Она решила свети свои последние счеты с Жизнью в один из дней сентября.
Это было обычное сентябрьское пасмурное дождливое утро. За окном накрапывал дождик, прохожие бежали каждый кто куда, вечно торопясь, бегом-бегом, закрывшись зонтиками - синими, красными, зелеными, – спешили по своим делам.
Когда ее вынули из петли, предплечья и кисти рук имели синюшный оттенок, на шее откровенно зияла бледно-синяя, слегка вдавленная странгуляционная борозда, на руках и ногах – уже яркие трупные пятна.
Она находилась в петле уже более семи часов, прежде чем ее обнаружила несчастная мать.
Ее имя на земле было Кира Мамонтова.
-------
Мы договорились встретиться возле парка развлечений. Сколько лет мы не виделись? Даже страшно. Хм...
– Кирка, ты где?
– Я у входа
– Стой! Никуда не двигайся, я тебя вижу! – крикнула я ей в трубку, испугавшись, что она может вдруг исчезнуть, как в прошлый раз.
Она похудела, как будто стала выше. Волосы естественного цвета, прямые – они, оказывается, у нее темные – собраны в «хвост».
– О, Кира, ты по-другому выглядишь. Похорошела. Как твои дела? Работаешь где?
Кира смотрела на меня какими-то неподвижными бессмысленными глазами. Меня поразил ее безжизненный голос, лишенный всяких эмоций
– Нигде не работаю. Уже год дома сижу.
– Да, с работой напряженка сейчас, но ты не отчаивайся, все будет хорошо! С кем из наших встречаешься?
– Ни с кем. Я никого не вижу. И почти не выхожу из дома. Зачем?
Мне стало не по себе. Я с нетерпением оглядывалась по сторонам – как будто мне требовалась помощь – мы ждали нашу общую знакомую по институту. Вообще–то Инна с Кирой не очень дружили и не очень ладили, их общение осуществлялось через меня. Дело в том, что они были очень разные: Инна - звезда, натуральная блондинка, теперь уже с хорошим приданым и высокими запросами в плане мужчин и жизненных условий. А Кира – она невинная... как ребенок. Она умела радоваться простым вещам и никогда не подпадала под зависимость от денег и комфорта. О! Вот и Инна, слава богу!
Мы расположились за одним из столиков. Что-то заказали, но общий разговор не клеился. Разговаривали только я и Инна. Вспоминали институтские годы, преподов, общие истории. Но было ощущение, что это интересует только нас с Инной. Кира как будто отсутствовала. За столиками находился только один бесплотный дух Киры. «Как с другой планеты, честное слово», – мелькнуло у меня. Мы беспокойно переглядывались, обменивались многозначительными взглядами с Инной. Так как общения не получилось, решили попрощаться. Инна ушла, я тоже засобиралась и уже хотела распрощаться, как вдруг Кира, будто очнувшись ото сна, сказала мне:
– Пойдем прогуляемся еще немного
Я согласилась. Мы немного прогулялись по знакомому парку, в котором часто бывали прежде, еще в студенческую пору. Она спросила про моего Митьку, про работу. Я рассказала, что Митька пошел в школу, радует меня оценками, учится без троек. Сама работаю. Казалось, Кира оживилась, на лице ее появилось что-то похожее на слабую улыбку. Мне показалось, что она как будто долго и тяжело болела. И вот только сейчас встала с постели, до того была слаба.
– Кира, ну ты не пропадай, пожалуйста! Надо встречаться, как же иначе?
– Да, конечно, будем
Мы попрощались.
Однако, уже в тот же вечер, она не взяла трубку и не отвечала на звонки, сколько я ей ни звонила.
Звонок в дверь. Я пригласила своих подружек в гости, на Митькину кашу. Мой розовощекий карапуз - Митька - отпраздновал целый год своей жизни! Вошла Кира. С рождения Митьки мы довольно часто встречались. Прогуливались до детской площадки, ели мороженое. А человек все–таки меняется. Кира стала спокойная, канул куда-то в прошлое ее громкий заводной смех, больше не стремилась ни в какие походы-авантюры и вела такой «оседлый образ жизни». Но все же... вялая она какая-то. Ох, жизнь.
