Собственно говоря, наука – это не моя тема, но позвонил приятель – редактор ученого журнала и попросил сделать информационный материал из университета, в котором «очень неплохо поставлена работа по привлечению молодежи к научным исследованиям».
– У тебя это лучше получится, – аргументировал он свое предложение. – В нашем журнале сотрудники в основном из ученого мира. Пишут, сама понимаешь, – сплошное занудство. А хотелось бы простого человеческого материала о том, как у них там молодежь науку двигает.
– Не ворчи, старый брюзга, – пошутила я. – Тебя послушать, так всё кругом плохо: жизнь прошла впустую, а ученый мир переродился. Но я какое ко всему этому имею отношение?
– Возражений не принимаю! – строго заявил газетный волк. – Ты у нас королева художественных жанров. Сделай что-нибудь информационно-зарисовочное. Короче, звони, тебя ждут. На месте разберешься, кто в кого переродился, – и бухнул трубку.
Я работаю в глянцевом журнале. Не скажу, что он совсем светский, но о профессуре мы точно никогда не писали. Между тем, понимая, что приятель не отстанет – позвонила в университет, договорилась о встрече и пришла в Alma mater точно в назначенное время.
Надобно отметить, что в универе мало что изменилось за тридцать лет после моего там учения. Всё те же обтоптанные лестницы, всё те же облезлые стены говорили о том, что с финансированием тут, как и было. Разве что в некоторых местах выделялись современным стилем двери, слегка бравировали новыми красками панели, которые, контрастируя со всем остальным безобразием, не столько добавляли ожидаемого авторами впечатления комфорта, сколько подчеркивали убогость всего того, что давно ждало ремонта.
Но студенты по сторонам мало смотрели. Одни по традиции сидели на подоконниках, готовясь то ли к сдаче зачетов, то ли к их пересдаче. Другие спешили в аудитории на лекции. Остальных просто не было. Коридоры удивили своей пустынностью. Молодой человек, встретивший меня в вестибюле с табличкой, на которой была фломастером выведена моя фамилия и название журнала, коего я являлась представителем, – ассистент с жутко заковыристой фамилией, которую я даже не попыталась запомнить по причине её мудрёности, объяснил, что студентов вообще нынче мало. Число их в группах колеблется от пятнадцати, что «само по себе даже удивительно, до семи-десяти, что является естественным и закономерным».
По мере следования по факультетам, к нам присоединялись преподаватели, которые долго рассказывали об особенностях обучения их родным наукам и как-то недоверчиво посматривали на меня, одетую по моде и со вкусом, думая, вероятнее всего, что серьезно о серьезном вузе нужно писать только в скромно-серых одеждах. Ну, что ж…
Меня водили по кафедрам и лабораториям, называли имена, степени, звания, достижения, премии, открытия. Вкладывали в руки проспекты, брошюры, журналы. Я слушала, записывала, охотно протягивала свой блокнот, чтобы прочитали запись, УТОЧНИЛИ, то есть, чтобы ни одна ошибка, – НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ…
Потом учёный ассистент на простом современном русском вдруг сказал:
– Хотите чаю? Зайдем в мою лабораторию. С отличными ребятами вас познакомлю. Все – гении, у каждого – степень и научные разработки. Вы с парнями пообщаетесь, а я в ректорат схожу, узнаю, не освободился ли ректор.
Он говорил искренно с восторгом. Впрямь захотелось запросто приобщиться к великой науке и ее исключительным представителям. Мы как раз подошли к заветной двери. В принципе материал в значительном количестве лежал у меня в сумке, так что к гениальностям я шла только, как говорится, посмотреть. Но можно было этого и не делать, потому что мне там не обрадовались.
Когда мы вошли, ученые курили и оживленно обсуждали что-то явно не научное. Потому сразу возникло напряжение, какое бывает, когда человека отрывают от любимого кушанья, которым он не хочет делиться.
В лаборатории той царил вполне творческий хаос: порядком изношенные приборы на столах теснили включенные компьютеры, коробки с новым оборудованием, горы книг и всё та же литература, какой была полна моя сумка, а ещё – несколько больших емкостей с надписью «Азот».
Может быть оттого, что голова моя была уже достаточно забита информацией, нужной и ненужной, что имелся сподручный материал, а сюда меня привели просто познакомиться и чайку испить, вместо того, чтобы спросить: «Как вам, молодые дарования, работается в университете, и что нового в мире науки?», – я опрометчиво задала глупый и, прямо скажем, неуместный вопрос:
– Не страшно работать рядом с таким количеством азота?
Что там поднялось! Я даже представить себе не могла, что такое когда-нибудь случится в моей журналистской практике. Если бы могла, не стала бы искушать несчастных, потому что лабораторию сотряс такой дружный, такой издевательский смех, что сопровождающее лицо, которое не успело далеко отойти от двери, вернулось, испуганно просунулось в приоткрытую створку и вопросительно уставилось на меня. Я ему приветливо кивнула, и лицо поспешно исчезло, предоставив возможность мне самой выбираться из курьёзной ситуации.
