Тунгусское провидение

В густом еловом лесу было сыро и сумрачно. Ход по тропе то и дело преграждали препятствия в виде упавших поперек нее деревьев или сильно разросшихся кустов ольховника. Приходилось то и дело совершать обходные маневры, ступая на влажный мох речной поймы, под которым чувствовалась близость воды. То и гляди при неосторожном шаге можно угодить в замаскированную мхом яму и тогда последствия могут оказаться не совсем приятными – набрать полный сапог грязи далеко не худший вариант.
Тайга, по которой шел Николай, была для него незнакома, а потому он двигался по тропе неспешно, с интересом  осматриваясь вокруг. Это только несведущему в таежных делах человеку может казаться, что лес повсюду одинаковый: деревья кусты да комары. А между тем каждый участок леса, или как его называют лесники – выдел, имеет свои особенности, определяемые самой матушкой землей, которая всех поит-кормит, и всем воздает по заслугам, всем определяет их будущее. Даже воздух в различных участках леса не одинаков: в одних местах он сухой, наполненный ароматами грибов, а в других, вот как в этом еловом лесу, влажный, а в июле месяце невыносимо душный. Правда, в конце лета говорить об этом уже нельзя, скорее наоборот, приходиться вспоминать о теплой куртке, поскольку ранние заморозки нет нет да и напомнят о себе.
Захламленность тропы свидетельствовала о том, что люди не так уж и часто посещают эти места. В охотничьих угодьях Николая такого нет. Там все тропы, которыми он пользуется, давно ухожены. В хороший мороз ежегодно он занимается их благоустройством  при помощи крепкой березовой палки, которой без особых затруднений сшибает напрочь даже толстые сучья на упавших деревьях, лишь в редких случаях используя топор. Здесь же все как-то  неустроенно или просто непривычно, поскольку сложно предположить, что в этих таежных угодьях никто не охотится.
 Но сегодня Николай здесь совсем не по охотничьим делам. Причина его похода в незнакомую тайгу да еще летом, во второй половине августа месяца, настолько необычна, что об этом следует рассказать отдельно.
В прошлом году, перед началом охотничьего сезона, к нему в зимовье приковылял, в буквальном смысле этого слова, человек. Он явно не был охотником, о чем свидетельствовала  его одежда. Ну, какой, уважающий себя охотник пойдет в тайгу в куртке из синтетики. Пусть она даже достаточно теплая, но разве  такая одежка сможет выдержать ежеминутные столкновения с сучками  и ветвями деревьев при ходьбе по лесу и,  тем более, при скрадывании зверя? А попробуйте провести вечер в такой куртке у костра. Как бы вы не береглись, утром обнаружите на ней многочисленные дырочки-оспины от искр. Одним словом, синтетика в тайге расползется через неделю.
Для охотника нет лучшей верхней одежды, чем суконная куртка. Под нее можно поддеть  что угодно, хоть свитер с рубашкой, хоть две рубашки, лишь бы было тепло.  И, между прочим, общеизвестно, что одежда охотника должна походить на луковицу, у которой много одежек, хоть и все без застежек. Мало того, что легко можно выбрать что сегодня поддеть под куртку, так еще легко решается вопрос с просушкой мокрой одежды,  развесив ее возле печки или костра по отдельности. Ведь в этом случае она высохнет значительно быстрее, чем утепленная куртка. А уж что там говорить о скрипучих шорохах, издаваемых синтетикой при встречах с ветками или даже высокой травой в поймах рек.
Но куртка ладно, куда бы еще ни шло. С обувью же вопрос не только не простой, но жизненно важный. Смешно слышать, когда преподносят преимущество теплых носков перед обыкновенными шерстяными портянками. Удобства для ног можно добиться одинакового, а вот попробуйте высушить эти самые промокшие носки возле костра. Время затратите в десяток раз больше, чем для сушки портянок. А такая необходимость в тайге возникает сплошь и рядом, Неловко ступил или поскользнулся и угодил ногой в воду. И что теперь делать? Выход, если хочешь сохранить здоровье, только один – сушиться. Разумеется, можно таскать с собою запасные носки, но они вас не выручат, если обувь намокла. И нет, по мнению Николая, лучшей обуви для осенней тайги, чем обыкновенные резиновые сапоги, размером несколько больше, чем человек обычно носит. В них можно бродить по лесу и в то время, когда мороз уже достигает градусов десяти. В нем даже наступая ногой на небольшой камушек или сухую ветку, ты прочувствуешь их ступней, и не сделаешь опрометчивого движения, способного нарушить лесную тишину. И только обычно с наступлением устойчивой морозной погоды  резиновый сапог  уступал у него место ичигу, переделанному Николаем своими руками. И как всякий бывалый охотник он презрительно морщился при виде сверхсовременной охотничьей обувки, которая заполонила все охотничьи магазины их города. «Обувь для дуболомов, – усмехался он про себя. – Не представляю, как можно в этих башмаках подкрасться к зверю»?
Все эти размышления промелькнули в голове Николая, когда он увидел экипировку своего неожиданного гостя. Ведь  приковылявший к зимовью Николая мужик был именно в крутых охотничьих сапогах, тяжелых и непрактичных. Николай сразу понял, что этот человек явно не охотник.  А кто тогда? Такой вопрос вертелся у него в голове все время, пока он загружал гостя в зимовье, помогал ему переодеться в сухое. И хотя к началу октября в тот год серьезных морозов  еще не наблюдалось, было видно, что незваный гость промерз капитально. Об этом свидетельствовал не только бухающий кашель, но и горячий лоб, когда Николай нечаянно прикоснулся к нему рукою.
– Ты кто? – тут же спросил он, как только бедолага расположился на нарах у стола с кружкой горячего чая в руках.
 Виктор я, – хрипло отозвался тот.
– Что ты Виктор хорошо, но кто ты и как оказался здесь?– продолжал допытывать Николай.
– Я геолог, – прохрипел сквозь кашель Виктор.
– Геолог? – удивился Николай. – Насколько мне известно, геологи, или, как они здесь сами себя называли, сейсморазведчики,  в наших краях все работы закончили лет пятнадцать тому назад.  И с тех пор о них здесь ни слуху ни духу.
– Тогда и я здесь работал, с сейсморазведкой. Нефть искали.
– Нефть? Вон оно как, хотя в наших краях о ней никто и слыхом не слыхивал, – заметил Николай. – Но ладно, геолог, так геолог. А что это с тобой случилось, что ты здесь один и в таком виде? Товарищи-то где?
– Не было со мной никаких товарищей, я один.
 – Один? Ну, ты даешь. Охотился что ли? Так в чужих угодьях это… – продолжать Николай не стал. Зачем пугать человека, если тайга уже сама его напугала, да так, что и врагу не пожелаешь. – Заблудился что ли?
– Ничего я не заблудился, я же геолог. Кстати, а тебя-то самого как зовут? – отхлебывая чай из кружки спросил гость.
– Меня? Меня Николаем до сих пор звали, – рассмеялся Николай. – Извини, что не представился раньше. Уж больно твое появление меня удивило. Так все-таки, как ты здесь очутился?
– Слушай, Николай, позволь мне немного передохнуть, а то сам видишь, какой я. Не до разговоров мне. Немного одыбаюсь, обо всем расскажу.
Действительно, мужику явно было не до разговоров, и хозяин зимовья мог бы догадаться об этом и сам.
– Ну, ладно, располагайся удобнее, – кивнул головой Николай, – отдыхай до утра. Потом поговорим.
Ночь тянулась медленно и длиннее обычного. Скорее всего, этому способствовал неутихающий кашель гостя. Под утро он как бы немного успокоился, хотя это вызвало беспокойство уже у Николая – не отбросил ли коньки этот Виктор. Прислушавшись, он убедился,  что с гостем все в порядке, дышит,  и даже похрапывает.
Утром, после завтрака, который сообразил из остатков ужина, Николай вопросительно посмотрел на Виктора:
– Ну, и что будем делать?
– Мне надо как-то из тайги выбраться, – отозвался тот, отводя глаза в сторону. Ему явно не хотелось отвечать на вопрос, заданный хозяином избушки еще вчера.
«Нет, так дело не пойдет,– подумал Николай. – Скрывает что-то мой гость».
– Ты, парень, давай не темни. Коль заявился в чужой дом незваным, так изволь рассказать, кто ты и откуда. Может ты беглый зэк? Так вон Бог, – Николай указал на угол избушки, где, разумеется, никакой иконы не было, – а вон порог!
Виктор сверкнул глазами и попытался встать, но из этого у него не получилось, и он осунулся обратно на постель.  «Вот дьявол, – подумал Николай, – еще даст здесь дуба, потом хлопот с ним не оберешься».
– Я уйду, только дай мне  немного оклематься.  Голова кружится.
– У тебя, наверно, температура, – заметил Николай, доставая из коробки, что стояла на полке, медицинские причиндалы. – Замерь, – протянул он градусник Виктору.
Тот послушно взял градусник, и сунул его за отворот рубашки. Помолчав некоторое время, он вдруг заговорил:
– Николай, я сейчас расскажу тебе все, только пообещай мне, что ты об этом пока никому не расскажешь.
– Это как? – удивился Николай. – А если ты кого-то убил, а я промолчу об этом, так получится, что я твой сообщник? Ни хрена себе. Нет, парень, так дело не пойдет. Не хочешь говорить, не говори, но и гостевать у меня не будешь. Вольному воля. Сколько там у тебя градусов нажало?
Виктор послушно достал градусник из-под рубашки, и стал, прищурившись, всматриваться в него. Видно со зрением у него было не так уж и хорошо.
– Давай я гляну, – протянул руку к нему Николай.
 Виктор послушно передал ему градусник. Серебристая полоска на градуснике застыла возле отметки тридцать девять градусов. Это было плохо. «Что же мне с ним делать? Вот незадача, свалился на мою голову», – пока Николай так размышлял, Виктор снова откинулся на подушку – наволочку, набитую всяким тряпьем.
 – Лечиться тебе надо, – сказал Николай, потирая лоб рукою. – Тридцать девять – это уже опасно, можешь протянуть ноги.
– У меня никаких лекарств с собой нет. У меня вообще ничего нет, – прошептал Виктор уже как будто в забытье.
–Да и у меня кроме бинта да аспирина тоже нет ничего. Ладно, сейчас я тебе дам таблетку аспирина, затем сварганю особый чай из трав – это меня еще бабушка учила  травяные сборы перед снегом делать. Так что помогу, чем могу.
– Спасибо, Коля. Ты не думай обо мне плохо. Я не зэк и не браконьер, чтобы по чужим охотничьим угодьям шариться. Знаю, что за это можно и пулю схлопотать.
– Ну, насчет пули ты это зря – не те времена. А вот по мордам получить можно, притом крепенько. Ну, а что ты не охотник, я и так вижу. Ладно, лежи.
Почти до обеда Николай исполнял роль доктора всяческих медицинских наук, делая бабушкин отвар, заставляя Виктора глотать его, поскольку это зелье совсем не мед. После обеда нажарив до потрескивания камней баню, сопроводил туда Виктора, и заставил его пройти курс парной терапии, которую едва выдержал и сам.
Ночь прошла намного спокойнее, чем прошлая. Но утром градусник снова дотянулся до тридцати восьми. Что-то нужно было предпринимать. «Проще всего, – размышлял Николай, – отправить гостя к людям, поближе к больнице. А это без малого пять десятков километров, что даже по натоптанным тропам не всякому человеку по силам, а тем более болящему. Одного не отправишь, может блудануть и потом где искать его,  а может быть даже его труп. Придется этого горе-геолога выводить самому, тем более, что  и мне уже пора идти за собаками».
После принятия решения на душе у Николая сразу стало как-то спокойнее, Хотя способность Виктора передвигать ноги вызывала  у него большие сомнения. «Но пятьдесят километров  это не пятьсот, как-нибудь одолеем», – решил он и изложил свой план Виктору. Тот согласно кивнул головой, и по его лицу было заметно, что слова Николая его немного успокоили. Уже ближе к вечеру, когда у него температура слегка опустилась ниже тридцати восьми градусов, он принял полусидящее положение, и, откинувшись спиной к бревенчатой стене избушки, заявил:
– Хороший ты мужик, Николай. А то я вначале немного струхнул – уж больно у тебя вид этакий, можно сказать, ермаковский.
– Какой-какой? – удивился Николай. – Злодейский что ли?
– Да нет, суровый такой, как будто ты готов в любой момент схватиться за саблю.
– Ну, ты даешь! – рассмеялся Николай. – Да у меня в жизни никогда холодного оружия-то не было. Разве только коса да вилы.
– Это я так, к слову, – стушевался Виктор. – Дело в том, Николай, что, возможно, по моей вине сгорело чье-то зимовье. И меня вполне могут обвинить в этом. Но честное слово, я только…
– Зимовье сжег? Это где? – прервал Виктора Николай
– Честное слово, Николай, я его не сжигал, но оно точно сгорело. Сам из  горящего еле успел выскочить. Хорошо хоть куртку да обувку прихватил, а так были бы мне кранты.
– Ну-ну, давай-ка рассказывай подробнее, где это ты успел так отличиться?
– Да под Шведской стенкой, на речушке Малой Кежме.
– Под Шведской стенкой? – удивился Николай. – Это что еще за зверь?
– Так мы в прошлом году, когда в тех краях профиль били, назвали одну сопку, хотя как ее вправду называют и называют ли вообще как, я не знаю. С нами тогда никого из старожилов тех мест не было.
– А почему именно шведской, а не, допустим, китайской?
– Понимаешь, на ней крутосклонье, спускающееся к реке, почти  сплошь перевалено соснами. И легли они как-то поперек склона, ветер, наверно, сильный был и положил их таким образом. Вот кто-то из наших и сказал, что эта сопка похожа на шведскую стенку для гигантов.
– Нд-а, такое в тайге бывает.  А точнее, где это? А то речушек с названием Кежма Большая или Малая в наших краях до черта. Я сам штуки три знаю. А если судить по карте, так почти в каждом районе своя Кежма. Наверно, так в прежние времена тунгусы вообще небольшие речки  называли.
После некоторых уточнений, Николай, наконец, понял, о какой реке говорил Виктор. Она находилась километрах в сорока от его угодий, в соседнем районе. Получается, что Виктор, хоть он и считал себя геологом, немного заблудился и ушел от своей Шведской стенки не на Восток, к ближайшей дороге, а на юго-восток, уклоняясь при этом все больше и больше к югу. Сколько он прошел за это время, одному Богу известно. Ведь по прямой никто в тайге не ходит, даже медведи и лоси, а уж они-то все вокруг знают досконально.
– Как же это ты умудрился добраться до своей стенки, если возвращаясь от нее, ты оказался здесь? – с недоверчивой улыбкой поинтересовался Николай, выслушав горе-геолога.
– Да меня туда знакомые вертолетчики попутно забросили. Ну, а назад я уже сам должен был выйти.
– Понятно, но, все-таки, зачем тебе эта шведская стенка сдалась? – продолжал свой допрос Николай, чувствуя, что его гостю очень не хочется открывать цель своего похода. «Может он там на золотишко наткнулся, и решил приобщиться к числу российских миллиардеров,» – подумал Николай, невольно примеряя и на себя такую возможность.
– Там на скалах, я обнаружил, по-моему, писаницы, о которых никто и нигде не упоминал. По интернету я проверял. Вот и захотелось попасть в историю, – совсем смутился Виктор, как бы уличенный своим признанием в чем-то предосудительном.
 – Ладно, проехали, – махнул рукой Николай. – Давай будем думать, как нам с тобой из тайги выходить. Ты вообще-то идти можешь или  тебя тащить надо? Лошади, как видишь, у меня нет.
– Я постараюсь, – сказал Виктор, делая попытку подняться.
– Лежи-лежи, – остановил его Николай. – Завтра покажешь, на что ты способен.

                *  *  *
Из тайги они с Виктором  выходили целых три дня, останавливаясь на ночевки в попутных зимовьях, хозяева которых знали своего соседа Николая  уже давно и иной раз они даже встречались  в чьей-нибудь избушке, особенно в конце сезона, чтобы попить чайку и поделиться новостями. Как бы там ни было, несмотря на то, что Виктору становилось все хуже и хуже, они все-таки доковыляли до автомобильной дороги, где к удивлению, их буквально в течение часа подобрал рейсовый автобус.
Кто-то может поинтересоваться, мол, почему к удивлению? А ответ на этот  вопрос очень простой: раньше, лет двадцать или тридцать тому назад, любая машина, проезжающая мимо голосующего на обочине дороги человека, останавливалась, и водитель гостеприимно распахивал дверку, мол, садись, подвезу. Нынче же все не так. И даже наоборот, проезжая мимо голосующих людей, тем более двоих да еще с оружием, водители прибавляют скорость, стараясь проскочить мимо – мало ли что у них в голове. И для подобных мыслей  у них оснований сегодня более чем достаточно.
В процессе трехдневного санитарного похода, Николай с Виктором, естественно, не молчали, хотя времени и сил для дискуссий особо не было. И, тем не менее, из отрывочных воспоминаний Виктора о его таежных блужданиях при уходе от Шведской стенки, Николай пришел к заключению, что Виктор не совсем искренен с ним. Что-то он утаивает, поскольку какие-то странности то и дело проскальзывали в его рассказах. Но Николай уже не пытался проникнуть во все его тайны, ему бы сдать этого горе-путешественника его домашним или врачам, на том их знакомство и должно было закончиться. Уже возле самого дома родственников Виктора, а сам он проживал в областном центре, он предложил Николаю обменяться номерами телефонов, что они и сделали. Николай особой нужды в этом не испытывал, но и отказать этому странному человеку почему-то не смог. Расстались они, как расстаются случайные знакомые, с дежурной улыбкой на лице. Тогда Николай и предположить не мог, что эта встреча станет в его жизни знаковой.
Охотничий сезон того года закончился для Николая нормально: особых успехов в добыче пушного зверя не было, но и с пустыми руками возвращаться из тайги не пришлось. Собственно говоря, последние лет пять, он охотился один, без напарника, охота для него стала скорее способом отдохнуть от городской суеты, проверить свои возможности в суровых условиях жизни в лесу. Ведь тайга ежедневно испытывает охотника на прочность, и давать здесь слабину никак нельзя – можно сломаться и остаться в ней навсегда.
В начале мая месяца этого года, под вечер, мобильник Николая заиграл бодро и неожиданно, как раз в тот момент, когда хозяин собирался забраться в ванну. Звонил Виктор, о котором, признаться, Николай уже и позабыл. Справившись о здоровье и о прочих житейских мелочах, тот неожиданно сказал:
– Знаешь, Николай, обстоятельства складываются так, что мне приходиться забыть о таежных походах. Полиартрит обезножил меня совсем – даже по городу хожу с палочкой. Вот такие у меня дела. Ты можешь спросить, мол, чем вызван этот звонок, ведь оказать мне медицинскую помощь, как тогда в тайге, ты все равно не сможешь.
 – Само собой, – невольно рассмеялся Николай. – А полиартрит – это что за штука такая? Неизлечима, что ли?
– Практически да. Да и возраст у меня уже давно не юношеский. Как-никак, а шестой десяток пошел. Но ладно, я не о своих болячках хочу поговорить с тобой.
– Догадываюсь, – ответил Николай, готовясь выслушать нечто занимательное, поскольку не стал бы человек звонить за тысячу километров по какому-то пустяку. – Внимательно слушаю.
– В тот раз, когда ты спасал меня, выводил полудохлого из тайги, я рассказал тебе не все, надеясь побывать под той проклятой Шведской стенкой еще раз. Но, как видишь, не судьба. Понимаешь, Коля, те петроглифы, о которых я говорил, не совсем обычные. Мне раньше приходилось видеть такие писаницы и в музеях, и даже в горной тайге Хакасии. Я ведь всю жизнь мотался по диким местам.
– Об этом я догадывался, – рассмеялся Николай.
– Что ты догадывался? –  удивился Виктор.
– Ну, что ты не все мне рассказал о своих таежных приключениях. Так в чем же необычность тех рисунков заключается? Только учти, что я не специалист по писаницам, так что ничего в этом деле не смыслю. И потом, почему ты звонишь мне, когда у тебя есть возможность обратиться к ученым? Надеюсь, в вашем славном городе спецы по этим вопросам имеются.
– Разумеется, имеются, но дело в том, что там, под Шведской стенкой вообще происходит что-то необычное. Понимаешь? Мало того, что те петроглифы на скалах как будто каким-то лазером выжжены, так еще и по ночам от них вроде бы какой-то малиновый свет исходит.   И вообще, там и днем какая-то ерунда мерещится. Даже страшно становилось, хотя я не из робкого десятка – всю жизнь по тайге бродил. 
– Ну, Виктор, ты даешь! – воскликнул Николай, пораженный этими словами далекого собеседника. – Но все-таки, почему ты звонишь мне, а не своим друзьям-товарищам, которые, думаю, у тебя в вашем городе есть.
– Разумеется, есть, но понимаешь, Коля, мне не хотелось бы привлекать к этому внимание широкой, как говорится, общественности. А в отношении тебя у меня свой расчет.
– Какой же? Хочешь встрять меня в неизвестное, возможно, даже опасное дело?
– В отношении опасности я не знаю, но, думаю, ты мужик бывалый и опытный, сам во всем разберешься. А здесь у меня все-друзья товарищи моих лет и даже старше. Так что организовать кого-то из них на поход в таежную глушь за какими-то петроглифами не получается. А на молодняк у меня никакой надежды нет. Ведь там они своими гаджетами пользоваться не смогут, а без них, они как без кислорода, враз зачахнут. Ну их!
– Надо, Витя, подумать. Такие вопросы с бухты-барахты не решаются.
– Хорошо, Николай, ты подумай, и потом в любом случае мне позвони.
– Добро, – подвел итог разговору Николай. – Всех благ и, главное, береги здоровье.
Позвонить Виктору Николай удосужился дней через пять. Трубку взяла женщина и на его вопрос, мол, как бы мне поговорить с Виктором, коротко ответила:
– Виктор в больнице, позвоните позже.
«Вот бедолага, – подумал Николай, так и не успев спросить у женщины причины госпитализации Виктора.
 Весь май прошел у него в хлопотах, связанных не только с работай, но и с домашними делами. Как никак, а приусадебный участок, пусть даже небольшой, всего лишь около четырех соток, требовал к себе внимания. Где-то в последних числах мая Николай снова решил позвонить Виктору, чтобы предупредить его о том, что он пока не может принять его предложение и в свою очередь предлагает вернуться к этому разговору месяца через два. Хотя с другой стороны, Николай в душе заинтересовался этой загадочной Шведской стенкой, и не только по причине каких-то необычных, со слов Виктора, явлений, происходящих возле нее. Он всегда любил побродить по незнакомым таежным хребтам и долинам, чувствуя при этом себя в качестве первопроходца. Наверно было в его генах нечто такое, что заставляло его заглянуть за горизонт привычного.
И в этот раз телефон взяла женщина. Глухим,  с надрывом, голосом она очень коротко ответила на вопрос Николая в отношении переговоров с Виктором:
– Виктор умер. Вчера похоронили.
Ошарашенный, Николай даже не нашел слов, чтобы принести той женщине, наверно, супруге покойного, свои соболезнования. Трубка умолкла и через некоторое время короткие гудки засвидетельствовали, что телефон выключили.
«Вот она такая жизнь, – подумал Николай. – Сегодня думаешь, строишь планы на завтра, а это завтра не наступает». И если еще вчера он думал над тем, как сказать Виктору, что он пока еще не определился с его предложением, услышанное, радикально изменило ход его мыслей. «Схожу к этой Шведской стенке. Найду там писаницы, вынесу, если смогу, какой-нибудь кусок из тайги или, на худой конец, наделаю фотографий, и отнесу все это каким-нибудь историкам. Пусть они разбираются. Скажу им, что открытие это сделал Виктор Ковалев. Пусть это и будет моим ответом на его просьбу».
Пойти в тайгу Николай решил во второй половине августа, когда ни зной, ни комары с мошкой уже так не донимают человека, как это бывает в июле. В июне же, как и в мае, Николай без особой надобности в тайгу не ходил. Это время как раз самого что ни есть пиршества злобных кровососов, клещей. Эти твари являются переносчиками всяких там вирусов, самым страшным из которых прослыл вирус таежного энцефалита. Сам по себе укус клеща – эта такая мелочь, о которой можно было бы и не вспоминать. А вот энцефалит – это страшная штука. Николаю доводилось встречаться с человеком, который заразился этой болезнью, и хотя выжил, но не дай Бог такую жизнь, жизнь инвалида.

                *  *  *
И вот теперь, 19 августа 2018 года, он шагал по тропе в незнакомых ему местах, с привычной двустволкой на плече и внушительным, но не слишком тяжелым вещмешком, за спиной, притороченным к поняге. Ведь не зря в народе говорят, что в лесу без топора, как без рук. Идти было легко и приятно. Вчера, в субботу, друг подбросил его на машине к указанному им месту. Николай выбрал его не только по причине относительной близости к объекту похода, но и по причине доступности мобильной связи. Через какой-то десяток километров  связь пропадала, и это не позволило бы ему в дальнейшем, по выходу из тайги, договориться с товарищем о дне и часе, куда и когда он приедет за ним. Чтобы не сажать аккумулятор, Николай выключил мобильник сразу, как только встал на тропу, Теперь его с внешним миром связывал только навигатор, которому было уже больше десятка лет, и которым Николай  пользовался достаточно редко, как правило,  лишь в незнакомой тайге.
Что навигатор классная и даже незаменимая штука, Николай понял давно. Особенно если у тебя в голове нет подробной карты местности, по которой придется идти. Общего направления течения рек, возможных лесовозных дорог, горных хребтов слишком мало, что бы найти конкретную речушку, которых в тайге превеликое множество и которые все могут течь в одну сторону. Вот здесь навигатор и дает большое преимущество перед компасом и даже обыкновенной геофизической картой, если таковая имеется, притом достаточно подробная. С помощью Google Earth на компьютере легко найти требуемый тебе район и остается только  расставить в соответствии с определяемой широтой и долготой реперные точки маршрута, нумеруя их прямо в навигаторе. Можно пользоваться и картой на самом приборе, но Николай как-то привык больше  определять координаты требуемых ему точек именно при помощи всевидящего Гугла. Разумеется, на всякий пожарный случай, не следует при этом забывать и о компасе. А дальше все просто. Идешь таежными тропами как по городскому проспекту, с услужливо расставленными на всех зданиях  номерами. Правда есть одно но – чем сложнее прибор, тем более вероятность его отказа в самый неподходящий момент. Именно по этой причине помимо запасных батареек для навигатора, наличие обычного компаса обязательно.
Хорошо шагать лесной тропой, когда спину тебе не гнет ноша, когда ружье удобно висит на плече, не сбивая шаг хозяину, когда солнце светит из-за спины и не слепит глаза, когда еле заметный ветерок обдувает лицо, отгоняя назойливых комаров. В этом отношении конец августа месяца самая благодатная пора для таежных походов. Природа вливает во все фибры твоей души какое-то благодатное спокойствие, избавляя мысли от излишней суетливости. Ты идешь, как будто  не замечая кипения жизни вокруг себя, но всей своей сущностью чувствуешь дыхание живого мира, окружающего тебя.  Ноги, кажется,  сами выбирают дорогу, в то время как  глаза воспринимают все пространство вокруг тебя, замечая малейшее движение в ветвях деревьев, или в густой траве речной поймы. Единственное что невозможно отследить таежному Робинзону, так это неожиданную смену погоды. Вынырнет из-за какого-нибудь хребта тучка, да и окатит  дождем, охладит на время пыл, заставит укрыться под густой елью или пихтой, если таковые окажутся вблизи. Но это нисколько не испортит настроение, если вперед тебя манит нечто неведомое, что прячется в таежной глуши.
Тропа, по которой Николай шел, плохо прослеживалась, и запросто можно было сбиться с пути, с неизбежной потом потерей времени на ее поиски. По этой причине спешить было вредно, и приходилось сдерживать шаг в тех местах, где путь пролегал через сухие русла весенних водотоков, укрытых от солнца высокими елями, с густым молодняком по низу. Через два часа хода он остановился у живого ключа с чистой искрящейся в лучах солнца водой,  который как будто сам приглашал его передохнуть, попить чайку, поскольку время уже перевалило за полдень.
Обычно на походный обед он затрачивал минут тридцать не более. Но  при этом старался расположиться со всем, доступным в таежных условиях, комфортом. Точно так же он поступил и в данном случае. Развел костерок прямо возле воды, воткнул в землю палочку-рогульку и положил на нее небольшую березовую жердь. Подвесил на нее свой котелок с водой для чая, изготовленный из обыкновенной жестяной банки из-под консервированного зеленого горошка.  Пока вода закипала, он уже успел соорудить для себя мягкое сиденье из пихтовых веток, разложив их на толстой валежине, уже сплошь  покрытой сверху зеленым мхом. В качестве обеденного стола ему послужила та же валежина, на которой он сидел. Чай, сдобренный помимо принцессы Канди еще листом черной смородины, был бесподобен. За лето даже бывалый охотник как-то отвыкает от таежных деликатесов, но при возвращении  в тайгу, не может быть для него никакого чаепития без листьев или побегов черной смородины.
Николаю нужно было пройди в этот день километров  пятнадцать, на большее он не рассчитывал. Дело не только в том, что он достаточно поздно стал на тропу, но и в многолетнем опыте. Всякий раз после достаточно длительного перерыва, вступая в лесные дебри, бывалый таежник сдерживает себя не только от необдуманных поступков, как, допустим, попытаться перескочить сходу какой-нибудь небольшой ручеек, и провалиться на его противоположном берегу в грязь, но и от перегрева. Дело в том, что организм человека, каким бы натренированным он ни был, должен привыкнуть к пребыванию в новых условиях. Из личного опыта Николай знал, что даже в холодный осенний период, когда уже мороз градусов десять, первую неделю даже от легких нагрузок человека прошибает пот. А это уже опасно, при вынужденной длительной остановке без костра. Так может продолжаться недели две. А затем все приходит в соответствие, и можно целый день тропить зверя без остановки, и спина при этом остается совершенно сухой.
По этой причине, зная, что перед переходом водораздела между реками Балагой, вдоль которой он шел, и Кежмой, которая и была целью его похода, ему придется заночевать, он особо и не торопился. Лучшее места для ночевки должно быть в верховьях Балаги, которая, если судить по карте, брала свое начало с небольшого хребта. Там не будет проблем с чистой ключевой водой. Все же остальные блага тайга готова предоставить человеку, где он пожелает и абсолютно бесплатно. Предметы же первой необходимости, как и недельный запас продуктов, находился у Николая в вещевом мешке, притороченном на понягу поверх небольшого, но самого важного таежного инструмента, коим является топор. Ведь не зря в народе говорят, что в лесу без топора как без рук.
Летом даже в конце августа, когда осень уже начинает оставлять свои следы на листьях берез и осин, ночи еще достаточно коротки и светлы, поскольку вечерняя и утренняя зоря хоть и не смыкаются, как в июне месяце, но все равно осветляют небосвод даже ночью, делая его каким-то высоким и прозрачным. Но при этой прозрачности  сильно выстуживается земля, и утренний заморозок может нагрянуть даже в середине августа месяца.
Все это Николай испытал не себе и притом неоднократно, и поэтому готовился к ночлегу еще засветло, когда солнечные лучи, проникающие под полог леса,  приобретали розовый цвет, извещая тем самым о близости ночи. Подобрав подходящее место на пологом склоне хребта, возле ручья, журчащего по оглаженным камням, он принялся  сноровисто устраивать для себя ночлег со всеми удобствами, которые могла ему предоставить лесная чаща. Помимо костра, без которого даже трудно себе представить ночной отдых в тайге, требуется и еще кое-что, наподобие лесного дивана или кровати. А если вспомнить, что погода в любой момент может подбросить еще и дождик, то походный лагерь без укрытия от небесного душа представить себе трудно и даже невозможно.
 И хотя никаких признаков, что может пойти дождь, не было, над спальным местом Николай устроил из жердей небольшой навес, к которому прикрепил кусок тонкой полиэтиленовой клеенки. Его он   всегда  носил в вещмешке именно для этих целей. Клеенка была хоть и тонкая, но достаточно прочная, и много места в вещмешке не занимала. К тому же, она имела нежно-зеленый цвет, что по задумке Николая должно маскировать походный стан. Правда, костер все эту маскировку моментально отменяет, но привычка есть привычка, и отказываться от нее особой нужды не было. 
Ночь прошла без происшествий, хотя спал Николай не сказать чтобы крепко, и, как ему казалось, слышал все, что происходило вокруг, начиная от хлопанья крыльев потревоженной кем-то птицы, и кончая топотом зайца, наскочившего под утро на его стоянку, и некоторое время, наверно, недоуменно таращившегося на нее, а потом рванувшего прочь со всех ног. Мороза не было. Утренний туман повис крупными каплями на полиэтиленовой скатерти, правда, большинство из них скатилось по ней вниз, оставляя после себя мокрые полоски. Стало довольно прохладно, надо полагать, температура была не намного выше нуля градусов. Разжечь костер, соорудить легкий завтрак и встать вновь на тропу не заняло у него много времени. Солнце уже разукрасило все вершины деревьев в розовый цвет, и он, помня, что впереди его ожидают приблизительно двадцать километров пути по незнакомой тайге, заторопился.
Оставив  тропу, которая потянула куда-то на Запад, Николай перевалил водораздел напрямик, выбирая направление по навигатору.  Там, впереди его манила к себе реперная точка, которую он поставил на карте навигатора в самом начале небольшого хребта, протянувшегося с юго-востока на северо-запад. Под ним как раз и протекала речка Кежма, пока что конечная цель его пути. И поскольку она текла  именно вдоль того самого хребта, вначале которого где-то и находилась Шведская стенка, вопрос о тропе для Николая не стоял. Все таежные тропы, пробитые вдоль пойм рек, идут, как правило, по их более высоким берегам. Там он и отыщет ту тропу, которая и ведет мимо горелого зимовья, мимо Шведской стенки. А что тропа существует, в том сомнений у него не было – коль было зимовье, значит, была и тропа.
Виктор в свое время поведал ему, что избушка, которая так неожиданно для него полыхнула  ночью, располагалась где-то в двух десятках метров от русла реки. А тропа проходила приблизительно на таком же расстоянии от избушки, у самого подножья скального обрыва, надо полагать, того самого, который кто-то прозвал Шведской стенкой. Так что пройти мимо искомого места он не мог. Весь вопрос только в том, где это крутосклонье в начале хребтинки или в его середине, или даже в конце. А протяженность хребта, если верить карте, километров десять или чуть больше. Для Николая, собственно говоря, плюс минус десять километров не проблема, но все-таки лучше чтобы был минус.
До реки Кежма он добрался часа через три хода в целик. Река была совсем небольшой, шириной в том месте, где он вышел на нее, метров пять-шесть. Но ее глубина вызывала у него некоторую неуверенность, что он сможет найти вблизи брод. Вода была темной и таила в своей глубине  пожелтелые коряги, вперемешку с такого же цвета бревнами, притом между всем этим наслоением подводного царства просматривалась черная глубина.  «Придется топать вдоль реки, и искать мост в виде ветровальных деревьев» – решил Николай. От подобной перспективы его утренний оптимизм несколько поубавился.
Кто хоть раз шел тропой вдоль реки по ее пойме, тот представляет, что это за испытание.  Во-первых, тихие таежные речки имеют, мягко говоря, извилистое русло, извилистое  до такой степени, что за час хода вдоль его можно продвинуться в нужном направлении всего лишь на километр. Во-вторых, вдоль самого русла никогда не бывает путной тропы: сплошные перелазы через поваленные деревья, заросли ольхи перемежающиеся с кустами красной смородины, и хуже всего, сплошь и рядом встречаются кусты шиповника, и шанс ухватиться за его ветку весьма высок, с вытекающими из этого последствиями. Обнаружить у себя в руке десяток маленьких  колющих иголочек шиповника – это хоть и не смертельно, но  достаточно больно.
Через некоторое время Николай все-таки обнаружил старую громадную ель, не выдержавшую напора ветра и упавшую через реку. Поблагодарив в душе ветер за такую услугу, он вырубил хорошую березовую жердь, и, опираясь на нее, стал переправляться на противоположный берег. Опасность свергнуться в черную воду была достаточно высокой, чему содействовали не только многочисленные топорщиеся во все стороны сучья ели, но и местами сохранившаяся, но отставшая от ствола дерева кора. Наступишь на нее ногой и она, соскользнув со ствола, может послужить причиной твоего падения в воду. Так что приходилось пользоваться березовой клюкой, опираться на нее, когда того потребуют обстоятельства. Как бы там ни было, он успешно перебрался на другой берег, поднялся из заболоченной поймы вверх по небольшому склону и сразу же наткнулся на тропу. Она была хорошо натоптанной, и явно свидетельствовала о том, что ею пользуются довольно давно, что в свою очередь говорило о близости жилища охотников.
Так оно и вышло. Через пару часов  хода справа от тропы потянулся склон хребта, и тропа подходила к нему все ближе и ближе, а затем стала повторять все его изгибы. Река пошумливала слева от Николая, что было результатом явного ускорения ее течения. Так что его переход по таежному мосту был не так уж и неизбежен, пройди он еще некоторое время вниз по течению. Где-то здесь, на перекатах, реку вполне можно перейти и вброд. Теперь ему оставалось только следить за левой обочиной таежной дорожки, чтобы не пройти мимо сгоревшей избушки. Начинался  тот десяток километров, о котором он думал совсем недавно. Навигатор подтвердил, что он находится уже там, куда и стремился эти два дня.
Отслеживать какой-то неподвижный наземный объект, это далеко не то же, что идти по следу сохатого или изюбря, которые могут совершенно неожиданно для тебя взметнуться среди лесных зарослей в какой-то сотне метров и даже еще ближе, и на махах уйти в таежную глухомань, оставив охотника с носом. Избушка, не сбежит от тебя на курьих ножках, будь они у нее, и не затаится в кустах, тем более горелая. Ее можно учуять и по запаху, который способен держаться на пожарище месяцами.
Потому шел Николай расслабленно, изучая помимо левой обочины и склон хребта, виднеющийся до самой вершины в просветах между деревьями. И когда он обнаружил справа от себя нечто похожее на описываемую в свое время Виктором Шведскую стенку, одновременно на него пахнуло от реки не только влагой, но и запахом гари. Влево от тропы, по которой он все это время шел, уходило ответвление, довольно хорошо заметное. Сделав в ту сторону пару шагов, Николай обнаружил опаленные огнем ветви  елей,  которые, надо полагать, уже давно семафорили ему, что здесь та самая избушка, которую он искал.
От лесного домика мало что осталось. Лишь обугленные останки нижнего венца сруба сиротливо лежали среди пожарища, да еще металлическая печка, красная от ржавчины, продолжала торчать частью своей трубы к небу. Больше от зимовья ничего не уцелело. Наверняка, если покопаться в углях и золе еще много чего можно найти из предметов быта, таких как кружки, вилки и, пожалуй, топор. Где-то там должно быть и ружье Виктора, которое он тогда так и не успел спасти.
Постояв некоторое время над бренными останками чьего-то таежного жилища, Николай, сбросив с плеч понягу, стал осматриваться вокруг, подыскивая место, где он сможет устроить временный лагерь для себя. Но как обычно в непосредственной близости от таежных избушек не бывает ни дров, ни приличного укрытия для временного лагеря. Все давно использовано человеком по назначению. Решив, что первоначальной задачей на данный момент для него является обед, определиться с местом для ночевки можно и позже. А чтобы организовать для себя временную столовую в первую очередь требуются огонь и вода.
После того, как небольшой костер задымил прямо на месте сгоревшей избушки, Николай извлек из своего походного мешка котелок, гожий не только для приготовления  чая, но и для варки такого продукта как «де-ширак». Осторожно ступая по какому-то подобию земляных ступенек, он стал спускаться вниз, к реке, намериваясь набрать воды. Сгоревшая избушка располагалась на небольшой террасе, возвышавшейся над поймой реки. К своему удивлению он обнаружил, что эта терраса была как бы двухэтажная, и в ее нижней части, метра на два выше от уровня воды в реке, топорщилась драньем крыша еще одного строения. «Баня», – догадался Николай. Осмотр подтвердил его догадку – эта была баня, пусть и невзрачная, с земляным полом и печкой каменкой, но с крышей, что имело  для Николая в данном случае первостепенное значение. «Ночевка будет здесь» – решил он, и, наполнив котелок водой, вернулся наверх к дымящемуся костру.
После обеда, припрятав свои вещи под густой елью, Николай пошел по тропе вдоль крутого склона хребтины, в поисках шведской стенки, о которой рассказывал ему Виктор. Действительно, западный уступ склона изобиловал множеством вывернутых с корнями сосен, стволы которых еще недавно, должно быть, лежали поперек склона. Но сегодня все было не так, как рассказывал Виктор. Свежий оползень, протяженностью у подножья склона более полусотни метров, не только завалил тропу землей и скальными обломками, но и явно переориентировал стволы поверженных деревьев вниз. Теперь это была уже не Шведская стенка, а нечто совершенно иное – нагромождение деревьев, земли и камня. Что это произошло совсем недавно, свидетельствовала и трава, которая еще не успела прикрыть за лето весь этот хаос зеленым ковром.
– Вот так дела, – вслух произнес Николай, останавливаясь перед завалом и не зная, что же ему теперь предпринять, чтобы отыскать те писаницы. « Скорее всего, они съехали вместе с землей вниз, и где теперь их отыщешь? Впору заказывать экскаватор. Хотя с другой стороны, они вполне могут быть на скалах, что каменными надолбами высились в верхней части склона, откуда и сошел оползень».
Закончив размышления по поводу неожиданно возникшей проблемы, Николай решил подняться вверх по осыпи и обследовать все останцы и даже сам каменный гребень хребта, чернеющий вверху. Собственно говоря, особых проблем с лазаньем по скалам у него не ожидалось. Ведь если высшая отметка хребта составляла всего лишь чуть более пятисот метров, а отметка поймы реки – триста девяносто метров, то за минусом высоты террасы около десяти метров, ему предстояло просмотреть склон протяженностью вверх чуть более полторы  сотни метров, с вполне приемлемой крутизной, чтобы не уподобляться альпинистам.
Прикинув в уме все это, он не стал откладывать дело в долгий ящик, и полез вверх по склону, лавируя между крупными камнями и глыбами земли, казалось, готовыми в любой момент продолжить движение вниз. Тщательно осматривая каждый обломок черной породы, отсвечивающий искрами в лучах солнца, он передвигался вдоль осыпи, постепенно поднимаясь все выше и выше после каждого горизонтального прохода.
Оказывается,  выполнить намеченное было легко, когда ты рассуждаешь, стоя на месте. Но совсем иное дело ползать по склону, внимательно осматривая каменюги, не забывая при этом, что не так давно все это месиво земли и камня пришло в движение и хорошо, если оно по какой-нибудь причине не возобновится вновь.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда Николай решил, что на сегодня достаточно смотрин этих каменных голов, пора подумать и о ночлеге. Часы уже показывали около восьми, и он, доведя очередную горизонталь до конца,  стал спускаться вниз. Ступив уже на тропу у подножья хребта, он снова окинул взглядом склон, чтобы еще раз оценить проделанную работу, сравнить ее с тем, что еще предстояло сделать. Неожиданно краем глаза он заметил какое-то движение у самой вершины.  Минуту или даже дольше он не сводил глаз с того места, но больше ничего там не происходило. «Наверно показалось, или какая-то птица пролетела», – подумал он, и, не отвлекаясь больше, заспешил вниз.
Вечер ожидался теплый и безветренный, и только свежесть от реки, напоминала, что лето уже практически заканчивается и наступает осень. Там, где солнце готовилось нырнуть за горизонт, появились небольшие розовые пятнышки облаков. «Ночью вполне может натянуть дождь», – подумал Николай, принимаясь за костер. Нужно было поспешить с ужином и успеть до захода солнца оборудовать место для сна. На ночь он решил устроить для себя в бане спальное место из пихтовых лапок. «Как-никак, а крыша над головой не будет лишней, да и заяц не потревожит сон», – усмехнулся про себя он, вспомнив вчерашнюю ночевку.
Пока Николай управлялся со всеми этими делами, стало смеркаться. И уже совсем собираясь спуститься к бане, он еще раз окинул взглядом темный силуэт хребта, и неожиданно заметил среди этой тени как бы небольшой огонек, который то исчезая, то появляясь вновь, медленно спускался все ниже и ниже. Складывалось впечатление, что кто-то с фонариком в руках спускается вниз по склону прямо к тому месту, где находился Николай. Но какой фонарик и кому он мог понадобиться, когда еще достаточно светло, чтобы не наткнуться на каменные глыбы, которыми был усеян склон сопки. В груди у Николая екнуло и сердце зачастило.
– Вот оно, – прошептал он, вспомнив о  странных огнях, о которых упоминал в своем рассказе Виктор. Руки сами собой потянулись к ружью, сиротливо висевшему до сих пор на сухом сучке толстой сосны. Сжимая сразу вспотевшими ладонями двустволку, Николай как-то сразу почувствовал себя увереннее, но сердце по-прежнему частило, а голова наполнилась жаром, и только одна мысль в ней застыла: «Ну, посмотрим, что здесь за чудеса, посмотрим»! А лиловый огонек спускался все ниже и ниже, пока, наконец, вспыхнув в последний раз уже на тропе, не погас.
На всякий случай Николай сделал пару шагов назад и встал за ту самую сосну, на которой только что висело его ружье. Он ждал и через минуту увидел, что по тропе в его сторону движется человек, именно движется, поскольку, несмотря на то, что незнакомец неспешно шагал, ни единого звука от его шагов не доносилось. Нет, он не крался, а шел спокойно и уверенно, и тем не менее. «Что за дьявольщина, – подумал Николай, еще крепче сжимая свое оружие. – Провидение что ли»?
– Николай Васильевич, – окликнул незнакомец Николая, – встречай незваного гостя, только радушно, без применения оружия.
 « Кто это? И откуда он знает, как меня зовут? – мелькнуло в голове Николая. – И что теперь делать?». Но, не желая показывать свою растерянность, он, как ему казалось, вполне спокойно ответил:
– Проходи, мил человек. Кто ты будешь и как оказался здесь в эту пору? И как мне кажется, мы с тобой не совсем знакомы.
– Это не беда, долго ли познакомиться, – рассмеялся гость, подходя ближе. – Здравствуй, уважаемый, – поприветствовал он Николая, делая при этом легкий наклон головой.
– Здорово-здорово, –  ответил Николай, не трогаясь с места, напряженно всматриваясь в пришельца. Во всем его облике Николаю казалось нечто не обычное, не свойственное обыкновенному человеку. И движения его были какими-то излишне плавными, и шаги его по лесной тропе, как правило, усыпанной хрустящим отпадом с кустов и деревьев, были совершенно беззвучными. Николай сам, бывалый охотник, скрадывая зверя, вымеривая каждый свой шаг, вряд ли мог подкрадываться к изюбрю или лосю вот так же беззвучно,  как этот незнакомый ему человек, свободно шагающий по тропе. Николаю становилось не по себе, и чтобы скрыть свое беспокойство он довольно резко спросил:
– Так все-таки, чем обязан визиту, и кто ты будешь?
– Ну, что ты так неприветливо гостя встречаешь, нехорошо это.
– Почему неприветливо? Вполне нормально, – невольно смутился Николай, всматриваясь в лицо незнакомца. Что-то в нем было настораживающее, хотя выглядел этот человек как обыкновенный горожанин, забредший в тайгу по каким-то делам, может, в поисках ягод или грибов, а может еще чего-то. Но на заблудившегося человек он совсем не походил. Скорее, наоборот, в нем сквозила какая-то излишняя самоуверенность, что проскальзывало не только в голосе, но и во всей его фигуре. Явно он не чувствовал себя здесь гостем, пожалуй, гостем он видел его, Николая. 
– Кто я? – хохотнул незнакомец. – Ты прав, мне следует представиться. Зовут меня Галл, в сравнении с тобой я, должно быть, старожил этих мест, поскольку появился здесь несколько раньше тебя. 
Произнося все это, так называемый Галл остановился метрах в трех от Николая, по-видимому, давая ему возможность лучше рассмотреть себя.
– Галл? – переспросил Николай. – Француз что ли?
– Да нет, совсем не француз и не турок. Просто Галл, гражданин нашей прекрасной вселенной.
– Что-то я тебя не пойму. Ты кто? Инопланетянин что ли? А вообще ты кончай здесь лапшу мне на уши вешать, а то я ведь могу поговорить с тобой и по-другому, – не на шутку разозлился Николай, пытаясь таким способом скрыть свою растерянность.
– По-другому – это как? – рассмеялся Галл.
– У меня, между прочим, в стволах картечь, – вскинул свою двустволку Николай. – Так что давай-ка, мужик, чеши ты лучше отсюда подальше. Не доводи меня до греха.
– Что и вправду пальнешь? – усомнился Галл, делая полшага в направлении Николая.
– Еще шаг и буду стрелять! – крикнул Николай, щелкая предохранителем.
– Зря ты так, уважаемый, – посерьезнел лицом Галл. – Но если тебе так хочется стрельнуть, стрельни. Я не возражаю, – и он сделал еще шаг вперед.
Выстрел из ружья шестнадцатого калибра разорвал предвечернюю тишину. Эхо повторило этот громыхающий звук, отражаясь от скал хребта, он повторился вновь и вновь, слабея и затихая в сумрачной дали. Николай стрелял поверх головы незнакомца, надеясь, что после такого горячего приема тот поймет, что здесь, в тайге, слова не расходятся с делами, и очень даже просто можно упокоиться под корягой в какой-нибудь мочажине, которым богата пойма любой таежной речки.
Но ожидания Николая не оправдались. Галл спокойно стоял на месте и ни один мускул его лица не дрогнул, хотя заряд картечи пронесся в каких-то сантиметрах у него над головой.
– Со второго ствола будешь палить или как?
– Да пошел ты, мудак, куда подальше. Чего тебе от меня надо? Не хочу я с тобой ни знакомиться, ни разговаривать, – закричал Николай, опуская ствол ружья вниз. – Катись отсюда. Говорю тебе – не доводи до греха.
– Вот так-то лучше, – посерьезнел лицом Галл. – А теперь слушай меня внимательно и постарайся понять. Твое ружье не способно причинить мне вреда. Если ты не веришь, подойди ко мне и попробуй похлопать меня по плечу, если, разумеется, ты не трус.
В трусости Николая еще никто никогда не упрекал, и это взбеленило его. На вид незнакомец физической силой особо не отличался, и Николай, думая, что в случае чего сумеет постоять за себя и без оружия, отставил ружье в сторону, и шагнул прямо на Галла. Тот стоял, не двигаясь, и с улыбкой смотрел на действия Николая.
– Я тебя сейчас хлопну разок, но не по плечу, а по роже, чтобы ты больше здесь не выкаблучивался передо мною, – сквозь зубы пробормотал Николай и кулаком снизу вверх ткнул Галла прямо в подбородок. От такого удара даже тренированный боксер, пожалуй, свалился бы с ног, но получилось все наоборот –  потеряв равновесие, с ног чуть было не свалился сам Николай, поскольку его удар пришелся в пустоту. Нет, он не промахнулся, но его кулак прошел сквозь голову Галла, не встретив никакого сопротивления. Изворачиваясь чтобы не грохнуться наземь, Николай успел еще заметить, как по фигуре пришельца прошла легкая рябь, которая тут же исчезла, а на его лице появилась снисходительная улыбка, какая бывает у взрослых людей, ставших свидетелями оплошности ребенка.
– Ну и как? – поинтересовался Галл, после того, как Николай вернулся в вертикальное положение.
– Ты привидение что ли? – растерянно выдохнул Николай, отпрянув от Галла все к той же сосне, у которой он оставил ружье.
– Нет, дорогой, я не совсем привидение, о которых у вас так много говорят, а скорее провидение, поскольку мне известно многое из того, над чем ломают головы ваши ученые. Ведь я обитатель, если можно так выразиться, параллельного мира, а ты видишь лишь голограмму, при помощи которой мы и общаемся с тобой. Успокойся. Никакого вреда я тебе причинить не собираюсь, да и не имею на это права, точно так же не можешь причинить вреда и ты мне. Мы ведь с тобой находимся, можно сказать, в разных мирах.
– Голограмма? Это что-то вроде бы кино? – только и нашелся что сказать Николай.
– Точно, кино, – рассмеялся Галл. – Но о принципах создания голограммы при помощи ионизированных молекул воздуха мы поговорим с тобой как-нибудь в другой раз. А пока давай познакомимся ближе.
От всего происшедшего в голове у Николая помутилось, и он не понимал, что ему делать, как вести себя с этим Галлом. Можно, конечно, попытаться убежать от него в надвигающуюся ночь, но оказаться трусом даже в собственных глазах он не мог. Даже сама мысль об этом вызвала у него такое чувство протеста, что он готов был еще раз попытаться,… но что  попытаться? На подобный вопрос он не смог бы ответить даже самому себе. Оставалось только одно – пусть будет как будет, и, пересиливая в себе обуревавшие его чувства, Николай смог сделать только самое простое:
– И что будем делать? – спросил он, обессилено опускаясь на пенек, оказавшейся рядом.
– Вот так нужно было бы с самого начала, – засмеялся Галл, так же принимая позу сидящего на чем-то человека, хотя рядом с тем местом, где он стоял, никаких пеньков больше не было. – Чтобы тебя не мучил вопрос о цели моего появления здесь, скажу прямо – мне не столько хочется, сколько нужно, пообщаться с простым, так сказать, усредненным человеком, чтобы прояснить кое-какие вопросы ближайшего вашего будущего, которое косвенно способно повлиять и на нас.
– Хорошо, все, что ты сказал, я понял, –  охрипшим неожиданно голосом ответил Николай и, еле сдерживая кашель, продолжил: – Ты мне, мил человек… хотя обожди, ты же не человек, совсем я с тобой запутался, – и Николай растеряно развел руками, – ты мне сначала разъясни, что означает твой параллельный мир, из которого ты прибыл к нам. Где он, в другой галактике или где?
– Ну что ж, попытаюсь объяснить, хотя не уверен, что ты меня поймешь.
– Я, конечно, не академик, – невольно обиделся Николай, –  но…
–  Ладно, не обижайся, – движением руки остановил его Галл. – Вопрос, действительно очень не простой. Дело в том, что вселенная состоит из бесчисленного множества миров, начиная от трехмерного мира и заканчивая мирами многомерными, о строении которых мы даже не можем помыслить. В качестве примера я могу тебе привести следующее: мир одного человека вполне может отличаться от мира другого человека, как по свойствам, так и по размерам.
– Как это? – не понял Николай.
– А вот так. Если ты учил в школе историю, то должен помнить, что раньше, лет этак тысячу или две тому назад, у вас земля была плоской и покоилась на спине черепахи, которая плавала в океане. Так?
– А шут его знает, – смущенно пожал плечами Николай. – Я ведь в те времена не жил. Да и в истории я не очень…
– Ладно, это не так важно, – улыбнулся растерянности Николая Галл. – Я это сказал только для того, чтобы ты понял одну простую вещь: осознаваемый человеком мир строится именно его сознанием. А оно у людей разных эпох во многом различается, и зависит от веры, традиций, образования и прочих вещей, которые ты не можешь потрогать руками. Отсюда и слоны с черепахами, на которых когда-то покоилась земля, отсюда и костры, на которых сжигали людей, пытавшихся подвергнуть все это сомнению.
– Да, – покачал головой Николай, – пожалуй, после разговора с тобой меня определенно ждет дорога в дурдом.
–  Из всего этого можно сделать простой вывод, – продолжил Галл, не обращая внимания на слова Николая, – сложность окружающего нас мира зависит от познавательных возможностей субъекта, то есть, тебя или меня. И определяющим здесь фактором являются органы человека или любого иного существа, предоставляющие его сознанию информацию об окружающем его мире – это раз; и второе, способность разума познающего субъекта, в вашем случае человека, увязать всю, поставляемую ему информацию в единый логически обусловленный континуум.
– Так что это получается, что никакого реального мира не существует, а он всего лишь мое воображение? – с некоторой иронией поинтересовался Николай, постепенно приходя в себя.
– Отнюдь, уважаемый. – Реальный мир существует, но он вряд ли когда будет познан нами окончательно. А потому наши знания о нем и есть тот замкнутый круг, иначе континуум, за который мы выйти пока еще не способны. Именно знания об окружающем нас мире и строят миры, в котором живут все. Эти миры могут в чем-то совпадать или только пересекаться, они наполнены различными сущностями, которые в какой-то мере способны влиять на свой мир, и тем самым оказывать какое-то воздействие на иной мир.
– Чудеса, да и только, – покачал головой Николай, слушавший Галла, можно сказать, с раскрытым ртом.
– Что поделаешь, мир, действительно, полон чудес, – рассмеялся Галл, на слова Николая. – Их полно как в вашем мире, так и в нашем.
– Ладно, с этими чудесами, – поморщился Николай. – Что это так, я  давно понял и сам. А вот ты мне  лучше расскажи, каким видите его вы, обитатели другого мира.
– Ничего, Николай, ты так и не понял, – развел руками Галл. – Глаза, которыми ты смотришь и видишь ваш мир, – это глаза твоего разума. Увидеть и, тем более понять наш мир ты просто не сможешь в силу субъективных причин.
Николай смущенно улыбнулся, и развел руками, всем своим видом как бы прося прощения за тугодумство человечества, представителем которого он в данном случае, вроде бы, выступал. Заметив это, Галл тряхнул головой и сказал:
– Ладно, попытаюсь все объяснить тебе с самого начала. Ты, должно быть, слышал, что у вас мерность пространства определяется возможностью проведения через одну точку трех взаимно перпендикулярных прямых. Понимаешь? Только трех.
– Понимаю,– кивнул головой Николай, живо представивший в уме картинки из школьного учебника то ли геометрии, то ли физики, на которой изображались пересекающиеся линии иксов, игриков и зет.
– Так вот, для того, чтобы пространство во всех этих трех направлениях стало реальным отображением окружающего мира, вашим ученым понадобилось в эти хитромудрые построения добавить еще и время, преобразовав подобным образом трехмерное пространство в четырехмерное. Понял?
– Понять-то я понял, но как тогда с тремя взаимно перпендикулярными линиями? Четвертую ведь туда не всунуть никак? – пожал плечами Николай.
–  Вот-вот, – рассмеялся Галл, –  но раз требуется, то можно и без перпендикулярности. Как видишь, довольно странное построение мироздания.
– А у вас что по-другому?
– Да, у нас все несколько иначе. Во-первых, нет никакого времени, как чего-то материального или неразрывно связанного с материей, то есть, пространственно временной континуум это всего лишь измышление ваших ученых. На самом деле есть время, как некая мыслимая целостность, включающая в себя длительность процессов, маркирующая их, только и всего лишь. Прошу, Николай, обратить внимание на слово «мыслимая» – в нем и заключено все различия виденья существующего мироздания, с таковым виденьем его в вашем мире. Понимаешь?
– Не-а, – мотнул головой Николай.
– Ну как тебе объяснить? – вздохнул Галл. – Давай упростим. В нашем мире, в отличие от вашего, четвертое измерение представлено сознанием, заполняющим мировое пространство, с изначально существующими в нем материальными объектами, движением, энергией и  прочими вещами, еще не познанными даже у нас. Сознание творит мир таким, каким мы его видим. Время – это всего лишь атрибут сознания, более того, атрибут познающего субъекта. Сознание субъекта – это всего лишь небольшая флуктуация поля мирового сознания. Для существования этой флуктуации требуется энергия, ее в вашем мире обеспечивает биологическое тело человека, животного или насекомого. В нашем же мире для этого существуют иные принципы обеспечения энергией этих флуктуаций, основанные на использовании энергии различного рода излучений.
– Так что ж это получается, – неуверенно произнес Николай, – мерность миров является как бы измышлением и только?
– Вот-вот, мерность это не объективная реальность, а всего лишь форма восприятия, – одобрительно заулыбался Галл, наверно, довольный тем, что его слова, наконец,  были правильно истолкованы собеседником. – Ведь осознать те или иные факты сложностей строения мироздания еще недостаточно. Требуется еще психологическая готовность воспринимать их как реальность, а не как нечто вымышленное, пусть даже и авторитетными людьми от науки.
– Ну, пусть все это будет так, – задумался Николай, и на его лбу собрались морщины, свидетельствуя об усиленном мыслительном процессе. – Но что эти знания дают вот лично мне, простому человеку? Надо ли мне все это?
– Да, вопрос серьезный, – согласился Галл. – Простому человеку, живущему здесь и сейчас это, вроде бы, и не нужно. Но понимаешь, Коля, какая штука, вчера вам совершенно не было никакого дела до устройства атомного ядра. Но человечество влезло в эти вещи и заполучило ядерное оружие. И вот сегодня ты уже не можешь утверждать, что тебе нет до него  никакого дела. Так ведь?
Николай ничего не ответил, лишь его лицо приобрело озабоченный, и даже хмурый вид, каким оно бывает у человека, встретившегося с непредвиденной неприятностью.
– Человеческий разум не стоит на месте, – продолжил Галл.
– Лучше бы он…– начал Николай, но тут же замолчал, по-видимому, осознав невозможность что-то противопоставить развитию этого общечеловеческого разума.
– Вот именно, – засмеялся Галл, заметив результат мыслительных потуг Николая. – Между прочим, ты должен знать, что сегодня ваша наука сплошь и рядом толкует о других мирах, которые находятся от вас на непреодолимом для вас расстоянии  многих миллионов световых лет. Так вот, я хочу в твоем лице обрадовать человечество. Эти расстояния не так страшны, как у вас их малюют. В мирах высших измерений даже самые большие расстояния могут уменьшаться  радикальным образом, вплоть до сведения их почти к нулю.
– Черт те что, – удивился Николай. – Получается, что если в нашем мире, как ты говоришь, я добирался до этой Шведской стенки почти два дня, то в вашем мире для этого достаточно было бы и одной секунды? Правильно я понял?
– Ну, Николай, это ты уж чересчур упрощаешь, – улыбнулся Галл.–  Я попробую все это объяснить тебе на другом примере. Допустим, ты берешь обыкновенный шнур, длиной, три целых и четырнадцать сотых условных единиц. Это и есть расстояние между ее концами. А теперь расположи этот самый шнур по окружности, радиусом в ту же одну единицу. После этого  измерь по кратчайшей линии расстояние между концами этого  шнура. Оно будет равняться всего лишь двум единицам. Во вселенной нет прямых линий, соединяющих две точки, отстоящие друг от друга на значительные расстояния. Вселенная криволинейна, о чем, между прочим, свидетельствует и коэффициент «Пи», давно уже используемый вами  в расчетах. Более того, мы знаем, что вселенная замкнута сама на себя, и луч света, исторгнутый звездой…
– Обожди, Галл, – прервал лекцию Галла Николай, – Довольно уже о всяких там вселенных и параллельных мирах, а то я, действительно, тронусь умом. Ты лучше расскажи мне, что  представляет собой мое сознание, которое воспринимает окружающий мир? Это душа или что-то иное?
– А ты спроси об этом ваших ученых, – снова рассмеялся Галл. – Они, надо полагать, уж точно знают ответ. Вот, допустим, некий Кристоф Кох даже заявил об этом публично.
– Я об этом ничего такого не слыхал,– пожал плечами Николай.
– И не удивительно. Да ты не огорчайся, у вас таких Кохов довольно много.
– А что он такое изобрел или открыл?
– Видишь ли, он поместил сознание человека в клауструм – это такая составная часть человеческого мозга. Правда с этим многие ученые не согласились, и поступили правильно, потому что этот самый клауструм всего лишь звено, соединяющее мозг с полем сознания, с его флуктуациями.
–  Поле сознания? А что собой представляет эта штуковина? – автоматически спросил Николай, совсем уже сбитый с толку  рассуждениями Галла.
– А вот на этот вопрос я не могу тебе ответить, – тряхнул головой Галл.
– Вон оно как, – с улыбкой теперь покачал головой уже Николай, прямо-таки обрадованный тем, что и для этого странного пришельца не все известно об окружающем его мире.
– Зря смеешься, – пожал плечами Галл. – Вот ваши ученые уже столетиями рассуждают об электрическом, магнитном и даже гравитационном полях, оперируют этими полями в своих научных построениях. А вот спроси кого-нибудь из них, мол, что собой представляет, допустим, магнитное поле, не говоря уже о гравитационном? В ответ ты получишь массу рассуждений и уйму математических формул, но никакой конкретики в этом ответе не будет. С полем сознания пока что у нас точно такая же ситуация. В одном мы убеждены, что существующие флуктуации этого поля, представляют собой сознание каждого отдельного субъекта, о чем я тебе уже говорил. И вот что я хочу еще сказать:  чтобы познать нечто непреодолимое разумом, нужно выйти за пределы этого разума. Иначе все эти потуги  можно расценивать, как, допустим, твою  попытку поднять самого себя за волосы.
От всех этих разговоров в голове Николая все смешалось, и он уже с трудом воспринимал ту действительность, в которой пребывал на данный момент. Ему стало казаться, что все это лишь сон и только сон, и он вот сейчас проснется и все станет как прежде, ясным и однозначным. И никаких миров вокруг него нет и не будет, а останется лишь шум ветерка в кронах деревьев, вот эта река Кежма, да еще небо с проступающими на нем звездами, над всем этим прекрасным и твердым миром. Миром без провидений и фантазий о чем-то совсем ином, чем вот эта реальная жизнь. И, наконец, одна четкая мысль выкристаллизовалась в перегруженном мозгу Николая: «Что же этому Галлу нужно от меня? Зачем он мне все это рассказывает? Зачем?».  Последнее «зачем» Николай, наверно, произнес вслух, поскольку он увидел, что Галл смотрит на него как-то не так, как смотрел до сих пор.
– Ты, как я понял, задаешься вопросом, зачем я завел с тобой этот разговор, так? – спросил он, сразу посерьезнев лицом.
– Вот именно, – кивнул головой Николай, возвращаясь мыслями к действительности.
– Ну, что ж, тогда слушай, хотя, думаю, тебе это особой радости не принесет. На вопрос зачем, я уже давно дал ответ, который ты, как я считал, должен был извлечь из предыдущих моих слов. Мир един, но мы с вами, жителями планеты Земля, совершенно разные. Единство мира предполагает некоторую взаимосвязь между вами, вашей деятельностью, и нами. Пусть они и не прямая, но, тем не менее, таковая связь существует. Мы не хотим, чтобы вы самоуничтожились, а именно к этому как раз у вас дело и идет. Вмешаться напрямую в ход вашей эволюции мы не имеем права, но раскрыть вам глаза на кое-какие вещи мы считаем возможным. Вот такие дела, – и после этих слов Галл умолк, подняв взгляд к звездному небу, которое с восточной стороны стало уже светлеть. После непродолжительного молчания он продолжил: – Вся ваша беда в том, что вы не замечаете самого простого, что находится постоянно на ваших глазах.
– И чего это мы не замечаем? – невольно спросил Николай, которому смертельно захотелось спать, и он готов был уснуть прямо здесь, на том  пеньке, на котором сидел.
– Вы не понимаете, что человечество на земле, обладая уже достаточными коммуникационными связями, превратилось в единый организм.
– Ну и что? – вяло  пожал плечами Николай.
– А то, мил человек, как ты вначале назвал меня, что у всякого организма должна быть одна голова, руководящая всеми действиями организма. И если вы этого не поймете, вы плохо кончите.
– Как это, одна голова на всех, что ли?
– На все человечество. Под этим подразумевается единый центр принятия важных, касающихся все жителей планеты, решений.
– А я-то думал, – рассмеялся Николай, затем задумался и добавил: –  Но вряд ли это осуществимо. 
– Почему?
– От простого человека мало что зависит.
– Но и ты пойми, таких как ты на земле миллиарды. Именно от вас зависит, какая у вас будет в дальнейшем жизнь. Сегодня вы погрязли в безразличии и лжи…
– Какой еще лжи? Не надо на нас возводить напраслину, –  нашел повод возмутиться Николай, которому стало вдруг до того обидно за себя, за все человечество, что он готов был снова врезать этому Галлу по чем придется. Его сдерживало только понимание тщетности своего порыва, поскольку причинить какой-нибудь вред Галлу он не мог, в чем убедился еще в начале их знакомства.
–  Тише, тише, успокойся, – не выдержав, расхохотался Галл. – Ты что, обиделся на мои слова о лжи, процветающей в отношениях между вами? Так ведь это общеизвестный факт. Не зря же у вас существует такой фразеологизм  –  «Нужно быть, а не казаться».  Так ведь?
– Ну, есть такое, – немного стушевался Николай. – Но все-таки…
– Не нужно эти «все-таки», – прервал его Галл. – В этом ваша главная беда, и когда вы это поймете, ваш мир сразу станет иным, более предсказуемым и безопасным. Ведь сегодня только благодаря обману, изворотливости, основанной на лжи, бездарь и эгоист пробирается во власть, которую затем использует в своих корыстных целях. Даже способность ваших женщин очаровывать вас, мужчин, основана так же на обмане, при помощи всяких макияжей и прочих ухищрений, вплоть до пластических операций.  Разве это не так?
Николай не нашелся что ответить и только безнадежно махнул рукой, мол, продолжай дальше, но затем одумался и с каким-то надрывом заявил:
– И все же мне не совсем понятно, зачем все это ты рассказываешь мне, простому человеку? Далекому от политики, а сегодня даже от цивилизации? Не думаешь же ты, что выйдя из тайги, я тот час же ринусь в столицу, избавлять этот мир от лжи?