С работой у Киры не клеилось, она работала менеджером в торговой фирме, но за редким исключением задерживалась на одном месте более трех месяцев. «Люди - хамье. Быдлота. Не могу. Тошно мне с ними. Душно», – говорила она.
Раньше ей очень нравились Кафка и Камю; обожаемого современниками Коэльо она не воспринимала. Но Кира уже давно забросила свои любимые книги. Не скажу, что мне она нравилась такой.
Моя подруга сидела на диване и возилась с Митькой. С детьми она была не очень умелая, однако с радостью забавлялась с моим карапузом.
Снова звонок. Это Ленка пришла, У ней в руках большой пакет, перевязанный бантом.
Я невольно вскрикнула:
– Ленка, какая гусеница! Обалдеть!
Кире было очень интересно посмотреть на чудо-гусеницу, она вскочила с дивана, но ее неловкое движение – и Митька упал на пол. Заныл.
– Кира! Надо быть внимательнее! Разве можно быть такой неуклюжей! – резко сказала я и тут же пожалела. На Киру было больно смотреть. До того ей было неловко, но она и слова мне не сказала. А ведь ей всего лишь хотелось посмотреть на игрушку – она ведь как ребенок.
Кира жила одна. Вот мы сидим на полу в ее комнате – стола, стульев и кровати не было, Мы сидим на полу, по-восточному, поджав ноги, и едим виноград.
У Киры небольшой лишний вес, о чем она всегда сокрушается. Волосы неизменно красит в блонд, впрочем, это идет к ее серым глазам. Стрижка каре. Если бы Кира ухаживала за собой, по-девчоночьи увлекалась всякими помазюльками- кремиками, из нее можно было бы сотворить если не красавицу, то привлекательную девушку.
– Кирка, ну почему стульев-то нет?
– Не на что пока купить. Денег мало платят. Да я и на ремонт коплю. Я вот и обои приобрела. Она разворачивает мне рулон обоев с желтыми медведями на фоне темно-синего ночного неба.
– Кирка, ты смешная, ей-богу! – я расхохоталась. – Ну почему медведи-то? Это же для детской комнаты. А у тебя тут - гостиная.
– Ну и что. А мне нравятся эти медведи! И я их поклею, – упрямо твердила Кира. Когда она что-то решала, ее трудно было своротить в другую сторону.
– Он меня предал!
– Кто? – не сразу поняла я, о чем она.
– Говоров
Моего одноклассника Мишку она почему-то называла по фамилии. Однако, это что-то новое!
– Он меня не любит. Я ему звонила, звала погулять – он все время находит предлог, чтобы мне отказать. А в последнее время и вовсе трубку не берет.
– Э-ЭЭЭ. Прости, а почему он должен куда-то с тобой идти? – я была в недоумении.
– Ну как... Мы же встречались. Он мне голову заморочил. Хотел меня совратить, просто попользовался – и выкинул
– Кто? Мишка? – я не могла поверить ушам. Более интеллигентного и воспитанного парня трудно сыскать в нашем королевстве.
– О, вы его не знаете. А я-то его выведу на чистую воду!
Час от часу не легче. Все ее романы рождались только в ее голове. Там же они и заканчивались.
Стоял теплый сентябрь. Я пришла к Кире, принесла пачку пельменей – знала, что у ней ничего в холодильнике не имеется. Несмотря на то, что Кире - двадцать четыре, она мало что делала по хозяйству. Не потому что ленивая, а потому что в жизни так много интересного, зачем тратить драгоценное время на готовку и приборку.
– Мы с Егором заявления на развод подали
– А
– Вчера
– Жалко. А почему?
– Долго объяснять
– А
Мне было не по себе и я хотела поддержки подруги, однако в ее одинокой квартире, без мебели, было не очень комфортно. Из всех углов тянуло одиночеством.
