..Я целовал её тихо-тихо, осторожно-осторожно. Серко, удостоверившись, что всё хорошо и согласно на его территории, улёгся успокоенно опять в дверях, и было тихо вокруг нас, и только биение сердец наших отдавалось в ушах, смешанное с осторожным дыханием...
И было мне в эту минуту, действительно, всё равно, какой мир вокруг – прошлое, настоящее, будущее – какая разница...
Всё куда-то отлетело – и сам дольмен, и мои глупые, азартные планы о нём, и даже война, с которой мне пришлось соприкоснуться, а сейчас возможно, придётся соприкоснуться ещё больше – всё это съёжилось, стало маленьким, незначительным перед громадой чувства, которое охватило нас двоих, стоящих посреди крошечный кухни.
Что-то открывалось мне здесь, в этом странном мире - что-то важное и вечное, рядом с которым всё остальное становилось мелким и жалким... Только что? Что?..
Я не знал.
- Не бойся, – говорил я, успокаивающе прижимая её голову к себе. - Мы пройдём, прорвёмся. Мы с тобой сильные, мы с тобой ничего не боимся... Значит, всё сделаем, как надо. А сейчас пора, Белка ты моя, Белка... давай собираться... солнце уже почти село... пойдём...
Она тихо подняла голову, взгляд её был размыт нежностью.
- Пойдём... – отозвалась она эхом и глубоко вздохнула, медленно, неохотно отодвигаясь от меня.
- Ой, а тельняшка-то... – вдруг шёпотом спохватилась она, оглядывая себя.
- Не надо, - покачал я головой. – Ты иди в ней. Тебе будет хорошо и тепло.
- Нет, нет! – запричитала она озабоченно. - Ты её надень, у тебя же больше ничего нет, ты и так плохо одет, я тебе ещё теплушку нашу дам, а то совсем ты не готов к длинным переходам... пожалуйста, - повторила она настойчиво.
Она высвободилась, метнулась к своему уголку с одеждой за печкой.
- Я быстро! Только ты не смотри... ладно?
- Почему это? – весело спросил я, стягивая гимнастёрку и кидая её на табуретку.
- Как почему... Потому что... – она покосилась на меня через плечо...
- Потому что нескромно, - закончил я с выражением.
- Ну да, нескромно... - не сразу отозвалась она. – Тут занавески нет... неприлично... Отвернись?
- А если не отвернусь? - коварно улыбаясь, спросил я. – Ты же на меня смотришь...
- Но... ты... ты... – она запнулась и улыбнулась растерянно.
- Ну, да, - кивнул я, складывая руки на груди и наклоняя голову набок... – Я ужасно нескромный. Я жутко неприличный. Я хочу смотреть на тебя. А если меня убьют в бою сегодня ночью? – я горестно вздохнул на всю кухню. - И я тебя больше не увижу. А так я по крайней мере умру, вспоминая тебя, такую красивую...
Я смотрел на неё одним глазом в ожидании, что она примет шутку и посмеётся, но она вдруг застыла, постояла нерешительно, а потом медленно-медленно скрестила перед собой руки, и, стоя лицом к стене, взялась за края тельняшки и неуверенно начала поднимать её вверх.
Медленно-медленно, словно рождаясь, появлялось на свет её тело - тоненькая талия, узенькая спина, нежно светлеющая в золотистых сумерках... И было видно, как она борется со своей застенчивостью и хочет её победить – а тельняшка моя всё ползла вверх неумолимо, оголяя бусинки позвонков, беззащитные крылышки лопаток, поднимая за собой вверх её мягкие, длинные косы и, наконец, косы высвободились из плена и упали вперёд, на грудь, и она медленно уронила руку со снятой полосатой тряпочкой и замерла, не поднимая головы.
Такая сияюще-нежная Снегурочка, пряменькая и чистая, только с низко опущенной головой, словно на плахе перед казнью.
И я больше не вынес – проклиная себя за идиотское легкомыслие, пошёл к ней, чтобы забрать тельняшку, уйти и не мучить её - сказать, что пошутил, что подожду её на крыльце – но не успел приблизиться, как она вдруг неожиданно повернулась ко мне одним дерзким движением и подняла голову гордо и смело – и я ослеп от белизны.
