек с умным выразительным взглядом и затаенной тоской в выражении лица встретил Володю с интересом и по-доброму. Кабинет его одновременно напоминал и гостиную, и столовую. Комната была большой, светлой и просторной.
Письменный стол изящный, но не маленький и два кресла справа. Владимир Емельянович Максимов сидел спиной к окну. Много книг, рукописей, журналы, газеты… Все это производило впечатление аккуратности, но не педантизма хозяина. Мягкий пушистый ковер и большая настольная лампа создавали ощущение уюта… В другой половине стоял длинный стол светлого дерева, резной и почти воздушный, несколько подлинников русских художников прошлого века, в основном пейзажи. Немного грустная и характерная русская природа и старинная икона божьей матери со светившейся лампадкой завершали убранство комнаты.
Разговор зашел о России. О том, что она бедная снова попала в капкан. И враги ее, как внутри, так и извне, стараются опять погубить державу русскую, расчленив, изнасиловав и залив кровью. Что правители нынешние, временщики и воры, придумали новую западню — так называемые реформы, от которых люди мрут с голода, банкиры, уголовники, должны, якобы спасти Россию, на них делает ставку Ельцин.
А пока они спасают свои карманы, грабят и народ, и казну, и ресурсы матушки России. Временщиков никогда не интересовало чье-либо будущее, кроме своего собственного. А отсюда и инфляция, и цены выше мировых… Бездомные, больные умирающие дети бродят по стране, а разжиревшие на крови народной «новые русские» пируют во время чумы. Да, мы проиграли холодную войну… Поэтому так безумно упал рубль и фантастически вырос доллар. Запад мечтает превратить нас из великой державы в колонию. И если мы еще к тому же уничтожим свой ядерный потенциал. Владимир слушал Максимова и понимал, что это горькая правда. В чем же спасенье? — думал он. — Только в борьбе всего народа против своих новых поработителей. Так считал Максимов. Это теоретически правильно… Но народ-то наш сейчас действительно, как и предсказывал Иван Ильин, превратился в городского и сельского жителя, замордованного голодного, отчаявшегося, отученного от всего… и от борьбы за свои права в первую очередь. Он не живет сегодня, а выживает и вымирает. Его спаивают и помогают гибнуть и деградировать. Сместились все понятия добра и зла. Церковь, правда, пытается бороться за спасение душ… Как же такой народ станет бороться? Эта мысль терзала Володю и не давала покоя. Патриарх Алексий II и Солженицын, только им могут поверить люди… Если они призовут всех к борьбе. Считал Владимир Максимов. Вряд ли они призовут…
Володя вспомнил встречу и беседу с Патриархом в августе 1994 г. Она длилась полтора часа… Алексий II, конечно, пастырь мудрый… Но православная церковь не должна заниматься политикой. Вот его мнение. Он лишил за это сана священника Глеба Якунина… Вспомнил Володя и открытое письмо к народу русскому Максимова и Зиновьева, напечатанное в двух газетах в Москве. Там с болью было предостережение и призыв к борьбе. Он привез эти газеты сюда, в Париж. Максимов подарил ему свою книгу «Ковчег для незваных». Это один из последних романов Максимова, вышедших, наконец, и в России… Потом пили чай и говорили о России, о русских в Париже. О литературе… о жизни. И о многом другом. Старинные часы мерно тикали. Володя стал расспрашивать Татьяну о их дочерях. Простились в прихожей. Договорились о встрече следующей осенью, когда Володя опять приедет в Париж.
Никто кроме Господа Бога не знал, что Владимир Емельянович не доживет до следующей осени. Смерть его в конце марта была как гром среди ясного неба! У Володи в памяти осталась его печальная улыбка и добрые усталые глаза. И снова он напомнил ему А.И. Куприна в конце жизни в Париже… Тот, правда, вернулся в 1937 году на родину умирать. У него уже был рак пищевода, а дочь осталась в Париже. Она вернется в Россию в 1959 и умрет в одиночестве и страданиях. Отец же ее скончался ровно через год после своего возвращения, тоскуя по дочери. Мать по-кончила жизнь самоубийством в блокадном Ленинграде, после того, как получила ложное известие об аресте дочери в Париже гестапо. Страшные судьбы! Новые поколения русских писателей эмигрантов вновь повторяют судьбы предыдущих, но в других вариациях. Не важно, где они умирают, в России или в Париже. Даже если они вернулись на родину, они все равно остаются изгоями. Ведь прежней России нет. А теперь нет и Советского Союза. Остается надеяться, что детям Максимова Бог пошлет лучшую судьбу.
