Крыша протекала. Аккурат в том месте, где жесть кровли примыкает к трубе. Что-то тут прежний хозяин не додумал, не доделал, пришлось мне отдуваться. Как говорит русская поговорка: в дождь крыши не чинят, а в вёдро и так не капит.
У тестя подобная проблема в бане. Он вымочил старую тряпку в растворе бетона и обмотал вокруг трубы. Просто, но не слишком эстетично. К тому же, как я на мою крышу буду вверх поднимать тряпки в растворе или ведро. Гуманитарный мозг уговаривал тихо залечь на дно, прикинуться ветошью. Живи я один, может быть так и поступил. Менял бы тазики, пока не рухнул бы прогнивший потолок. Но жена финансировала моё индивидуальное сколково и ежедневно требовала отчёта.
Решение пришло неожиданно. Прищемил палец дверью. После болевого шока мысли стали яснее. А что если использовать кровельную жесть как пружину. Прижать её под углом к кирпичной трубе. Ну, а стык уже сверху промазать герметиком. Но - нужен небольшой гладкий лист кровельной жести. А жесть для пущей жесткости делают гофрированной, изогнутой, найти прямой гладкий лист нужного цвета оказалось проблемой.
Забрался в один из самых дальних магазинов. Практически производственный цех, а не магазин. «Мы вообще такие листы не продаем, - говорит миловидная девушка, - а вы с хозяином поговорите, за углом на складе».
Узнаю глаза. Больше тридцати лет, конечно, прошло. Но и он меня узнал.
-Серега?
-Паха?
Мы дружили пацанами. Пашка младше на два года. А его брат старше. Летом игра в войнушку, карты, охота на шершней, рыбалка, речка. Да, все наши игры возле реки. Вдоль берега росли такие лопухи и зонтичные, что закрывали солнце в полдень. Черёмуха, малина, боярышник и дикие яблони. Съедалось всё. Даже странные растения под названием пучка и сурепка. Пашка бегал до дома и выносил кусок хлеба, сверху густо намазанный маслом, которое в свою очередь посыпалось толстым слоем сахара. И он давал сделать райский укус. Мне, Игорьку, Славке и всем-всем-всем. И ему оставался маленький кусочек. Но Паха не жмотил. Паха знал, завтра такой же кусок с вареньем вынесу я, или кто-то другой.
А масло было настоящее, домашнее. Зайцевы держали несколько коров. Именно Пашка показал как взбивается масло. Его иногда отпускали играть недалеко от дома с трёхлитровой банкой. Внутри бултыхалась непонятная масса. Зачем нужно ее непрерывно трясти, стало ясно спустя несколько часов. Гигантское время в детстве. Мне Пашку было жаль. Максимум что требовалось от меня – помогать в огороде. А Пашка с братом делали почти всю работу по хозяйству. Мы даже помогали ему пасти коров. Да, вот такой у нас город, в пригороде держат коров. А раньше, вообще, распространенное явление.
Целый день ходишь по горам и пригоркам. То ли ты за стадом, то ли стадо за тобой. А вокруг земляника, клубника, щавель. Вода из родника. Слепни, оводы, мухи. Главное на гадюку не сесть. Южные склоны прямо отрада для этих тварей. Именно отсюда их спустя лет десять таскали мне на уроки мои ученики из гимназии, дабы уроки проходили веселей.
И даже пастухами мы умудрялись резаться в дурака, пьяницу и стоодно. А вечером засыпали мгновенно. И стрекотали громко ночные насекомые в открытых окнах. И мир наполнен был запахами: молоком и навозом, муравьиной кислотой и малиновым клопом.
