Звездное небо, мелькающие по обе стороны дороги сосны, а за рулем светлого кабриолета я. Ветер принес перемены в мою жизнь, только совсем не те, о которых поют скорпионы в магнитоле. Еду туда, где меня начнут искать, если потеряют. Что ж поделать, если это единственное место, которое ассоциируется с чем-то приятным. Думаю, я имею право провести там последние часы своей жизни. Наверное, у людей в моем положении обычно начинается истерика. Я же просто немного подавлен. Неделю назад мне поставили диагноз. Сегодня озвучили сумму и страну, где можно пройти лечение, которое, возможно, мне чем-то поможет. Никто не знает об этом, конечно. Телефон выключен. Я давно думал о том, какой способ самоубийства я бы выбрал, если жизнь подведет к краю. Напиться и сесть за руль – погибнут невиновные. С крыши падать – романтично, но страшно, да и нелицеприятно. Дети, проходящие мимо тельца, не при чем. Но вот снотворное – то, что надо. Пришлось долго придумывать отговорки для фармацевта, который требовал рецепт; в алкогольном просили паспорт, которого, как назло, с собой не оказалось. В общем, тяжело денек заканчивается. Раньше, когда было грустно, я размышлял о самоубийстве, о том, как бы близкие и знакомые плакали. Фантазии об этом тешили мое самолюбие. Но сейчас я еду кончать с собой наяву и снова думаю о родных. О том, что избавлю их от желания продать свое имущество, чтобы оплатить мое лечение. Когда я умру, они будут на похоронах говорить о том, что все бы отдали, чтобы оставить меня в живых. О том, что я дурак, раз поступил таким образом. Впрочем, я не хочу об этом думать. Лучше закончить все так, как я хочу, нежели своим существованием заставлять окружающих отдавать все свое имущество, чтобы, ВОЗМОЖНО, были шансы. Я еду.
Сворачиваю с трассы на проселочную дорогу. Машина покачивается на ямах, словно лодка в бушующем море. Глушу мотор. С холма видны огни города. Небо чистое, на нем полумесяц и бесчисленное количество звезд. Не могу понять, закат это или уже рассвет, но выглядит волшебно. Достоевский писал о мыслях человека за минуту до казни и после помилования. С петлей на шее персонаж тоже хотел изменить свою жизнь, ценить момент, но, оставшись в живых, конечно, ничего не поменял. Чувствую, со мной та же история. Если бы я сейчас мгновенно выздоровел и не успел покончить с собой, то мое отношение к жизни осталось бы прежним. Вот такой я жалкий. Может, все же не о чем жалеть, если я ничего не смогу изменить в итоге. Зачем быть просто дерьмом, плывущем по течению? С другой стороны, какая разница, плывет дерьмо по течению или пытается сопротивляться – дерьмо остается дерьмом, и, как мы знаем, оно не тонет, обрекая себя на бессмысленное плавание. Так же и люди. Почему я не должен кончать с собой? К черту болезнь, забудем о ней. Ее нет. Зачем мне жить? Чего стоят эти смыслы жизни, о которых все говорят? Я часто спрашивал людей о том, каким они видят смысл своей жизни и человечества в целом. Как правило, ответы были адекватнее на вечеринках. Пьяные говорили что-то о финансовой независимости, верной и красивой жене, о доме у озера. Трезвые люди говорили, что это слишком сложно и пока не задумывались. Что ж, их дело. Но одно я теперь понял точно – если не хочешь потратить жизнь впустую, следует как можно раньше определиться, для чего ты живешь.
Честно говоря, я не особо жалею о том, что не придется оставаться здесь, среди людей, которые существуют ради того, чтобы существовать. Они не смотрят на звезды, не стремятся что-то открыть, привнести то, что может приблизить нас к пониманию хоть чего-то. Они устраивают войны, а за ужином смотрят рекламу прокладок и желают друг-другу приятного аппетита. Абсурдность и никчемность некоторых вещей я понимал и раньше, но именно сейчас это понимание стало по-настоящему серьезным и близким к сердцу. Раньше оно было просто на уровне мимолетных мыслей.