– Нет, я так не думаю,– ответил Галл. – Но мне, по крайней мере, становится понятным, как будут восприняты мои слова другими людьми, которые сегодня у вас решают судьбы вашего мира.
– То есть, ты на мне, так сказать, тренировался, что ли? – попытался возмутиться Николай.
– Вроде бы того, – усмехнулся Галл, но есть и еще нечто, касающееся лично тебя.
– Уж не хочешь ли ты сделать меня правителем мира? – с нескрываемой иронией в голосе спросил Николай.
– Стоило бы попробовать, если бы не одно но, – спокойно ответил Галл.
– Какое еще но?
– Вот ты сегодня знаешь, что твой недавний знакомый Виктор умер. Я же это предвидел еще тогда, когда он прошлой осенью появился здесь, в той охотничьей избушке, которая по его вине и сгорела.
– Ну-ну, об этом поподробнее.
– О чем, об избушке или о Викторе?
– Да обо всем, но сначала о судьбе Виктора, – уточнил Николай.
– Здесь все просто, – ответил Галл. – Каждый организм постоянно находится перед выбором, который в большей или меньшей степени определяет его дальнейшую судьбу. Виктор был болен и я это видел, и у него уже особого выбора не оставалось. Он мог только ускорить или чуть замедлить неизбежное. Он, разумеется, сам того не подозревая, выбрал первое, когда поленился проверить трубу под крышей избушки, куда ветрами нанесло достаточно много сухих листьев и хвои. Они-то и послужили причиной пожара, загоревшись от соприкосновения с раскаленной металлической трубой печки. Ну а дальше события развивались уже сами собой: стресс, перенапряжение, простуда. Так что винить ему, кроме самого себя, больше некого, – спокойно подытожил Галл.
– Н-да-а, – поежился Николай от подобной информации о событиях полугодичной давности. – Ну, а со мной как?
– Что как? – делая вид, что не понял, переспросил Галл.
– Какой на меня у тебя прогноз?
– Ты стоишь на пороге выбора, и как будут развиваться  события твоей жизни в  дальнейшем, зависит от тебя и только от тебя.
– Ну, ты хоть что-то подскажи, чтобы мой выбор был правильным, – и Николай с любопытством посмотрел на Галла – как он отреагирует на его просьбу.
– Тогда это будет уже не твой выбор, а мой, – решительно заявил Галл. – Одно могу только сказать, будь внимателен к окружающему тебя миру.
– Ну, хорошо, не хочешь помочь мне, не нужно, – спокойно заявил Николай. – Разберемся и сами. Я так полагаю, что наша с тобой беседа подходит к концу, и рассказывать о своем мире ты мне не станешь, поскольку, надо думать, психологически я к этому не готов.
– Правильно понимаешь, – одобрительно кивнул головой Галл. – Но мне, действительно, пора. Скоро наш сеанс завершится по независящим от меня причинам.
– Ну, хорошо, ты мне хоть расскажи, почему ты находишься здесь, в глухой тайге, а не в каком-нибудь большом городе, где людей, умнее меня, предостаточно? Надеюсь, это не является какой-то тайной?
– Да нет, все просто. Во-первых, эта точка на планете выбрана для общения с миром людей совершенно случайно  еще в вашем 1908 году, когда…  впрочем, ты наверно и сам слышал о Тунгусском метеорите.
– Конечно, слышал, говорят, что кто-то  даже пытался поискать его обломки в нашей тайге, – подтвердил Николай.
– Но тогда непредвиденные события помешали нам довести задуманное до конца. Да и, собственно говоря, тогда тема еще не была такой актуальной, какой она стала сегодня.  О ядерном оружии в то время не могло быть  и речи.
– То есть, вас беспокоит угроза ядерной войны на нашей планете? – проявил догадливость Николай.
– Вот именно, ядерная катастрофа сегодня стоит у вас на пороге, а вы ведете себя так, как будто ничего серьезного не происходит.
– Это, по-видимому, задевает каким-то образом и ваш мир?
– Совершенно верно, – кивнул головой Галл. – Мы будем вынуждены вмешаться, что не доставит ни малейшей радости ни вам, ни нам самим. Но все, Николай, на сегодня время нашего общения по независящим от нас причинам подошло к концу. Продолжим завтра, если, конечно, ты не возражаешь, – после этих слов фигура Галла стала светлеть, как бы растворяясь в предрассветных сумерках.
– А что будет, если я все это сам расскажу людям? – крикнул вслед исчезающему Галлу Николай.
– Попробуй, если успеешь, а потом, кто же тебе поверит? – донеслось уже неизвестно откуда, поскольку никаких следов от пришельца из иного мира на том месте, где только что сидел Галл, уже не было.               
               
                *  *  *
  После всего пережитого за время беседы не известно с кем, Николай смертельно устал и захотел спать. Прихватив ружье, он побрел вниз к бане, где его ожидала таежная постель. Уснул он мгновенно, едва коснулся головой свитера, разостланного поверх вещевого мешка, послужившего ему в качестве подушки. Когда проснулся, солнце уже стояло в самой верхней отметке своего дневного пути по небосклону. Дело шло к осени и птичьих голосов особо не слышалось. Только где-то совсем недалеко настойчиво стучал дятел, добывая себе обед. Тело у Николая затекло, поскольку его пихтовая постель особой мягкостью не отличалась. 
Готовя на костре для себя завтрак, Николай продумывал, как ему поступить дальше: то ли остаться здесь еще на одну ночь, то ли уходить отсюда как можно быстрее – мало что может произойти в этом не совсем обычном месте. А что оно не совсем обычное свидетельствовала и стрелка его компаса, которая упрямо тянулась северной стрелкой к Шведской горе, несмотря на то, что полуденное солнце было почти над ее вершиной, и там по всем законам науки должен был находиться юг.
Николаю уже неоднократно за свою таежную жизнь приходилось встречать такое, но тогда все имело простое объяснение – где-то вблизи залегала железная руда. Она оказывала влияние на стрелку компаса, и если в этом случае не обращать внимания на другие вещи, как, допустим, положение солнца на небосводе, или расположение муравейников у стволов деревьев, то запросто можно если и не заблудиться, то просто временно сбиться с маршрута, что приведет к потере времени и сил впустую. Но здесь, у этой чертовой Шведской стенки все выглядело как-то по-иному. Но с другой стороны, любопытство, этот извечный баламут человеческих судеб, предлагало ему погодить, посмотреть, что здесь может произойти еще. Убежать отсюда, не использовав уникальную возможность, прикоснуться к чему-то неизвестному? Будет ли в его жизни еще такой шанс? Но с другой стороны так ли уж безопасно общение с этими Галлами и еще неизвестно какие последствия ждут его от подобного общения? Ведь не зря он что-то говорил о внимательности. Это что? предупреждение или подсказка, или черт знает что еще?
После подобных сумбурных метаний мысли, осторожность, которая присуща всем охотникам, победила, и Николай  решил, что  надо уходить и притом как можно скорее.
– Заночую где-нибудь в другом месте, – произнес он вслух и невольно оглянулся – а вдруг кто-нибудь услышит. – Тьфу ты, совсем уже сдурел, – удивился он сам себе.
Принятое решение сразу же взбодрило его, и, позавтракав, он быстро собрал свои вещи и направился к тропе, по которой шел вчера к Шведской стенке. Теперь ему нужно было идти обратно, к тому месту, где  упавшая через реку ель послужила уже ему своеобразным мостом. Переходить реку вброд прямо у места ночевки, как он вначале задумал, ему почему-то расхотелось. Возможно, просто потому, что ступать босыми ногами по скользким подводным камням, да тем более в холодной воде, особого удовольствия не составляет.
День для середины августа месяца выдался солнечным и даже жарким, хотя ночью было недалеко и до заморозка. Собственно говоря, для Восточной Сибири подобные температурные скачки не редкость. Вскоре хребет с левой стороны тропы стал отодвигаться в сторону, и нужно было внимательно присматриваться к затескам на деревьях, чтобы не проскочить то место, где он вчера пометил свой выход на тропу. Место было приметное, и пройти его Николай не мог. Но время шло, а затески все не было и не было, и он уже забеспокоился, что все-таки прозевал ее, и уже стал сожалеть, что вчера не воспользовался для этих целей навигатором. И когда эта затеска, наконец, появилась, Николай еще раз убедился в том, что время для человека течет по-разному, в зависимости от состояния человека, спешит он или тянет резину ожидания.
Хлюпая сапогами по заболоченной в этом месте пойме реки, перебираясь с кочки на кочку в тех местах, где это было возможно, Николай через минут двадцать оказался на берегу.  Он вышел к реке немного ниже по течению того места, где висела над водой ель, расчесывающая воду своими нижними ветвями, голыми и черными, в чем-то даже похожими на ребра какого-то допотопного зверя. Перебираясь по ней на другой берег, используя все ту же жердь, на середине реки он все же поскользнулся на ошметке отставшей коры, и удержался от падения в воду только благодаря этой самой жерди.
– Да, – проворчал он, ступая на землю, – не хватало мне еще только искупаться, на ночь глядя. И в его голове тот час всплыло предупреждение Галла – быть внимательнее. «Что он имел при этом в виду? – подумалось Николаю. – Но, вряд ли, эта ерунда».  Сколько раз за свою жизнь ему приходилось переправляться через водные преграды, такие как эта Кежма и даже более значительные. И только один раз, еще в далекой молодости, ему довелось как-то свалиться вот с такой тоже лесины в воду вниз спиной, на которой в то время висел еще рюкзак, а не поняга. В тот раз, а дело было осенью, ему пришлось заночевать прямо на берегу, сушить у костра промокший скарб. Вспомнив тот момент, Николай заулыбался – настолько приятно было вспоминать далекую молодость, пусть даже и промокшую.
Преодолев пойму  реки, от которой начинался тягун – пологий подъем на водораздел, Николай сориентировал компас по навигатору на реперную точку, которой он отметил место ночевки в прошлый раз. Чтобы идти в целик, нужно постоянно ориентироваться или по солнцу, или по компасу, поскольку любой склон имеет свойства сбивать человека с выбранного курса. Когда идешь прямо вверх, а на пути встречается препятствие и приходится его обходить, то человек невольно, сам того не замечая, делает эти обходы, уклоняясь от препятствий вниз по склону, то есть в сторону  более легкого пути, и редко когда  наоборот. Постепенно эти  обходы препятствий приводят к отклонению  от первоначально намеченного направления, и приходится помнить об этом и время от времени корректировать свой ход. Чтобы не включать всякий раз навигатор, теряя при этом и время и заряд батареек, Николай решил, что проще держать  курс по компасу, поскольку солнце то и дело ныряя в облака,  уже клонилось к закату.
Часа через полтора хода Николай вышел на небольшой ровный участок леса, за которым дальше просматривался все тот же тягун, и до верха водораздела оставалось, по его прикидкам, идти еще часа полтора. Посредине ровного участка леса виднелось желтое пятно мохового болота, обрамленного по краям густым кустарником. Подойдя ближе, Николай увидел, что это не просто кустарник, а рослые кусты голубичника, сплошь усыпанные крупной спелой ягодой. Подобные ягодники не были для него в диковинку, но здесь голубичник  поднимался на метровую высоту  и ягоды на нем были крупнее обычных, наверно, в два раза.
«Отлично, – обрадовался Николай, – давно пора пообедать, а  здесь вон и стол накрыт».  Сбросив с плеч понягу, он оглянулся – куда бы ее определить, поскольку под ногами чувствовалась сырость. Невдалеке, за пределами болота, он заметил бугор, по которому виднелось  несколько небольших скальных обломков, темнеющих среди уже пожухлой зелени травы. Подойдя к ним, он сбросил с плеч понягу и положил ее на один из камней. Развязав вещевой мешок, притороченный на поняге, достал из него хлеб и, отрезав ломать для обеда, вернулся снова к голубичнику.