Она смотрела на меня, не отрываясь, и глаза у неё были тёмные и даже какие-то грозные – такие, что я оцепенел. Потому что не было больше Снегурочки, нежной и беззащитной. Была какая-то безмерная и прекрасная сила, перед которой хотелось отступить, сражённым, хотелось покориться ей и, может быть, даже умереть за неё...
Но я не зажмурился и не отступил. Я всё-таки, где-то внутри этой стихии всё равно видел Снегурочку, беззащитную и слабую, и нежную, и у меня защипало в глазах, и я наклонился - быстро и растроганно поцеловал её в губы и в ямочку между ключицами и вышел из кухоньки в комнату, чуть не споткнувшись о разлёгшегося на пороге Серко.
И Серко на этот раз даже не пошевелился, справедливо полагая, что ничего плохого вокруг него не происходит, всё правильно и спокойно на вверенном ему объекте.
А я, подавившись комом в горле, натягивал на себя ещё тёплую от её тела тельняшку и изо всех сил дышал, чтобы не заплакать, а в глазах моих всё стояла эта мерцающая белизна, ослепительная, как первый снег...
Я подождал её на крыльце, глядя на мир вокруг.
Странно здесь садилось солнце: не закатывалось за горизонт, а тихо гасло, даже не дойдя до края земли. Оно словно растворялось в серовато-жёлтом сумраке. А сам сумрак так и не становился темнотой. Просто серый свет – не то рассвет, не то перед заходом, не то перед восходом. Непрекращающееся режимное время.
Что-то на самом деле было тут застывшим.
Может, это, действительно, и был схрон – замершее время, хранившее нас двоих.
Мы постояли на крыльце, уже вполне собранные и готовые, каждый со своей винтовкой за спиной – словно два часовых этого странного времени, и этого странного места. Места, с которого сейчас мы должны были пуститься в путь.
И что из этого должно было получиться – ни я, ни она не знали. Знали только, что там, за порогом - другая жизнь.
- Сколько нам идти? – спросил я, вглядываясь в жёлтый туман.
- До города восемнадцать километров.
- Нам нужно в город?
- Если получится.
- А если не получится?
- Если не получится, если не прорвёмся через патруль, тогда сразу к каменоломням.
- А ты хорошо знаешь дорогу?
- Конечно, - она кивнула серьёзно.
Я посмотрел на неё. Лицо у неё было решительное и спокойное. Но я всё-таки спросил:
- Ты уверена, что всё нужно делать именно так?
- А как по-другому? – ответила она рассудительно. - Нужно передать оружие. Сами они не найдут – найдёт только тот, кто знает. Богорада, дядя Терентий, Сергей Степанович...
- Кто это - Сергей Степанович?
- Турилов. Ты же его знаешь.
- Да, - сказал я. - Я с ним познакомился на хуторе, он нам подводу для раненого давал.
- Всё, больше никто. Только эти люди, и я, и ты вот теперь...
- А мы не зря идём сегодня? Может, надо было дальше ждать?
- Если кто придёт, они без нас управятся, - сказала Нина. – А нам нельзя ждать, время потеряем...
Она всё знала, эта маленькая связная Белка, и я больше не стал ничего спрашивать и ничего уточнять. Взял её за руку, и мы медленно спустились с крылечка.
На секунду она оглянулась назад, словно прощаясь, поправила ружьё за спиной, вздохнула, а потом взглянула на меня, кивнула головой и первая потянула меня вперёд.
- А я тоже знаю, как сделать, чтобы путь был лёгкий, - сказал я, приноравливаясь к её шагу.
- Как?
- Нужно представить, что ты скоро вернёшься, - сказал я. - Просто недалеко за какой-то ерундой уходишь.
- За хворостом, - сказала Нина.
- За хворостом, - сказал я. – мы с тобой идём за хворостом и через полчаса вернёмся. А винтовки и гранаты у нас просто так, на всякий случай, - сказал я. – Вдруг на нас нападёт тигр.
Она улыбнулась, и это было мне как подарок.
Идти было легко, лес был не очень густой, прозрачный, красивый, ступать по ковру листьев было приятно и мягко. Такая красивая романтическая прогулка вдвоём с прекрасной девушкой, в которую я был влюблён...
Я перехватил вещмешок, там тяжело звякнули патроны. Мда, романтическая прогулка за хворостом...