Надо оставить предсмертную записку. Но сначала – водка. Я открыл бутылку и выпил из горла. Внутри стало горячо. Кажется, что меня ничто так не грело. Я подумал о том, что жизнь прожита не совсем впустую, не совсем бездарно. Я работал учителем, много занимался благотворительностью. Я был уверен в себе, в своих убеждениях, я горел. Как оказалось, не только водка согревала меня изнутри так сильно. Я не знаю, почему я заболел раком. Возможно, это экология, а возможно, что просто много расстраивался. Мне все не нравилось в этом мире, почти все я находил в нем абсурдным. Я мало кому доверял. Я был закрытым, не было человека, которому я мог бы выговориться. Заметил, что начал размышлять о себе чаще со словом «был». Кажется, я уже готов.
Бутылка с водкой была наполовину пуста, как я решил перейти на вино. Не очень логично, но не имеет значения, если скоро ты уснешь навсегда. Я забыл про записку. Бумаги рядом нет. Хочу, чтоб об этом узнали сразу. Мне стало весело. Я смеюсь, потому что крикнул фразу: «Не все потеряно! Не все так плохо!» Любил так говорить раньше, когда после плохого настроения приходило хорошее. Но потом осознал абсурдность этой фразы сейчас, с моей-то болезнью. Надо достать пачку снотворного. Делаю глоток вина, открываю дверь, выхожу из машины. Снотворное на заднем сидении. Едва держусь на ногах, но улыбка не сходит с моего лица. Делаю пару шагов, хочу побежать. Кажется, я самый счастливый человек. Я упал и захохотал. Затем поднялся и, отряхиваясь, пошел к машине. Я подумал, что больше этого не повторится, я никогда больше не смогу быть таким счастливым. Решил, что надо дать себе шанс. Я не буду убивать себя. Я расскажу всем о своей болезни, мы соберем денег всем миром, и я вылечусь. Я сел на заднее сидение и закрыл дверь. Моя голова неприятно кружится. Кажется, меня сейчас стошнит. Я посмотрел в окно. Надо на чем-то сфокусироваться. Вдалеке надвигается фронт грозовых туч. Я люблю грозу. И буду любить! Я обязательно продолжу жить. Швыряю снотворное в стекло, после чего она падает куда-то в ноги. Я начинаю топать, пытаясь раздавить пачку. Кричу, что я самый счастливый, а все неприятности идут к черту. Опрокинув голову назад, полностью расслабляю свое тело. Голова снова начинает кружиться. Кажется, я немного начинаю трезветь. Наверное, эти приятные мелочи в виде пейзажа, грозы, эндорфинов, вызванных алкоголем, не могут надолго перекрыть абсурдность сраного мира. Поднимаю пачку со снотворным, вскрываю, глотаю одну таблетку за другой, едва набирая слюну с каждым следующим разом. В голове ни единой мысли. Все происходит машинально. Пачка слишком большая, наверное, половины должно хватить. Вспоминаю, что я никому не оставил ни записки, ни сраного поста в социальных сетях, чтобы хоть как-то объяснить причину того, что произошло. Беру телефон. Пытаюсь разблокировать. Забыл, что он выключен. Зажимаю кнопку, он резко загорается невыносимым светом. Нет, не успеваю. Телефон падает из рук, тело становится неуправляемым. Я отключился.
Когда я очнулся, долго вспоминать не пришлось, что происходило, несмотря на количество выпитого алкоголя. Не каждый день пытаешься покончить с собой все-таки. Единственное, что не удавалось понять, почему я все еще жив. Пахнет жутко. Пытаюсь подняться и чувствую противное ощущение – да, я лежу в собственной рвоте. Таблетки не успели даже потерять свою твердую консистенцию. Обида и отчаяние были настолько сильны, что я даже подумывал достать их оттуда и снова проглотить. К счастью (о каком, черт подери, счастье идет речь?), я вспомнил, что употребил только половину пачки. Уже было светло. Самое романтичное время для самоубийства я уже упустил. Пахло дождем. Пожалуй, для меня это был самый приятный запах в мире. Умирать снова перехотелось. Я начал размышлять о том, что, возможно, болезнь является не двигателем моего намерения наложить на себя руки, а, скорее, первым долгожданным значимым оправданием этому поступку. Я не вижу смысла тут жить. Есть три типа смыслов жизни, которые придумали себе люди. Одни нельзя оправдать совсем, вторые я называю моральными, - их как-то можно попытаться оправдать, а третьи заслуживают уважения. Так вот, первая - это когда люди живут ради накопления средств, ради постройки домов, ради подобного материального дерьма. Вторая категория заключается в том, чтобы создать семью, жить по заповедям и законам, проще говоря, продолжить род и не мешать другим. С точки зрения морали, все хорошо. Но вообще, мораль придумали те, кто хочет обеспечить нормальное функционирование и существование нашего любимого общества. Только зачем оно существует – никто не придумал и не объяснил. Но вот третий смысл жизни – поиск этого смысла – как раз выбирают люди, которым первых двух мало. Вообще, если мы не понимаем и не осознаем сейчас, зачем мы существуем, не факт, что этого смысла нет вовсе.
