На фото:
Саше - пять! Ни дать ни взять.
Больше нечего сказать.
Всё мне детство дарило,
Чем богат этот свет:
Ласку матери милой
И отцовский совет,
Ночь в серебряных звёздах,
Летний день золотой
И живительный воздух
В сотни вёрст высотой.
С. Маршак
В стародавние времена, когда град Киев был всего-навсего ещё только столицей Киевской Руси, средством коммуникации позвоночных особей служил их непарный вырост дна ротовой полости, а по-простому - язык. Правильное нахождение направления пеших и конных передвижений первых туристов, разного рода завоевателей-налётчиков и деловых людей в сторону града Киева в отсутствии карт, тогда решалось с помощью того самого "непарного выроста", путём выведывания и расспрашивания о местонахождении правильной дороги на пути к цели. В город Рим, как утверждалось, вели все дороги. С Киевом тогда было несколько сложней. Отсюда и история укоренившегося до сих пор выражения: "Язык до Киева доведёт".
Ещё одна легенда, оставшаяся в истории ведает о том, что как-то, в те же стародавние времена, некий Никита Щекомяка, праздно слонявшийся по земле, повстречал на своё горе войско половецкого хана Нунчака где-то вдали от "матери городов русских", как тогда назывался Киев. Интервью простодушного Никиты властному интервьюеру, где Никита расписывал богатства и красоту стОльного града Киева было с воодушевлением выслушано и по-своему отмечено сердобольным ханом, согласившимся проводить незадачливого Никиту до его родного порога в свойственной ему манере добросердечия. А заодно, дабы не сбиться с пути, привязал "златоуста" за его язык к лошади и таким образом обеспечил гарантию успеха своего предприятия. Таким образом, в буквальном смысле этого утверждения, болтливый язык сыграл злую шутку со своим обладателем…
Меня же, мой язык не довёл до Киева: в то время уже сподобился там родиться и благополучно там пребывал. А дело повернулось так, что в самом начале своей жизни я чуть было в Киеве буквально не лишился самого языка…
Воспоминания раннего детства носят не только не отрывочный характер, а и почти все стёрты временем. В памяти остались лишь некоторые эпизоды, в том числе, так или иначе, связанные с болевыми ощущениями: физического и душевного свойства. Как говорится, что у кого болит, тот о том и говорит. И я с ними...
И всё-таки, это было незабываемое время! Полуосознанное, полузабытое. Где явь была безответственна, а сон - безмятежен. Когда впервые, где-то вдалеке забрезжил свет в самом начале туннеля под названием Жизнь!
Помню, как играя во дворе зимой в то, что издали напоминало футбол на снегу с такими же, как и я четырёх-пяти-шестилетними "шибздыками", мы неосторожно разбили единственное окно в столярной мастерской, находившейся во дворе моего дома в подвальном помещении кинотеатра "Комсомолец Украины" на улице Свердлова, называвшейся тогда так, а ныне - Прорезной. Огромный и рассвирепевший дядька-столяр, на нашу беду находившийся там, с криком и руганью выскочил из подвала и погнался за нами, кинувшихся со всех ног дворами в направлении Дома учёных. Я, как самый маленький, не способен был на такой длинный забег по глубокому снегу. Почти сразу юркнул в глубину двора, где находился общественный, всегда зловонный туалет и затаился там. Ну, и конечно, был выловлен и изъят оттуда за шкирку ужасным столяром. (Не к месту и не ко времени, но хочу оговориться, что в том дворе проживал известный композитор Оскар Сандлер - автор музыки ко многим известным советским кинофильмам, включая знаменитую кинокартину "Подвиг разведчика"). Столяру было виднее как поступить и он со мной даже не посоветовался: поволок в отделение милиции, находившееся тут же, в здании кинотеатра. Плакать я начал уже там, в отделении. Думаю, что дежурный милиционер внятного объяснения от меня не добился и после попыток как-то меня усовестивить, дабы не промочить ноги от моих слёз, лившихся рекой, отпустил домой. Бежать было недалеко. Отчётливо помню себя, сидящего с мамой на диване, уткнувшегося в её колени и рыдающего от горя из-за свершившегося надо мной насилия…
Ещё одно воспоминание раннего детства, меня - пятилетнего, возвращает меня отчётливо в родной папин городок Ямполь, Винницкой области на Украине, куда мы иногда ездили летом к дедушке и бабушке на отдых. Как-то, играя с мальчишками в незатейливую игру без названия, я стал жертвой своего простодушия, не будучи ещё тогда приученным жизнью к изощрённости коварства и обмана. Кстати, не могу расстаться с этим чувством удивления до сих пор, поражаясь порой той пакостности, на которую способны некоторые люди. По крайней мере, они себя таковыми считают. Безосновательно, надо сказать, на мой теперешний просвещённый взгляд.
