Муравьев, как магнит, притягивал к себе предприимчивых и энергичных людей, единомышленников. Еще в столице морской офицер Г.И. Невельской, получивший аудиенцию у Муравьева, представил план исследования устья «ничейного Амура» с целью установления судоходности реки. До половины девятнадцатого века бытовало мнение о несудоходности Амурского болота, в котором, по рассказам Путятина, было всего три фута воды, и оно поддерживалось такими авторитетными мореходами, как Лаперуз и Крузенштерн. В апреле 1846 года подпоручику Гаврилову было предписано производство гидрографических работ на Охотском море и отыскание устья Амура, в которых он для конспирации должен был выдавать себя за «нерусского рыболова». Но Гаврилов встретил прибрежные мели, и его изыскания ни к чему не привели. Отчет Гаврилова был отправлен в Петербург, подкреплен мнением Лаперуза и Крузенштерна о том, что река Амур теряется в песках Сахалинского полуострова, и в докладе царю сделано заключение: «Амур для России значения не имеет». Царь сделал приписку: «Весьма сожалею».
Представления о географии Дальнего Востока были настолько дремучими, что остров Сахалин считался полуостровом. Пару веков назад Василий Поярков проплывал вдоль Сахалина по проливу, существовали карты, но вдруг остров странным образом обратился в полуостров. Метаморфоза. Вдобавок тому, хитроумные иркутские купцы наводили тень на плетень, чтобы сохранилось значение торгового пути в Китай через Кяхту. Миф о никчемности восточных окраин так укоренился в общественном сознании, что в 1846 году царь закрыл вопрос об Амуре «как реке бесполезной». Тем бы и продолжалась волынка вокруг вопроса о неведомых землях, но тут-то всему обществу на диво откуда-то выскочил Муравьев, как черт из табакерки.
Зная, что Морской штаб убежден в несудоходности Амура и тормозит намерения Невельского, Муравьев заверил его в полной поддержке. Итак, действовать! Сама судьба направила к нему этого моряка. Не откладывая вопрос в долгий ящик, Муравьев в августе сорок восьмого года направил в правительство проект инструкции по «правильному изысканию устья реки», а Невельскому - копию неутвержденного документа «для сведения». Столичные чины выхолостили муравьевскую инструкцию, сведя к задаче отыскания в устье Амура «под видом налаживания связей с гиляками» выгодного пункта, который со временем, при неких благоприятных обстоятельствах, можно было бы занять. Во исполнение задания, генерал-губернатор отправил М. Корсакова в Охотское море для передачи правительственной «гиляцкой грамоты» Г. Невельскому, разыскать которого офицеру по особым поручениям не удалось.
***
История открытия и освоения Сибири полна впечатляющих подвигов. Петра Первого не отпускал навязчивый вопрос, сошлась ли Америка с Азией, или они разделены проливом. Героические походы Ермака воодушевили отчаянных последователей. Елисей Буза в 1637 году спустился по Лене-реке и вышел на Ледовитый океан. Одновременно Иван Постников добрался до Индигирки. Казак Михаил Стадухин основал Нижне-Колымск, а Семен Дежнев в 1648 году первым установил водораздел между Азией и Америкой, позже названный Беринговым проливом. Один открыл, а другому присвоили. Протекционизм. Походы продолжались, и казачий атаман Владимир Атласов отличился открытием Камчатки, уникального заповедника термальных источников и вулканических извержений.
Потом настал черед Василия Пояркова и Ерофея Хабарова, сорвавших покровы с белых пятен на южных рубежах Дальнего Востока. В. Поярков с отрядом первым спустился по Амуру, узрел через пролив остров Сахалин, прошел по Охотскому морю и по хребтам возвратился в Якутск. В пути он встречался с разными народностями, жившими «сами по себе». Поход В. Пояркова во втором сплаве повторит Муравьев. За Поярковым начались походы Хабарова, завершившиеся образованием Албазинского воеводства; его станицы кормили соседний Нерчинский уезд.
В 1667 году появилась карта Сибири, выполненная воеводой П. Годуновым по указанию царя Алексея Михайловича. В эпоху Петра Первого, следившего за Востоком, начались исследования Сибири, для ведения коих по приглашению из Германии прибыл именитый доктор Мессершмидт. В начале восемнадцатого века царь Петр возвел Санкт-Петербург, «прорубив окно в Европу» с видом на Балтийское море, и Россия стала морской державой. Но окно – это еще не дверь, и освоение Сибири продолжалось. В 1725 году была снаряжена экспедиция Беринга на крайний Восток, а за ним под эгидой Академии наук Крашенинников составил первые описания Камчатки.