Кажется, я уже минут десять сижу, уставившись в одну точку, размышляя о подобном. Надо написать пост на своей страничке и кончить уже со всем этим. Я поднимаю с пола телефон. С него капает мое вчерашнее счастье, смешанное с попыткой суицида. Обтер все это о сиденье. Захожу на свою страничку в социальной сети. Открылась новостная лента. Первая запись – что-то про конфликт на ближнем востоке и северном Кавказе. Террористы. Листаю дальше. «Эти парни заслуживают вашего лайка», «Почтим их, они отбили самую первую атаку», «Настало время повторить. 1941 – 201..». Зайдя в личку, увидел сообщение от знакомого: «какие планы на лето?)) Го заработаем у моря, в горах. Эти черти хотят Кавказ отцапать, слышал? И денег заработаем, и о государстве родном позаботимся. Тут как-то позорно сидеть, наших бьют, все же». Его посредственность в этом сообщении немного взбесила. Впрочем, он всегда был придурковатым. «А давай!» - ответил я, выкинув пачку снотворного из окна. Пьяный я поехал домой. Умереть героем я всегда хотел. Это гораздо проще, чем жить. Есть такая фраза: не жалейте мертвых, жалейте живых. Истина. Проще умереть за страну, чем жить и работать за нее. Но зачем умирать и жить за то, что не имеет смысла – я так и не понял до сих пор.
Еду по трассе. Встречные машины, проезжая, окатывают водой так, что видимость на пару секунд теряется. Люблю эти моменты.
В городе я сразу заехал на автомойку, сделал химчистку салона. Там мне позвонила Катя. Телефон я не взял. Все говорят, что мы хорошая пара и нам надо беречь друг друга. Вообще, наверное, я бы расстался с ней. Нас связывает только секс, но, как известно, это такая себе скрепа. В последнее время ее поступки только доказывают это. Если пару дней не уделять ей должного внимания, немного уйти в себя, говорить чуть меньше комплиментов – она будет искать это на стороне. Когда человеку в тебе нравится тело, а не личность, то очевидно, что вскоре тебе найдут замену. С личностью хочется проводить время, общаться, развиваться, а с телом только получить кратковременное удовольствие. А тел, как известно, бесчисленное множество, а значит, будут нравиться многие. Катя это мне наглядно показывает своим поведением. Личность она во мне не видит. Как и я в ней. Поэтому мы ищем это на стороне. Я знаю о ее похождениях, а она о моих – нет. Только есть небольшое различие. На стороне я ищу личность, ту, с кем мне будет хорошо. Она же ищет тело. Не сказал бы, что у нас плохи дела в постели. Как мне кажется, когда тебе не интересна в человеке личность, то всегда будет хотеться налево. Любовь – это когда сделал выбор, когда налево не хочется. Выбор мы оба не сделали, потому и смотрим в сторону. Я сомневаюсь в том, о чем сейчас размышляю. Знаю, что она меня обманывала по мелочам, но не знаю, насколько все серьезно на самом деле. Раз обманывала, значит, есть что скрывать. Может, я многого не знаю. А вполне возможно, что я неправ по отношению к ней и что она замечательная девушка, но никакого доверия к ней уже нет. Хочется постоянно что-то выпытывать и устраивать скандалы, хочется проявлять максимальное недоверие. Ненавижу себя за недоверие. Все люди врут. Но вспоминая ее ложь, не хочется верить никому, а иногда хочется не только отдаться в постели, но и психологически, душевно, зная, что тебе помогут так же, как и на супружеском ложе. Прерывать отношения все еще не спешу. Может, все наладится.
Слишком запутанные мысли. Надо встретиться с ней. После встречи таких мыслей меньше. Достаю телефон, звоню ей.
-Привет, любимый! Опять за рулем был?
-Да, хочешь встретиться?
-Я у бабушки. Можешь забрать через 15 минут?
-Хорошо. Позвоню, как приеду.
-Давай.