А тогда, мы с соседским пацаном Лёнькой - сыном парикмахера, моим ровесником, стояли по обе стороны "тына" - крупнокаменноого, вручную выложенного забора, огораживающего со всех сторон его огородный участок на расстоянии примерно десяти метров друг от друга. Рядом с моим противником был ещё один соседский хлопец Юрка, немного постарше нас. Правила единоборства были просты, как наши мысли. Мы брали камни, довольно крупные, валявшиеся тут же под ногами в достаточном количестве и бросали друг в друга. Только и всего. Куда проще. Видя замах перед броском и следующий за этим полёт брошенного камня, та или другая сторона вовремя приседала, прячась за надёжно защищающий каменный "тын". Броски следовали поочерёдно: сначала - я, потом - они. И так далее - бросок за броском. Юрке, видно, надоела эта рутина и он пошёл на хитрость. Взяв камень покрупней, он замахнулся и обозначил движение броска, камень при этом не бросив. Я же, поддавшись привычной динамике игры пригнулся, дожидаясь удара камня в стенку "тына", как было до этого. Не услышав удара, я с удивлением выпрямился посмотреть и тут... Гад-Юрка быстро и метко швырнул в мою сторону камень, вложив в бросок всё своё коварство, силу и умение. На этот раз я не успел пригнуться. Тупой удар, лишающий сознания свалил меня с ног. Прилетевший камень попал мне точно и прямо в самую середину лба. Я закричал. На крик из нашего дома выбежал папа и подхватил меня на руки. Кровь полилась по лицу, стекая в рот. Я стал захлёбываться ею и чуть-чуть не задохнулся. У меня началось конвульсивное удушье. Папа рывком спровоцировал мне рвоту, скопившейся в моём рту крови. Паника, крики на всю улицу. Остановили проезжающую мимо подводу - деревянную колёсную телегу, запряжённую лошадью и помчались в больницу. Там мне быстро наложили швы и зашили мне мой расчудесный лоб. Первый мой шрам, который, как авторитетно известно, служит мужским украшением, я получил всерьёз и надолго. Если присмотреться внимательно, то можно его найти и сейчас. Приехавшую позже к нам маму, я встречал с добротно перебинтованной головой. Могу себе только представить, что она высказала папе, не доглядевшего румяное и здоровое малолетнее чадо, отправленное на отдых!
... Позволю себе немного отвлечься, чтобы преждевременно не впасть в детство. Хотя, как утверждают некоторые искушённые наблюдатели, отслеживающие динамику "взросления": всем нам там ещё предстоит побывать, тоесть - впасть в детство. По крайней мере, чувствую, что мне ещё рановато говорить об этом. Итак, оценивая и анализируя то происшествие с высоты своей теперешней взрослой искушённости, поддавшись своей склонности к обобщению, невольно задумываюсь о причине моего наказания. А то, что это было именно так я теперь не сомневаюсь. Не стало ли это мне уроком, уже в детстве, за неуважение к философским высказываниям Екклесиаста? Ведь сказано было: Время разбрасывать камни, и время собирать камни… Моё тогдашнее время было временем их разбрасывания. Теперь, хочется верить - собирания. Однако, предупреждение, в виде запомнившегося эпизода было опосредованно вынесено в самый, что ни на есть, подходящий для этого момент и в самое доходчивое для этого место. Может быть я поддаюсь излишней фантазии? Может быть, может быть...
Бедная моя головушка! Иногда, до сих пор, в моменты самоанализа по тому или иному поводу я, конечно утрируя, ищу возможную причину своих неудач в причинном последствии травм, полученных в далёком детстве. Может, думаю, пытаясь объяснить свои неординарные поступки, тот злополучный камень испортил что-то в моём мозгу и я стал по-другому воспринимать окружающее? Кто знает... Скорей всего наговариваю на себя, поддаваясь излишней щепетильности.