На смену Петру пришла Екатерина, тоже Великая, которая не осталась в стороне от сибирского вопроса, на то она и Великая. В 1768 году Екатерина, как всегда, здраво подумавши, направила в далекие края знаменитого немецкого натуралиста Симона Палласа, издавшего авторитетные труды по изучению природы Сибири. В трудные времена наполеоновских войн внимание правительства к изучению Сибири ослабилось, но все же Крузенштерн обследовал труднодоступные районы Охотского моря, а барон Врангель вышел к берегам Северного океана, составив книгу об этнографических и географических сведениях.
При Екатерине светлейший князь Потемкин-Таврический, не зря, а с пользой Отечеству ставший ее фаворитом, укрепил Россию Новороссией, Кубанью, Крымом и крепостью Севастополь. Россия обзавелась мощным Черноморским флотом, который под началом Федора Ушакова без устали громил турецкие и прочие эскадры, пока не навел порядок в южных акваториях. Но настала очередь новых великих деяний, успех которых зависел от него, генерала Н. Муравьева, и размах его свершений никак не должен был уступать предшествующим продвижениям. Или превзойти их. Причины сей очередности событий поясняет муравьевское замечание: «Россия за последние сто пятьдесят лет сделала столь быстрые успехи на западных границах, что только отдаленность восточных служит оправданием неподвижности ея в тех странах и морях». Поэтому вначале появился Потемкин-Таврический, а после него – Муравьев-Амурский.
***
Между тем, Г.И. Невельской муравьевский проект инструкции, выданный «для сведения», воспринял «для исполнения». В 1849 году на транспорте «Байкал» он возглавил экспедицию, установив два важнейших географических открытия. Первое из них в том, что Сахалин из полуострова неожиданно для географов опять стал островом с проливом от материка глубиной до пяти сажень, а лейтенант Казакевич нашел на шлюпе устье большой реки, вошел в него и пристал к гиляцкой деревне Чадбах. Гиляки, проживавшие на амурском берегу с незапамятных времен, и не догадывались, что их только что «открыли» для истории вместе с Амуром. По данным промеров, устье оказалось судоходным и доступным как с севера, так и с юга.
Эврика! Открытие давало России великолепный шанс речного выхода к Великому Океану, которого она до тех пор не имела! Это был единственно доступный маршрут из глубины материка на морской простор, что и входило в стратегию генерала.
Вот он, прорыв в будущее! Почему спит Морское ведомство? Россия и Амур! Одному без другого не бывать! Развитие Дальнего Востока генералу виделось в выходе на Тихий океан, а ключом к тому – право судоходства по Амуру, которое предстояло отстоять. М. Корсаков без обиняков прописал историческую роль Муравьева в Амурском деле: «Без него не обратило бы правительство внимания на эти места, … и достались бы они в руки англичан, этих морских хищников. Рыщут они по Сибири… выдают себя за путешественников, стараются ознакомиться с китайскими границами».
Англичане не дремали. Их лазутчик Галли, пользуясь русским хлебосольством, втерся в иркутское общество, где для прикрытия давал уроки английского в доме Трубецких, и тайно отслеживал амурские дела. Едва его спровадили на берег Охотского моря, как в Иркутске объявился еще один английский «турист», некий геолог Остен, путешествующий, для благовидности намерений, с супругой. Он пробрался в Нерчинск и уже приступил к строительству плота для спуска по Амуру, когда Муравьев дал команду поручику В.В. Ваганову доставить «геолога» в Иркутск живым или мертвым.
Доставили живым. Муравьев бил тревогу: «Как только англичане установят, что эти места никому не принадлежат, так непременно займут Сахалин и устье Амура. … Тогда Россия лишится всей Сибири, потому что Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амура». Он увязал дело лазутчиков с необходимостью посетить Камчатку, на что канцлер Нессельроде наложил вердикт: «Отклонить всякую решительную меру … из опасения разрыва дружественных сношений с Англией».
Но Муравьев в подобных сношениях не нуждался, и началась клоунада из серии «нарочно не придумаешь». В конце 1848 года, без всяких сношений с Муравьевым, составлена тайная экспедиция подполковника Ахте под видом исследования Забайкальского края для ведения «звериного промысла». В ту пору сведения о границе с Китаем, предполагаемо установленные по Нерчинскому договору 1689 года, от реки Горбица, впадающей в Шилку, и до Охотска, не заслуживали ровно никакого доверия. Удский край упоминался в Нерчинском договоре, но сведения были настолько ошибочны, что направления хребтов указано неверно. Неизвестную границу разве что обозначали четыре столба, обнаруженные при возвращении из восточной экспедиции русским путешественником с немецкой фамилией Миддендорф. Встревоженный географ принял их за китайские пограничные знаки, доложив о сенсации по прибытию в столицу.