Приехал к назначенному месту, она уже стоит у подъезда. Она бежит к машине, радостная садится. Лезет обниматься. Вспомнил о свих недавних мыслях, о недоверии к ней. Сразу стало все в ней не нравиться. Неохотно отвечаю на объятия.
-Ты опять какой-то грустный. Что случилось? Я очень скучала.
-Все хорошо. Куда поедем?
-Ты в курсе последних новостей? Мы всю ночь не спали.
- Я поеду туда.
-Нет! Я тебя не отпущу! – взревела она.»
Я молча тронулся. Успокаивать ее не было ни малейшего желания. Она слишком часто ревет. Жалости к ней нет никакой. Выезжая со двора, повернул к выезду из города.
-Тебе меня совсем не жалко? - спросила она, глядя в упор на меня.
-Жалко.
Она взяла меня за руку.
Объяснять ей что-то не было смысла. Она опять будет молча слушать. Собственно, встретился я с ней не для того, чтобы о чем-то говорить. Она отдушина, телесное удовольствие. Довольно неплохое, надо признать. Уж где-где, а в этом у нас контакт есть. Я открыл окно. Поток свежего воздуха, особый, какой бывает только после грозы, ворвался в машину. Через минуту она успокоилась. Мне самому стало спокойнее и лучше. Я привез ее ровно на то место, где пару часов назад пытался покончить с собой. Осознание того, что я смертен, было обострено. Это довольно странное чувство. На самом деле ни черта не меняет тот факт, что я болен. Был бы я здоров – бессмертным бы не стал. Но только тогда, когда понимаешь, что времени немного, мозгом овладевает какое-то очень странное ощущение. Не хочется тратить время на бессмысленные вещи, но вот что имеет смысл, а что нет, все еще большой вопрос. Наверное, все, что тянет человека вверх, все романтичное и научное. М-да, ну и формулировки.
«Солнышко, прости меня. Я сам не свой в последнее время. Я очень скучал,»– эти слова я сказал с действительным желанием и искренностью, потому что, взглянув на нее, я остро захотел овладеть ею. Она была в блузке, из которой выпирала упругая троечка, и в юбке, которая подчеркивала ее довольно аппетитные бедра. Всегда говорит, что старается в одежде для меня, но дома со мной ходит, словно 45-летняя домохозяйка, а каждый выход на улицу словно на панель. Раньше меня это смущало и гневило, теперь же, осознав, что чувствую к ней только влечение, стало все равно. Положив руку на ножку, ощутил её легкие мурашки – в машине было довольно прохладно. Но мне нравилось, что прикосновениями я могу сделать их больше. Я провел кончиками пальцев по внутренней части бедер, рука скользнула под юбку и - вуаля, на ее лице уже улыбка, прикусывает нижнюю губу. Пересев на заднее сидение, обнаружил, что недостаточно усердно убрал следы своей рвоты, оставались небольшие пятна. Еще одно напоминание о сегодняшней попытке. Я не мог возбудиться, потому что мне остро захотелось поговорить с ней, но так как она, откровенно говоря, дура, с которой можно только неплохо заниматься сексом, меня это не вдохновило. Я прервал поцелуй и, обняв ее, положил голову на плечо. Мне захотелось просто разреветься, но я был бы не понят ею. Пришлось бы ей все рассказывать, чего мне одновременно и хотелось, и нет. Все же есть разница, кому именно изливать душу, и мне не хотелось, чтоб мои мысли были горохом, улетающим в стенку. Не знаю, почему я такого мнения о ней. Девчонка вроде неглупая, учится в престижном учреждении и довольно неплохо. Хотя, кажется, понял. Ее ничего не интересует в этом мире. Не было такого, чтобы она сама начала разговор о чем-то глубокомысленном. Не обязательно, чтобы уровень знаний при этом был большой, главное – задаваться вопросом, пытаться узнать что-то. Упрекать надо не за неграмотность, а за нежелание узнать и понять. Я же не школьный учитель. Как бы то ни было, я привез ее сюда, чтобы иметь.
Катя гладила мне голову, чувствовал ее томное дыхание. Наверное, она это воспринимает как просто акт нежности, как небольшой перерыв в поцелуе. Пусть думает, что хочет, я здесь, чтобы удовлетворить потребность.
Едем домой. Если бы мы были не только любовниками, но еще и друзьями, мне бы не хотелось поскорее отделаться от нее. Я был бы счастлив, наверное. Этого я и ищу.
Молча мы ехали минут 10. Она прервала тишину:
-Нас связывает только секс, ты понимаешь?