- Ясень, а ты откуда знаешь про эти дольмены? Ты видел уже такое?
- Конечно, видел, - сказал я. – Их же полно тут у нас, в Крыму. Да и ты должна была знать. У вас же под Севастополем есть дольменное место.
- У нас, под Севастополем? – удивилась она. – Правда?
- Ну да, за Инкерманом. Там что-то вроде урочища в лесу, по дороге на Бахчисарай. Мы с ребятами туда ездили. Ты была в Бахчисарае?
- Да, тётя возила нас с мамой... я ещё в школе училась. И в пещерном городе была. Но я не помню про дольмены. Никогда не слышала об этом... И что, там таких много?
- Ну... много довольно... – вспомнил я, - какие-то разрушены совсем, какие-то целые... Замшелое всё... мохом поросло. У вас здесь заросло всё кустами. Я думаю, сверху камней был насыпан курган, и потом он зарос. А там лес чистый, без кустарника, они все на виду.
- И что это? Что это было? Зачем их строили?
- Чёрт его знает, - сказал я. – То ли кельи, то ли усыпальницы... Какие-то обломки старинной жизни... В общем, никто не знает. Загадка природы. Но все считают, что они хранят что-то важное. Влюблённые к ним ходят.
- Влюблённые? – она живо обернулась. – Влюблённые ходят к этим дольменам?
- Ну да, - подтвердил я. – И просто так, погулять. И не просто так... вроде просят вечной любви... как бы обручаются там...
- Вечной любви... А мы с тобой совсем рядом были, а не попросили... – с тихим укором сказала она.
- Да... всё как-то не до того было... Слушай, - сказал я весело. – А мы ещё успеем. – Вот вернёмся с хворостом – и попросим. А как ты тогда вернулась домой? Ты так и не рассказала. Как ты попала обратно?
- Ой, так странно вернулась... - она повернула ко мне оживлённое лицо. - Знаешь, я же испугалась ужасно. День такой жаркий, солнце светит, а у меня мороз по коже. И чем ближе я к дольмену этому подходила, тем страшнее мне становилось. И как-то даже ноги у меня заплетались. А кругом такая высокая трава была, я думала, это я за траву цепляюсь. И я решила посмотреть, что там дальше – может быть, мой дом всё-таки есть, и я просто направление перепутала. И вот, представь себе, я не могу этот дольмен обойти. Не получается. Делаю шаг, а ноги не идут. Знаешь, так во сне бывает: хочешь бежать, а не получается, ноги еле движутся... Тебе такое не снилось?
- Снилось, - я кивнул. – Знаю такое.
- Вот так всё было со мной. Я тогда решила с другой стороны обойти. И вдруг всё стало наоборот: я так легко побежала – как пушинка. Просто полетела. И трава не мешает, и ничего не мешает, я взлетаю на каждом шагу и лечу так быстро, словно еду на велосипеде.
- И куда прилетела?
- Я не знаю. Куда-то прилетела и упала в расщелину.
- Как упала? – я озадаченно посмотрел на неё.
- Прямо упала, словно споткнулась. И провалилась под землю. Наверное, выход штольни тут был, потому что всё каменное. Пещера. И сразу в ней заблудилась.
- О, господи, - я сокрушённо покачал головой. – Дальше что?
- Дальше я вижу свет и думаю: значит, я оттуда свалилась, надо туда. Иду, а конца всё не видно. И вот началось: иду-иду на свет, иду-иду, а пещера эта всё не кончается, всё не кончается, а я всё иду и иду на свет. И так дошла до конца, и вижу: наша землянка. Наша бочка, наша лопата – вот счастье-то. Теперь надо только в обратную сторону выйти. И я, как положено, выхожу наоборот. Обернулась – наш дом виден, я к нему побежала. Всё там на месте, баба Рада сидит сердитая.
- Ругалась? – спросил я.
- Как обычно. «Скольки раз говорено: сиди дома!» - очень похоже передразнила она Богораду, и мы дружно засмеялись.
- Да... – протянул я задумчиво. – Всё, как положено: землянка, старуха... Только разбитого корыта не хватает для полного счастья. Но права баба Рада. Вернёмся с хворостом – всё, никуда больше тебя не пущу...
продолжение http://www.proza.ru/2019/01/05/966