Глава первая. УХОДЯТ ГОДЫ-ПОЕЗДА…
1
Продул пронизывающими ветрами, пролил холодными дождями октябрь. А потом, выпал снег, ещё сырой, не закрепившийся на земле. Ветви деревьев согнулись под его тяжестью, но с середины дня крыши домов, начинали «плакать».
К ноябрьским праздникам, отслужив положенный срок, вернулся из армии «Лапа».
- А ну-ка, покажись, дружок! А форма-то, форма – лицу подстать. Ты, как по ней скроен! – суетился возле Виталия Сергей. Ему повезло – удалось демобилизоваться ещё летом, попав между старым и новым Приказами о сроках службы в вооружённых силах, хотя призывались они с «Лапой» в одно время, ранней весной. В памяти ещё жила их встреча в армии.
Виталий не жалел, что побывал вооружённых силах, где дослужился до старшины роты. И взгляд у него стал, как у бывалого «морского волка», только что покинувшего необъятные водные просторы, но вновь рвавшегося в их суровые дали.
Во время встречи «Лапа» вспоминал о казармах и пыльных полигонах, где светоч мудрости – «Устав…» являлся решением всех насущных проблем. Сергею эти прописные истины были известны, но перебивать друга он не хотел.
Вольные ветры Дальнего Востока вдохновляли Виталия. Его снова тянуло к армейской власти. В ней он был взлелеян, пользуясь покровительством погон с большими звёздами. Смысл своей дальнейшей карьеры Виталий видел в этих звёздах.
Армейский романтизм порождал у друзей чувства чего-то утраченного, что не давало спокойно существовать. Рассказы о прошедшей службе вытесняли все другие воспоминания. Их хватало на всю оставшуюся жизнь, ещё не соразмеренную с текущими делами, не разложенную по полочкам.
- А не прошвырнуться ли нам, Серёга, по местам боевой славы?..
- Виталик! Я недавно был в Биробиджане, по делам сугубо личным – любовь обуяла. Но получился «холостой выстрел». Ещё раз увидеть город, где проходила моя служба, и где не состоялись мои взаимоотношения, как-то не хочется…
Как хоть звали твою любовь?..
- Наира. Ная...
- Еврейка, что ли?..
- Нет, она не еврейка. Армянка...
- Вот, оно как! С русскими не пожелал знаться?
- Так уж получилось...
- А я, вот, пока служил, сдал экзамены за десятый класс средней школы. Жёны офицеров, организовали. Дамы образованные, но не загруженные. Обстановка армейская. Сам заешь. А когда домой поехал, сам «батя», на личном «газике», провожал меня до эшелона, – похвастался «Лапа».
2
Виталий настолько красочно и заманчиво описывал свою службу, что и Сергей начал сожалеть, что не подался в своё время в замполиты. Хотя и понимал, что с очками и мягким характером он не рождён для армии. Мысль о службе постепенно улетучивалась из планов Сергея. Его увлечениями были стихи и классический вокал, но никак не служба в вооружённых силах. Огонёк, зажжённый Виталием, воспринимался, как воздействие лишней рюмка водки, вскружившей голову.
Серей глядел на Виталия и не узнавал своего друга, в своё время готового, в трудную минуту, подставить плечо слабому. Не таким он стал. Глаза алчно блестели. В них было что-то, недоступное пониманию. И к Сергею он обращался, как к выходцу из низшей расы.
За несколько лет, прошедших после службы, Виталий и Сергей обзавелись семьями. Виталий женился на Любе, выпускнице торгово-кулинарного училища.
Друзья гуляли в низовьях Ленинского проспекта. «Лапа» чудил, приставал к проходящим девушкам. А у Вечного Огня встал на четвереньки и прикурил сигарету. Сергею было стыдно за «Лапу». Особенно, когда мимо прошла его соседка, Наташа. «Лапа» припустил было за ней, но Сергей остановил друга:
- Оставь её в покое. Мы живём в одном подъезде. Хорошая девушка, инженер на моторном заводе. Нас однажды даже сватали, но у неё, видимо, свои взгляды на жизнь, у меня – свои. Так и не договорились…
-Тряпка ты, Серёга! Надо было "брать быка за рога"! Тем более, такая девушка! И умная, и симпатичная…
- И скромная. Но так уж получилось! В то время образ Наиры из Биробиджанского госпиталя ещё не выветрился. А тут ещё Надя, со своими предложениями...
- Это какая Надя? Техникумовская что ли?..
- Нет, другая. Из Волгограда. Техникумовскую я давно из головы выбросил. А эту Надю, преподавателя начальных классов, я и в глаза не видел, только на фотографии. Я ведь ещё с грузинкой переписывался, Лейлой Махарашвилли. Сослуживцы адрес подсунули. Они в поезде бригаду маляров-штукатуров встретили, когда ездили в командировку. А Лейла у них бригадирша. Видел я её фотку. Чернявая, и локоны волнистые ниже плеч. Но физиономия похотливая. «Завязал» я с ней знаться через два письма...
- Но ты и Дон Жуан. И всё с нерусскими дело имеешь...
- Пусть бы в своей Грузии «калымила». Почему её в Восточную Сибирь потянуло?..
Мимо прошла белокурая девушка, и Виталий приударил за ней.
- Постойте! Не спешите убегать. Вопрос к вам имею…
- Какой, если не секрет?..
- Очень простой. Вы замужем?..
- Пока нет. А вам что, интересно? – девушка заулыбалась.
- Всё, что касается вас, мне очень интересно. Может у вас парень есть?..
- И парня нет. Вы первый, кто задаёт подобные вопросы…
- А как вас зовут?..
- Люба…
- Вы мне понравились. А можно вас проводить?..
- Наше общежитие далеко отсюда, но если есть желание – проводите…
И «Лапа» пошёл провожать свою новую подругу, сказав при этом:
- А ты, «Шков», порыскай по Ленинскому. Может, встретишь девушку для души...
«Люба» засмеялась, а Сергей, глядя на неё, ничего привлекательного в ней не нашёл.
3
После первой встречи Виталия и Любы, она забеременела. Хошь не хошь, а надо было ему на ней жениться. На свадьбе у Виталия Сергей не был – «слегка» загулял, и домой пришёл только на второй день. А Люба, через положенный срок родила сына, Вовку, похожего на неё, словно его срисовали с её портрета.
Сергею стало скучно на Ленинском, и он двинулся домой, на свою Жилплощадку. Женился он на много позднее, на работнице завода резиновых технических изделий, Маше, молоденькой рыженькой девушке. У них тоже появились дети.
Виталий не видел в деревенской Любе своего идеала и тайком дружил с библиотекаршей Валей. Смотрелась она «не очень», тихая, малоразговорчивая. В сером демисезонном пальтишке и далеко не модной шали, она вызывала больше сострадание, чем любовь. Но Виталий считал Валентину родственной душой. Их отношения зашли настолько далеко, что она решила расстаться с «Лапой», зная, что тот женат. Виталий долго страдал о библиотекарше..
- Только с ней я чувствовал себя человеком, – жаловался он Сергею. – А Люба кто? Семейная рабыня, с куриными мозгами…
Он успокаивался на стороне, в связях с одинокими женщинами, готовыми принять любого мужика, а Люба ходила их «бомбить». Маме Виталия это не особо нравилось, но за сыночка она горой стояла, А Люба своей хозяйственностью и любовью к новорожденному сыну, невольно заслужила её уважение.
«Лапа» отучился в спецшколе МВД, и, по окончании её, судьба забросила его в Кемеровскую область, воспитателем, в лагерь для заключённых с большими сроками. Перед отъездом он напился «в стельку», и, лёжа на диване, с капризной физиономией, буровил всякую чушь. А Сергей, в качестве провожающего, сидел в его изголовье. Он не особо уважал Виталия и за его неверность, и за деспотизм, но друг ведь.
Анна Иосифовна, мама Виталия, ворчала: «И кто придумал эту водку? Никакого покоя от неё нет. Голимые расстройства, да неурядицы семейные…» Однако у самой на кухне стояли бутыли с брагой и самогоном.
А год спустя, учитывая старания, находчивость и смекалку воспитателя «зэковской» колонии, лейтенанту Лапину присвоили внеочередное звание капитана, минуя звёздочки старшего лейтената, и назначили на майорскую должность, начальником лагеря. «Лапа» очень гордился назначением. И эта гордость была определяющим мотивом в разговорах с друзьями.
4
Любе нелегко приходилось быть женой начальника. Случалось, что расконвоированные «зэки», живущие и работающие в обстановке, приближенной к свободным условиям, пытались пробиться к ним в дом, молотились в двери, когда муж находился в командировке. Виталий «учил» их «железными» кулаками. Но и от мужа, не любителя сдерживать свои похотливые желания и понятия не имевшего о способах предохранения, ей доставалось. Не выдержав очередного аборта, она скончалась в местной больнице.
После смерти Любы, Виталия перевели в Барнаул, в управление. Это, конечно, было не наказание. Его повысили в звании, сделали начальником отдела, но привычной обстановки, где он был всему голова, Виталий лишился.
Ранним утром, весь измученный, видимо, бессонной ночью, он пришёл к Сергею.
- Что случилось, Виталик? – всполошился друг.
- Люба умерла! – ответил тот упавшим голосом.
- Как умерла?..
- Организм не выдержал. Легла на аборт. Врачи влили ей какое-то лекарство. А оно на почки и печень осложнения дало. Сердце не выдержало. Эх, взять бы автомат да перестрелять всех «светил медицины» из этой паршивой больнички. Живого человека угробили! – скрипел он зубами.
За несколько дней до случившегося супруги Лапины, будучи в Барнауле, приходили в гости к Сергею и Маше. Люба жаловалась на Виталия, что тот не заботится о её здоровье.
- Ему что? – говорила она. – Сунул, вынул и пошёл. А тут, выкручивайся, как можешь. Пыталась с ним говорить – бесполезно. Ты, говорит, баба, я мужик. У меня свои дела, у тебя свои…
Виталий только ухмылялся, слушая супругу и называя её ничтожеством.
- Ты знаешь, Серёга, – разоткровенничался он, изрядно захмелев на поминках Любы. – Не могу я без женщины. Провёл недавно беседу с женой одного из подчинённых лейтенантов. Убеждал её, что она должна переехать ко мне. А то ведь, и постирать некому, и обед сготовить, и хозяйство в доме вести. И в постели удовлетворить мужицкие потребности тоже надо. Она согласилась. А лейтенант ещё молодой. Другую жену себе найдёт…
Сергея эта информация возмутила до глубины души. Тем более, он не мог простить Виталию смерти Любы.
«Ей бы, девчонке, ещё гулять да гулять, а она взвалила на себя непосильные обязанности», – рассуждал Сергей.
Супруга лейтенанта, видимо, рассказала мужу о предложении начальника лагеря. Какой состоялся разговор у лейтенанта с Виталием, Сергей не ведал, но молодые сразу же отбыли к месту службы.
По супруге Виталий страдал недолго, и собственные дети его не интересовали. Но «баба в доме» была нужна, хотя активный поиск подруги жизни не давал никаких результатов. В конце концов, Виталий женился дальней родственнице, Оксане. Взял её с малым ребёнком. Отец «Лапы» не вмешивался в дела сына. Он жил отстранённо и «бухал по чёрному».
- Мама Виталия, маленькая, забитая женщина, невзлюбила Оксану. Трудяга Люба её вполне устраивала. Традиционный «домострой», как сложившийся уклад жизни, царивший в семье, Любу нисколько не смущал. Сказывалось деревенское воспитание.
- Не хотел своего, третьего. Теперь чужого ребёнка растит, – ворчала Анна Иосифовна, когда Сергей с супругой бывали в гостях у «Лапы».
Чуткая и добросердечная Маша со слезами встретила весть о кончине «Любы». Она возненавидела Виталия, но с Оксаной они нашли взаимопонимание.
- Чтобы в нашем доме он больше не показывался! – заявила Маша Сергею.
- Если придёт, не выгоню. Друг ведь, – парировал Сергей, хотя и сам не мог простить «Лапе» его цинизма.
5
Младшему сынишке Сергея потребовались лечение лёгких солончаковым воздухом, и семья уехала в город Навои, Узбекской ССР. После многих случаев заболевания пневмонией мальчишке грозила астма, и участковый врач посоветовал сменить климат. Уж чего-чего, а солончаков в пустыне Кызылкум хватало. Да и в детском саду существовала оздоровительная программа.
Год спустя, сын поправился, и семья, оформив отпуска, решила навестить родителей. За год они отвыкли от сибирских морозов и приехали в Барнаул налегке. В Навои в это время было тепло и солнечно. Узбеки продавали на базаре спелые помидоры, свежие огурцы, сладкие перцы и другую, дефицитную для Сибири, снедь.
- Что же ты, Серёжа, совсем нюх потерял? Приехал в демисезонном пальто, в шляпе. У нас ещё морозы до двадцати градусов, хоть и март. Зимнюю шапку я тебе сохранил. Пока её носи. Таня тепло одета, а ты – не по климату! – выговаривал Сергею тесть, Михаил Иванович. А с тёщей, Валентиной Филимоновной, Сергей поругался из-за шубы, которую собирался купить Тане. «Я бы смог купить Тане шубу, — отбивался он от тёщи, — Денег бы хватило, но приехали мы ради вас. Когда ещё предстоит в следующий раз увидеться?..» Но для упрямой тёщи доводы Сергея были неубедительными.
Таня эту ругань перенесла слишком эмоционально. Много плакала. А Сергей не отчаялся. Они с Таней быстренько съездили в железнодорожную кассу и поменяли билеты на ближайший рейс, до Ташкента. А уже потом молодая семья переехала к маме Сергея, в «малосемейку».
Мама, Любовь Васильевна, как могла, успокаивала Таню. Места комнате было маловато. Любовь Васильевна сбегала к соседям и притащила раздвижное кресло. Так что, спать было на чём. Но сначала Сергей, Маша и дети ночевали у тёти супруги, Анны Филимоновны.
После визита к тёте, в «малосемейку нагрянули тесть и тёща… Тесть извинялся за случившийся скандал, слёзно умолял вернуться. Валентина Филимоновна отмалчивалась. Маша и Сергей, поколебавшись, согласились с предложнием Михаила Ивановича. Они сходили на вокзал, восстановили билеты, и доживали отпуск у родителей Маши.
Незадолго до возвращения в Навои, Сергей навестил «Лапу», в кабинете управления.
- Привет, дружище! Моложаво выглядишь. Видно, узбекское солнышко на пользу пошло! – улыбался «Лапа».
- Да и ты шибко не состарился, в кабинете отсиживаясь, – ответил Сергей.
- Я бы в тайгу вернулся, но матери там не климат – астма, особенно, когда молодая хвоя появляется. И начальство не отпускает. Звезду дали. Теперь я — майор, начальник отдела. С Оксаной мы развелись. Оставил её с сыном, в моей квартире — мне ведь жильё выделили на Ново-Силикатном. Но прозябаю у матери. Встречаемся иногда с бывшей женой, как любовники. Мать ворчит. Хотя, какое её дело? Я ведь уже большенький…
- А как батя, не пьёт?..
- Батя умер от рака горла. Я поздно понял его, как человека, утратившего свои идеалы…
- Анна Иосифовна наверное переживает?..
- Есть немного. Муж всё-таки. Много лет вместе прожили. Хотя жизнь-то их прошла в скандалах. Ты водочку не разучился пить? Приходи послезавтра, вечером. У меня выходной. Побалакаем, молодость вспомним…
- Конечно приду, о чём речь! – заверил Сергей, но идти к «Лапе» ему не хотелось.. По пути к тестю с тёщей, Сергей заглянул к Анне Иосифовне.
- Серёженька! Заходи, дорогой! Как Маша поживает, как дети? Надолго в Барнаул? Соскучились, поди.
- Да завтра уезжаем! – солгал Сергей. – С тёщей не уживаемся…
- Ну, тёща, я думаю, тоже переживает за вас. Я ведь тоже для всех снох свекровка, но больше всего мне жалко Любу. А Виталик мой – своенравный, непокорный человек. С Оксаной развёлся. И та, «птичка», хороша. На своего сыночка тянулась. А мои внучатки постоянно были обделены её вниманием. Сердце кровью обливалось, глядя на всё это безобразие. Попробовала слово сказать – нехорошей стала. И Виталик шипит.
Оксану в своей квартире оставил, на Силикатном. Сам ко мне перебрался. В Московский институт поступил, историю изучает, на сессии ездит. А я с внучатами в школу хожу. Если бы не я, так младшенький бы на второй год остался. С математикой у него нелады. А Витальке что? Ни жарко, ни холодно. Он не понимает забот семейных. Лишь бы ему хорошо было…
- Ой, тётя Аня, побежал я. В дорогу собираться надо! – создал видимость суеты Сергей.
- Удачи вам с Машей. Забегайте, когда ещё приедете…
Сергей ушёл с каким-то неприятным осадком в душе. Захотелось семейного уюта и добрых, бескорыстных взаимоотношений.
Навоийский климат Маша переживала плохо. Её сибирское сердце не выдерживало жары. Старший сын, Максим, тоже больше отлёживался на диване, а из школы приходил в полуобморочном состоянии. Зато младший, Алексей, и только что родившаяся дочь, Светлана, чувствовали себя прекрасно. Да и Сергей к жаре относился сносно. Но после Газлинского землетрясения, когда в Навои было семь-восемь баллов, по двеннадцатибальной шкале, и разрушилось всё, что могло разрушиться, семья решила вернуться в родной город.
6
Обмен квартирами проходил долго и сложно, со всевозможными заморочками. С тремя детьми свершить возвращение в Барнаул через бюро обмена, было практически невозможно. Но помог случай. Благодаря знакомству женщины, решившей переехать в Навои, с работницей Барнаульского горисполкома, обмен состоялся.
Правда, получился он с ущемлением в жилплощади. После двухкомнатной квартиры семья поменялась на подселение, в дом старой планировки. В соседней комнате жила старушка с невыносимым характером. Дети ей мешали. А взрослые «свет после себя оставляли непогашенным, и коридор вовремя не мыли», и много-много других причин, из-за которых можно было поворчать, да так чтобы соседи слышали. Старушка даже в милицию ходила жаловаться на новых жильцов, обвиняя их в недостойном поведении.
Около месяца ждали контейнер с вещами и мебелью. До его прибытия спали на матрасах. Когда мебель «приехала», комнату разделили шкафами на две половины. Одна половина стала детской, другая – спальней для взрослых. Долго утрясали вопрос об устройстве детей в школу и детский сад. Но утрясли, когда Сергей устроился на работу.
И вот, в один прекрасный предзимний вечер в гости явились два подполковника. Один из них, конечно же «Лапа», а второй – Витька Караваев.
Как и всегда, под маской простака и балагура Витька прятал своё истинное лицо. Озабоченность разными, свалившимися на него, делами можно было прочесть по глазам. Но главное, что Сергею в нём нравилось, это доброта и человечность.
- Наконец-то, отыскался, хмырь! – промолвил «Каравай».
- Откуда вы, ребята, с луны свалились? – удивился визиту Сергей.
- А ну, глохни, шельмец! Прошло полгода, а от тебя ни слуху, ни духу. только через краевой военкомат и узнали, что ты в Барнауле. Я ведь теперь там работаю. Кстати, если придёт повестка на переподготовку, то звони мне. Я видел твоё дело и переложил его в другую папку, – сипловатым бестембровым голосом произнёс Витька.
- Я собирался сообщить о своём приезде, но…
- А хошь в морду?.. – строжился с улыбчивой физиономией «Каравай».
- Да где бы я разместил вас? Контейнер ждали долго, в комнате – пустота, матрасы вместо кроватей…
- Вот хмырь!.. Ты погляди, Виталик, какой он смелый? Разговорился…
Пока «Каравай» разорялся, «Лапа» молча курил. Потом, он произнёс сквозь зубы:
- А ведь я тебя ждал весь вечер, когда ты из Навои в отпуск приезжал...
- Я торопился уехать. В семье назрела скандальная ситуация. С тёщей поцапался…
- Не ври, бредней моей мамаши наслушался. Она наплетёт, пожалуй. Не думал я, что наша дружба зайдёт в тупик, – произнёс с упрёком «Лапа».
Вопрос дружбы давно мучила Сергея, но он продолжал верить в её нерушимость. Иногда друзья съезжались вместе, семьями ходили на рыбалку, купались. Но Сергею это быстро надоедало. Уже не было чувства, что друг без друга никуда. И когда друзья уезжали, ему становилось свободней дышать.
- Чего ты буровишь? – возмутился Сергей. – Сам чем лучше? Втихушку приезжаешь, и только перед отъездом являешься пред нашими очами. На себя посмотри, себялюб! Привыкли, что Сергей для вас, как верный пёс, в удобный час всегда у ноги. А мне в этот раз не до того было!..
- Скотина! Так и раздирает желание физиономию тебе набить! – не унимался «Лапа».
- Спасибо и на том, дружище! – с ненавистью ответил Сергей.
Он надеялся, что «Каравай» поддержит его, хотя бы разрядит обстановку, но тот почему-то промолчал. Потом, гости с хозяином успокоились, и вечер провели за разговорами, под «Старку». Лапа старался не смотреть в глаза Сергею. Он не привык, что ему перечат. Да и чувство обиженного, видимо, всё ещё гуляло в нём. Хотя это чувство больше бы подошло Сергею.
А через день Сергей и Маша встретили на Ленинском проспекте Витьку Караваева. Он гулял с больной мамой. Её парализовало. Инсульт стал причиной
- Вон, Сергей идёт с Машенькой под руку, – показала она костылём в сторону супругов. Говорила невнятно. Сергей рад был видеть «Каравая», и к Марии Фёдоровне, маме Виктора, относился, как к близкому человеку.
- Мы через неделю уезжаем, – объявил он.
- Опять? – удивился Витька. – И куда?..
- Есть такой город в Воронежской области, Россошь. Там Россошанский химкомбинат по производству минеральных удобрений достраивается. На этом заводе по приезду жильё дают временное, а в течение года – постоянное, по составу семьи. Вызов на руках, на переговоры слетал, и временное жильё поглядел. Обыкновенная однокомнатная квартира в панельной пятиэтажке. За мной забронирована. Как-нибудь впятером уместимся. В Барнауле мы оказались никому не нужны, ни родителям, ни родственникам. У всех свои заботы…
- М-да, ситуация! – произнёс Витька. – Жаль, что уезжаете. Но… дай бог вам с Машей хорошо устроиться. Не поминайте лихом. А на «Лапу» не обижайся. Ему тоже нелегко. Сам видишь, как жизнь его повернулась…
Сергей и Маша попрощались с Витькой и его мамой. С Витькой им ещё неоднократно доводилось видеться. А с Марией Фёдоровной они виделись последний раз.
7
После вояжа в Россошь Сергей позвал «Лапу» к себе, в Барнаульскую квартиру. Друзья сидели за обеденным столом, пили водку, хлебали окрошку и говорили, говорили…
- А почто ты в Россоши не остался? – спросил Лапа.
- Везде хорошо, где нас нет. А дома стены помогают. Не прижились мы там, ни я, ни Маша. С работой плохо, особенно женщинам. А если устроился или по вызову приехал, то начальству кланяться приходится, чтобы не выгнали и очереди на жильё не лишили. На заводе принимают хорошо, а потом… «становись на уши», как в известном анекдоте.
- И как это мы снова встретились? Да ещё живём через дом, – удивлялся «Лапа».
- Совпадение странное, однако, просто так ничего не бывает, – ответил ему Сергей. – Я не предполагал, что мы так скоро увидимся. Приехал из Россоши. Позвонил домой «Караваю», ответила его бывшая жена, Лариса. Она сказала, что не знает о нём ничего. Позвонил его тестю, тот тоже не в курсе...
- Витька с Ларисой пять лет, как в разводе. Мама её умерла от опухоли головного мозга. Отец, Иван Павлович, до генерала дослужился, краевой прокуратурой командовал, да на пенсию отправили – ГКЧП юридически признал. Даже в «Алтайке» его статья была по этому поводу.
Я тоже чуть было не «пролетел» с ГКЧП. Офицерским составом отправили телеграмму в Москву. Солидарны, мол, поддерживаем. А тут, снова переворот. Я и слёг с давлением. Отлежался немного и рванул на почту. Хорошо, что телеграмму не успели отправить – нерасторопность наша российская спасла. А то бы хана пришла нам всем, кто в телеграмме фигурировал.
- «Случайность — непознанная необходимость», — повезло вам и крепко».
- У меня с Иваном Павловичем встреча произошла ещё в «зэковском» лагере. Я в то время там начальником был, а он с проверкой приезжал. Посмотрел быт «зэков», побывал а столовой, попробовал пищу, остался доволен. Потом, у меня в кабинете, под стеклом, увидел фотографию, где мы с Караваем и его женой, Ларисой.
- А это у тебя откуда? – Спросил он удивлённо.
- А это, товарищ полковник, мои друзья…
- И дочь моя с вами?..
- Да. И Лариса тоже. Она ведь замужем за Витькой Караваевым, моим одноклассником и закадычным другом…
- Интересно, – пробрюзжал Иван Павлович и поставил нашему лагерю высшую оценку.
Но как мы с тобой не разминулись? Я в Барнауле наездами. Военный пенсионер. Живу в Шипуново. Там у моей новой жены домик свой. Она – капитан милиции, работает бухгалтером в местном управления МВД. А я при ней. Но с тобой действительно, как-то невероятно увиделись…
Наверное, «Лапа» подразумевал, что после размолвки с Сергеем не должен был пользоваться его гостеприимством. Но… «кто старое помянет…»
- Как дети? Старший, Володька, наверное, в армии?.. – добродушно спросил захмелевший Сергей.
- Да вот-вот вернуться должен. В мотопехоте служит. Приедет, в милицию определю. С друзьями переговорил, возьмут на сержантскую должность, так что, армейское звание не пострадает.
А младший, Влад, в Москве учится, в духовной семинарии. В Барнауле в «пед», на истфак, поступал. Во время экзамена плохо стало, сердечко забарахлило. А в семинарию поступил без шероховатостей, спокойно и уверенно. Батюшка на коллоквиуме спросил:
- С богохульниками борешься, сынок?..
Тот ответил:
- Да, батюшка…
- И как?..
- А так, батюшка! Идём мы с другом по улице, а у забора богохульник Иисуса Христа нехорошим словом поминает. Взяли мы его за руки да за ноги, и об забор пару раз ударили. Он и перестал богохульничать...
- Правильно сынок, так и надо поступать, коль богу служить собрался...
- «Каравай» на военную пенсию вышел. Лариса знает, где он работает, однако не считает нужным говорить. Нос задирает. Кто мы для неё? Видел я Витьку. В Иркутском госбанке работает. Всё такой же болтун, с комсомольской мордой. Мама его, Мария Фёдоровна, умерла. Сестра, Ирина, разошлась с мужем, сменила адрес, живёт теперь рядом с «Домом обуви». Брат, Серёга, работает хирургом в краевом тубдиспансере. Бороду отпустил. Бухает по-чёрному. Пьёт всё подряд, лишь бы спиртом воняло. Живёт один. Недавно рак желудка признали. Наверное скоро «оторвётся». Мария Фёдоровна, когда жива была, купила ему кооперативную квартиру на Комсомольском. А ты-то как узнал мой адрес и телефон?..
- Я же говорил, что искал «Каравая», а через него хотел найти тебя и «Антона». Но из моей затеи ничего не вышло. Тогда я позвонил Коротичу в Москву. Он и сказал мне, что мы живём с тобой по-соседству и телефон назвал и адрес.
- «Антон» живёт в Москве, руководит строительством золотопромышленных предприятий. Третий раз женат. Дочка растёт, Настенька. Я приезжал в Москву, когда ты в Россошь перебрался. Хотел в гости заглянуть, да Коротич отсоветовал. Говорит, вряд ли вы с Машей будете мне рады…
- И приехал бы. Трудностей конечно хватало. Но не настолько, чтобы они нас сковывали…
- А теперь выпьем молча за Марию Фёдоровну…
Они выпили. На глазах у обоих навернулись слёзы.
8
Окрошка кончилась, водка тоже. «Лапа» позвал Сергея к себе. Встретила их Анна Иосифовна.
- Серёженька! Вот так встреча! Не ожидала!..
- Да и я не ожидал, тётя Аня. Очень рад вас видеть…
- Старею я, Серёженька, старею. Внучат воспитывала, их образованию способствовала, за Витальку переживала, когда он в лагере работал. Это же всё на здоровье сказывается. А Витальке что? То учился, то с девками якшался, при живой жене, то работал там, «где Макар телят не пас». Потом, опять учился. И дети отца плохо помнят. Знают, что есть такой. Сам, чем занимаешься? Работаешь?..
- Работаю, тётя Аня, на Барнаульском заводе Резиновых технических изделий, начальником зарядной станции. Работа суетная и неблагодарная, но жить-то надо…
- А Виталик никак себе работу по душе не найдёт. На пенсии совсем завял. Друзей полно, а толку нет, одни обещания. И в ресторан приятелей водил, сколько денег спустил, кто бы посчитал. Теперь вот, Володя скоро из армии придёт. Так сынок желает его в «ментовку» устроить. А зачем ему «ментовка»? Парню нормальная жизнь нужна. Получается, что родной папа сына по своему образу и подобию воспитать хочет…
- Ну, мать, опять заныла. Собери нам пожрать чего-нибудь, да самогоночки налей…
И опять, они сидели за столом и говорили о жизни, о друзьях, о делах насущных…
- Жена звонила, – вмешалась в разговор Анна Иосифовна. – Потеряла тебя. Так что, дуй к ней, в своё Шипуново. Хватит пьянствовать…
- Да ладно, мать. Володьку дождусь, тогда и поеду. Сам ей позвоню, чтобы не волновалась…
Потом «Лапа» провожал Сергея домой. Струи тёплого дождя стекали по лицу, попадали за шиворот. А перед глазами стоял вокзал, откуда они, молодые парни, провожали Виталия в его первый самостоятельный путь.
«Лапа» стал частенько наведываться к Сергею, однако ни разу не приходил трезвый.
«Из ресторана иду. С директором КЖБИ-1, нашим одноклассником Тищенко, водку пили. Обещал с работой помочь», – заявлял он, переступив порог.
Всегда холёный, лощёный, наодеколоненный, он с явным презрением глядел на Сергея, одетого скромно по-домашнему и обутого в дырявые тапочки на босую ногу. Маше «Лапа», заплетающимся языком, пытался объяснить, что Любу до сих пор помнит и любит. Но та и слушать его не желала, уходила в другую комнату. А он падал на палас, не внимая никаким уговорам. Только мычал в ответ. Но зато, когда в квартире гасили свет, он быстренько перебирался на диван.
Сергей звонил Анне Иосифовне, предупреждал, что Виталик находится у него, тяжеловат, но утром прибудет домой.
- Гони его взашей, Серёжа! – строго отвечала Анна Иосифовна. – Чтобы перед тобой и твоей семьёй не позорился и меня не позорил…
Сын "Лапы", Владимир, придя из армии, в «ментовку» идти не захотел. Он устроился в какой-то кооператив, где зарплата была намного выше. А Влад успешно учился в Москве, в духовной семинарии. За «Лапой» приехала шипуновская жена и увезла его восвояси.
9
Однажды Сергею позвонили по телефону:
- Это Сушков? – спросил незнакомец на другом конце провода высоким сиплым голосом.
- Моя фамилия Пушков...
Извините, я ошибся, но всё равно мне нужны вы...
- Да? А что вас интересует? – ответил удивлённый Сергей.
- Это из Покровского собора звонят... регент. Мы слышали, что у вас баритон неплохой и вы бывший солист любительской оперной студии, а у нас певцов не хватает. Не могли бы нам помочь?..
- Откуда у вас такая информация?..
- В трубке захохотали…
И тут до Сергея дошло. Снова «Каравай» со своими хохмами.
- Витька, ты что ли? – воскликнул удивлённо и обрадовано Сергей.
- Конечно я, маэстро! Лежу в трансмашевской больнице. Приходи, поболтаем. Только не вздумай чего-нибудь приносить. Жрать я могу только больничную пищу…
Они не виделись с того памятного дня, когда встретились на Ленинском проспекте, при ещё живой тёте Маше.
Друзья долго сидели в вестибюле больницы, вспоминая прожитые годы. Витька, извечный балагур и юморист, болтал и болтал, ни разу не улыбнувшись, словно и не было сложной операции по удалению почки, поражённой раковой опухолью, подарком Чернобыля.
Со смехом вспоминали случай, когда новоиспечённый офицер, Виктор Караваев, возвращался с Дальнего Востока, куда ездил на учения. Проезжая мимо Биробиджана, где недавно служил Сергей, он купил газету на идиш, «Биробиджанская Звезда». Приехав в Барнаул, утром, он опустил её в почтовый ящик Сергея. Тот, увидев газету, сначала ничего не понял и удивился:
- Что за газета? Да ещё на еврейском! Витькины проделки!.. – догадался он. – Значит, приехал!..
Под проливным дождём, с газетой в руке, он пошёл к Витьке. Когда тот открыл дверь и высунул свою заспанную физиономию, Сергей молча подал ему газету. Ржали до колик…
- Эх, картошечки бы сейчас да с поджарками! А ты почему мне картошки не принёс, друг сердечный?..
- Ты же сам сказал, что жрать можешь только больничную пищу…
- Жрать-то жрать, но картошечка бы не помешала. А ты у «Лапы» давно был? – неожиданно спросил Витька.
- Если честно, мы не виделись несколько лет, с тех пор, как он уехал в Шипуново, к жене. Не люблю я о нём вспоминать. Двадцать лет прошло, как скончалась Люба, и только «Лапа» в этом виноват. Ему не нужны были дети. Благо, что их воспитывала бабушка. К супруге и матери он относился свысока, не допуская ничьих мнений, кроме своих. С тех пор я стал к нему относиться плохо.
- Ты не прав, Серёга. Ему сейчас нелегко. Он же наш друг…
- Может и ваш, но не мой. Я два раза менял квартиру, сообщал ему свои новые адреса, но Виталий реагировал как-то отдалённо, словно я неизвестный ему человек…
- М-да! А ты знаешь, что у него инсульт? Он давно никуда не выходит, еле разговаривает. Тебе обязательно надо навестить его. Каким бы он ни был. Друзей в беде не бросают…
- Я обязательно навещу его, – пообещал Сергей, хотя ему не хотелось идти к «Лапе». Но тот позвонил сам:
Глава вторая. СПЕШИТЕ ЖИТЬ…
1
- Я серьёзно болен, Серёга. Приходи…
Голос Виталия хрипел, язык еле ворочался. Не зная о его болезни, можно было подумать, что по телефону говорит не проспавшийся алкаш.
- Я знаю, Виталик! «Каравай» рассказал. Где тебя искать?..
По старому адресу, на Солнечной поляне…
- Я приду, Виталик…
- «Лапа», морщинистый и лысеющий, полулежал на диване. Рядом стояла пепельница с окурками и начатая пачка сигарет.
- Проходи, Серёга, – пригласил Виталий. – Присаживайся…
Он показал на стул. Сергей сел на краешек. Что-то защемило у него в груди от сострадания.
- Как же тебя угораздило?..
- Последнее время работал в казачестве, начальником охраны. А там всё на нервах да на матюгах, иначе не получалось. Вот, и шарахнуло. Мозг поражён с правой стороны. Сгусток крови со спичечный коробок, левая рука и левая нога не работают. Голос только недавно восстановился…
- Везде первым хотелось стать, как же — культ личности! – вмешалась Анна Иосифовна. – А тут, жена шипуновская изменила. Из-за неё, гулящей, и слёг. Да если бы умел держать себя в руках! А то, после первого инсульта, пил и пил «горькую». Довёл себя до того, что второй инсульт схлопотал, шибче первого…
- Кончай трепаться и без тебя тошно!.. – прикрикнул на мать Лапа.
А потом, получилось так, что старший сын «Лапы» нечаянно прищемил дверью недействующую ногу отца. Началась гангрена. Ногу ампутировали под самый корень. Попутно, прооперировали желудок, обнаружив там кровоточащую язву. И Виталию ничего не оставалось, как лечь в постель.
Анна Иосифовна привыкла к семейным трудностям. Ей пришлось быть личной поварихой сына, санитаркой, медсестрой, и ещё терпеть упрёки и недовольства отпрыска. Виталию никак не хотелось мириться со своим положением. Однажды он задумал писать мемуары, но действующая рука не слушалась, не помог и маленький столик, устанавливаемый в постели. На одной коленке действующей ноги он не держался. Пришлось идею оставить.
Своего старшего сына, Владимира, «Лапа» возненавидел, словно тот стал главной причиной всех бед, свалившихся на него. Он обзывал парня самыми последними словами, набирал в рот пищу и плевал ему в лицо. А сын, невзирая на гнев отца, носил его на унитаз, купал в ванной. Целитель, китаец, к которому обратилась Анна Иосифовна, лечить "Лапу" отказался, что-то высчитывая на бумажке. А Маша сказала Сергею:
- «Лапа» будет жить долго и столько же мучиться, пока не покается перед богом в своём деспотизме…
Но Лапа каяться не собирался. Конечно, неизвестно, как бы любой другой повёл себя на его месте, но «Лапа жил». И сила в его руках была немеренной. Однако смерть Любы, хоть и прошло много лет, ни Сергей, ни Маша простить ему не могли.
На посещения Сергея «Лапа» постепенно перестал реагировать. Спал в его присутствии, просыпался с вопросом:
- Ты ещё здесь?..
Всё, что можно было обсудить, друзья давно обсудили, а новые темы не возникали. В комнате «Лапы» постоянно работал телевизор, и Сергей, придя в очередной раз к другу, смотрел какие-нибудь телепередачи.
Иногда «Лапа» звонил Сергею домой, просил срочно приехать. Говорил, что лежит на полу, поднять его некому, кругом никого нет. Сергей срочно приезжал, но оказывалось, что «Лапа» проверял его на бдительность. Анна Иосифовна упрекала сына:
- Ну, зачем ты Серёжу от дел оторвал? Опять выпендриваешься, друга на благонадёжность проверяешь? А ему на работу в ночь…
Но тот самодовольно ухмылялся.
На своё здоровье Сергей не жаловался, хотя проблемы с сердцем были. Около двадцати лет назад он перенёс инфаркт. Патология сердечной мышцы осталась. Развивалась гипертония. Но, в сравнении с болезнями Лапы и Каравая, его инфаркт казался мелочью.
2
«Каравай» вышел на гражданскую пенсию. На последнем месте работы, где он был заместителем генерального директора «Коминефть», в городе Усинске, его ценили. Администрация объединения организовывала для Витьки бесплатные лечения в санаториях и больницах Российской федерации. По несколько раз в году он проходил «химию», потом, немного очухавшись, летел в Барнаул, останавливался у бывшей жены, или сестры.
При этом безбожно пил, утверждая, что ведёт не здоровый образ жизни, а образ жизни здорового человека. Брата своего, Сергея, похоронил. Принёс ему, напоследок, бутылку сухого вина — врачи сказали, что Сергею, теперь, всё можно. Они выпили. Говорить было не о чем. На том и расстались.
Иногда химиотерапия заканчивалась для Витьки инсультами, однако он умудрялся с ними справиться. Друзья удивлялись его оптимизму и неиссякаемой энергии. Но, при этом, считали, что лучше бы он не служил офицером, а выбрал себе гражданскую профессию. Армия испортила Витьку. Да и послеармейские должности только усугубили характер чистого, открытого душой парня. Сына, Максима, он пытался пристроить у себя в Усинске, но из этой затеи ничего не получилось — сыну перспектива ожидания жилья не понравилась. Да и Лариса была категорически против.
А «Лапа», через несколько лет вылежки в постели, решил уйти из жизни.
- Доконали меня фантомные боли в несуществующей ноге и постоянные судороги в существующей. Всё, хватит валяться никому не нужным куском мяса. Надоел мне этот мир. Ухожу!..
Всполошилось всё окружение. «Лапу» убеждали, что принятое им решение скоропостижно. Что ему необходимо переосмыслить себя. В конце концов, он с той же надменной ухмылкой, согласился с доводами мамы, друзей и родственников. Стал выписывать историческую литературу, военные романы, книги о полководцах и военачальниках. Чтение отвлекло его от дурных мыслей.
Глава третья. А ПОМНИШЬ,КАК ХОДИЛИ МЫ В КИНО?..
1
Когда Сергей, после многолетней жизни в Узбекистане и Воронежской области, вернулся в Барнаул, у них с «Мудрым» завязался постоянный контакт через телефон. Созванивались чаще по выходным и праздникам. Серёга, через «Мудрого», передавал «Люде», его жене, особые приветы. Тот нормально реагировал на пожелания Серёги, но однажды позвонил другу и без предисловий задал вопрос:
- Что за особые приветы ты посылаешь моей ласточке? Она с нетерпением ждёт твоих звонков, и все наши разговоры слушает через параллельный телефон. И почему эти приветы особые? У вас с ней, наверное, какая-то связь имеется, доселе мне не известная?..
- Да я же по-товарищески…
- Знаю я ваше «по-товарищески». А, впрочем, она всегда тебя любила!..
Связь внезапно прервалась. Видимо, Владимир бросил трубку. Серёгу возмутила ревность друга, и он рассказал о его звонке Витьке Караваеву.
- Дурак, он и в Африке дурак!.. – заключил Витька…
После этого телефонного диалога, Серёга и «Мудрый» несколько лет не разговаривали, вернее, не созванивались. А Витьку Коротич сердобольно убеждал:
- Я лелею свою ласточку, забочусь о ней, слежу за соблюдением курса лечения, посещаю в больнице, а дома Люда у меня вместо секретаря. Следит за почтой, выискивает в интернете нужный материал для докторской диссертации, отвечает на электронные письма…
Потом, когда у Витьки обнаружился рак крови, связь «Мудрого» и Серёги снова возобновилась.
2
На шестидесятилетие родственники подарили Сергею цифровой диктофон. Они объяснили, что это неплохая вещь для записей вариантов стихов. Сергей в то время увлекался поэзией, и имел более пятисот стихотворений, написанных в разные годы. Кроме того, ему было интересно, насколько сохранился его голос. Он начал записывать на диктофон, а потом переписывать на компьютер, романсы и песни в своём исполнении.
Некоторые записи он пересылал «Мудрому». Тот когда-то пел вместе с Сергеем в любительской оперной студии, но бросил это занятие, сменив интересы, хотя страсть к вокалу сохранил. Сергей демонстрировал перед другом свои вокальные возможности. «Мудрому» ничего не оставалось, как достойно их оценивать.
Тамара Яковлевна снова переехала к сыну. Её ноги совсем отказались ходить, и в подмосковном Протвино, где нашёл ей однокомнатную вквартиру, для обмена, сын Тамаре Яковлевне стало не уютно. Она нуждалась в постоянном уходе. Прежняя агрессия по отношению к снохе стала меньше, но и любви к Людмиле не было. При удобном случае свекровь пыталась это наглядно показать, но сноха научилась не замечать язвенных изречений Тамары Яковлевны. У Татьяны появилась своя семья. Жила она отдельно, имела двоих детей, дослужилась до полковника полиции, догнав в звании папу, «фээсбэшника».
У «Мудрого» Тамара Яковлевна прожила недолго. На девяностом году жизни она скончалась. Ещё раньше, по дороге в Москву, скончалась и мама Дина. Люда летала за ней, заболевшей, в Балхаш. Мама умерла в кресле самолёта, по дороге в Москву. Стюардесса посоветовала никому не сообщать о случившемся, чтобы их с покойницей не высадили на промежуточном аэродроме. И у Серёги мама умерла в восемьдесят один год, а сестра, Валентина — в семьдесят один. Смертей близких людей и знакомых, вокруг него, хватало.
«Мудрый» хотел перевести тело своей мамы в Барнаул и похоронить его рядом с отцом. Однако по прибытии в родной город планы его изменились, и он решил оставить прах мамы в Москве. Отыскать место захоронения отца оказалось делом сложным, ведь прошло более сорока лет. Но Коротичу помог его двоюродный брат, Владимир. На месте захоронения «Мудрый» установил памятник и попросил брата, чтобы тот с супругой ухаживал за могилой. И ему, и Людмиле не терпелось поскорее встретиться с Серёгой.
Встречи с Серёгиной семьёй несли душевное тепло. Тот жил с Наирой и они оба, как снова на свет народились. Только «Каравай» возмутился, узнав о разводе Сергея и Маши.
- Такая женщина! И ты упустил её! Да это же золото! И деловая, и душевная, и симпатичная!..
Видно было, что он имел к Маше своё расположение. Даже брат Ларисы, Стёпка, говорил с ухмылкой: «Вас бы поменять местами. Тогда бы и соответствие характеров было более полным». Сергей бесился, услышав эти слова. Уж больно они его задевали.
Всем коллективом семьи гуляли по городу, фотографировались. Люда пыталась встать рядом с Серёгой и запечатлеться с ним на фото, но бдительный «Мудрый» оттеснял её. Да и Серёге соседство с Людой давно стало безразличным. Бывшая юная красавица в ней еле угадывалась.
«Мудрый» приехал в Барнаул в старых потёртых джинсах и видавшей виды штормовке. Люда, в своём одеянии, не далеко ушла от мужа, видимо, чтобы не выглядеть броско в провинциальном городе. Если «Мудрый» и остался похожим на прежнего Володьку, то Люда сильно изменилась. С годами она стала похожа на толстую торговку овощами, с местного базара. Серёге это не понравилось. Он сказал Наире, знавшей Люду и «Мудрого» только по фотографиям и рассказам:
- Сравнил Люду с тобой. Ты намного лучше и красивей. Ная смущённо заулыбалась. Видно было, что откровения Серёги доставили ей удовольствие.
Дома у Пушковых, «Мудрый», Люда и Ная слушали записи Серёгиных романсов с компьютера. Люда восхищалась, а «Мудрый» хмурился и зорко следил за супругой. Он читал подготовленную для Коротичей распечатку стихов, среди которых было одно, посвящённое Люде, «А помнишь, как ходили мы в кино?..». Мудрый, молча, изъял его из распечатки и оставил на Серёгином столе. Тот, увидел стихотворение, и с улыбкой прочёл не понравившиеся «Мудрому» строки:
…А рисковал ведь друг мой, твой супруг –
Вполне мог оказаться третьим лишним,
Когда доверил скрасить твой досуг
Мне, скромнику. Он думал – никудышный
Я кавалер. Но был я остр умом,
До «мозга» баритон, с душой поэта,
Мог петь тебе романсы под окном,
Дарить стихи, любовные сонеты…
На следующий день чета Коротичей срочно засобиралась в дорогу – Люде стало плохо. «Мудрый» показал жену врачу психдиспансера. После осмотра супруги улетели в Москву, где Люду снова положили в больницу. На неё одинаково пагубно действовали и положительные, и отрицательные эмоции. Через три года, в начале декабря, Люда скончалась.
«Мудрый» сообщил о кончине жены. Это известие явилось неожиданностью для Серёги. Совсем недавно друзья разговаривали по телефону, а Люда бодрым голосом, через параллельный аппарат, встревала в их диалог.
На поминки пришёл Санька Антонов, редкий гость Коротичей, хоть и жил много лет в Москве. За столом он произнёс короткую речь:
- Мы все помним нашу Люду. Вместе с Владимиром, его семьёй и друзьями мы скорбим об утрате замечательного, доброго и светлого человека. Земля ей пухом!..
Витка Караваев не смог проводить Люду в последний путь. Он лежал в Московской клинике.
Через неделю после поминок Серёга, по «электронке», получил письмо от «Мудрого»:
- Не уберёг я свою ласточку! – сокрушался тот. – Не доглядел. Она улыбалась всем нам, лёжа в гробу. Улыбалась солнышку, внезапно вышедшему из-за тучи. Видимо, это было какое-то предзнаменование. Похоронил я свою суженую на обычном кладбище, рядом со своей и Людиной мамами. Высылаю тебе фото Люды, её последний, прощальный взгляд…
На девяностом году жизни, как и Тамара Яковлевна, скончалась Анна Иосифовна. Случилось так, что Сергей был в гостях у «Лапы» и сидел на краешке кровати, где лежала его мама. Она уже не в силах была подняться. Больше спала, чем бодрствовала. Кормил её внук, Володька. Когда Сергей пришёл домой, раздался звонок «Лапы»:
- Мама умерла - прохрипел он. - Когда ты был у нас. Последняя из наших мам...
Он положил трубку. Чувствовалось, что «Лапа» не может говорить, а Сергею запечатлелось морщинистое лицо уже мёртвой Анны Иосифовны.
«Лапа» остался один в своей комнате. Ворчать стало не на кого. Старший сын, с женой и дочерью, совсем отстранились от Виталия. Закрывали в его комнату дверь, чтобы не пахло несвежестью, поставили там биотуалет, бельё меняли нерегулярно. Сыну надо было устраиваться на работу, чтобы заработать пенсию, но он не мог этого сделать.
«Лапа» созвонился с администрацией частного дома инвалидов. Оттуда пришли представители, убедились в его ограниченных бытовых условиях. Потом, нанесли визит работники социальной службы.
Содержание в доме инвалидов выливалось в немалую сумму денег, равную военной пенсии «Лапы», со всеми надбавками. Но тут «завозникал» сын:
- Да что тебе дома не живётся, пап. Вовремя накормим, сменим одежду, врача вызовем, в ванной искупаем. Дом есть дом. Ещё неизвестно, как в пансионате содержатся больные. Отдай нам свою пенсию, и я никуда устраиваться не буду…
Но «Лапа» настаивал на своём. Он обвинил сына в краже его паспорта и денег, вызвал полицию. На сына завели уголовное дело, и тот махнул рукой:
- Пусть поступает, как считает нужным…
Через месяц «Лапу» увезли в частный дом инвалидов. Сын устроился на работу и перестал посещать отца. Только друзья, время от времени, наведывались в его новую обитель.
«Каравай» больше не ездил в Барнаул. Здоровье было не то. «Химию» врачи отказались делать – организм мог не выдержать. Да и у Сергея постоянно болели спина и ноги. Он еле ходил, и согнуться было проблемно. А тут ещё и шваркнулся с табурета – пытался достать с антресоли садовую соковыжималку, да затылком сдвинул, сантиметров на пятнадцать-двадцать, холодильник. Вроде бы обошлось, но флюрография показала, что сломано ребро номер восемь, внизу. Пришлось лечиться аптечным мумиём. Лапу в пансионате он не посещал — далековато было добираться. А Наира дала Сергею ряд упражнений для ступней и позвоночника и строго следила за их выполнением. «Лапа», после третьего инсульта, когда отказали действующая рука и нога, впал в кому — перестал работать мозг. Втрого марта две тысячи двацатого года он скончался.
В феврале две тысячи девятнадцатого года года «Мудрый» прислал по «электронке» весть о кончине «Каравая». Сергея это не удивило. Но почувствовалось одиноко. «Каравай» был, в последнее время, очень плох. Рак крови дал о себе знать. Сергей, с бывшей супругой Машей, побывали на его поминках, встретились с сестрой Витьки, Ириной, располневшей шестидесяти однолетней женщиной. Смешно вспоминать, как Мария Фёдоровна сетовала, что Ирочка на целых одиннадцать лет младше Серёжи, а то бы тот не открутился и стал ей (Марии Фёдоровне) достойным зятем. Жила Ирина одна, на заработанную пенсию, воспитывала сына. С мужем они разошлись лет двадцать назад – пил много.
Не возникало ни какой мысли, что Витьки нет в живых. Ещё несколько дней назад он юморил по телефону, целовался с медсёстрами. и вдруг… Провал, и нет опоры. Выходит, что «Лапа» пережил Витьку на целый год…
Сергей никак не мог уразуметь, дала ли их дружба трещину? Или это трудности, которые суждено пережить каждому? Одно он уяснил – время изменило их, друзей-романтиков, стремящихся к своим радужным горизонтам. Слегка приземлённые, они барахтались в житейских проблемах, как в быстротечной реке.
Так и прошла жизнь, в тревогах, сомнениях, взлётах, посадках, и активно, и незаметно, но очень быстро…
19.04.20г.