-Не согласен, я люблю тебя. – солгал я.
-Ты неискренен со мной.
-А ты врешь мне.
-Это было давно! Вечно эту пару моментов будешь припоминать?
-Доверие – это бумага, один раз сомнешь – гладкой не станет никогда. – усмехнувшись, добавил: - поставлю в статус вконтакте.
-Не смешно. Мы не сможем дальше встречаться, если ты не сможешь довериться мне.
-Ты права. Со временем, возможно, все станет так, как было.
Мы начали встречаться, когда еще были совсем подростками. Тогда, конечно, это были искренние чувства. Подросткам свойственно искать отношений ради отношений. Когда нас все устраивало, когда не предъявляли друг к другу множество требований, мы были счастливы. Было так просто с ней, а теперь же я понимаю, что не хотел бы прожить тот небольшой остаток жизни с девушкой, с которой не о чем поговорить. Но занимается любовью она, все-таки, каждый раз как последний.
Мы подъехали к ее дому.
-Когда мы в следующий раз встретимся? – спросила Катя.
-Не знаю, перед отъездом надо будет точно.
Я хотел, чтобы она быстрее вышла из машины.
-Ты действительно собрался туда? Пожалей себя! Мечтаешь стать пушечным мясом?
-Мечтаю умереть героем.
-Тут ты нужен гораздо больше. Подумай обо мне, как я без тебя. – на ее глазах выступили слезы. Она смотрела на меня бегающими глазами.
Я закатил глаза. Тяжело вздохнул. Все эти фразы вызывают во мне чувство, будто я со стороны наблюдаю за 14-летними школьниками, клянущимся друг другу в любви до гроба.
Я не хочу спорить. Хочу побыстрее уехать отсюда. Надо сказать то, после чего она быстрее уйдет, не занимая время, которого, кстати, у меня становится все меньше. Странно, что я не осознавал эту простую истину раньше. «Мы же любим друг друга. Все будет хорошо. Дома ждут родители, им нужна помощь. Мне надо домой сейчас. Извини,» – снова солгал я. Солгал во всем.
Посмотрев на меня, уже обливаясь слезами, она собрала вещи, вышла из машины и направилась к подъезду. Если бы я любил ее, конечно, в таком состоянии не отпустил. С досадой от этих мыслей я резко дал газу и поехал домой.
Разочарование от близости, которое не приносит морального удовлетворения, резкие головные боли, напоминающие об истекающем времени, а также другие нерешенные проблемы, которые теперь в сущности не имели никакого значения - все это так надоело, что хотелось выть. В сотый раз я уже пожалел о том, что не добил себя.
Промчался на мигающий зеленый, едва не зацепив выбегающего раньше времени школьника на пешеходном переходе. Увильнув в сторону, сердце заколотилось, в глазах потемнело. Встряхнувшись, осознал, что мчусь со скоростью примерно 70 километров в час на остановку с людьми. Тормозить поздно, и я, не пристегнутый, врезаюсь. Сознание не потерял, но поднять лицо с руля слишком сложно. С улицы доносятся крики и вопли, кто-то попытался открыть дверь – безуспешно. Звук разбитого стекла, кто-то выносит меня из машины, кладет на кушетку. Очнулся я уже в палате. Пытаюсь пошевелить телом и лицом. Перевязан, очевидно. Какую живучесть я демонстрирую, удивительно.
Такими мыслями я был увлечен где-то час, потом их прервали посетители. Родители подбежали ко мне, начали целовать и реветь: «Сыночек, родненький, как же тебя так угораздило!» Казалось, они это выли синхронно.
Вот они уж точно ни в чем не виноваты. Очень жаль, что им придется испытать сложные эмоции, узнав, что происходит сейчас в организме сына.
Вместе с ними пришли, оказывается, еще Катя и Ксюша. Они стояли у входа в кабинет и не подходили. С Ксюшей редко общаемся, однако я жалею об этом, она очень интересный человек. Катя, по своей привычке плакать по поводу и без него, неустанно ревет. Ксюша же смотрит на мое туловище и о чем-то глубоко думает. Ладонью прикрыла рот. Кажется, она тоже плачет. Пришел врач и попросил всех выйти. Свет выключился. Меня осенила мысль, что я мог кого-то убить. Я же не специально, мне стало плохо, они это понимают? На том перекрестке нет камеры. Может, это к лучшему.