Сначала был камень. Кому-то показалось, что это мало...
Как-то, во время большого праздничного застолья с множественным присутствием родственников и друзей у нас дома, мы-дошколята - мал-мала-меньше, играли и суетились под общим столом, путаясь меж ногами плотно сидевших за столом взрослых. И надо было именно мне выбрать момент, наигравшись, вылезть из под стола наружу и резко разогнуться во весь свой значительный рост - метр с кепкой, ударившись головой снизу в большой поднос со стаканами горячего чая, который в этот момент к столу подносила наша соседка! От неожиданности она выронила поднос и он, перевернувшись, пролился мне на голову крутым кипятком из дюжины чайных стаканов. Себя не помню. Запомнил только, как мой папа в коридоре лил мне на голову водку из бутылки, таким образом и по его понятию обеззараживая ожоговую рану моей головы. Водка обильно текла по голове и разъедала глаза. Я орал. Гости орали. Застолье, как говорится, достигло своего наивысшего накала и апогея без видимого торжества. И причиной этому опять был я. Говорю это без видимой гордости. Чем уж тут хвалиться?!
... Говоря о своей бедной головушке, и до сих пор считая свой язык частью той же головы, по крайней мере у себя, позволю напомнить о том, с чего я и начал цикл этих моих мемуарных заметок. Надеюсь, что языковой барьер возрастного косноЯзычия не помешает мне кратко обрисовать эпизод, произошедший со мной в тот морозный зимний день, когда я, четырёхлетний, отправился погулять по Крещатику - центральной городской улице, с приятельницей нашей семьи - тётей Женей.
Обмолвился про барьер я неспроста. Всё из-за него и произошло. Правда, в этом конкретном случае, упомянутый барьер, тогда предстал передо мной во всей своей красе своим другим значением определения, более практичным - строительным и защитным сооружением витрины мебельного антикварного магазина на Крещатике.
Тётя Женя - жена авторитетнейшего киевского врача - дяди Миши, как я его называл и в свою очередь - сестра Фримы Зиновьевны Главатской, тоже врача, жены известного киевского адвоката и библиофила - Павла Яковлевича Дорфа - обладателя, наверное, лучшей в городе частной библиотечной коллекции раритетных книгоизданий.
Многие считали привилегией быть в числе его знакомых и крайне ценили его общение. Помню, его рассказы о дружбе с киевской писательской элитой, выдающимся дирижёром Натаном Рахлиным, дедушкой по папе Владимира Семёновича Высоцкого, жившего в Киеве и другими. К другим, можно, например, было отнести писателя Жоржа Сименона, переписку с которым на языке адресата Павел Яковлевич - дядя Павел, как я его называл, мне показывал. Вообще говоря, не всё так было просто в этом человеке. Со временем я осознаю, задавая себе вопросы о его личности и оценивая его место в той жизни, что он был намного нечто большим, чем среднестатистический обыватель. Его иностранные турне с супругой в середине 1950-ых годов на теплоходе вокруг Европы, его поездки в 1970-ых годах в США говорят сами за себя. Жившие в те времена и знающие образ жизни советских людей той эпохи, согласятся со мной, что это мог себе позволить только тот, кто был посвящён сами понимаете в какие рыцари... Не буду и не хочу спекулировать своими домыслами, но из песни, как говорится, слов не выкинешь... Ещё долгое время я носил, а потом донашивал, не желая с ними расстаться, джинсы, привезённые и подаренные мне из одной из его поездок в США.
Павел Яковлевич - высокий, импозантный красавец в возрасте, ярчайший, эрудированейший человек, разносторонне интеллектуально образованный, был тем бриллиантом, который своим блеском, не побоюсь этого слова, украшал и освещал всё вокруг, создавая вокруг себя центростремительную силу интеллектуального и человеческого притяжения. Как с ним было интересно! Вспоминаю наши с ним занятия у него дома, когда уже позже, он "подтягивал" меня по математике. Во время капитального ремонта с выселением жильцов нашего дома Павел Яковлевич и Фрима Зиновьевна приютили нашу семью из четырёх человек: троих взрослых и меня маленького, у себя дома в квартире на улице Чапаева в течение нескольких месяцев. И разве только это?! Вот с такой семьёй посчастливилось нам близко дружить и общаться на протяжении многих лет.