Его ускоренный обед состоял из хлеба и ягод, и занял всего лишь минут десять. Возвратившись обратно к своему вещевому мешку, он собрался присесть на рядом лежащий с понягой камень, но тут его словно ударило током – на том камне лежала черная змея и спокойно, как показалось Николаю, смотрела на него, не делая ни малейшей попытки скрыться. Ему и раньше доводилось встречать подобных гадов в тайге, но обычно они старались как можно быстрее спрятаться от человека, уползая в трещины в скалах или под камни. Но эта змея была какой-то необычной – длиной не более полуметра, но толщиной раза в два больше, чем обычные змеи, которых он когда-то видел.
«Вот бы я присел, – подумал Николай, и по его телу пробежала дрожь. – Ядовитая, наверно, тварь».  Он хотел было взять палку и расправиться с гадюкой, но потом передумал. «Ведь все жить хотят», – решил он и, подобрав понягу, отошел в сторону.  Через минуту другую он уже забыл о неожиданной встрече, которая вполне могла закончиться для него весьма плачевно. Нет, в тайге надо ухо держать остро всегда и везде – она полна неожиданностей. Через минуту другую он снова шагал вверх по склону, путаясь ногами в траве, сменяемой зарослями черничника, с обилием раздавленных ягод. «Должно быть, медведь здесь кормился», – отметил для себя Николай, невольно осматриваясь вокруг. Но никакого медведя вблизи не было, и он пошел дальше, внимательно обшаривая взглядом все по сторонам и впереди себя.
Солнце, до сих пор светившее с переменным успехом, стало надолго прятаться за облаками. «Пожалуй, нагонит дождь», – обеспокоенно подумал Николай, посмотрев на часы и невольно ускоряя шаг. До наступления темноты оставалось еще часа два, или возле того. «Нужно подыскивать место для ночлега, – решил, наконец, он, понимая, что перевалить водораздел засветло он, может быть, еще и успеет, но вот скатиться вниз к воде до темноты он не сможет. А идти в темноте, когда молодая луна неизвестно где: то ли уже взошла, то ли еще нет, вряд ли стоит. Да и за облаками света от нее все равно не дождаться. По тропе –  еще куда бы ни шло, но в целик?  Да и какая разница где ночевать, лишь бы была вода, а остальное не так уж и важно».
После подобных размышлений, Николай стал осматриваться вокруг, тем не менее, продолжая продвигаться вверх по склону. Вскоре его внимание привлек хвост курума, вдоль которого возвышались ели и кедры.  «Коль там стоят ели, значит где-то близко и вода», – решил Николай и направился в сторону каменной россыпи. Его ожидания оправдались. Курум был совсем небольшой, длиной метров пятьдесят или чуть больше, и в его вершине возвышались скалы, от которых в западном направлении тянулась узкая полоса кедров и елей, укрытая снизу густой зеленью кустов смородины.
«Вот и вода, – обрадовался Николай, подходя к журчавшему между камней небольшому ручейку, выбивающемуся где-то выше из-под скал. – Ночую здесь».
Сбросив с плеч понягу, он стал обустраивать место для ночевки по давно отработанному сценарию. Отойдя немного от шеренги елей на поляну, чтобы посмотреть на Запад еще раз, не гонит ли оттуда ветер дождевые тучи, Николай к своему огорчению убедился, что без дождя не обойдется. Это было неприятно, но не смертельно, и он тут же принялся укреплять сооруженный им навес, слоем длинных ветвями елей, которых здесь, на открытом для солнца месте, было превеликое множество даже у самой земли.
Вскоре все хлопоты с разбивкой походного бивуака были закончены и, поужинав, он завалился на пихтовую постель, которую соорудить в этом месте было не так-то просто. Пришлось спускаться за пихтовыми ветками  немного вниз по ручью, но зато помимо удобства, пихта наполняла воздух в таежном шалаше особым ароматом, изгоняющим даже самых настырных бактерий прочь. Правда, это нисколько не мешало комарам тянуть свою заунывную песню, хотя в конце августа их прыть заметно поубавилась и они особо Николаю не докучали.
Ноги у Николая, как говорится, гудели от усталости, и хотелось их пристроить и так и этак, но они все равно не давали покоя, и Николай долго не мог уснуть. Но, в конце концов, усталость взяла свое и он провалился во тьму, где перед его глазами возник снова все тот же Галл, но теперь он молчал и только смотрел на Николая, смотрел и улыбался. Николаю хотелось крикнуть этому назойливому пришельцу неизвестно откуда, мол, что ты все лыбишься да лыбишься. Отстань, дай человеку поспать! И, наверно, это подействовало, поскольку фигура Галла вскоре растворилась в струях дождя, который уже был не сном, а явью, и Николай  проснулся, обеспокоено поглядывая сквозь серость рассвета вверх, на свою крышу – не закапает ли оттуда.  Но крыша оказалась надежной, и он снова уснул, поскольку вставать в этот раз рано не было смысла – неизвестно как долго продлится дождь. Да и идти после дождя по тайге совсем не в радость – как бы ты не оберегался, а через полчаса будешь мокрый от головы до пят. Так что можно поспать и подольше в надежде, что авось дождь пронесет и ветер хоть немного отряхнет капель с деревьев.
Когда Николай снова проснулся и глянул на часы, было уже половина седьмого утра. Дождь прекратился. Разведя костерок, что после дождя было делом не так уж и простым, он неспешно и основательно позавтракал, поскольку беречь припасы уже особого смысла не было. Ведь сегодня он должен уже оказаться на дороге, где его и подберет машина. Но кое-что из съестного в мешке, естественно, оставалось – ведь в пути по тайге бывает всякое, и  запас хлеба и тушенки не та ноша, которая давит спину.
Вскоре Николай был готов к продолжению пути. Натянув на себя пятнистые влагостойкие брюки, которыми он иногда пользовался при походах по лесу в дождливую погоду, он выпустил штанины поверх сапог, что бы дождевая вода по ним не затекала в резиновые сапоги.  Вооружившись легкой палкой, для стряхивания капели там, где придется пробираться сквозь кустарник, Николай тронулся в путь.
И хоть дождь давно прекратился, а ветерок сделал свое дело и слегка отряхнул капель с деревьев, оставаться сухим было весьма проблематично. Но на это, собственно говоря, Николай и не рассчитывал.  Но он шел домой, где уют и тепло ему были обеспечены, и не было никакого сомнения, что оно так и будет. А эти временные таежные трудности просто вносили в его жизнь, жизнь горожанина, какое-то разнообразие, позволяли ему испытывать себя на прочность, убеждаться в том, что он еще что-то стоит.
Скоро тропа вдоль Балаги стала достаточно просторной, часто используемой не только зверями, но и человеком, и у него уже отпала надобность сшибать с веток капель. Да и ветер, который время от времени пошумливал  кронами деревьев, делал свое дело, и можно уже было не обращать внимания на преграждающие путь ветки кустов, немного обсохшие и даже как будто приветливые. В том месте, где в Балагу впадал большой ручей, напитавший ее избыточной водой, образовалось болото, и тропа, обходя его, повернула от речной поймы влево и наверх, в чистый бор. Здесь повсюду зеленели, а точнее, чернели кустики черничника, обильно усыпанные черной ягодой.
«Здесь-то как раз самое место устроить пир медведям», – подумал Николай и неожиданно для самого себя остановился. Что-то удерживало его от очередного шага, хотя впереди по левому борту поймы реки, куда его вывела снизу тропа, лес просматривался на сотни метров вокруг и нигде ничего угрожающего для себя он не видел. Но что-то настораживало его, хотя ни заломов, ни выворотней, за которыми могла таиться опасность, впереди не было.
Уже собираясь ступить дальше, Николай краем глаза обнаружил слева, на краю борины, где сосняк скатывался вниз и терялся среди густых пихт и елей, как будто какое-то движение. Внимательно всмотревшись в то место, он тут же сорвал с плеча ружье – впереди слева в каких-то сорока метрах от него, в том месте, где тропа снова сворачивала вниз, на закраек поймы, стоял медведь. Стоял он неподвижно, лишь его уши вздрагивали при каждом шорохе, исходившим от Николая, когда тот переступил с ноги на ногу, выбирая более устойчивую позицию. Он явно стоял на той же тропе, что и Николай и не собирался уступать ему дорогу.
«Ну и что теперь делать? – подумал Николай, сам удивляясь своему спокойствию. – Будем так стоять и чего-то ожидать? Шут его знает, не стрелять же мне его почем зря. Если попрет то, конечно». Такое противостояние продолжалось несколько минут. Наконец, Николай не выдержал, придерживая левой рукой ружье, правой он подобрал с земли  небольшой обломок стволика березы и, подняв ее над головой, сделал шаг к ближайшей сосне. Он вспомнил чей-то рассказ, как предупреждая нападение  медведя, тот зачесывал палкой у себя над головой дерево, демонстрируя таким образом, будто  он ростом выше своего противника, а значит и сильнее. Но подействует ли это? Но как бы там ни было, он хоть таким образом попытается избежать столкновения, чреватого чьей-то гибелью. В себе и своем оружие Николай был уверен. В случае нападения медведя у него имелась возможность произвести только два выстрела: один с расстояния метров в десять или пятнадцать по груди зверя, а второй уже в упор в голову.
Вначале медведь спокойно следил за действиями человека, никак на них не реагируя, и Николай уже был готов к самому неприятному. Но в последний момент, когда он уже был готов отбросить палку в сторону и взять на прицел зверя, тот вдруг мотнул головой, как будто показывая, что он все понял и уступает дорогу более сильному, а затем повернулся  в сторону речной поймы и медленно удалился вниз, в чащу молодых елей.
От сердца Николая отлегло, и он перевел дыхание – столкновение со зверем отменялось. Постояв еще некоторое время на месте и уже в который раз обшаривая все вокруг  взглядом – не был ли это всего лишь хитрый маневр зверя, и убедившись, что зверь действительно скрылся в речной пойме, Николай стал думать, как же ему теперь поступить. Идти по тропе дальше, через то место, где только что стоял зверь, было не безопасно, поскольку зверь вполне мог затаиться где-то там, рядом с тропой. Лучше, пожалуй, пройти с километр по чистому бору, где зверю устроить на человека засаду не так-то просто, чем подвергнуться риску неожиданного нападения.
Обдумав все это, Николай пошел по выбранному маршруту, постоянно оглядываясь и держа ружье в руках. Но все вокруг было спокойно и даже на небесах произошли изменения в лучшую сторону, о чем свидетельствовали лучи солнца, пробившиеся сквозь  путаницу ветвей деревьев  на зеленый ковер черничника, усыпанного ягодой, которой, надо полагать, здесь и лакомился мишка.  Минут через сорок Николай снова вышел на тропу, которая в том месте подворачивала на Восток, поперек его хода, и дальше повела в сторону уже близкой лесовозной дороги.
В половине четвертого Николай оказался в том месте, откуда три дня тому назад он начинал свое путешествие к Шведской стенке. Спешить необходимости больше не было и, переговорив по телефону с товарищем, который пообещал уже через полчаса выехать  из города к нему, Николай медленно побрел по дороге, которая к его удивлению была абсолютно сухой – дождь обошел ее стороной. Он шел по ней вниз, в распадок, по дну которого бежал большой ручей, подныривая под насыпь дороги сквозь трубу, которая представляла собой железнодорожную цистерну, обрезанную с обеих сторон, и уложенную для пропуска воды. Там у костра он и будет коротать время в ожидании товарища.
Погода окончательно разыгралась, и солнце дарило всем свое тепло, удерживая холод осени, уже заявляющий о своих правах. Был конец августа, самое распрекрасное время в тайге, когда еще относительно тепло, когда гнус уже не так назойлив, когда вокруг полно ягод и грибов, когда все живое радуется жизни, меньше всего думая о неминуемой скорой встрече с зимой.