Старый знакомый
В день Октябрьской манифестации на Троицкой улице произошло ограбление ювелирной лавки Зотова. Оказавшись невольным свидетелем преступления, Мотька принимает опрометчивое решение, которое могло стоить ему жизни.
А назавтра покатилась волна революции от Петрограда по всей стране. В этот день Советская власть была установлена во многих городах, в том числе и в посёлке Ижевский завод, пусть как бы незаметно, без всяких кровопролитных выступлений, но при общем ликовании.
Экстренное заседание Ижевского Совета, которое состоялось рано утром двадцать седьмого октября (Геркин отец тоже присутствовал, о чем Герка рассказывал с гордостью) вынесло постановление: «Отныне власть в Ижевске принадлежит Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Над заводом устанавливается его контроль. Без ведома Совета завод не может отправить куда-либо ни одной винтовки.»
И было поднято сто одиннадцать мандатов из двухсот двух! Это девяносто два большевика и максималиста плюс одиннадцать крестьянских депутатов. Восемь членов солдатской секции сначала было воздержались, но поразмыслив, перекурив и почесав в затылках, отдали свои голоса большевикам. И всё. Без единого выстрела и смертоубийства.
Тут автор должен извиниться за столь подробное описание событий того времени. Конечно, можно было обойтись и без них, но как передать сей исторический момент в жизни всей страны без деталей и подробностей. Как можно не поведать читателю, что на третий день революции в поселке прошла первая Октябрьская манифестация.
Проснулись все рано. Доставали из жестяных сундуков «с морозом» праздничные костюмы, береженные на свадьбы и крестины. Кое – кто постарше решил пойти в мастеровом кафтане с золотым галуном, приговаривая:
– А что? За руки золотые даден. В стачках участия не принимал, был грех, а, может, еще и большевиком стану.
Кто-то пришёл из праздного любопытства – “людей посмотреть и себя показать”, некоторые разобраться – “чего тут такое деется?”
Перед зданием бывшего Военного собрания, где теперь размещался Совет рабочих депутатов, состоялась манифестация, на которой трудящиеся Ижевского завода и солдаты местного гарнизона продемонстрировали полное единодушие с решением Совета. Затем манифестанты двинулись по Троицкой улице на Карлутскую площадь, где состоялся большой митинг, где с Первомая остались трибуны. И загремели с них новые речи.
Сухой и яркий солнечный день бодрил. Праздничные слова об эре социализма зажигали. Духовой оркестр, игравший в паузах, пусть и не стройно, «Интернационал» и «Марсельезу», сплачивал. И не удивительно, что когда многотысячная колонна дружно и мощно запела слова великой песни:
“Сломим могучей рукою
гнет роковой навсегда
и водрузим над землею
Красное знамя труда”,
– то звучала она особенно величественно.
Чиновники, барыньки, торговцы и даже «Сам» – фабрикант Иван Федорович Петров замерли на тротуарах от аптеки Генца до «Одеона», презрительно кривили рты и шептали меж собой:
– Ну что эта толпа неучей сможет сделать без нас? Продержатся недели две, самое большее месяц, а шуму-то... Голодранцы!
Но обывательский Ижевск, не пошедший к Карлутке и фланировавший по иссохшим тротуарам, затих, уже не злословил, а молча, внутренне содрогаясь, слушал и заново осознавал значение выстраданных слов. Многие господа начинали понимать, что из этой черноблузной, малограмотной массы все-таки родилась исполинская сила, угасить которую уже вряд ли удастся.
Нет, автор не мог остаться безучастным ко всему происходящему. Без таких живописных описаний тех событий повесть потеряла бы свою содержательность.
Впрочем, возвращаемся к Герке, Мотьке и Ельке, которые внесли свою, пусть небольшую и посильную лепту в те перемены, которые ждали всех жителей Ижевского завода. Немного терпения, автор обещает, что далее повествование будет увлекательным и захватывающим. Надеюсь, читатель не будет разочарован.
Три друга тоже принимали участие в массовой манифестации (как же без них). Слушали ораторов, кричали: “Ура!” и сожалели, что им не доверили нести лозунг или хотя бы простое красное знамя.