«Руанский собор в полдень» Клод Моне написал в прошлом веке. И сейчас в этот теплый октябрьский день Володя любовался собором и думал о вечности. Неяркое октябрьское солнце освещало его готические формы, подчеркивая величие и близость к Богу. Город словно и не изменился с того момента, как сожгли на рыночной площади Жанну Д’Арк. Только появились декорации другого времени. «Спектакль» жизни продолжался. А дева, — теперь в виде каменного изваяния взирала на все это с той же рыночной площади, превратилась в памятник, как вечный образ национальной героини и наполняла сердца французов гордостью.
Интересно, какой она была на самом деле? И что за ужас охватил ее при виде пылающего костра вокруг нее?! Бедная девочка Жанна! Она не знала, что политика самое грязное и гнусное дело, которым занимаются люди… И по сей день продолжают сию гнусность! И по-прежнему гибнут из-за нее невинные жертвы.
Концерт в Руанском соборе вот-вот должен был начаться. Зрители чинно сидели на фанерных венских стульчиках и ждали. Некоторые молились у ликов святых. Но вот прозвучали первые торжественные аккорды органа и концерт начался. Люди слушали музыку Баха и будто опускались в вечность… вместе с собором, пережившим столько войн и трагедий, за шесть веков истории Франции, столько побед и поражений, что удивительно, как он сохранился и дожил до конца двадцатого века.
Володя слушал и думал… о прекрасной музыке Баха… и о том, как история Франции столь непохожая на российскую одинаково кровава и страшна своим мракобесием средневековья и последующим неуважением к личности человека. «Какова цена жизни, — часто спрашивал он себя? — Бог утверждает ее бесценность! Человек — попирает законы божьи!» Концерт закончился, народ расходился тихо, мысли витали где-то далеко. Пора было собираться домой. Завтра утром день отъезда. Сегодня последняя ночь в Руане. Перед сном он гулял по ночному Руану. Часы на башне отбивали время. Под ногами шуршали листья. Осень навевала тихую грусть. Каштаны задумчиво покачивали кронами, словно шептались друг с дружкой. Пахло мокрой травой и прелым листом. Старушка, страдающая бессонницей, гуляла с собачкой. Вот она присела на скамейку в сквере и поежилась от ночной прохлады. Во всей ее фигуре ощущалось одиночество и тоска… Прямо как у нас, подумал Володя. Старушка заговорила с собакой, как с человеком. Наверное, везде и всегда… старость это одиночество. Володя вздохнул и направился к рыночной площади. Луна освящала тусклым унылым своим ликом это страшное для Жанны место ее казни. Прошли века, но ничего не забылось… И Володе показалось, что призрак ее возвращается сюда и блуждает и не может найти покоя… Женская тень скользнула вдруг и Володя вздрогнул… Но тут же успокоился, услышав смех. Две загулявшие девицы возвращались из ночного кафе и громко говорили и даже напевали. Пошел мелкий дождик. Так тихо он падал на дома и деревья… На землю, покрытую ковром из листьев, будто опасался разбудить спящих. Рано утром Володя уезжал из Руана. Вдоль шоссе тянулись поля… Лес, огороженный металлической сеткой, в багряном уборе, напоминал картинку, слишком он был аккуратен и ухожен. Такси прибавило скорость, чтобы успеть к самолету. Вот они въехали в Париж. Володя любовался им. Вечный город, по-думал он, время, конечно, властно и над ним… Его коснулись войны и оккупации… и возможные катаклизмы… и все же Париж сохранил свою красоту, свою душу.
В аэропорту Шарля Де Голля быстро завершились таможенные формальности. Самолет взял курс на Россию. Володе очень хотелось узнать Францию, о ее провинциях и старинных городах с ее историей и культурой прошлого и настоящего… Ведь Париж — это не вся Франция. В этот раз ему удалось познакомиться с древней Нормандией, прекрасной и загадочной. Но у него все еще было впереди.
Read more: