Эксперимент? Да брось! Скорее жертвоприношение.
Думаешь, он способен на это?
От людей вроде него чего угодно можно ждать.
Как, собственно говоря, и от всех остальных. (С ухмылкой.)
Думай, что хочешь, а я ему не верю.
Он кажется добрым.
И добрым не верю! А уж тем более тем, кто таковыми кажется.
Как думаешь, зачем они ему? (после паузы)
Я бы сказал, что он хочет их спасти, но это настолько глупо, что даже тебе не к лицу. Здесь что-то другое, что-то совершенно другое и я пока не пойму что именно.
Да это сейчас и неглавное… Главное чтобы они выжили.
Никто им этого не позволит. Даже их близкие против.
Несмотря на это, ему пока удаётся держать всё под контролем.
Да он даже свою жену под контролем удержать не смог. В клинике только и разговоров что об этом.
Одна сестра особенно болтлива. Всё утро только о ней и говорила. Нашла в интернете парочку статей из второсортных журналов, да несколько обсуждений на форумах. Не так уж и много если учесть положение их семьи в обществе. Ах да, ей ещё удалось откопать небольшой материал на сайте и несколько фотографий сделанных наутро после аварии, но на них нет ровным счётом ничего, что могло бы свидетельствовать о случившемся. Обе машины к моменту съёмки были уже эвакуированы, крошки стёкол сметены, а тормозной путь закрашен. Осталась лишь дыра в ограждении и только. Ни тебе лестницы уходящей в синеву неба, ни стометровых дверей окружённых облаками, ни ангельского пения и уж тем более ни самих ангелов. Лишь разорванное железо и покорёженные стойки, растерянно глазеющие в разные стороны. Именно так выглядел вход в лучший мир для Лилии Кронвуд и её несовершеннолетней дочери в начале сентября ровно шесть лет тому назад.
В то время ходили слухи, что Он к этому причастен, добавила сестра: и что именно Он заключил тайное соглашение со всеми крупнейшими СМИ. Представь только, сколько денег на это ушло. И всё только для того, чтобы те помалкивали. Понимаешь?
Слухи распустила одна из так называемых уборщиц, которая лично присутствовала на месте аварии. На одном из местных сайтов, намертво зависшим над пропастью банкротства (общее мнение всех кредиторов), была запечатлена женщина-свидетель, дотянувшая до своего неопределённого возраста с большими потерями. Это отражалось в чудовищных мешках, лениво свисающих с бесцветных глаз, пожелтевших зубах, пережевавших столько никотина и зависти, что вам и не снилось, а также искорёженном чувством совести, что было видно из едких реплик сшивающих данную статью красной нитью неприязни ко всему живому. Её причёска, напоминавшая с виду неказистого, а вдобавок ещё и угодившего под ливень кокер спаниеля, нелепо выбивалась из под пластмассового обруча, левый кончик которого был немного оплавлен. Грязно розовый халат невыгодно обнажил впалую грудь, напоминавшую слегка подгнившую тыкву. Ноги были скрещены, корпус непроизвольно покачивался. Она даже пару раз чуть не свалилась со стула. Но крепко вцепившись в пачку сигарет, которые поддерживали её на протяжении всего интервью и не гасли ни на секунду, сменяясь, каждый раз новой, прежде чем старая успевала достичь пепельницы, дама всё же рассказала о событиях той ночи. Она поведала историю, которая потянула на целых две страницы и даже заняла две колонки на следующей, поделив её, таким образом, ровно наполовину. Другая же половина досталась никому неизвестному чудо-плотнику, который изобрёл абсолютно новый способ обработки древесины. Перед обработкой он вымачивал заготовки в ваннах наполненных красным вином. Благодаря чему…
Да кому в наше время вообще могут быть интересны плотники!
И всё же он умудрился оказаться с сенсацией на одной странице.