На какое-то время Мотька отвлёкся в восторге от большого количества народа и потерял Герку и Ельку из вида. Кинулся было наугад, а не угадал, вернулся на исходную позицию, нет товарищей. “Ну, как же так, – корил себя Мотька, – где же их сейчас отыскать, в этом многолюдии?”
Поплутав вокруг, Мотька оставил тщетные попытки и решил праздновать самостоятельно. “Авось, найдёмся”, – решил он.
Жизнь била ключом, но сохраняла привычный ритм жизни. На фоне всеобщего ликования “Электротеатры” завлекали на жуткие боевики “Сонька – Золотая ручка” и “Разбойник Чуркин”.
Мотьке очень хотелось посмотреть про разбойника, но было два препятствия для осуществления его желания. Первое – не было денег. Второе уже не играло существенной роли и не так будет интересно для читателя.
Он шёл по Базарной улице и читал вывески. Остановился у ювелирной лавки Зотова.
“Вот где много богатства, – подумал со вздохом Мотька, впервые пожалев, что хочет стать ружейником. – Всю жизнь можно не работать, только успевай деньги тратить”.
Но так же, считал не только Мотька, а ещё и Елькин постоялец Широносов, который сколотил банду из двух ухарей – уголовников и, пользуясь моментом всеобщей неразберихи и становления новой власти, совершал налёты на зажиточных обитателей Ижевского завода. И всё пока складывалось удачно. Солидный куш, никаких погонь, да и кто будет искать налётчиков, когда есть дела более важные и глобальные? Полиции уже не было, а боевые дружины Советов ещё были недееспособными – самое подходящее время для грабежей и налётов.
“Не до нас сейчас, – размышлял Широносов, обдумывая очередное ограбление ювелира Зотова, – не до нас. Эх, золотое время, революция это бедлам, бардак и кавардак, одним словом – раскардаш, молодцы большевики, здорово придумали”.
В действительности, ограбить ювелирную лавку в самом центре посёлка и в такой день, Широносов бы не решился. Но вдруг, неизвестно откуда появился Бруляко. Это было так неожиданно, что на первых парах Широносов растерялся. Да, чего там лукавить, просто испугался, от этого толстяка только и жди беды и неприятности.
– Что старых друзей не привечаешь? Не бойся, я один.
Как толстяк узнал его адрес, Широносов не мог представить, дом на окраине, на улице показывался редко. Однако тот, как-то его вычислил. То, что Бруляко пришёл один, не успокаивало, даже ещё больше настораживало, но незваного гостя пришлось пустить в избу.
Оказалось, Бруляко пришёл с деловым предложением. Ни больше, ни меньше, ограбить ювелира, быстро и без шума. И прямо завтра, в день Октябрьской манифестации. На немой вопрос Широносова (как без шума в такой день, у вас часом, с головой всё в порядке от всего происходящего?), тот ответил немногословно и без подробностей.
– Вы унесёте только то, что на витринах, охраны не будет, оружие можете не брать, только ножи. Но в ход их не пускать. Только напугать продавцов, они не в деле и ничего не знают. Всё должно быть естественно и правдоподобно. В вашем распоряжении минут пятнадцать на всё про всё. То, что возьмёте – ваше. И ещё, со своими подельниками навсегда исчезайте из посёлка. Лучше в Петроград или в Москву, там сейчас для вас много работы.
Широносов только диву давался, и откуда толстяк знает про его лиходейство, и как он вообще вышел на него? Но больше всего Широносова мучил вопрос: “Что за дело такое, что приходи, бери, что хочешь, а никто не будет поднимать ни шума, ни пыли? Подозрительно как-то. И ещё оружие не брать. Ну, это мы ещё посмотрим”.
Бруляко, как будто, прочитал его мысли, угрожающе улыбнулся, но потом сменил угрозу на дружеское общение.
– Вам нечего бояться, просто делаете своё дело и исчезаете.
– Как вы про меня узнали?
– Ну, это дело нехитрое. Там поспрашивал, сям поинтересовался, а потом добрые люди подсказали. Ещё сорока на хвосте принесла, вот и получился расклад. Бакалейщик Жбан – Коромыслов, торговец мясом Облизаев, купец Бесштанов, твоя работа? – Бруляко выдержал паузу, чтобы Широносов прочувствовал его осведомлённость и свою уязвимость. – Видишь, я знаю всё. Впрочем, это не моё дело, каждый выживает в это трудное время, как может. Да, ты не боись, дело чистое, в ювелирную лавку в такое время никто не заглянет, и не до тебя сейчас Советам, они революцию делают. Чёрт бы её побрал эту новую власть.
