Владимир Иннокентьевич Безземельный был реалистом. Он преподавал солидным людям научный коммунизм в университете марксизма-ленинизма. В университете том солидные люди пополняли и без того высшее образование еще более высшим – политическим. Этот ритуал считался обязательный для каждого руководителя более или менее высокого ранга. Прошедший его, вместе с дипломом получал своеобразную гарантию стабильности в карьере. Дисциплина считалась не из легких. Набор политических терминов, коими Владимир Иннокентьевич владел виртуозно, некоторые слушатели просто заучивали наизусть, чтобы без стыда сдать экзамен. Поэтому профессор был особенно уважаем в партийных кругах.
Материализм Владимир Иннокентьевич положил в основу своей жизни, которая плавно катилась по рельсам ощутимых ценностей, на отсутствие которых обласканный судьбой преподаватель не жаловался. А потому и слышать не хотел он, член горкома партии, и многих комитетов по воспитательной работе, о мистических явлениях, не поддающихся логике, и невероятных событиях, произошедших с нормальными в общем-то людьми, рассказанных ими же со страхом и пылкостью. Все это он считал «бреднями или результатом больного воображения». Ну, не признавал Владимир Иннокентьевич ничего, что наука не доказала и не объяснила простым гражданам доходчивым языком. Поэтому, когда его матушка, интеллигентная набожная женщина говорила: «Всем нам свой срок отмерен свыше», – он махал на нее рукой и восклицал:
– Ну, мать, ты вроде грамотный человек, а несешь всякую ерунду. Бывают, скажем, непредвиденные обстоятельства или аварии…
Владимир Иннокентьевич был увлечен строительством дачи. Он сам закупал материалы, сам проектировал жилище, внимательно следил за ходом работ, и, наконец, получил новенький дом, похожий на дворянское поместье с резными ставнями и фигурным подзором под крышей. Предмет своей гордости профессор реалист решил отделать внутри самостоятельно, для чего каждую субботу приезжал с семейством, которое помогало в оклейке обоев, покраске и приготовлении трапезы, происходящей на изящной веранде – просторной, похожей на итальянский дворик.
Дочери Елена и Дарья, увлеченные идеей отца – сделать дачу «не местом каторжного труда, а обителью интеллектуального отдыха», поспешили засадить участок цветами и разнообразными растениями, решительно не оставив места для съедобных объектов «каторжного труда». Семья с радостью обживала незнакомую среду обитания, прилагая к этому усилия с удовольствием и фантазией.
Территория вокруг «строения», как еще называл любимое детище глава семейства, оказалась небольшой, но компактной. Она быстро была освобождена от строительного мусора и превращена в благоухающий цветник, постоянно сменяющий окраску и ароматы. Девчонки изучили время цветения разных растений, расположив их таким образом, что одни цветы отцветали, а другие вступали в свои права, чем просто сразили сердца всего женского населения поселка.
– Вот тебе и профессорские дочки, – удивлялись соседки, – нашли научный подход к простому делу.
Сад в пространстве у дома был действительно великолепен. Первоцветы тюльпаны, гиацинты и крокусы сменили небольшие, но уже цветущие кустики сирени и жасмина. Потом напомнили о себе розы, бегонии и красные герани. Петунии, бальзамины, колеусы и веселые ребята, научное название которых никто не смог вспомнить, казалось, сами собой появлялись то в одной, то в другой рабатке, создавая не столько хаос в стройности задуманной композиции, сколько оригинальное разнообразие. По краю веранды робко прокладывали путь пассифлора с умопомрачительно сложными цветками и простой, но трогательный синенький вьюнок, который, кстати, никто не сажал.
Долго радовали глаз комнатные цинерарии, каким-то невероятным образом выпустившие на воле белые, фиолетовые, красные и розовые корзинки в самом центре основной клумбы, решительно опровергая свое зловещее официальное название – «крестовник кровавый». Их обрамляли ровными кругами изящные циннии, голубые агератумы и белые душистые иберисы. В центре основной клумбы царствовала метельчатая гортензия, постепенно меняющая окраску от зеленой до малиновой.
За домом доходил до кондиции яркий квадратик оранжевой календулы, посаженной исключительно с медицинской и косметической целью. Вдоль ограды скромно запестрел бересклет, прикрывая молодые кустики крыжовника и смородины. Бархатцы и маргаритки стройными рядами прокладывали тропинку к дому. По всему саду были равномерно распределены шаровидные пестролистные спилеи, выделяясь розовыми, оранжевыми и малиновыми пятнами.
