Сказка
Дом горделиво смотрел на улицу чистыми стёклами окон. Стёкла в новых рамах просто сияли от счастья. Просторный, пахнущий сосновым лесом, дом был великолепен. Широкие, дубовые половицы желтели в наступающих сумерках, и казалось, они тихо переговариваются между собой. Скрип… скрип. Это выходит из них влага. А со временем половицы будут ссыхаться всё больше и больше. Скрип… скрип… Половицы тяжело вздыхают, будто жалуясь на свою жизнь. – Скрип. Ох… Тяжёлая наша доля,- скрипят они. Каждый может нас обидеть, ногами топтать. За что? Чем мы провинились?
А ведь мы из славного рода дубов. Среди нас есть и солидные деревья - столетние. Могли расти, но срубили, распилили, разъединили нас на доски. Скрип. Скрип. Камень и грязь на нас бросили. Скрип.
Камень и грязь – это кирпичи и сырая глина, которые занёс хозяин в дом. Зачем? В доме обязательно должна стоять русская печь. Вот хозяин и пригласил опытного печника.
Рано утром печник принялся за работу. Поскольку он любил своё дело, в его руках простой кирпич и сырая глина превращались в произведение искусства. Целых три дня потратил мастер на создание печи. И вот – она стоит в центре уютного дома, большая, пахнущая ещё сырой глиной. Ровный дымоход поднимался на чердаке вверх и завершала всё это строение на крыше – труба.
Все они,- и дымоход, и труба, и подтопок стали родственниками печи. А соединяли всё это родство маленькие кирпичи. Они были закалённые огнём и водой, а потому были крепкими и никогда, ни на что не жаловались.
Пока сохла печь, труба крепко обосновалась на крыше и с высоты горделиво смотрела, как плывут облака. – Ах, какое я выбрала место, - думала печная труба, - и зачем мне какие-то родственники где-то там, внизу, которых я даже никогда не видела. А, воздух какой!
В доме шептались маленькие кирпичи. – Поглядите какую красавицу соорудил из нас мастер. Поскольку кирпичи были дисциплинированные, они лежали смирнёхонько. И даже не шелохнулись, когда хозяйка стала белить печь. Ведь при этом все кирпичи стали просто невидимыми глазу. Когда хозяйка побелила печь, она радостно воскликнула, - Просто, невестушка! Печь стала ещё стройнеё, когда ей подарили такой великолепный наряд.
Хозяин принёс берёзовые дрова и аккуратно сложил их в просторной печи. Скоро весёлый огонёк заплясал по поленьям, освещая тёмный зев печи. Печь глубоко вздохнула и тёплое марево коснулось кирпичей. – Пфу – пфу - пфу, - дышала печь. Огонь разгорался всё ярче, и потрескивая, поленья спрашивали друг друга, - Как вам новая печь? Хороша. Просторная. Тёплая, - трещали они без умолку. Слышно, как огонь гудит в трубе.
- Какая она скромная, - шептались кирпичи, - и всё время молчит.
В это время дым по дымоходу поднялся к трубе. И вот из трубы пошёл дым, поднимаясь к самим облакам. – Ну, вот я начала думать, - сказала всем Труба.
Ей казалось, что это она так думает, выпускает дым, который так походил на её мысли. Глупая труба.
- Задымила, - пробурчал дымоход. Он недолюбливал свою родственницу Трубу. Считал её легкомысленной. Ну, как же! Не успевали дрова разгореться, как труба тут же подхватывала их разговор, а все мысли присваивала себе. И вскоре вся округа знала, что умные мысли принадлежали ей, Трубе. Дымоходу было обидно, что Труба сидит на его шее, а вся слава достаётся только ей.
В доме все родственники Печи перезнакомились, разговорились. Здесь были и Лежанка, и Шесток, Подтопок; Ухват и Кочерга, Старый Чугунок, деревянная лопата для выемки хлеба тоже причислили себя к родственникам Печи. Большая и дружная семья. Иногда вспоминали о дальних родственниках: дядюшке Дымоходе и тётушке Трубе, которых никогда никто не видел.
Наступила Осень и хозяйка каждое утро топила печь. А по субботам, когда жарко натопленная печь просто дышала жаром, хозяйка пекла хлебы. Тогда в доме наступал праздник для людей, но не для родственников Печи. Для них это была пора ответственная. Кочерга ныряла в самое пекло, подбадривая дрова. Метла выметала золу и готовила место в печи для посадки опары, когда дрова полностью сгорят. Была работа и для деревянной Лопаты. Она с лёгкостью укладывала сырое тесто на под в Печи, а затем так же легко доставала готовые, румяные караваи хлеба. Потом её ставили за печь и там, она скромно стояла до следующей субботы. В этот день Печь была счастлива, как никогда. Её горячее сердце переполняли чувства. Она с радостью отдавала своё тепло всем своим родственникам и хозяевам. Даже молодой кот, который постоянно царапал её бока, удостаивался чести поваляться на лежанке.
Иногда, когда на дворе непогодилось, дрова заносили сырыми. Подсушив, хозяйка укладывала их в печь и долго дрова не хотели разгораться, капризничали. Этим самым они хотели напомнить всем, что они тоже что-то значат в этой жизни. Они начинали чадить и горький дым поднимался через дымоход к тётушке Трубе, а та уже подхватывала горечь страданий поленьев и разносила по всей округе, как тяжела и несправедлива участь маленьких, деревянных солдат, которые просто сгорают в служении людям.
