Вечера на хуторе близ Диканьки?! А что это еще за вечера? Слава богу, что не все казаки умеют слова отливать в строки! Иначе б столько гусей ободрали на перья да столько тряпья извели бы на бумагу!
У нас на Малороссии, любезнейшие, водится издавна - как только закончатся работы в поле да на огороде, мужик залезет на широкую печь на всю зиму отдыхать, припрятав в амбар зерно, а в темный погреб бульбу, капусту, огурки, морковку, а у кого ульи есть, те туда же свалят и пчел. И когда вы не увидите больше груш на дереве и журавлей в небе - тогда, как только вечер, а уж в конце хуторской улицы приятно мигает огонек в чьей-то гостеприимной хате, слышится здоровый детский смех, бренчанье балалайки, а подчас и скрипки, и протяжные, то грустные, то веселые песни.
Это у нас ВЕЧЕРНИЦЫ!
Вы не знаете чем очаровательны вечерницы! Это не ваши праздные городские или господские балы, где вы вертите ножками в щегольских шароварах и изысканных платьях, а потом страдаете обжорством. Нет, почтенные! У нас все не так!
Собьются девки и парубки в тесную кучу в теплой хате и при свете каганца, именно каганца, а не двенадцатилинейной керосиновой лампы, в таинственном и потому немного жутковатом свете, начинают нести всякую болтовню.
Боже ты мой! Матушка родная, дай воды холодной!
Чего только не расскажут! Каких только страхов не нарисуют!
Да таких, что не только девки, которые, как всем известно, страшно трусливы и потому при малейшем страхе издают такой пронзительный вопль, что будят на другом конце хутора прикорнувшего у блюда с жареным поросенком Пузатого Пацюка, но и сами рассказчики иногда поглядывают с опаской на единственное в светелке окно - а вдруг треснет оно со страшным звоном, и высунется оттуда громадная свиная харя, недоуменно поводит заплывшими от жира страшными своими глазками, как бы спрашивая: скажите, люди добрые, а чем вы тут занимаетесь?!
Но нигде, разве что в Нежине или в Конотопе, не было рассказываемо столько страхов и небылиц, как на вечерах у пасечника Васьки Рудого!
Как? Вы не слышали про Рудого?! Да вы отсталый человек!
А как он умел рассказывать! Девки слушали до самого утра!
Хотя старый Хвыля, в молодости славившийся своим волокитством за хорошенькими бабенками, у которых мужья воевали на турецком фронте за веру русскую, часто крякал, а в узком кругу говорил, что девки слушают рассказы до самого утра, чтоб ночью одной не идти домой - страшно, особенно после жутких историй о красной свитке, о вовкулаках-оборотнях и заколдованных летающих дубовых домовинах со спящими там красавицами-паненками.
Васыль знал много занятных историй.
И хуторяне поражались его знаниям, как две тысячи лет назад древние иудеи поражались речам одного проповедника и говорили с недоумением: и откуда он столько знает, сын плотника из Назарета?!
Одна история мне особенно запала в душу, потому как касалась она моей родной бабки Катерины Григорьевны. Если у вас есть дюжина свободных хвалын, то я вам ее расскажу, обещая говорить правду, правду и только правду, то есть то, что рассказывал всему хутору известный сказочник, я хотел сказать пасечник, Васыль Рудой, и потом после долгих уговоров подтвердила моя бабка!
...Последний зимний день перед Рождеством прошел.
Зимняя, ясная, прекрасная, чарующая ночь наступила!
С высокого неба глянули яркие звезды. Платиновый рог месяца важно и величаво поднялся на небосклоне с тем, чтобы посветить добрым молодцам и хорошеньким девушкам, которые собрались в эту ночь колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем днем, но зато вокруг было так тихо, что скрип снега под валенками слышен был чуть ли не за полверсты.
Отставной поручик Григорий Куприянович (фамилия его была - впрочем, вам знать ее необязательно) - чин для хуторянина не малый - сидел в кальсонах и нательной рубахе прямо на столе. Над головой его задумчиво смотрел с иконы на всех входящих в хату Никола Угодник, писаный в Киево-Печерской лавре известным, ныне покойным, богомазом за очень большие деньги.
Григорий сидел на столе, поджав по-турецки ноги, а его молодая жена Катерина (она была моложе мужа на двадцать лет) носилась от огнедышащей печки с блинами к мужу. Там макала блин в сметану, совала мужу в рот и тут же бежала за другим блином. Макала этот блин в блюдо с черной зернистой икрой и бежала за следующим. Одухотворенное лицо молодой жены светилось неземным счастьем!
Она старалась угодить важному и гордому мужу, перед которым снимали шапки все уважаемые местные лица, даже сам хуторской голова казак Чуб и батюшка отец Кондрат, которые, как всем давно и хорошо известно, первыми никому не кланялись.
