Слушать её было наслаждением. Речь богатая интонациями, словами живыми. Играл звуками, красками, струился балкарский язык, подумала-писала она стихи, или жила стихами.
Спросила. Улыбка, румянец, удивила сразу этим возникающим, исчезающим румянцем, не встречаемом в старости, покачала головой:
-Какие стихи? Рассмешила меня. Нет. И не совсем. Стихи наверное - счастье? А я жила в счастье.
Это было большой редкостью, чем румянец в 85 лет.
Не отходила я от неё, пока не разговорила:
-Иду. 17 лет мне. Курсы швеи закончилила. Купила отрез на пальто. Голубой. Анна Иванова учила нас. Добрая, добрая. Пошла к ней за помощью. Кроит ещё боялась. А сшила сама. Крепдешин выбрала синий в маленьких, зелёных листочках. Опять к Анне Ивановне. Скроила она.
Полусапожки заказала у дяди Саши. Уже старенький, тат, понял как будто, что долго мне ходить в них, руки золотые,сделал каблучки удобные, сапожки легкие. Сколько раз благодарила его.
И вот иду. Нравлюсь себе, облакам низким, кошке на подоконнике, тополю одинокому нравлюсь. И как будто знаю, что иду навстречу судьбе. В тот момент этого не чувствовала. Мимо прошёл человек и прошёл. Но на ровной дорожке спотыкнулась. Остановилась и почему- то оглянулась. Стоял и смотрел на меня прохожий. Рассердилась на себя. Что спотыкнулась, что оглянулась.
Через два дня свадьба у племянницы. Вошла к ним во двор, спотыкнулась.
Подняла голову и взгляд .
Вспыхнуло лицо, румянец был моим разоблачителем, возникал раньше, чем успевала подумать, не любила этот румянец. Радовались ему другие, а меня он мучал.
Отвернулась и пошла на кухню, помочь. Звали, но к танцующим не подошла. Много позже узнала, что тот встречный стоял во дворе.
-Разве же так бывает, чтобы вот, один взгляд и все.
-Что все? - рассердилась Мариша, с детства - рядом, с детства - за руки держались и ей только говорила о обо всем непонятном, новом в себе.
-Не знаю. Так сильно не хочу, чтобы он уезжал из нашего села, а он уже уехал, он из другого. И так уехал, как будто где- то рядом. Ну что здесь смешного?
Вернулся Асхур. Не сам. Сватов прислал.
Отец сказал:
-Нет. Невозможно это. Посмотри на себя-дунуть и упадёшь, а там в доме 10 человек. Всю жизнь будешь батрачкой. И от нас вдали. Нет.
Второй раз сваты пришли. И за стол их не посадили. Третий раз.
Был отец непреклонен.
-Ребенок ты ещё. Там ждёт рабство. Им прислуга нужна.
Ты нехорошо молчишь, девочка. Но знай, если посмеешь ослушаться, сердце моё для тебя захлопнется навсегда.
Не знал он, что нет меня в этой комнате, от прежней меня ничего не осталось, я не слышу его.
50 лет прожили. С раннего утра до ночи поздней приходилось работать. Убирала, стирала, готовила - у него семь братьев, свекорь, его мать, свекруха, огород ещё.
Усталость не чувствовала, не знала, как выглядит эта усталость. Только радость в лицо знала. Детей первые три года не было. Не беспокоилась. Знала почему, любовь наша хоть немного должна была притихнуть, все в ней сгорало, да, спокойна я была. Мама ещё в детстве научила намаз делать - днём не получалось, минутки не было, а перед сном становилась на молитвенник и только благодарила Аллаха и просила не сердиться за мою любовь.
Родился потом мальчик. И война. Потом конец света. Ахырзаман. Времени конец.
Если бы был Асхур рядом, я бы выдержала все. И этот визг колёс, и запахи смерти, и неизвестность, и голод выдержала бы и мальчик наш живым остался. На войне был Асхур, а нас всех с корнем вырвали и бросили в пропасть. Не знаю, как так получилось, но потерялась я, оторвали от всех, одна с мальчиком осталась. Вместе нам было бы легче.
Умирала. Ещё в сознании, из последних сил вышла из коморки ледяной, сама ледяная на улицу.
Держа за рога корову, с распущенными волосами, без лица, неслось навстречу существо. Ровная земля. Вся ровная. Пустая.