Давно отцвели маленькие деревья калины, удивив всех своим необычным бело-розовым цветом и тяжелыми гроздьями ягод. Пышно включились во всеобщую вакханалию многоцветные флоксы, царственные гладиолусы и строй разнообразных майоров. Портулак сложил свои полномочия. Зато набухали бутонами георгины и астры, намекая на приближающуюся осень.
В субботний день Владимир Иннокентьевич приехал на дачу один, чтобы установить завезенную накануне мебель – в выходной семья вместе с друзьями собиралась отмечать на даче его пятидесятилетний юбилей. Дамы готовились к событию в городе.
Меблировка заняла немного времени, и Владимир Иннокентьевич вышел на крыльцо полюбоваться закатом. Солнце было каким-то особенно красным, диск его медленно опускался за деревья, волнуемые ветром, так что переливы светила стали напоминать языки пламени, гонимые макушками старых берез и осин, зародив в душе тревогу и опасение. Все говорило о том, что ночью будет дождь.
Тряхнув головой, юбиляр решил лечь спать раньше, чтобы со светлыми мыслями встретить суматоху, неизбежно сопровождающую любой праздник, но почувствовал боль в спине. «Этого мне только не хватало, – пронеслось в голове, – старая болячка не вовремя напоминает о себе. К врачу что ли обратиться? Что-то частенько стало прихватывать».
Больной позвоночник Владимир Иннокентьевич лечил в сарайчике. Он смастерил небольшой топчан с жесткой подстилкой, на котором спал в периоды обострения, и как-то сама собой болезнь проходила.
– Мой санаторий, – хвалился он всем, кто приезжал погостить на природе, – удивительно целебное место. Никакие лекарства не помогают лучше, чем рукотворный топчанчик в сарайчике. Боль как рукой снимает.
С этими мыслями и заснул дачник спокойно и безмятежно. Проснулся он от страшного грохота: во дворе что-то сначала взорвалось, потом загудело, потом обросло множеством тревожных людских голосов. Не понимая, что происходит, подозревая, что гроза все же обрушила бурную стихию на природу, Владимир Иннокентьевич выглянул из своего сарайчика и остолбенел.
Его дом, его творение, плоды долгих усилий, – пылал ярким пламенем, подобным тому, что излучало накануне закатное солнце. Как гигантский факел посреди полночного мрака, здание догорало быстро и красиво. Дождь, сильный, ровный, не смог заглушить буйство пламени, так что оперативно подоспевшим пожарным ничего спасти не удалось – все сгорело. Они быстро потушили огонь, залив все вокруг густой и пышной пеной. Несчастного хозяина не сразу и заметили. Он стоял около сарайчика, не веря своим глазам, жалкий, в одно мгновение постаревший. Испуганные соседки с криками обступили Владимира Иннокентьевича.
– Боже, какое счастье! – голосили женщины. – Вы живы, а мы уж подумали… И дети, и Тамара Петровна в городе? Как же вам всем повезло! Да вы в рубашке родились!
Пожарные были не настолько оптимистичны и удовлетворены развернувшейся перед ними картиной чудесного спасения хозяина на фоне огненного разора его имущества. Один из них подошел к растерянному профессору и строго спросил:
– Вы печную трубу закрываете? То есть, я хотел уточнить – закрыли?
– А надо было? – только и смог выговорить погорелец.
– Ну, вы даете! – возмутился укротитель огня. – Образованный человек, а правил безопасности не знаете. Труба – это излюбленное место для шаровой молнии. Одно мгновение – и дома нет. Жаль, красивый был дом, я таких никогда не видел. Хорошо, что люди не пострадали. Ваше счастье!
Пожарные уехали, соседи, посочувствовав некоторое время, разошлись, а Владимир Иннокентьевич опустился на мокрую траву рядом с незабудками и, глядя на дымящиеся мокрые балки того, что еще полчаса назад было его поместьем, тихо произнес:
– Не время, значит…
Как говорил Козьма Прутков: сборник новелл/ Лариса Федосенко; Воронеж: Типография Воронежский ЦНТИ; филиал ФГБУ «РЭА» Минэнерго России, 2018.
ISBN 978-5-4218-0363-8