У Киры в углу собирался походный рюкзак.
– Собираешься?
– Да. С ребятами договорились
Она суетилась, глаза ее горели, щеки пылали. Подруга обожала всякие походы-палатки и никогда не отказывалась от таких предприятий. Вся ее одежда – безразмерная, неженственная, сидевшая на ней мешком, предполагала полную готовность к чему-то такому. Впрочем, Кира так не считала. Она вообще считала себя очень красивой. Косметикой она пользовалась мало, но неизменно красилась под блондинку и делала «Химию». Мне не нравилась такая прическа – я называла ее «Бешеный баран». Но Кира была в восторге – ей казалось, что кудри – это очень женственно. «Бешеный баран» был ее «визитной карточкой».
Март. Кира позвала нас на свой день рождения. Но с одним условием: все замужние девушки приходят без своих мужей. «Хочу девичник», – только и сказала она. И пояснила: «Мне больно смотреть на пары». Я подивилась и еще подумала: «Вот у ней заморочки, в ее-то двадцать три!» Ну, понятно, парни разрешаются, если только мы лично для нее кого-то приведем. Кирка, все-таки, была эгоисткой.
Однако мы хорошо провели время. Кира - девушка веселая и компанейская, подруг у нее много. Стол, собранный по-простому, на скорую руку, бутылка неплохого белого вина, много фруктов. В нашем кругу все были свои – шуткам и смеху, анекдотам и играм не было конца. Кира говорила интересно, образно, у ней явно был актерский талант. К тому же по темпераменту она холерик, а холерики часто бывают остроумны – их речь так и пестрит интересными метафорами и оборотами речи. За ней нужно было записывать, а наиболее удачные перлы – обязательно публиковать.
Третий курс филфака. «Экватор» - как говорили. Мы сидели с Кирой на лекции по теории литературы. Уже наступила весна, клен с молодыми зелеными листочками стучался в окно аудитории, как бы приглашая погулять, полюбоваться на такую красоту. Лекторша вещала: «Троичные конгломераты объединяются общей динамикой архитектоники...»; и говорила она это так, как говорит строгая учительница музыки, вдохновенная и статная старуха, указывая властной костлявой рукой на фарфоровые статуэтки: «Менуэт надо играть – так!»
Я не успевала записывать.
– Черт, какие конгломераты?
– Троичные, – механически ответила Кира, – а ты чего такая сегодня, рассеянная?
– Боязно мне как-то
– Что так?
– У нас с Егором было ЭТО
– Подумаешь, событие. Он все равно на тебе женится
– Я боюсь залететь
– Дурочка, дети – это счастье. Хоть с мужем, хоть без
Ее лицо всегда озарялось каким-то волшебным неземным светом, становилось блаженно-умильным, когда разговор заходил о детях. Так и сейчас. Она их любила, и, конечно, очень хотела иметь своих.
Она никогда не сидела за учебниками. Казалось, она вообще не учится. Я и еще парочка девушек с нашего курса сидели в университетской библиотеке. Писали реферат по психолингвистике. Вдруг врывается, как ураган, Кира. Все, что мы видим – ее огромные сверкающие глаза. Она не могла жить без людей и без общения.
– А чего это вы тут сидите?!? Сейчас Студвесна в самом разгаре. Наши отлично выступают! А вы тут сидите, пыль вековую нюхаете. Эх, вы!
И тут же унеслась – ей надо было спешить, жизнь кипит вокруг.
Я никак не могла понять – как это ей удается успевать на все, что происходит кругом - на студвесны, репетиции, походы, учебу студенческого отряда проводников, на концерты ее любимых бардов и поэтов, и при этом Кира отлично училась - успевала вовремя и хорошо сдать все зачеты-экзамены и перечитать гору литературы! Для меня это было загадкой.
Однажды она попросила меня накопировать лекции по зарубежке и общей философии – Кира отсутствовала на лекциях в этот день, ей надо было в больницу, зуб лечить. А на следующий день должен был быть семинар. Лекций было много, и копирование заняло бы порядочно времени. И конечно, я бы сделала ей копии этих лекций. Но, по правде говоря, мне было совсем не до нее – у меня появился Егор и мы только начали встречаться, а сейчас он ждал меня у входа. Мы договорились сходить на каток.