Девка Катерина, между нами говоря, сокровище была еще то.
Красивая, стройная, миниатюрная, словно выточенная из бруска или мрамора, Катерина приглянулась многим знатным казакам. Однако длинный и, самое страшное, острый язык вгонял в краску даже самых отчаянных наглецов.
Катерина гордилась своей отчаянностью, но вскоре (через три года) поняла, что замуж ей выйти в родном хуторе не суждено. А еще через год с тоской поняла, что слава ее девичья прогулялась по всем окрестным хуторам. И хотя ее подруги качали в люльке второго, а то и третьего сына, красавица Катерина с грустью смотрела на быстро пролетающую молодость и только пожимала плечами в ответ на вопросы докучливого бати, который был рослым батарейцем и уже выдал замуж двух дочек, младших сестер Катерины.
НО вот пришел с турецкой войны отставной сорокалетний поручик Григорий.
Заволновались все перезрелые (старше двадцати лет) хуторские красавицы!
Однако он почему-то отдал свое сердце красавице Катерине.
Напрасно пытались переубедить его родители!
Куда там - уперся, как бык.
Сыграли знатную свадьбу (жених выкатил три тристалитровых бочки водки) - три дня гремел весь хутор, а на четвертый ухнула сто лет не стрелявшая пушка (со времен Полтавской битвы, когда русские богатыри пустили в распыл доблестных шведских вояк Карда Двенадцатого). Да так ухнула, что из самого Киева приехал с особым поручением или инспекцией полковник Горобец, которого через неделю положили, как бревно, в сани и отправили назад в Киев пред изумленные очи тамошнего губернатора и грозного церковного владыки...
С тех пор прошло времени немало -
долгие три недели, медовый месяц у молодых еще не кончился, но теща, со дня на день ожидавшая прибытие в родительский дом родной доченьки с синяком под глазом, босиком (непременно босиком - по снегу) и в одной ночной сорочке, но так и не дождавшаяся, решила сама нагрянуть к зятю с инспекцией.
И вот вечером, чтоб никто не видел из хуторян, теща закутавшаяся в турецкую шаль и одетая в романовский полушубок, боком-боком, под прикрытием плетня, побежала в хату к дочке и зятю.
Увиденное поразило тещу - как гром небесный в марте месяце!
Зять ее сидел в исподнем на столе, по-турецки сложив ноги, а его жена, ненаглядная дочурка, родная кровинушка, бегала к нему от печки с блинами и вся прямо-таки светилась от счастья!
- Ирод! Нехристь! - Только и смогла произнести теща.
- А цэ Хто?! - Громко спросил зять.
- Мама моя! - Негромко, даже как-то робко, отвечала та.
- А че ей надоть?
- Проведать нас пришла.
- Да что ж ты, нехристь, с ногами на стол забрался?! - Взорвалась теща. - Нахватался у себя там, на Туретчине (теща особо выделила это слово), так думаешь и у нас прокатит?!
- Катерина! - Перебил тещу зять, повернув голову к жене. - Возьми хомут, запряги тещу в сани. И подай мне штаны и кнут. Я желаю просвежиться!
Катерина бегом помчалась в сани, принесла оттуда лошадиный хомут.
И тут же замерла в нерешительности.
- Надень на нее хомут! - Приказал муж, вставая.
Катерина несмело двинулась с хомутом к матери.
- Ирод! Вурдалак! Хмырь болотный! - Завизжала теща и пулей вылетела из хаты.
Через минуту еще не старые ее ноги донесли до своей хаты.
Ворвалась она в хату и начала распекать мужа:
- Ты за кого доню выдал?!
- Да что случилось?
- Иди к молодым в хату и посмотри, что твой зять натворил!
- Вот дура баба! - Выругался тесть.- Скажи толком, что случилось?
- Нет! - Решительно возразила теща. - Ты должен увидеть это сам! Своими глазами! Чтоб потом не говорил, что этого не было! Иди и смотри! Иди и смотри!
А в хате зять продолжал, как ни в чем не бывало, поглощать блины.
Взглянув в окно, он увидел, что к хате по проулку приближается тесть.
- Катерина! - Приказал он. - Ставь на стол четверть водки. Принеси с погреба соленых огурцов и грибочков, моченого терна и сала пару ломтей!
Теща простояла у окна всю ночь, места себе не находя!
Наконец под утро, уже в свете нового дня, увидела она своего мужа, который шел с трудом по улице, держась за плетень.
- Вот ирод! - Выругалась она. - Запряг-таки тестя в сани! И ведь, поди, гонял всю ночь по хутору в санях! И всю шею хомутом-то натер!
И она бросилась в погреб - за горшком с гусиным жиром. Скоренько растопила его, пододвинула к входной двери табурет и с глиняным горшком с горячим гусиным жиром взобралась на него, приготовившись встретить мужа с натертой хомутом шеей...