Так вот. Тётя Женя, бездетная пожилая женщина очень любила меня. Любила со мной маленьким проводить время. В тот день мы с ней отправились, как я уже сказал, пройтись. Гуляя по Крещатику, она неосмотрительно попросила меня её подождать снаружи, а сама на минутку зашла в антикварный мебельный магазин. У женщин, по моим наблюдениям, объявленная "минутка" может растянуться на более продолжительное время. Не знаю сколько времени я стоял послушным столбиком, у витрины магазина и глазел на то, что было выставлено в ней?..
Кстати, перед самой войной, об этом я естественно узнал намного позднее и это не шутка, два наших всесоюзно-известнейших друга-киноактёра - Борис Андреев и Пётр Алейников, прогуливаясь по Крещатику в своём естественном состоянии подпития, и устав сверх меры завалились на кровати, выставленные в этой же, мною теперь рассматриваемой витрине, и заснули там на глазах у многочисленных прохожих. После того, как была вызвана милиция и их препроводили в отделение для составления необходимого соответствующего милицейского протокола, Борис Андреев выпил чернила из чернильницы, дабы не дать дежурному возможность написать протокол. Тогда им простили и это. Ещё и песни попели. Вот такая у них была умопомрачительная слава всенародных любимцев!
... А тёти Жени всё не было и не было. Убаюкиваемый видением её мелькающей внутри магазина коричневой шубки, ясно различаемым мною через витринное стекло, я, от нечего делать, стал своим язычком лизать наружный металлический барьер-ограждение витрины. Мне было не холодно, одет я был хорошо. Тонкая ледяная корка, покрывавшая поверхность барьера, показалась мне каким-то неизвестным доселе лакомством и я с наслаждением продолжал это делать. Когда устал двигать язычком, то просто прикоснулся им к металлу, чувствуя прохладу и застыл наслаждаясь. Ещё какое-то время я простоял неподвижно, уставившись взглядом в витрину, завороженный разнообразием магазинных экспонатов. Тут уже и тётя Женя вышла из магазина. Берёт меня за ручку и пытается вести дальше.
А я-то идти и не могу. Приклеился язычком к барьеру. Прихватил его Мороз-красный нос и не отпускает. Вижу, тётя Женя испугалась не на шутку. Её испуг передался и мне. Я стал то ли орать, то ли мычать - непонятно. Попробуйте с высунутым языком на морозе произнести что-то членораздельное. То-то. Пробую оторвать язык - больно, ни в какую. Намертво прихвачен. И моё слабое, тут же остывающее дыхание через открытый рот ещё больше к тому же добавляет цементирующей замерзающей влаги. Комедия, да и только. Хоть отрезай сваркой металл, с этим всем иди в магазин и отогревайся до полного освобождения. Не дожидаться же прихода весны и наступления потепления!
Вокруг нас стал собираться народ. Конечно, лицезреть в витрине киногероев страны было зрелищем более захватывающим, но и мне, наверное, перепало кое что. Все подают сердобольные советы, чувствуется всеобщая заинтересованность и обеспокоенность. На счастье, кто-то принял эффективное живое участие в моём освобождении. Что-то тёплое на язык мне лили, чьё-то горячее дыхание отогревало мой покрасневший и набухший приклеенный язык. Здесь я был не властен - стоял как маленький истуканчик в окружении колдовавших вокруг меня страстосердцев, ожидая избавления от нежданно свалившейся на мою головку мУки, с катящимися и почему-то не замерзающими по моим щекам слезами. Сейчас я знаю почему, - солёные потому что были. Ведь, слёзы всегда солонЫ...
Бог - дал, Бог - и взял. Пришло и моё избавление. Общими усилиями как-то освободили маленького Сашеньку из плена ледяного царства Снежной Королевы. Спасибо тем, кто так тогда постарался! А иначе, выражаясь фигурально с долей метафоричности, - так бы в Киеве прикованный и остался. К тому же, - доведенный. Нет, не с помощью языка ногами до Киева, а в другом смысле - с помощью языка до отчаяния.
P.S. Ох, видимо неспроста я выбрал свою профессиональную специальность теплоэнергетической.
Однажды будучи согретым, пытайся согревать других!
Этот, сформулированный мною личный девиз, пришедший ко мне оттуда, из детства, стараюсь воплощать всегда, когда это необходимо в буквальном и переносном смысле, во всей широте спектра жизненных обстоятельств.