В статье и в прилагающемся видео на сайте (единственным посетителем которого уже давно значилось лишь одинокое перекати-поле, вяло перелетающее с одной заброшенной страницы на другую) она с упорством настаивала на том факте, что тормозного пути у машины погибшей не было вовсе. И никто его не закрашивал! (далее идёт нецензурная лексика с примесью творческих вкраплений автора)
А, следовательно, та и не пыталась тормозить. Что в корне противоречило официальной версии, согласно которой потерпевшей не удалось справиться с управлением своего автомобиля после резкого торможения вызванного другим автомобилем, неожиданно выскочившим на встречную полосу и скрывшимся с места аварии хитро обойдя все камеры. На вопросы журналистов, что возможно она что-то перепутала, дама, медленно приподняв левую бровь, которая была нарисована чуть ровнее левой, с гордостью заявила, что её муж тридцать лет отдал патрульной службе, взамен получив лишь, синдром Выгорания и вторую стадию Алкоголизма. Даже в этом не смог стать первым, язвительно подметила она, перепоручив, наконец, сигарету жестяной пепельнице с наклейкой шпрот и содержимым из обожжённых фильтров укомплектованных соответствующе. После этого он работал дома, чтоб ему там перевернуться (гневно пристукнула мохнатым тапочком деревянный пол и удовлетворённо ухмыльнувшись, продолжила своё повествование, выудив сигарету обратно).
Если бы могли вообще бы выбросили с работы. Но инвалидов в то время ещё не выгоняли так резво как сейчас. Даже таких инвалидов как он. Так вот, последние четыре года я моталась на места происшествий вместо него, чтобы взять силиконовые слепки тормозного пути, пока он тут развлекался с соседской потаскухой и ужирался водкой собственного производства. Да это и водкой-то не назовёшь (насмешливо). Так, бормотуха тридцатиградусная, которая даже не горит толком. Ну да Бог с ним или кого он там ещё встретит. Так вот, по слепкам он безошибочно восстанавливал картину произошедшего и если бы не загнулся от пойла пару лет тому назад… или больше… даже вспоминать не хочу! то безошибочно смог бы определить что произошло на мосту.
Если вы не являетесь экспертом, как же тогда вы можете утверждать, что всё было не так как в официальной версии?
Лапочка, да я столько этих слепков перевозила, что в пору и самой идти в патрульные. Я с закрытыми глазами могу отличить шины с направленным узором от ассиметричных, шоссейные от грязевых и уж точно в силах отличить чистый асфальт от располосованного резиной. Не пыталась она тормозить перед ограждением – вышла как в открытую дверь. (Даже всплакнула немного.)
Больше она не вымолвила ни слова. Да о ней больше ничего и не слышали. Поговаривали, что после интервью её молчание тоже было очень хорошо оплачено.
Правда, после подобных заявлений, ещё пошумели немного. Но лишь для приличия – не больше. И поскольку очевидцы неукоснительно держались официальной версии, то вскорости все и затихли. О деле скоро забыли, а Он исчез. Поговаривали, что отправился в горы. У нас любят поговаривать. Нет не Говорить (с большой буквы), а именно поговаривать. Мы, несомненно, любим говорунов, но сами никогда не опускаемся до их уровня, упиваясь собственной неопровержимостью и превосходством, которым обладает лишь истинное поговариванье. Это же мать его новое направление современного искусства, которое никому не следует разъяснять. И остаётся либо всё принимать на веру, руководствуясь статусом художника, либо хохотать во всю глотку.
А вот и Клэр. Кому-кому, а ей уж точно не до поговариваний. Наверное, снова ночевала в кабинете. Взращивать, лелеять, оберегать чужую идею не так-то просто. Тем более если есть собственные амбиции. Тем более если знаешь, что идея обречена. Тем более если не знаешь, когда наступит конец.
Поначалу ты с восторгом всматриваешься в еще несформировавшиеся очертания схожие с сотнями тысяч других идей. Пытаешься отыскать в ней что-то своё, что-то индивидуальное, частичку себя. После наблюдаешь, как она делает первые шаги, начинает понемногу расти, говорить, возражать!
Работаешь с ней ежедневно. Придаёшь форму. Не замечаешь, когда она начинает жить собственной жизнью. Не замечаешь, когда она перестаёт принадлежать лишь тебе. Не замечаешь, что сама уже принадлежишь ей.
И Клэр подобралась к последней стадии. Не каждая выдержит. Да не каждая даже признается себе в этом. Но Клэр справляется великолепно. Каждый день как сражение. Поправить только причёску и можно заново морочить смерти голову.
Если бы не хотела спасти каждого, было бы намного легче, но она не хочет больше никого терять. И теряет при этом себя. Стирает ластиком кусочек собственной жизни после каждого восхода солнца, которое разбудит её подопечных. Родителей своих она отдала без боя и больше такого не повторится. Будьте уверены!
А в парке дети репетируют представление. Скоро уже день какой-то там национальной гордости. То о чём все говорят, но никто не видел собственными глазами. То чем восторгаются, но не могут объяснить почему. То, что невозможно не измерить, не запереть. Чему же ещё можно посвящать праздники как не тому, что через десяток лет можно будет с гордостью объявить вне закона?