Широносов был иного мнения; при старой власти, его бы давно поймали и сослали на каторгу, и это в лучшем случае, но вслух высказываться не стал.
– Вы же понимаете, если, что-то пойдёт не так, я молчать не буду.
– Понимаю, – согласился Бруляко, – вот это и будет вам гарантией, вы меня хорошо понимаете?
И Широносов согласился.
– Только давайте без глупостей, – еще раз предупредил толстяк, – после ограбления сразу исчезайте, иначе сами понимаете, вы не оставите нам выбора.
– Не извольте беспокоиться, – в поклоне заверил грабитель.
Бруляко кивнул и вышел.
Откуда было знать Широносову, что сам Зотов предложил Бруляко ограбление ювелирной лавки. Его пугала грядущая экспроприация (слово-то какое зловещее), слухи о которой, уже докатились до Ижевского завода. Поэтому, чтобы избежать разорения, ювелир придумал инсценировать ограбление. “Ерунда, что потеряет часть товара, выложить можно в этот день бижутерию и недорогие побрякушки, зато остальное схороню в надёжном месте. Придут, а у меня нет ничего, всё выгребли грабители вчистую. Драгоценности пока припрячу, а дальше посмотрим, что делать, – рассуждал Зотов. – Или вернётся старое время, тогда можно снова открывать дело, в противном случае, можно уехать за границу, а золото и бриллианты там пригодятся”.
Но просчитался, просчитался Зотов. Казалось бы, всё продумал до мельчайших подробностей, но вот то, что в момент “ограбления” возле дверей лавки появится Мотька, ювелир предугадать не мог.
Мотька тоже не предполагал, что станет участником дерзкого налёта в такой торжественный день. Проходя мимо ювелирной лавки, он обратил внимание на пролётку с закрытым верхом. Просто бросил взгляд и задержал его на какое-то мгновение. “Неплохо бы сейчас прокатиться с ветерком, – помечтал Мотька, – а потом рассказать Герке с Елькой, вот бы обзавидовались”.
Представить, как будут завидовать его друзья, и как он будет наслаждаться своим триумфом, Мотька не успел, в ювелирной лавке раздался выстрел. И этот выстрел он услышал отчётливо.
Широносов с двумя подельниками уже упаковали саквояжи ювелирными украшениями, и им осталось спокойно сесть в пролётку, чтобы исчезнуть навсегда с награбленным добром, но что-то вдруг пошло не так. Дверной колокольчик возвестил о приходе покупателя.
Грабители насторожились. Случайный посетитель, с виду крестьянин, приехавший невовремя на рынок (откуда в деревне знать про революционные события?) и зашедший в ювелирную лавку ради простого любопытства, решив, что и при новой власти, хоть и не удастся купить золотую безделушку, но зайти и посмотреть, вполне позволительно. А потом ещё и похвастаться перед деревенскими мужиками.
Не сбылись мечты. Зайти-то он зашёл, но посмотреть, тем более похвастаться было не суждено. Один из налетчиков выхватил револьвер и машинально выстрелил (взяли всё-таки оружие грабители). Продавцы машинально упали за прилавки и молились всем святым за спасение.
Широносову ничего не оставалось, как только крикнуть:
– Валим!
Второй грабитель подошёл к упавшему замертво посетителю:
– Так он вроде и так, готов.
– Дурак, мы валим, отсюда, живо хватайте сумки и в пролётку.
И Мотька, сопоставив выстрел, трёх мужчин, которые выбежали из ювелирной лавки и две огромные сумки, сразу всё понял. Это было ограбление, и он только что видел грабителей. Тем более Мотька узнал одного из них. Это был Елькин постоялец, особая примета “верста коломенская”. Тут Мотька ошибиться не мог. Грабители вскочили в пролётку, возница стегнул лошадь и пустил ее крупной рысью.
В толпе кто-то по привычке крикнул: “Полиция”, но крик повис в воздухе, не найдя поддержки.