Умерла значит и это ад. Попала в ад. А за что? - подумала так, услышала крик:
- Кет, кет - значит на балкарском будут со мной говорить, подумала, услышала шаги, голос гневный, слова уже понять не могу, подходить это существо, трясёт меня за плечи, различаю волосы, губы и понимаю, что я не умерла.
-Куда ты прешь, совсем ослепли, как же надоели эти ваши призраки, а то без вас их не было тут.
Расстреляли бы уже на месте там, чем тащить через всю страну и вот так добивать, не осталось у меня сил.
Кричала казашка Айкез. Страшная, на руке трёх пальцев нет, шрам на щеке, была она главной на этом клочке земли. Спасла она меня. И не одну.
Потом Асхур нашёл меня. Потом дорога домой. Что пережила, что видела надо было забыть.
Если память не помогает, если не опора она, надо её спрятать далеко. У меня получалось. Да и жизнь сама продумывала, чем её забросать.
Вот кошмар в этом поезде, увозящем нас в неизвестность, часто возникал перед глазами, отогнать не могла.
В темноте, в тишине голос старика:
-Говорят, что когда привезут нас, куда задумали - детей будут забирать. Надо что-то придумать.
Застыла от новости.
Решили каждому сшить сумочки. Написать имя и фамилие.
Взрослые люди, думали, что это поможет им не потеряться. Кто-то сумел от заколоченных брёвен на окне высвободить щель, и тоненький ручеёк света поплыл на нас.
У кого-то нашлись иголка с нитками. Никто не удивился.
Отрывали куски от одеяла, платков. В полутьме сшили сумочки. В каждую положили, что было. Кому носочки, кому рубашечку. У подростка в кармане оказался карандаш. Нашлась и тетрадка. И он писал на листочке имена.
-Чтобы не случилось, сумочку из рук не выпускайте, - повторяли старшие.
Помните, повторяйте своё имя и фамилию. Нельзя их вам забыть.
А я окаменела, моему Аюбу два года. Что он запомнить?Оплакивала его в этом поезде, зачем старик сказал эти слова, не забирали детей, потом умирали они на руках. И мальчик мой.
Дома надо было строить дом. Всем нам. И опять, с утра до поздней ночи - работа. И счастье. 50 лет рядом шло счастье. Рождались дети. Хорошие. Когда живут дети в любви сильные они.
-Вот так шло оно и не огорчало никогда?
-Один раз. Сама была виновата и там. Сосед накричал на свекровь, что-то он выяснял, был груб, не прав, она, бедная стала плакать, я заступилась, замечание ему сделала.
Он ушёл.
Пришёл вечером Асхур. По тому, как вошёл, поняла, что сосед его встретил. Наговорил многое.
-Как ты могла повысить голос на старика, как ты могла стыдить старого?
-Не совсем так, но все равно, не надо было, виновата, но я же твою мать защищала.
Не слышал. Сказал тяжелые, больные слова, дверью громко хлопнул, за стол не сел. Впервые.
Ночью я не заснула. За ночь отрезала от длинного, утеплённого пальто, сшитого для морозов Казахстана, там купленного ,кусок. Полупальто получилось. С отрезанного дочке стала пальто сшить, не было у неё тёплого. На воротник не хватало, так распорола старую каракулевую шапку Асхура, моль и время её погубили, нашла кусочки целые. И на манжетки хватило.
Шью, а сама думаю, вспоминаю. Не жить мне, если ещё раз услышу такой его голос, зачем жить? Поеду к матери. Будут думать там, что мне делать.
Утром ранним одела полупальто, на девочку пальто, старое стало новым, и пошла на остановку, к первому рейсу.
Матери сказала, что отпустили меня на три дня, чтобы дома побыла. Знала-на третий Асхур приедет сам и не хотела, чтобы он пережил неловкость.
ДВернулась сама на третий день.
После ни разу за 50 лет он голос не менял. Сквозь меня не смотрел.
Когда заболел, когда понял, что не встанет сказал:
-Мне не страшно и ты не пугайся. Хорошо, что я первый, мне бы не справится, а ты должна. Внукам тепло твоё нужно, надо, чтобы свет зажигался в нашем доме.
Ни к кому из детей не соглашайся ити. Твой дом здесь. У них свои дома. Пусть они приходят к тебе.
Ничего не бойся, ты одна не останешься. Я рядом буду. Когда надо будет, в сон твой прийду и скажу, что делать.
Так я и сделала. Осталась жить. Вечером зажигаю во все комнатах свет. Если что-то сильно меня тревожит - дочь заболела, внук уехать решил из села - разное, он всегда приходит. Разговаривает со мной. Успокаиваюсь.