Ну, недолюбливал Степан таких людей! Каких? Таких вот, как этот Потапов, который, по всей видимости, по воле Провидения (да какое Провидение! – доченька любимая подтасовала) должен будет скоро стать ему сватом. Ему и Зинке, жене. Ну, а жена Потапова – Вера Петровна, сватьей, соответственно.
За что недолюбливал – этого сейчас сформулировать он… не смог бы. Все доводы про то, что: «Людка молодая очень ещё... И жених не устроен… определённо чтобы…» – были отвергнуты и женой, и остальными членами большого семейного совета. Да и он сам, если говорить откровенно, видел их несостоятельность. Кругом оно так сейчас. И всё-таки, что-то, как ему казалось, было в нем, в свате потенциальном, подозрительное, «не наше». А с другой стороны – уж слишком «наше». Чересчур. Ну ты представь только: этот Потапов тоже Степаном оказался. Степан Степанович. Ещё и отец у него Степан!
– Мы с тобой тёзки, выходит, – обрадовано протянул Потапов крепкую свою руку при первой встрече, когда они, эти Потаповы, приезжали Людку сватать. Но главное-то… – и сын у него тоже Степан! Степан-Степан-Степановичи, мать иху… Одни Степаны. А он-то (сам, Степан который, Иванович) считал, что имя у него редкое довольно. Ведь Степан (в интернете выискал) с древнегреческого переводится как «венок», – «корона» даже! А корон не должно быть много. И коронованных следовательно.
Нет, младший Степан Потапов ничего, предупредительный. И Людку любит. Вроде… Но тоже ведь… – Степан… Ну, этот Степан – ладно. Венок ему на голову.
И вот сегодня на календаре 31 декабря. Начало дня. Ковалёвы: Степан Иванович с женой, дочка,– жена и дочка страшно волнуются – в ожидании будущего зятя, который должен с минуты на минуту подъехать на машине, чтобы отвезти их к себе, к Потаповым. С ответным, так сказать, визитом. Ну и Новый год встретить, «в семейном, дескать, кругу…» – придумали тоже! Он вообще не помнит уже, когда Новый год вне дома встречал. Это ж ночевать в чужой постели… Хотя – новогодняя ночь… не до сна, как будто… Места, опять же, Людка говорит, у них там много.
– Людк, – обратился Степан Иванович к дочери, которая молча сидела в своей комнате с телефоном – в одной руке – и потрёпанной довольно, вывязанной из трикотажной пряжи фигуркой зайца с огромными обвислыми ушами, с которым не расставалась лет, наверное, с трёх, – в другой; выглядывала через окно на заснеженную, ярко освещённую солнцем улицу, уходящую вдаль; переводила взгляд на большую, десятилетнюю ель под их окном, которую, совсем маленькой, высаживала вместе с отцом и которую сейчас она мысленно украшала, развешивая сверкающие золотые шары на тяжёлые, зелёные ветки-лапы.
– А он у тебя не напьётся завтра? Сможет нас с матерью хотя бы домой доставить?
Людка ничего не ответила, зная натуру отца. Но прислушаться – поднять голову от телефона и прислушаться – она должна была, Степан Иванович очень зримо представил свою дочь в эту минуту. Он мог бы по обыкновению крикнуть ей ещё раз, погромче, для того, чтобы увидеть дочь перед собой, – увидеть в её родных, чуть насмешливых, зелёных озорных глазах озорных и милых чертенят и услышать ровное «Что, пап?» – но он не стал. Лишь хмыкнул негромко и довольно, мысленно уже пережив всю эту сцену.
– Ну чего всякую ерунду городишь? – укорила Зинаида. – Настроение плохое?
Да нормальное у него было настроение!
– Слышь, Зин. А может, не поедем никуда? – не поворачиваясь, обратился Степан Иванович к жене, заканчивающей у зеркал свой туалет.
Из комнаты дочери в этот момент донёсся возбуждённый Людкин голос: «Да. Всё... Готовы…»
– Ты-то готов? – вместо ответа спросила жена.
– …Анекдот вспомнил. Одесский, – как будто не слыша вопроса, отозвался Степан Иванович.
Зинаида промолчала. Не обращая на это внимания, Степан Иванович начал рассказывать:
– Моня с Цилей собрались в гости к Рабиновичам. Вот как мы с тобой. Моня говорит: «Циля, ты не представляешь, как я не хочу к ним идти».
– Как ты сейчас, – вставила Зинаида.
– А Циля отвечает: «Нет, а ты представляешь, как они обрадуются, если мы не придём?»
Степан Иванович замолчал на пару секунд, ожидая эффекта, и закончил:
– Тогда Моня говорит: «Да, ты права. Надо идти».
В этот момент в двери из детской возникла фигура дочери.
– Что? – другим голосом, тщетно скрывающим глубокую теплоту, спросил Степан Иванович.
– Ничего, пап. Ты, как будто, недовольный чем-то? – спросила та чуть дрожащим голосом.
Отец пожал плечами:
– Да нет.
Эх, Люда, – повернулась к дочери мать. – Это он с непривычки, от неожиданности. Ведь впервые единственную дочку замуж отдаёт.
Степан промолчал, чуть подёрнув опять плечами.
– Что, пап, не приглянулись сваты будущие? – мягко, но уже игриво спросила Людка.
– Да… Нет. Нормальные, вроде, люди. Степан – мужик. Тёзка к тому же.
Он повернулся к дочери и подмигнул. Лицо отца было теперь разглаженным, глаза потеплели и смотрели, наконец, весело и по-доброму.
– Ну, всё, приехал! – вспыхнула вдруг лицом дочь, услышав машину, и засуетилась.
– Пойду встречу. Вы выходите.
– Выходим, выходим. Мать, как ты нас со сватом окликать-то будешь? Меня хоть по отчеству отличить можно, – рассмеялся Степан Иванович, пытаясь расслабить сидевшую все эти дни где-то глубоко внутри сжатую пружину. Всегда веселый, в общем-то, мужчина, он, действительно, чувствовал себя в этой ситуации не в своей тарелке.
– Стерпится – слюбится, – сказала, приклонив голову к плечу мужа Зинаида. – Пошли уж.