Забыть Бестужева не получалось, мучительная тяжесть на сердце боль и тоска никуда не уходили. Через три недели она поняла, что беременна. Лечение грязями увенчалось успехом, но как же не вовремя! Но и аборт делать нельзя. Слишком много горечи принесло ей ее временное бесплодие, слишком унизительным было отношение Сашиных родственников, стремящихся уверить ее в несостоятельности, неполноценности.
Все ее мысли кружились вокруг того, как сказать о беременности Бестужеву. Разум подсказывал ей, что он будет против рождения ребенка. Будет требовать, чтобы она сделала аборт. Внезапно она разозлилась, - как он смеет что-то от нее требовать! Она погрузилась в бесплодные мечты. Вдруг он обрадуется? Вдруг захочет уйти от жены?
Позвонила матери в Сочи. Мама встретила известие с пониманием и сочувствием. Обещала помочь. Позвонить Бестужеву было еще труднее, чем звонить матери. Лиза несколько раз брала трубку и тут же ее бросала. Сердце начинало колотиться, тревога нарастала, как снежный ком.
Бестужев согласился встретиться, хотя и очень неохотно. Назначил свидание в парке.
- Черт подери, неужели это все-таки произошло?
- Так уж получилось. Я этого не планировала, вы знаете.
- Так. Что же мы будем делать? – он задумался и, после короткой паузы произнес:
- Завтра принесу деньги. Выберешь себе самого дорогого, самого хорошего врача, чтобы не было никаких осложнений.
- О чем вы? Я не собираюсь делать аборт.
- Что ты такое говоришь? – тихо, каким-то зловещим шепотом спросил Бестужев. Красивое лицо его вдруг исказилось, он пришел в ярость.
- Хочешь погубить мою жизнь? Я тебе этого не позволю! Ты не имеешь права принимать такое решение! Это касается не только тебя.
- Но я уже приняла решение, и оно твердо и бесповоротно. Я буду рожать!
- Нет, не будешь! Ты слышишь меня? Не будешь!
Они орали друг на друга, Бестужев вскочил, руки его сжались в кулаки. Лиза почувствовала, - он сейчас способен ударить ее, избить.
Проходившие мимо молодые люди остановились, хотели вмешаться.
- Пошли вон отсюда! - заорал Бестужев. - Ты - подлая сука! Столько лет подкрадывалась ко мне, как гадюка, а теперь решила, что - пора! Можно погубить мою семью! Почему нет?
Лиза вскочила, бросилась прочь. Бестужев грубо схватил ее за руку, заставил сесть. Снова кричал, требовал, умолял. Лиза разразилась рыданиями.
Бестужев перестал орать и попытался ее успокоить. Она оттолкнула его руки и снова попыталась уйти. Пройдя два шага, остановилась, обернулась. Лицом своим, мокрым от слез, злым и одновременно страдальческим, она была похожа на затравленного зверька.
- Я не сделаю аборт! Это исключено! Слышите вы меня? Исключено!
Звенящий ее резкий голос полоснул Бестужева по нервам. Он вздрогнул, в сердцах двинул ребром ладони по стволу березы, так что бедное деревце все задрожало, повернулся и пошел прочь.
Пройдя еще несколько шагов, она обернулась. Фигура Бестужева в белом свитере светлым пятном мелькнула в темной зелени парка.
- Подохни, сволочь! Подохни! - крикнула она в исступлении ему вдогонку, но начавшийся дождь заглушил ее слова, он их уже не услышал.
Лиза еще долго бродила по опустевшему парку, потом сидела на одной из мокрых скамеек, тупо глядя в пространство, не замечая струй воды, текущих по волосам. Придя домой, она долго стояла под теплым, а потом под совсем холодным душем. Наконец ей удалось немного прийти в себя.
Больше она не будет ему звонить. Она боялась его, боялась, что из-за его истерик потеряет ребенка. Не нужно ей его помощи, пусть он идет к черту, пусть хоть действительно подохнет. Не жалко! Она сама со всем справится.
Но через два дня Бестужев позвонил ей сам и потребовал встречи.
- Снова в парке?
- Нет. В парке холодно. В кафе.
Она села за столик, бледная и вся словно неживая. Бестужев пристально на нее глядел, пытаясь по выражению лица угадать, не переменила ли она своего решения. Но ее лицо было словно каменное.
- Что будешь пить? Сухое вино?
- Апельсиновый сок. Вина мне нельзя.
Бестужев дождался официанта. На скулах его играли желваки. Он с трудом сдерживал гнев. Когда официант отошел, он швырнул на стол конверт.
- Вот деньги. Можешь потратить их на аборт, можешь использовать их по своему усмотрению. Это все, чем я могу тебе помочь. И больше я ничего не хочу об этом слышать!
- Хорошо. Деньги пригодятся, - голос ее дрожал, она взяла конверт со стола. - Я, пожалуй, пойду.