Мотька не сразу сообразил, что делает. Он просто инстинктивно побежал за пролеткой и умудрился взобраться на дроги, уцепившись за заднюю ось.
Ехали быстро, Мотьку трясло на рессорах, а он успевал только держать крепко руками картуз и запоминать дорогу (ну, мечтал же прокатиться с ветерком, иногда мечты сбываются). Вот с Базарной улицы свернули на Горшечный переулок, миновали Госпитальную улицу и гнали по направлению к кладбищу.
Сначала Мотька чувствовал себя героем, сердце его билось радостно и торжественно в ритме Октябрьской манифестации и всенародного восторга. “Лихо же я вскочил на пролётку, молодца, – похвалил он себя. – Осталось только узнать, куда приедут налётчики, а если будут прятать награбленное, можно будет подсмотреть. А потом сдать все эти сокровища на дело революции. Ух-ты, вот будет здорово, Герка и Елька ещё больше позавидуют, да и не только они, а и все мальчишки с улицы. Да чего там (тут Мотька не стал скромничать), и всей Горы. А зареченские и колтоминские, просто умрут от зависти. Все будут говорить: “Какой Мотька молодец. Гляди-ка, с виду не скажешь, а что учудил”. Может, и сестра так скажет. А батя подойдет, хлопнет по плечу и скажет: “Ну, ты, сына – мужик”.
Мотька ликовал и чувствовал себя героем. Длилось это недолго, всего какие-то мгновения. Вмиг его пыл угас, восторг растворился, как утренний туман, а вместо них появился страх, заполнивший всю Мотькину душу.
“Это что же я делаю, – стал осознавать своё положение Мотька. – В Георгиевские кавалеры я не записывался, медаль мне не дадут, отвагой никто не поделился. Увидят грабители, ведь убьют, не исполнив последнего желания”. Вспомнилось предсказание кукушки, которая отмеряла Мотьке два года. Хотя прошёл всего год, но Мотьку это не успокоило.
Ему хотелось спрыгнуть с пролетки, прямо сейчас, но вспомнил подобный случай, о нём еще писали в газетах, как на Церковной улице, такой же ухарь – молодец лет, правда, десяти, упал на повороте и переломал ноги. Конечно, Мотька был немного постарше, но ноги у всех из одного материала сделаны.
А уже промчали восьмую и девятую улицы.
“Нет-нет, это не казаки – разбойники, всё, я так не играю, надо решаться, – мысленно настраивал себя Мотька, готовясь к прыжку. – Ну, узнал я этого длинного, а где его искать? Других лиц не запомнил, бричка обычная, таких много, даже лошадь внимательно не рассмотрел. Какой с этого прок? И не будут завидовать Герка с Елькой и все мальчишки с Горы, а просто скажут: “ Труса ты праздновал, Мотька ”, а зареченские и колтоминские будут просто ржать над Мотькой, как сивые мерины перед водопоем и будут совершенно правы. И отец посмотри сурово и скажет: “Да, всыпать бы тебе по первое число, а начать сегодня с пятнадцатого”. Что скажет сестра, Мотька даже думать не хотел.
Но тут он увидел такое, что позволило ему принять верное решение – прекратить погоню, но в дальнейшем разыскать и поймать грабителей.
Автор специально умолчит, что привлекло внимание Мотьки, чтобы сохранить интригу и напряженность в повествовании. Будем последовательны, сам всё расскажет, не зря же он рискует своей жизнью.
Дождавшись, когда пролётка, чуть притормаживая начала сворачивать на тринадцатую улицу (всё, конец посёлка, дольше только кладбище), Мотька спрыгнул на землю и по инерции кубарем скатился прямо в сточную канаву. Это позволило ему остаться невидимым даже для возницы, который смотрел во все стороны, опасаясь погони, что в свою очередь, вероятно, и спасло Мотьке жизнь.
Конский топот стих за поворотом. Мотька, не веря своему везению, выкарабкался из убежища и осторожно посмотрел вслед пролётке.
Только не осевшая пыль господствовала вдоль улицы.
Отряхнувшись, Мотька двинулся по направлению к Карлутской площади, где должен проходить митинг, переваривая произошедшее.