Наступило утро. Пытаясь пошевелить конечностями, с радостью осознал, что ничего не пострадало. Очевидно, удар пришелся только на голову. В кабинет заходит врач, чтобы сменить мне повязки на лице.
-Доктор, скажите, есть пострадавшие? – произнес я, когда губы были освобождены от плена бинта. Говорить тяжелее, чем раньше. Видно, что-то с губами.
-Нет. – он начал снимать бинт, я застонал
- Скажите, почему вы скрывали свою болезнь? С ней нельзя садиться за руль. -он сказал это с осуждением, стало немного неловко.
-Не знаю. Мне все-равно.
Мысль о том, что никто не пострадал, успокоила меня.
Врач, поднеся ко мне зеркало, сказал: «На это тебе тоже все равно?»
Я закричал от ужаса. Половины носа не было, верхняя губа была пришита. Бровь тоже зашита.
Боль и шок сменились принятием и спокойствием. Минуту доктор молча был рядом, затем доделал процедуры и ушел. Несколько дней в больнице прошли беспамятно, туманно и быстро. Запомнились только частые посещения родителей, их успешные попытки «замять» мое ДТП в полиции, а также разрыв отношений с Катей. Это была моя инициатива. Хочу, чтобы отношения с ней стерлись в памяти. Также запомнился момент всеобщей радости – конфликт на северном Кавказе был урегулирован, мятежники подавлены. Заработать и стать героем я, к сожалению, не успел.
После долгого разговора с родителями, которые уже знали о болезни, убедил в случае беседы с друзьями говорить, что она отступила. Я стал решительно настроен провести остаток жизни с максимальной пользой, а когда ты знаешь о неизлечимой болезни товарища, то не сможешь быть максимально искренним с ним. Но искренность – это именно то, что мне нужно.
К тому моменту, когда все близкие знакомые уже знали о том, что я якобы здоров, я почувствовал некий эмоциональный подъем. Я смирился с новым выражением лица. Во всяком случае, в моем положении это не имеет теперь никакого значения. А чем мое положение отличается, например, от человека, чьи параметры внешности не совпадают с общепринятыми, в простонародье «урод», «толстушка», и т.д.? Да ничем. Мы оба смертны, у нас слишком мало времени, чтобы париться из-за внешности, которую не выбирали. У меня, правда, немного иная ситуация, но это не так важно. Я это осознаю больше некой толстушки, потому что острее чувствую неотвратимость смерти в связи с болезнью. Это помогает понять многие абсурдные вещи, наподобие этой. Мне радостно оттого, что я начинаю все больше понимать.
С этими настроениями только что написал Ксюше о том, что хочу с ней встретиться. Она всегда ко мне тепло относилась, как и я к ней. Мы часто отправляем друг другу смешные картинки, иногда болтаем о чем-то волнующем нас обоих. Я не знаю, почему раньше не замечал ее как девушку. Она скромна, но в то же время любит шутить, смеяться; следит за собой, начитана и всегда не прочь поговорить на серьезные темы. Сейчас, наверное, поздно за ней ухлестывать. Это было бы кощунством по отношению к ней. Но почему я не делал этого раньше – для меня большой вопрос. Размышляя о том, по какому принципу я подбирал себе девушку, пришел к выводу, что этого принципа не было. Ударили чувства – я уже на крыше пишу ей признание в любви или встречаю с цветами у вуза. Если бы я включал голову, то был бы сейчас с Ксюшей, скорее всего. С ней вряд ли возможна страстная любовь с первого взгляда, но присмотревшись, понимаешь, что с этой девушкой можно построить жизнь, ни о чем не жалея. Любовь – это не чувства, любовь – это выбор.
Мы договорились встретиться на набережной в 17:00, на часах без десяти, я на месте. Мне кажется, она догадывается о том, что болезнь не отступила, но мне будет спокойнее, если этого «груза» на нашем общении лежать не будет.
Начинает капать дождь. Я люблю дождь, но даже если бы не любил, мне было бы, в сущности, все равно на него. В моем положении терять уже нечего.
-А вам есть чего? – сказал я вполголоса, ухмыльнувшись, глядя на людей под зонтами.
- С кем это ты тут без меня болтаешь? – подойдя сзади, сказала Ксюша. Неловко.
-Без тебя скучно. Обращаюсь к людям под зонтами, говорю: не бойтесь промокнуть от капель с небес, Бог любит вас, а вы прячетесь от него.