Получив сведения о четырех столбах, Нессельроде доложил Государю, что в политическом отношении граница от Горбицы и по горам неудобств не имеет, но следует «со всей осторожностью» сделать ее осмотр, не приближаясь к Амуру, дабы избежать встреч с китайцами. При этом, продвигаться следовало не по южному нагорью, а по северному, неоспоримо принадлежащему России, и в целях конспирации выдавать себя за частных предпринимателей. Одновременно намечалось отправить академика Миддендорфа для «дипломатических переговоров с гиляками» об уступке России некоторой земли «за несколько пудов табаку» и заселении там двух-трех русских семей, не больше, с возможным увеличением их поселения «при располагающих условиях». Вполне подходящая программа для канцлера, который слышать не хотел об Амуре.
Мало Нессельроде, так генерал-губернатор Западной Сибири, П.Д. Горчаков, в письме к военному министру князю А. Чернышеву доложил, что "жители Сибири не имеют к России привязанности и им удобнее получать за золото от англичан и американцев то, что поныне доставляется из России, тогда как Муравьев льстит себя патриотическими помыслами сибиряков". Министр доставил письмо Николаю Первому, приложив прошение об учреждении Комитета «для обсуждения вопроса об отложении Сибири от России». Отказаться от Сибири! И это военный министр! С таким правительством имел дело Муравьев.
Царь, однако, нанес на прошении резолюцию: «Будем иметь в виду, до приезда Муравьева». За министром, готовым отказаться от Сибири, значились некоторые полезные для страны действия, так и губительные. Будучи военным агентом при дворе Наполеона, он пользовался доверием полководца, снабдив его фальшивыми картами русских территорий, что повлияло на поражение армии интервентов. Но предпочтения министра-консерватора холодному оружию затормозили в России стрелковое перевооружение, что крайне пагубно отразилось на ходе Крымской войны.
***
В затянувшейся тяжбе соседних держав у Муравьева имелись претензии не столько к китайской, сколько к русской дипломатии: «Амур ведь нам не принадлежал – не принадлежал и китайцам – но почему тридцать с лишним лет Азиатский департамент иностранных дел оставил предмет этот без внимания при всех представлениях местных начальников? Почему Лавинскому (бывшему иркутскому губернатору) приказано было остановиться всякими исследованиями в этом отношении, тогда как не воспрепятствовали англичанам во всех их претензиях на Китай? … В три года от настоящего числа мы потеряем все наши права на устье Амура, а может быть, и на Камчатку». Задача казалась невозможной – одновременно занимать, заселять, осваивать и защищать огромную территорию на протяжении Амура и Охотского побережья в условиях, когда Европа поняла важность обладания ею для влияния на Китай, Японию, Корею и на весь тихоокеанский регион и когда российское правительство бездействует. Эту задачу Муравьев, по его собственному заключению, и решит Амурскими сплавами: «Первым сплавом Амур открыл, вторым – защитил, третьим – присоединил к России».
В очередном письме Государю генерал делает ответный ход, излагая опасность сибирского отсоединения от России и увязывая его с борьбой за золото и с настроениями в столице, где «редкий департамент не вооружен против настоящего управления Восточной Сибирью». Он утверждает, что будущее благоденствие Сибири заключается в верном и удобном сообщении с Восточным океаном, но «Каких потребуется от правительства сил, чтобы Восточная Сибирь не сделалась английскою, когда в устье Амура встанет английская крепость, и английские пароходы пойдут по Амуру до Нерчинска и даже до Читы?» А дальше Н. Муравьев преподносит образец геополитического видения истории: «Без устья Амура англичане не довершат своего предприятия на Китай, ибо с правой стороны впадают в Амур судоходные реки по населенным китайским провинциям, и восточная оконечность Сибири занимает англичан – это несомненно». Одной пробкой в устье реки затыкалась вся амурская акватория и Китая, и России. Крайне требуется русская крепость в устье Амура и военный флот, который закрыл бы Охотское море, делает вывод генерал.
Теперь перед Муравьевым встала задача концентрации сил для закрепления российского присутствия в Сибири, и в начале 1849 года он направил в Военное министерство доклад под названием: «Об усилении военных средств в Забайкалье». Но как обеспечить их усиление на протяжении двух тысяч верст границы, если содержание регулярных войск в отдаленном и необжитом крае слишком затратно? Генерал-губернатор пришел к заключению о необходимости образования Забайкальского казачьего войска. Благо, казаки рекрутировались в отряды с их самообеспечением имуществом и вооружением.
Более того генерал-губернатор опасался, «чтоб не втерлись иностранцы между Россией и Китаем … с дозволением ходить вверх и вниз по реке». Помимо казачьих формирований, он полагал ввести в состав войска инородческие полки и двадцать семь тысяч горных рабочих Нерчинского округа, отбывающих подневольные работы на рудниках. Если до сих пор Сибирь использовалась, как место ссылки, то не настала ли пора направить ссыльных на благо ее защиты и освоения? Иначе, зачем было их ссылать?