В первые годы работы в молодёжной газете мне, неопытному журналисту, приходилось терпеть насмешки от разных умных специалистов. Однажды в колхозе агроном, приставленный к «областному корреспонденту», пытался в деталях описать принцип работы комбайна в связи с его производительностью. Я немного послушала шутника и, сделав глупое лицо, наивным голосом спросила:
– Вы, случайно не помните, когда люди впервые применили механическую сеялку?
– Но, это было еще до того, как я поступил в сельскохозяйственную академию, – не теряя менторской спеси, задумчиво проговорил собеседник. – Нет, не помню. А почему вы спрашиваете?
– Жаль, а то можно было бы просветить наших молодых читателей и на эту тему, – сокрушенно заметила я и засмеялась. Агроном тоже расхохотался звонко, просто, по-доброму, а потом рассказал мне обо всем, что я должна знать, чтобы достойно выглядеть в глазах его коллег.
Этим приемом, почерпнутым у кого-то из великих, кажется, у Трумэна: «Если не можете убедить, сбейте с толку» – я потом пользовалась в подобных ситуациях. Но этот случай выбивался из привычных ассоциаций. Чувствовалось, что современное поколение шагнуло далеко вперед не только в области науки. Один из парней, еще не отсмеявшись, картинно взял меня под локоток и ласковым голосом сообщил:
– Видите ли, воздух, которым мы дышим, состоит в частности из азота.
– Что вы говорите? – удивленно воскликнула я. – Аж на 78 процентов?
– Это я сказал? – приостановил он ход.
– Это мне учительница по секрету сообщила, когда я в школе училась, – поведала я парню громким шепотом. – Только вы никому не говорите, это – тайна.
Сзади смолк дружный хохот, кто-то напоследок хмыкнул, понимая глупость положения. На этом и я могла бы успокоиться, но не тут-то было.
Надо сказать, что журналисты – люди само достаточные, авторитетов не признают, а в борьбе за истину не пощадят и академика. К тому же мозг любого уважающего себя газетчика хранит множество всяческой информации – солидную энциклопедию можно «наваять», как говорится. Вот с этих позиций меня и понесло. Нежно освободив локоть из руки оппонента, я, слегка приобняв парня, сказала очень серьезным голосом:
– Видите ли, юноша…
Молодой преподаватель, который привык к пиетету со стороны студентов, поежился, но промолчал, видно надеясь на реванш. Но я продолжила прессинг уже без пробелов, точек и запятых, всем видом давая понять окружающим, что не шучу:
– Кислород, он ведь тоже составляющая часть воздуха. Казалось бы, что более полезного для нас с вами может быть? Однако при употреблении в лечебных целях из кислородной подушки его напрямую вдыхать нельзя. Применяется специальное приспособление, чтобы не обжечь дыхательные пути. Но если человек надышится кислородом выше нормы, он заснет и даже может не проснуться.
Теперь об азоте. Это не просто газ – составная часть воздуха. Это еще и один из основных элементов белка и нуклеиновых кислот. Очень важные процессы в нашем организме происходят, знаете ли, – азотистый обмен,.. азотистое равновесие… Специалисты азотистый обмен вообще не разъясняют. Сразу адресуют так – «смотри: белковый обмен». То есть, по всему получается, что нет для нашего организма ничего более полезного, чем этот вот газ. Но именно с его помощью совершаются самые изощрённые убийства. Представьте, в комнату закачивают большое количество азота, он вытесняет кислород, и человек умирает от сердечной недостаточности. Немудрёно и жестоко, а главное – никто не догадается
Парни разошлись по своим столам и как-то очень осторожно выглядывали из-за бочек с азотом. Они ошалело молчали, а я продолжала, понимая, что завершать пламенную речь надо, а отказать в удовольствии ухнуть последним фактом по грубым насмешникам, не могла.
– Я к чему всё это так нахально констатирую в этих ученых стенах, молодые люди? Вот, вроде бы, абсурдный вопрос и, казалось бы, не по теме: о не полезности самых полезных газов на земле – про чипсы. Все любят чипсы. Вы тоже не являетесь исключением, – протянула я руку к пакетику, безмятежно покоившемуся на столе, в непосредственной близости с азотной ёмкостью. – Однако ученые, очень серьезно изучающие проблему рождаемости, сделали важное открытие – мужчины, которые часто употребляют чипсы и другой фаст фуд, утрачивают репродуктивную функцию ещё в юношеском возрасте. Впервые об этом заговорили китайцы.
– Ну, что такое репродукция, вы знаете, – сказала я и быстро проговорила, как бы на всякий случай: – воспроизведение живыми организмами себе подобных, – потом продолжила: – Казалось бы, что такого опасного может быть в пакетике с чипсами? Картошка, масло?.. А вот, знаете ли вы, каким газом заполняют эти самые пакетики перед тем, как их герметично запаять?
– Что, азотом что ли? – испуганно прошептал самый активный оппонент.
В этот момент пришел их товарищ, чтобы сопроводить меня на беседу к ректору.
– Приятного аппетита, – спокойно сказала я, решительно направилась к выходу и услышала вслед:
– Что же она теперь про нас напишет?
– И ректору наговорит…
Как говорил Козьма Прутков: сборник новелл; Воронеж: Типография Воронежский ЦНТИ ; филиал ФГБУ «РЭА» Минэнерго России, 2018.
ISBN 978-5-4218-0363-8