-Там же небесная твердь, откуда капельки капают? - присаживаясь со мной на скамейку и улыбаясь глазами, сказала Ксюша
-В этой тверди дырочки просверлены, как в лейке. Когда Бог грустит, он садится на подоконник, наливает холодный кофе, включает Земфиру, забывает о всех проблемах и ничего не делает. И в эти моменты идет дождь.
-Ну, судя по миру, он так грустит начиная со средневековья, и дело тут не в дожде.
Мы оба расхохотались, а я таким смехом, которого раньше стеснялся, который сдерживал.
Заразившись моим хохотом, она засмеялась еще сильнее. Вокруг спешили люди. Их становилось все меньше. Мы же продолжали сидеть на скамейке под дождем, который становился все сильнее. Я взглянул на нее. Она смотрела на небо, щурясь от падающих капель. Тоже взглянул вверх; тучи затянули все небо, лишь на горизонте был виден четкий край этого грозового рая. Странное словосочетание. Но именно так я могу описать то, что сейчас происходит. Она своя. С ней комфортно. Любовь нельзя подводить под параметры. Нельзя сказать: «Мне нужна начитанная блондинка с третьим размером груди, которая умеет готовить тефтели, и с ней я обязательно буду счастлив каждый день до конца своей жизни.» Конечно, вопрос о том, возможна ли любовь до конца жизни является дискуссионным, но представим, что речь идет о чуть более продолжительном счастье, чем оргазм. Почему с одними, испытав его, хочется остаться, а с другими – быстрее расстаться до следующего скачка гормонов? Как понять, что с тем или иным человеком я готов проводить время, иными словами, между оргазмами?
-О чем думаешь? – поймав мое напряженное выражение лица, спросила Ксюша.
-Ух, что-то и правда призадумался. Дай сформулировать.
-Опять о своих звездах?
-Их же не видно сейчас из-за туч. Что о них думать? Вот когда они приносят эстетическое наслаждение своим сиянием в ночи, тогда и хочется о них думать. Знаешь, с некоторыми людьми так же. О них хочется только тогда вспомнить, когда возжелаешь.
-Ну, тогда и должен быть обратный вид людей, как воздух, например. Без них и не дышится особо.
-Да, об этом я и думаю. Зачастую сложно отличить звезд от воздуха.
-Звучит, во всяком случае, эта метафора ужасно, – улыбнувшись, сказала Ксюша, – Я всегда думала, что их легко отличить. Без одних можно обойтись, а без воздуха - попробуй вздохнуть! Не выйдет, как бы ни хотелось. Так и с людьми. А чего это ты?
Мы посмотрели друг на друга. Её мокрые волосы уже налипали на лицо, с подбородка капало. Но эмоции на лице говорили о том, что ее все устраивает: брови немного приподняты, на щеках выступали ямочки, глаза улыбались. Пора отвечать на вопрос. Тяжело вздохнув, начал:
-Пора поразмыслить, с кем жизнь связывать и как понять, каким образом определить того человека, с которым нужно это сделать. Жизнь продолжается, к моему счастью, – да, я вру. Ни черта она не продолжается. По прогнозам полгода, не больше. Мне нравится тон беседы и ни в коем случае нельзя спугнуть его неприятными обстоятельствами.
-Я так рада за тебя, ты даже не представляешь! Когда мы узнали о ДТП, о том, как все произошло – многие думали, что ты выпил или что-то в этом роде. Когда я пришла в больницу, там, конечно все рассказали. Видимо, самочувствие резко ухудшилось из-за болезни. Это очень страшно. Хорошо, что она отступила, – сказала Ксюша, потупив взгляд.
Может, своей ложью я сделаю только хуже. Сейчас мы сближаемся, а через пару месяцев, а может раньше, меня не станет. Правда вскроется. И зачем я это делаю? Опять я думаю только о себе, а не о страданиях других.
-Давай вернемся к предыдущей теме, – бодро начала она. - Ты сказал слово «нужно». Нужно связать жизнь с человеком. Так?
Я кивнул.
- С чего ты вообще взял, что это нужно делать? Это все предрассудки и штампы. Хочешь – живи один. Хочешь – живи с тем человеком, с которым желаешь, даже если он такого же пола. Какая разница? Да хоть с Эйфелевой башней, я слышала, что с ней тоже браки заключают в Париже. И правильно! Твоя жизнь, тебе выбирать.
-Вообще, слабо представляю совместный быт с башней. Она не сможет ко мне переехать, придется мне к ней, – пошутил я.