Запросы канцлеру Нессельроде лишь подтвердили опасения Муравьева, - вместо поддержки он наткнулся на противодействие. Что можно было ждать от немецкого протестанта, призывающего признать весь амурский бассейн китайским и отказаться от него навсегда? Поклонник Священного союза считал, что продвижение амурского дела вызовет недовольство Европы, значит, не принесет пользу России. Чьи интересы отстаивал канцлер, российские или европейские? Канцлеру вторил министр финансов Ф.П. Вронченко, ссылавшийся на пустую казну. У Муравьева оставался путь личной встречи с царем, а до нее – действовать на свой страх и риск.
***
Сто пятьдесят лет назад с лишком казачьи отряды обозначили присутствие России на Амуре, но их успехи не давали покоя завистливым маньчжурам, силой завладевшим китайским троном и воссоздавшим Цинскую империю. Ни с того и ни с чего, Цинское правительство объявило о принадлежности северного Амура, и с ним заодно всего Забайкалья, своей империи и пошло войной на уже освоенные русскими земли, выдвинувшись с правого берега. Выбор яснее ясного – русские или китайцы заселят левый берег, если, при их попустительстве, еще и не вмешается третья сторона. По праву первопроходцев, казаки поставили на пустующих землях остроги Нерчинский на реке Шилке и Албазинский на Амуре. Образованное в 1682 году обширное Албазинское воеводство простиралось по обоим берегам Аргуни и Амура до устья реки Зеи. Заметим, по обоим берегам двух рек; отнятые маньчжурами земли и намеревался возвратить Муравьев. Один из русских острогов размещался в семистах километрах к югу от Амура.
Военные стычки с китайскими отрядами длились десятками лет, пока дело не решила героическая оборона острога Албазино, длившаяся с полгода в 1686-87 годах. Семьсот казаков, державшие крепость против восьмитысячной маньчжурской армии, сбили китайскую спесь, вынудив империю Цин признать по Нерчинскому договору левое побережье Амура, вплоть до его устья, ничейной территорией до разграничения будущими поколениями. Русские процветающие станицы прекратили существование, берег замер в ожидании нового передела. И он пришел, возмутитель спокойствия Николай Муравьев.
С той памятной поры русские экспедиции еще не раз и вполне основательно появлялись на просторах северной Маньчжурии, хотя и не смогли на них закрепиться. Забегая вперед, сообщим здесь, что при сдаче полномочий Муравьев рекомендовал преемникам занимать острова вдоль правого берега Амура, который, по его мнению, рано или поздно будет русским. Но преемники были уже не те. О них вполне определенно высказался П.И. Пахолков: «Как жаль стало его, когда увидели, что преемники оказались людьми настолько ограниченных способностей, что никакого сравнения с блестящими дарованиями Муравьева, и мы охотно забыли все дикие выходки с нами, а его великие дела остаются ежедневно перед нашими глазами».
***
В очередном 1850 году экспедиция Г.И. Невельского, бывшего уже в чине капитана первого ранга, вновь направилась на Восток с предписанием «не касаться Амура». Но, ободряемый личными планами Муравьева и в нарушение инструкции, мореход заложил новые поселения: в Императорской гавани - пост Костантиновский, при входе в Амур – селение Петровское, а в устье реки основал Николаевск, подняв над ним флаг. Ему оказывал содействие майор Н.В. Буссе, занявшийся перевозкой грузов поселениям из Аяна на корабле «Николай». Начало плаваниям по Татарскому проливу было положено, горсть людей оживляла край, пока им не поступил приказ от адмирала Путятина о запрете всяких занятий территории, «принадлежащей Китаю». Запрет шел от Нессельроде. Союзником Муравьеву был князь А. Меньшиков, ведавший морскими делами и оказывавший поддержку плаваниям Невельского.
Самоуправство моряка вызвало раздражение правительства. Амурский комитет постановил снять все посты с Амура, а капитана Невельского разжаловать в матросы, пренебрегая несомненными заслугами, благодаря которым России открывались перспективы крупнотоннажного выхода по реке на океан. Понимая, откуда ветер дует, Комитет выставил обвинения и Муравьеву, но не осмелился выставить ему наказание. Муравьев и министры А. Меньшиков и Л. Перовский не сдавались, и под их напором царь Николай Первый передал управление Комитетом наследнику престола.
Заслушав доклад Муравьева об инциденте на Амуре, Государь назвал поступок Г.И. Невельского «молодецким, благородным и патриотическим» и наградил его орденом Святого Владимира. Создана Амурская экспедиция, возглавляемая Невельским, но под общим управлением генерал-губернатора, которому вручены сразу две награды, как когда-то было на Кавказе. На докладе Амурского комитета царь Николай Первый нанес знаменитую фразу: «Где раз поднят российский флаг, там он спускаться не должен».