Не будет исчислен подробно
Мой длительный опыт земной, -
Он будет затоптан беззлобно
Шагами идущих за мной.
Но, может быть, микрочастица
Мечтаний моих и невзгод
В иные слова воплотится
И в чьих-то стихах оживет, -
И кто-то со мной на мгновенье,
Не зная, не помня меня,
Увидит в седом отдаленье
Черты отошедшего дня.
В.Шефнер
Родился я в Ташкенте, в семье агрономов, преподавателей сельхозинститута. Если анализировать фамилии моих родителей, то можно прийти к очень интересным, нет, не выводам, а, скорее, вопросам об их происхождении.
БАЛАШОВ согласно словарю русских фамилий происходит от тюркского слова "балаш" -драгоценный камень. "Балашами" в старину называли разновидность шпинели - благородную шпинель, добывавшуюся в Бадахшане, или "бадахшанский лал".
На самом деле происхождение моей фамилии иное. Мой дед родился в семье Ивана Белаша, мельника, а потом торговца мукой, выходца из пограничных районов Белоруссии и Украины, и стал по паспорту Балашевым, кажется, уже после приезда в Ташкент. Белаш, означает, белолицый, красивый.
У моей бабушки Зинаиды Григорьевны, урожденной Кобыш, матери отца, тоже украинские корни. Происхождение этой фамилии объясняют по-разному. Возможно, оно связано с занятием предков, поскольку «кобь» - гадание, волхование. Не исключено, что «кобыш» происходит от «коба» - пень, колода, т.е. неповоротливый человек.
Неясно происхождение фамилии моей матери = ВЕРМЕНИЧЕВА. Это явно от "ВЕРМЕНИЧ, но все дело в том, что "верменами" на Украине называли армян, так что, вполне возможно, среди моих предков были и армяне.
Есть и еще одна версия происхождения этой фамилии, о которой говорила моя мама. Как будто, фамилия предков моей матери, выходцев из Германии, была Бэрменш, в России они стали Верменшами, а потом Верменичевыми.
Почему меня назвали Анатолием, я не знаю. Повидимому, в то время это имя входило в моду - в нашей студенческой группе было четыре Анатолия из 20 ребят.
Родители рассказывали, что мой пятилетний брат предлагал назвать меня Трактором. Для моих родителей такое имя было неприемлемо, но некоторые "продвинутые" родители послереволюционной поры давали подобные имена своим детям - "Пятилетка", "Революция" или "Слябинг" какой-нибудь.
Больше были распространены имена, составленные из сокращений громких слов или производные от имен пролетарских вождей - Ревмира, Владлен, Энгельсина. Владлен Кадыров учился в нашей группе в институте, а Энгельсина Павловна работала в нашей экспедиции.
Отец рассказывал, что его эскадронный командир назвал своего сына - ЭМИТ - "этот мальчик имени Троцкого". Двадцатые - тридцатые годы были годами необычайной свободы по части именования детей. Девочкам нередко давали звучные иностранные имена. Так в нашей институтской группе среди 8 девушек были Элеонора Логинова, Мэри Щеглова, Лия Коновалова и Луиза Квасова.
Дед мой, Дмитрий Иванович Верменичев, из семиреченских казаков, крестьянствовал на северном берегу Иссык-Куля, держал пасеку. У него было двое сыновей, Иван и Михаил, и дочери, Шура (моя мама) , Вера и Маруся.
Когда пришло время учить детей, дед повез их в Ташкент. Ехали на телеге чуть ли не месяц. Мама поступила в ташкентскую гимназию, и ее воспоминания об этом периоде жизни не были радужными. Крестьянскую девушку из далекой деревни третировали и дочки состоятельных ташкентцев и, особенно, классная дама.
Деда я знаю, к сожалению, мало. Это был незаурядный человек - писал стихи, играл на гармошке, а во время первой мировой войны получил солдатского "георгия". Он приезжал к нам в Ташкент ненадолго в 1948 или в 1949 году и подарил тогда мне две тетради своих стихов.
Он писал о природе, любимых им горах, журчанье ручья. Тетрадки я, к своему стыду и сожалению, потерял, но кое-что из его стихов помню:
Лог и склон покрыт малиной,
Над скалой висит скала,
Пик зубчатый над вершиной,
Силуэт на нем козла.
Или вот еще о паре косуль-
Ночью вместе воду пить
Вниз спускаются к реке,
Следы маленьких копыт
Остаются на песке.
Бабушка Меланья, жена деда, была в свое время, видимо, красивой женщиной, она и в старости казалась очень приятной, здравомыслящей, держалась с достоинством.
В последний раз я ее видел, когда мы с женой Зиной приезжали в Талды-Курган, где она жила с тетей Верой. Она много рассказывала о своей жизни, но я, каюсь, не очень внимательно слушал, ничего не записывал и мало что запомнил. Позже тетя Вера вернулась в АЛМА-АТА и жила там с семьей сына Бориса Лукашева.