Ксюша всегда отличалась прогрессивным мышлением. Штампы стремилась разрушить, традиции оспорить. Своего рода рациональный нигилист: все же, традиции, в которых наблюдается логика, она не пыталась пошатнуть.
-Ты права, но абсолютной свободы не бывает. С некоторыми традициями мы должны считаться, дабы не разрушить общество. Иными словами, делая ремонт, случайно не снеси несущие стены, а то потолок придавит башку – оглянуться не успеешь. Хотя, конечно, мусор надо выносить вовремя. – ухмыльнувшись краем рта, подумал о том, что сегодня я особенно красноречив.
Когда я говорил, Ксюша всегда смотрела мне в глаза, а я отводил взгляд. Она умеет слушать, но и умеет поддержать разговор. Надо признать, боюсь прямого взгляда с ней. Уже влюбился? Быстро, однако.
Когда мы встали со скамейки, одежда сковывала движения, а весить она стала в два раза больше из-за дождя, который и не думал прекращаться. Получая удовольствие от того, что мы ловим косые взгляды прохожих из-за нашей неспешной прогулки без зонта в ливень, мы отправились вдоль набережной.
-Знаешь, Ксюш, я ждал смерти, когда болел. Эта ясность скорой безысходности дала многое понять.
-Например?
-Например то, что мы большую часть жизни и наших сил тратим впустую. Заполняем голову бесполезной информацией, лицемерим, пытаемся казаться, а не быть. Выбираем не ту профессию, которая полезна и интересна, а ту, которая выгодна. Но выгода – это, вообще, что? Это – польза. А польза далеко не всегда выражается в деньгах. Ведь какая может быть польза от нелюбимой работы, которая еще, возможно, ничего хорошего людям не приносит?
Ее уставший взгляд, устремленный на землю, говорит о том, что либо она скучает, либо тема, о которой мы говорим ее не трогает. Что ж, ее можно понять. У нее еще вся жизнь впереди, наверное. Именно это «наверное» не должно пугать людей. Неизвестность будущего, ожидание смерти придает жизни изюминку и красоту. Сильно ли человек старался бы жить сегодня, зная, что ему жить еще несколько десятков лет?
Мы шли около пятиэтажных домов прошлого столетия. В асфальте были лужи, глубину которых сложно было предугадать из-за ям на асфальте. То отдаляясь, то приближаясь друг к другу мы обходили сомнительные участки дороги, в которых была неприятная перспектива утонуть. Молча мы шли около трех минут, а в это время я думал о нашей, людской беспечности. Человек живет так, будто он уверен в том, что вся жизнь впереди. А потом, если вдруг случается несчастье испытать смерть близкого или узнать о том, что свои же дни сочтены, сразу появляется осознание многих вещей. Оказывается, и жили-то мы неправильно, и думали о пустяках, и на звезды не смотрели, топчась в дерьме.
В тот вечер мы просидели у нее в гостях до самого утра. Мы болтали обо всем на свете, смеялись над пустяками, делились мудростями, которые успели накопить за свою короткую жизнь. Все это время мы держались за руки. Мы были влюблены и счастливы.
Сейчас я дома. Нельзя так поступать с нею. Надо написать письмо, в котором я во всём признаюсь, а затем покончить с собой. Это будет гуманно. Я не могу влюблять в себя бедную девушку, а затем умереть от болезни, которую скрываю от нее.
«Дорогая Ксюша! Самая банальная фраза в мире: «если ты это читаешь, то уже меня нет». Ты не любишь банальности и штампы, но это правда. Я должен признаться, что обманывал тебя. Я все еще смертельно болен. Ты подарила мне самые счастливые моменты в моей жизни. Моменты полнейшего взаимопонимания между двумя людьми, моменты нежности и тепла. Я понял, что такое настоящая любовь. Мне очень жаль, что я так жестоко поступил с тобой. Я поступил как эгоист, а теперь я должен уйти. Уходя я думаю не о том, как будут страдать близкие. Раньше такие мысли тешили мое самолюбие. Теперь я ухожу с чувством глубокой любви ко всем людям, с чувством глубочайшего уважения и благодарностью к тем, кто был со мной рядом. Спасибо вам всем, я прожил самую замечательную жизнь».
Наверное, будет правильно, если они прочтут именно такие слова. Конечно, много вопросов осталось к этому миру, к людям. Но все же я уверен, что они небезнадежны.
Они.
Теперь без меня.