А зимой мы чистили лёд на реке. Находили гладкое ровное место. У нас не было коньков, зато были клюшки. Но валенки скользили не хуже, а вместо шайбы выламывалась хорошая ледышка. Мы играли от темноты до темноты. От нас шел пар. Валенки превращались в твердую шершавую броню. Лицо было в синяках от прилетевших ледышек. Счёт в игре доходил до сотни. Вот это был хоккей. А потом на кухне у печки засыпаешь над стеклянным граненым стаканом с чаем и бабушкиной надкусанной пышкой в руке.
А весной катались по этой же реке на льдинах. Тут главное спрыгнуть до моста успеть, иначе унесет. Плывёшь как на корабле настоящем. Или ты полярник. Оп, а тут сапоги резиновые из воды торчат, мимо проплывают. Ах, это не сапоги, это Славян в сапогах под воду ушел. Головой вниз. Ничего, достали Славку, живой, здоровый, немного мокрый, и потом задница горела от ремня.
А еще солдатики. Пашкин отец много строил. У них всегда была куча песка у дома. И мы стаскивали туда всё свое добро в картонных ящиках. Ссыпали в кучу танки, солдат, шахматы, лото, самолёты, машинки и делили всё поровну, то есть - на раз, два, три - и кто, сколько загребет себе. Строили огромные страны, заводили союзы. А потом вели войны. И спорили до драк, кто кого убил. Психовали и разбирали своё добро обратно по коробкам, расходились. Но долго не выдерживали, бежали мириться. Мне нравилось играть, поэтому я часто уступал. Не в победе дело, это я понял быстро.
В строящихся домах играли в прядки. Нам разрешали. Бегали по деревянным срубам, как сумасшедшие. Не боялись ни переломов, ни темноты. Играли и играли. Пока не разбирали всех по домам. И оставалось три-четыре человека. И вроде уже не поиграешь так, как до этого и расходится жалко. Ну и что, что темно, июль же, каникулы. А потом и за тобой приходит мама. И ты такой, нехотя: «Пока, пацаны!» И дома ждёт стакан молока, опять же из-под Пашкиной коровы, они же всю округу снабжали. Не бесплатно, конечно.
Да что деньги! Мы их видели по праздникам. Рядом парк Победы. На 9 мая, народу полно, лавки торгуют, в машины стеклотару принимают. Музыка играет. Ветераны с медалями на груди сидят под ёлочками и березами, на газетках килька и шпроты с черным хлебом. Ну и бутылки, понятно. Бегаем, собираем из-под «Буратино», «Дюшеса», «Жигулёвского», с такими этикетками, как улыбка клоуна. Ополаскиваем в реке, и сдаем. Можно и два рубля заработать. И потом покупай, что хочешь, хоть мороженное в бумажных стаканчиках по 13 копеек, хоть тот же лимонад и сдавай бутылку снова. А иногда, если дадут железного Ленина, жалко его отдавать, хранишь в кармане, пока он не протрёт дырку и не выкатится на какой-нибудь поляне.
Хотел я это всё Пашке напомнить. Да слов не нашел. Да и зачем. Спросил, есть ли у него лист жести. «Есть», - говорит друг детства. И тут он такую цену назвал. По мне так дороговато. Вынесли мне его. Свернул в трубочку. А есть, спрашиваю, какой-нибудь шпагат, чтобы завязать? «Есть», - говорит Паша. И называет цену. Да мне бы просто закрепить, может, проволочка какая имеется? «Конечно», - отвечает добрый хозяин. И называет цену.
И то сказать, кто мы друг другу? Да и не рассчитывал я ни на какие скидки. И заплатил сполна. Просто совсем не к Паше претензии. Ко времени, что ли? Или к самому себе. Зачем я в памяти храню детство своё, для чего отношения те давние для меня что-то значат? Все давно выросли, у всех семьи, бизнес, дело, зарплата, внуки уже пошли, а я тут со своей жестью. Ладно, забудем всё.
Задумка моя удалась. Прижалось железо накрепко к трубе. Второй год не течет. Может, жизнь прекрасна сама по себе, без всякого детства.
© Сергей Решетнев