.
Дядя Миша, зоотехник, тоже жил в Алма-Ата с женой и двумя сыновьями, а тетя Маруся в Омске. С ней я никогда не встречался, но родители поддерживали с ее семьей связь и ездили к ним иногда во время отпуска.
Мой дядя, Иван Дмитриевич Верменичев, был соратником Д. Фурманова и упоминается в его книге " Мятеж". Свою дочь Наю он назвал так в честь жены Фурманова, и хотя в то время Ная жила в Ташкенте, я ничего о ней не знал и впервые встретился со своей двоюродной сестрой уже после войны в шестидесятых годах.Позже она с мужем переехала в Израиль.
Дядя Ваня закончил Сельскохозяйственную Академию им. Тимирязева, работал редактором и членом редколлегии газет «Социалистическое земледелие» и «Правда», преподавал сельхозстатистику в Институте народного хозяйства им.Плеханова и Тимирязевской академии.
В 1937 года он он был назначен начальником Управления народно-хозяйственного учета Госплана СССР (ЦУНХУ)взамен снятого с этого поста и впоследствии расстрелянного И.Краваля, при котором проводилась скандальная перепись населения 1937 года. Как известно, в результате переписи выяснилось, что за время коллективизации и голода население СССР уменьшилось на 8 млн. человек. Хотя И.Д.Верменичев участия в переписи не принимал, он через несколько месяцев был также снят с должности и арестован. Видимо, недостаточно жестко боролся с "врагами народа" в подведомственном учреждении, а может быть, слишком много знал.
Результаты переписи были запрещены к публикации, а руководство и многие сотрудники ЦУНХУ репрессированы. Дядя Ваня, осужденный по статьям 58-7, 58-8 (контрреволюционная деятельность и теракты), расстрелян в 1938г.на следующий день после вынесения приговора.
Реабилитирован в 1956г.
Деда своего по отцовской линии я никогда не видел, он умер до моего рождения. Как я уже упомянул, он родился в семье купца И. Белаша, торговавшего мукой, учился в гимназии в Киеве, а потом в Киевском университете.
По рассказам бабушки он учился вместе с Луначарским, ставшим после революции наркомом просвещения. Отец деда, видимо, был человеком состоятельным и смог послать сына для продолжения учебы в Германию. Там он познакомился с социал-демократами и даже выполнял некоторые поручения партии, в частности, нелегально перевозил в Россию «Искру», издававшуюся за границей большевиками.
После возвращения в Россию дед работал в Санкт-Петербурге, видимо, на каком-то заводе, так как был химиком. После переезда в Хабаровск, он преподавал в гимназии, но был вынужден уехать и оттуда, так как демонстративно отказался целовать руку какому-то высокому чину церковной иерархии, посетившему гимназию.
Так он попал в Ташкент, где и жил с семьей до своей смерти. Он преподавал в военном училище, был инспектором гимназий,преподавателем универсмтета, весьма влиятельным в Ташкенте человеком. У нас сохранился учебник географии, написанный им, видимо, для училища, где кратко и доступно рассказано о Земле как космическом теле и месте обитания растений, животных и человека.
Бабушка моя, Зинаида Григорьевна, родилась в многодетной семье бухгалтера Григория Кобыша, жившего на Украине в Прилуках, выходца из яицких (Яик прежнее название Урала) казаков. Ее мать, Мария Радзиевская польского происхождения родилась в семье священника. Бабушка с блеском окончила гимназию и, поскольку в университет женщин тогда не принимали, поступила на Бестужевские курсы.
В юности она была настроена радикально, сблизилась с революционно настроенными людьми, носила передачи в тюрьму политическим заключенным под видом невесты и, чтобы избежать ареста, вынуждена была уехать подальше от Петербурга. Дед увез ее в Хабаровск.
Бабушка преподавала в гимназии и в школе, в младших классах, жила в Ташкенте вместе с папиной сестрой Еленой Николаевной – Лёлей, как ее называли домашние. Мы часто бывали у бабушки в гостях., наверное, я слышал ее рассказы о прошлом, их разговоры с отцом и тетей, но опять-таки, к стыду моему, мало, что могу вспомнить существенного. Она осталась в моей памяти неизменно спокойной, доброй и заботливой
Тетя Леля, будучи экономистом по образованию и начав работать в метеослужбе, увлеклась метеорологией. Она, видимо, очень любила свою работу, потому что мне запомнились ее разговоры о движении фронтов, влиянии погоды на здоровье (это был ее конек), о годах-аналогах, по которым делались долгосрочные прогнозы и т.п.
С ее дочерью Ритой я был дружен в детстве, но потом мы встречались редко, я жил в Таджикистане, а она с семьей в Чирчике под Ташкентом.
Теперь она с мужем Станиславом Терещенко и детьми живет в Минске, и я не раз бывал у них в гостях.