– Кирка, ну прости, – говорила я ей. Давай я тебе их завтра накопирую, прямо перед парами, а?
Было ужасно неудобно перед ней, но…я увидела Егора – он улыбался мне и махал рукой.
– Кирка, а? Ну ладно, не обижайся! Ну, все, мне пора! – я примирительно чмокнула ее в щеку и помчалась к Егору.
Глаза Киры в этот момент были грустные, как у собаки. В них читались боль и разочарование.
Филфак учился во вторую смену. На улице было уже темно; на деревьях – шапки пушистого снега. Снег... Он неторопливо кружится, искрясь в желтом свете фонарей, сверкает, слепит. Сказочно красиво.
На втором курсе мы увлеклись написанием статей. Помню, как приехали с Кирой в пейнтбольный клуб на краю географии, – у нее была договоренность с кем-то из организаторов. Однако нас не ждали. Интервью Кире давали два невнятных молодых человека, очевидно сильно желавшие похмелиться с утра и вовсе не настроенные на интервью. Впрочем, от Киры не так просто было отделаться, особенно, если она чем-то загорелась.
Она писала очень хорошо. У нее был необычайно легкий слог, воздушный, остроумный. Но работать в паре у нас не получилось – появлялись идейные разногласия. Нет, все-таки с Кирой лучше было просто дружить. Впрочем, журналистика нас не увлекла.
Стоял жаркий пыльный июнь. Сам воздух был пропитан каким-то удушливым зноем. Аудитории корпуса залиты светом, но в коридорах стояла приятная прохлада. Толпы абитуриентов стояли возле аудиторий. Девушки, очень много девушек, мечтающих учиться на филфаке зубрили какие-то конспекты, листали «шпоры», ужасно нервничали. Конкурс на филфак был огромный! Я, неопытная молодая девчонка, – желтая простенькая футболка с розовой надписью «Pink», белая коротенькая юбчонка, волосы, зачесанные на ровный пробор – я неуверенно жалась возле маленькой двери, что на первом этаже. Только недавно отгремели последние звонки, и вот уже подошло время вступительных экзаменов. Перед нами, вчерашними выпускниками открывался огромный мир – и казалось, что впереди только все самое лучшее, впереди одна только радость и бесконечное счастье.
Ну вот, еще немного – и меня вызовут. Сочинение я уже написала, у меня никогда не было проблем с этим. Да и тема мне попалась по Грибоедову, а мне как раз очень нравилось «Горе от ума». А вот устный ответ... Любой преподаватель может завалить, если захочет. Еще неизвестно, что в билете попадется. Я не очень хорошо знала «Серебряный век», провал был с пьесами Чехова, еще хуже обстояли дела с Распутиным, Солженицыным, Бабелем.
Неподалеку стояла группа девушек; видно было, что они хорошо знакомы друг с другом. «Лицейские, – шепнула мне знакомая с подготовительных курсов, – у них привилегии. Им больше баллов дадут, чем нам». И правда, «лицеистки» вели себя гордо и независимо, всем своим видом демонстрировали, что вот у них-то точно, особые привилегии.
Вдруг к их группе подошла еще одна. У нее было открытое приятное лицо, огромные, чуть навыкате, горящие глаза. Светлая блузка, длинная легкая юбка неопределенно-желтого оттенка, обесцвеченные кудри. Она громко и возбужденно рассказывала о вопросах в билете, который ей попался, и на которые она блестяще ответила. Ей поставили максимальные баллы по всем критериям. Казалось, все в ней кричало: «Мир, Люди, Вселенная – я люблю вас!»
И вдруг эта девушка направилась ко мне, видимо, желая меня поддержать.
– Привет. Я Кира Мамонтова, – сказала она, улыбаясь мне своей лучезарной улыбкой, – волнуешься?