Но скоро Вы и сами всё увидите – на празднике. А сегодня только репетиция. Дети в отглаженных розовеньких рубашечках, аккуратно застёгнутых на все пуговички, чёрных брючках с тщательно проутюженными полосочками и начищенных до блеска миниатюрных башмачках расположились ровными рядами (насколько позволял их возраст и степень возбуждения) с одной стороны широкого каменного моста. Ранее под ним бурлил ручей, с рёвом вырывающийся из скалы на северо-востоке, замедляющий своё течение, прорываясь через каскад декоративных изгибов протянутых к западу и уже мирно впадающий в чудное озеро со стайками беспечных лебедей. Но сейчас от него остался лишь чёрный безжизненный рубец, а от озера и того хуже – кусок болота, где жизнь начинала понемногу оживать только во время затяжных дождей. Об этом можно было судить по назойливому переквакиванию тамошних жаб, пришедших на смену гордым пернатым, покинувшим эти места навсегда. Жаб, которые и ожидать-то не могли, что однажды, обратят на себя внимание самого фельдъегеря (так его называли только за глаза, разумеется), проезжающего в неурочный час мимо озера.
Пребывая в тот знаковый день в пресквернейшем настроении, он, вопреки всем упреждениям со стороны охраны, приоткрыл окно, чтобы покурить и за окном услышал ужасающепрелестный шум (с его слов). По мановению его руки вся вереница автомобилей застыла. Как будто это заболоченное место, отгороженное от трассы сплошной полосой из опиленных лип и было истинной целью их поездки. Место оцепили ещё до того как он успел открыть дверцу. Дверцу он всегда открывал и закрывал сам. (И не только для себя.) Подойдя к обрубкам некогда цветущих деревьев, он присел и затушил сигарету о землю, сплошь пропитанную жидкостью маслянисто-тёмного цвета. После чего шум лишь усилился, а белоснежная сигаретная бумага почернела. Тогда он невозмутимо стащил золотой перстень с мизинца правой руки и бросил его в болото, которое после недели ливней подползло к трассе особенно близко. Жабы ко всеобщему удивлению стихли. С ними ещё никогда не разговаривали на языке людей и им это понравилось.
На следующий день всех бесхвостых земноводных приняло на попечение правительство, которое выказало настораживающее рвение в этом вопросе. Территории бывшего озера наспех присвоили статус заповедника и быстро обнесли оградой, а за нарушение территориальной целостности единогласно решили установить наказание в виде отключения от сети сроком на пять лет. И хоть внутри так называемого заповедника с тех пор ничего особо не изменилось. Вода, которая всегда имела маслянисто-чёрный цвет, то прибывала, то снова исчезала, жабы то переквакивались, то затихали; табличка, свидетельствующая о том, что это действительно заповедник, а не городская свалка, всегда была свежевыкрашена и крепко приколочена к двум исполинским сваям, а к ограде помимо электричества подсоединили ещё и камеры наблюдения. К тому же несколько раз в месяц образцы той самой жидкости начали доставлять на белоснежном фургоне с эмблемой Индастрис в лабораторию, но об этом было принято умалчивать. Так что оставим пока новосёлов-земноводных на попечении правительства, а сами вернёмся к детям.
День какой-то там гордости дело вовсе нешуточное. Поэтому детки, в чьих руках были крепко зажаты продолговатые воздушные шары по типу тех, из которых размалёванные клоуны на городских ярмарках с жутким скрипом создают воздушных чёрных пуделей, были сосредоточены до предела. Я бы даже сказал – нахмурены, что вовсе не соответствовало ещё уровню их интеллектуального развития в таком-то возрасте. Но роль обязывает. Поэтому выставив перед собой эти с позволения сказать орудия, они полные решимости ступили на мост.
С другой же стороны моста активно готовилась другая группа ребятишек. Выглядели они, мягко говоря, чуть менее приглаженными. В нашей стране, роль поверженных – не самая почётная. И всё же весьма необходимая! Победителям обязательно нужен проигравший. Его место где-нибудь рядом, на расстоянии вытянутой руки, чтобы завсегда можно было беспрепятственно отвесить сочную оплеуху. И что ещё более важно – позволить это остальным. В этом и заключается вся сущность равенства. Самый последний, самый забитый, самый слабый… и всё же Человек, просто обязан иметь возможность плюнуть в поверженного. И не только иметь такую возможность, но и активно пользоваться ей. Иначе, он становится попросту опасен. Поскольку, каким бы он ни был последним, забитым и слабым – он продолжает оставаться человеком. Именно это и пугает победителей. Вытравить в себе человека можно только изнутри. Поэтому тех, кто не плюет, они боятся больше чем врагов.
Наконец, все приготовления подошли к концу. Всего-то нужно было достать из рюкзачков карманные зеркальца и тщательно протереть их одноцветными носовыми платками с вышитым белым яблоком по центру. Далее платки убрать обратно в рюкзак и сформировать из своей группы беспорядочнолегкомысленный строй. Выставить перед собой зеркальца с надёжным обрамлением во избежание всяческих порезов и двинутся на противника. Из зеркал, конечно, оружие так себе, но что поделать. Другого нет! Да и цель их заключалась не в том, чтобы убить или покалечить, а лишь в том, чтобы направить лучи восходящего солнца противнику в лицо. Порой трудно бывает понять, сколько света у тебя за спиной, пока кто-нибудь не бросит тебе его прямо в глаза.
В случае такого попадания противник тут же должен был переметнуться на их сторону и всеми силами защищать самый уязвимый первый ряд. Но всё не так просто как кажется. Ведь победителям дозволено играть не по правилам. Да и глаза свои они прячут, так что попасть очень сложно. А доказать что вам действительно это удалось – ещё сложнее. Привыкли лукавить и скрываться за строгим взглядом надзирателя… прошу прощения руководителя – миссис Блэквуд, холодно отвергающую любые апелляции со стороны заведомо проигравших. И всё же в случае попадания (если таковое нехотя признавалось) ребятишки хоть и скрипя зубами, но переходили на другую сторону. Таких собралось где-то с десяток и таким было труднее всего. Поскольку в спину их подталкивали былые враги, а впереди рьяно встречали бывшие союзники, целью которых было вытеснить своими вычищенными рядами противника с моста, во что бы то ни стало. И это им с лёгкостью удавалось. Из зеркалистов ведь противники никакие. Они пятятся и от лёгонького замаха. А те жалкие (поистине жалкие) крохи переметнувшихся, в большинстве своём нарочно подставлялись под удары, чтобы поскорей сбежать от своей позорной участи. Они стыдились не столько света, сколько того, что ему удалось застать их врасплох.
Намного трудней приходилось в тех случаях, когда солнечных лучей не было совсем. Ну, знаете, есть такие образования на небе… продукты конденсации водяного пара, видимые невооруженным глазом, как с поверхности Земли, так и с космического пространства. Так вот, иногда, эти самые образования, которые по своей легкомысленности кто-то величает облаками, откровенно портили весь праздник. Да уж! Солнце довольно капризная декорация. Задёрнет все шторы – не дозовёшься.
В таком случае зрители были лишены зрелищной борьбы, что всё же нисколько не мешало им поддерживать любимую всеми сторону неравного противостояния громкими возгласами одобрения. Думаете бесчеловечно? Напротив! Народ должен помнить битву при Миаркасе, чью крохотную версию представляли на ежегодных празднованиях. И если бы наши доблестные предки не проявили решимость в тот знаменательный день. Сейчас бы все мы… всем нам… и не только нам, но и нашим детям… в особенности нашим детям… было бы… намного… всё бы… развалилось… растащили… разграбили!
Но к нашему с вами счастью (счастье у нас с тех пор тоже стало общим) они были слепы. И хоть малая часть всё же переметнулась на сторону врага, решающей роли им сыграть не удалось.
А наша репетиция неумолимо близилась к финалу. Солнце в самом разгаре противостояния прикрылось кособокой тучкой и теперь прогревало верхушки исполинских тополей на окраине парка, а заодно и стену (без единого окна) напротив. Вследствие чего навал справа усилился и победа была одержана за рекордные пятьдесят две секунды. Лицо миссис Блэквуд осталось недвижимым. Видимо мистер Блэквуд (если он вообще существовал) сегодня ночью не дотянул и до этого рекорда. Не выражая абсолютно никаких эмоций, оно объявило репетицию оконченной и сухо поблагодарило всех за участие. Взглянуло на часы и начало командовать загрузкой ребятишек в школьный автобус, похрапывающий (по крайней мере, звуки из салона доносились именно такие) за оградой.
Мне тоже уже пора. Ученики просыпаются понемногу, а они ждать не любят. Забыть что-то из прошлого это для них единственный шанс выцарапать новый день у будущего.