- И куда только смотрит Печь, - пыхтела Труба,- эта неповоротливая глина. И почему маленькие полешки должны идти в огонь, на такую жестокую смерть?
А в это время дрова вспыхнули ярким пламенем и уже не жаловались на свою горькую участь. Конечно же, Печь слышала все эти разговоры, но не придала им большой значимости. У неё были дела важнее, чем брюзжание дальней родственницы, хотя Труба и занеслась очень высоко. Она всегда держалась от родственников особняком, даже высокомерно, но при этом всегда оставалась глупой. У Трубы никогда не было своих мыслей, она подслушивала своих родственников, которые каждый вечер рассказывали свои истории, а затем просто пересказывала всё от своего имени. Проплывавшие мимо облака верили Трубе и разносили эти истории по всему белому свету. Когда же жизнь в доме замирала, Труба делала уставший вид и скромно молчала, делая вид, что обдумывает новую историю.
Сколько прошло времени никто не знает, но все заметили, что дядюшка Дымоход стал часто задыхаться от сажи, что оседала в изобилии внутри его. Тётушка Труба получила повышение и на неё водрузили старое ведро. Этим она очень гордилась. Труба тоже постарела; кирпичи местами осыпались от сырости и ветра. Но она держалась за свое место, с усердием думая о своей не заменимости.
В доме, у родственников Печи, мало что изменилось. Лежанка всё также ленилась и нежилась. При этом часто вздыхала и говорила родственникам, что самая тяжёлая ноша это у неё. – Это почему только у тебя, - спрашивал Шесток, - на мне постоянно что-нибудь лежит, сушится. Вот и сейчас, стоит самовар. И постоянно он шумит, клокочет. Никакого покоя!
- Я ни дня, ни ночи покоя не знаю, продолжала лежанка,- всякий норовит забраться на мою спину. Пользуются моей слабостью. Я лежанка добрая, но не до такой же степени. Этот кот не сходит с моей спины. Тяжело.
- Кхе, кхе, - закашлял старый Чугунок, - простите, я с вами согласен. У всех нас непростая жизнь. Сегодня я вам расскажу историю, которая случилась… не помню когда, но помню , что с тех пор я породнился с самим огнём.
Кочерга повернулась неловко в своём углу и с грохотом упала,
при этом подумала: « Подумаешь. Я с ним знакома с самого детства. И что тут особенного?» Уже лёжа, она подтолкнула своего старого друга Ухвата. Она-то, помнила, каким хватом был её друг в молодые годы. И как доставалось молодым чугункам от его любезных ухаживаний.
Так, вот,- продолжил старый Чугунок,- тогда я был молодым, блестящим в своём деле, мастером, я мечтал о далёких странах. Я просто бредил путешествиями. Только судьба распорядилась так, как ей надо, не так как я того желал. Попал я в рыбацкую артель. В ту пору жилось всем не сладко. День и ночь, не зная покоя, рыбаки забрасывали сети в море, чтобы прокормить свои семьи. А я кормил рыбаков. Каждый день мои чугунные бока лизали языки пламени, а внутри меня варилась каша. Затем меня мыли и ставили на солнце – обсохнуть. Вообще-то я жизнью своей был доволен. Однажды меня поставили на большую лодку, где я отдыхал от пылких воздыханий огня к моей особе и наверное забыли. Ночью рыбаки отправились в море. Погода стояла ненастная, моросил дождь. И вот под самое утро разразилась гроза. Поднялись волны высотой с огромные скалы.
- Такие огромные? Ехидно спросила кочерга.
- Да. Я таких волн в жизни не видывал. Лодку бросало, как щепку, из стороны в сторону. Вот тут-то я и пригодился.
Чугунок замолк и затем продолжил треснувшим голосом.
- Кто-то из рыбаков привязал ко мне верёвку и бросил в море. Что он хотел этим сказать, не знаю. Но какой ужас я ощутил, когда меня поглотили ненасытные волны моря.
- Какой ужас! Воскликнула бутылка из-под растительного масла. – Я бы неприменно разбилась от страха.
- Что и произошло со мной, просипел старый Чугунок. От удара о каменистое дно мой бок не выдержал и треснул. Когда же погода успокоилась, а меня вытащили на божий свет, рыбаки и обнаружили эту трещину.
Но меня не выбросили, как не нужный хлам. Они оставили меня, как память о том страшном шторме.
Все в доме притихли. Кажется, у каждой вещи был повод вспомнить нечто подобное.
Шли годы. Печь постарела. Её бока осели. И стала походить Печь на выплывшую из кастрюли квашню. Многие из домочадцев её так и прозвали – квашня.
Скоро в дом провели газ, и в одно прекрасное утро на кухне появилась новая жительница. Это была газовая Плита. Она стаяла такая изящная и модная, что своим видом просто шокировала всех.
- Ну и чудище, произнесла газовая Плита, рассматривая старую печь. Печь всё поняла и грустно вздохнула. Скоро старую Печь разобрали. И в доме стало просторней и светлей.
Многие отжившие свой век старые вещи ушли за кормилицей Печью.
Настало новое время. Каково оно будет? Этот уже рассказ мы услышим уже от новых жителей старого дома.