Бестужев не пытался ее задержать. Он заказал себе коньяк и напился до умопомрачения.
Всю беременность сцена в парке продолжала преследовать ее, кошмаром врываясь в ее сны. Она просыпалась в слезах, лежала без сна и пыталась забыться в других своих воспоминаниях. Закрывая глаза, представляла солнечный берег в приморском городе, она гуляет с Сашей, останавливается у фонтанов, погружает руки в прохладную воду. Видит ласкающий взгляд его бархатных глаз.
Но коварно-услужливая память тут же приносила из своих мрачных глубин другой сопутствующий образ, - рядом с Сашей возникала Татьяна Натановна, яркая, властная, озабоченная поисками новой невесты для сына. Или еще хуже, - она снова видела взрыв адского пламени на дороге. - Нет, нет, нет!- вскрикивала она, закрывая лицо руками. Потом вспоминала Пицунду. Душная ночь, на борту катера подле нее - внимательный, нежный, тонко чувствующий Бестужев. Он наклоняется к ней, лицо его приближается, - прекрасное, одухотворенное, обожаемое. Но вдруг оно делается жестким, безумным, яростным, ненавидящим.
- Вот так. Нет у меня ни одного воспоминания, не окрашенного болью.
Она вставала среди ночи, заваривала чай и, борясь с тошнотой, думала, - ну когда же, когда же закончится этот кошмар!
Днем получалось забыться, погружаясь в работу. Иногда она отправлялась в кафе в компании старых друзей, они по-прежнему охотно с ней встречались. Предавалась беспечному, чрезмерному веселью. Замечала любопытствующие взгляды, скользящие по ее огромному животу. В метро ей уступали место, она уже почти гордилась своей беременностью.
В положенный срок она родила девочку. Мама ее, конечно, была рядом. Она приехала из Сочи, оставив дом на сестру. Девочку Лиза назвала Викторией. Виктория означает победу. Закончился жуткий период тоски, сомнений, ночных кошмаров. Наступило время для радости. Девочка ее будет красавицей. Ни один мужчина не посмеет поступить с ней так, как поступил Бестужев. Как было бы хорошо, если б это был ребенок Саши! Но это ребенок Бестужева, и она должна, просто обязана сообщить ему о рождении дочери.
Она боялась, что разнервничается, говоря с Бестужевым, и у нее пропадет молоко. Но через две недели молоко все равно пропало, и она, наконец, решилась и позвонила.
Бестужев некоторое время молчал. Известие застало его врасплох. Он был уверен, что Лиза сделала аборт. Наконец произнес:
- Встретимся в субботу.
Теперь, когда все уже произошло, он смотрел на ситуацию спокойнее. Доходы его в Перестройку резко пошли вверх. Разве он не сможет содержать еще одного ребенка? А Лиза все-таки молодец. Сильная женщина. Он думал о ней с невольным восхищением. И уже улыбался, представляя маленькую прелестную крошку.
На свидание с ним Лиза пришла с коляской. Бестужев смотрел на крошечное личико ребенка, им овладело радостное возбуждение, восторг, умиление.
-Удивительные черты! Тонкие, аристократические. Сразу видно, что ребенок будет необыкновенно одаренным!
- Пока еще не видно, - улыбалась довольная Лиза.
- Нет, видно, еще как видно! Про то, что она будет красавицей, я уже не говорю, это само собой разумеется.
- Виктория! Посмотри на своего папу!
- Виктория! Звучит гордо.
- Дома я буду называть ее Витой.
- А можно Викой.
- Нет, лучше Вита. Красивая девочка, красивое необычное имя.
Прощаясь, Бестужев привлек Лизу к себе и бережно поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась, дотронулась до его ладони, и он пожал ее ледяную руку. Покой опустился на нее, словно легкое пуховое одеяло, согревал теплом ее сердце и душу.
В воскресенье Бестужев пришел к Лизе домой. Она уже ни о чем не тревожилась, была спокойна, уверена в себе. Бестужев взял ребенка на руки. Оказалось, он неплохо умеет обращаться с детьми. Девочка сразу начала ему улыбаться.
Потом Анна Антоновна унесла малышку, а Лиза и Бестужев пили на кухне чай.
Лиза жила возле метро Шаболовская, недалеко от института МИСиС. Бестужев приходил к ней почти ежедневно. Вечера он проводил у Лизы, а ближе к ночи уезжал к жене, - на метро или на такси. Иногда они с Лизой забывали о времени, уезжать было уже поздно. Бестужев звонил жене, говорил, что останется ночевать у друга.
- У какого друга? Дай мне его телефон, - просила жена.
-Ты что, собираешься меня контролировать? - взрывался Бестужев. - Нет, я не пьян. Почему я должен быть пьян?
- Вечно она меня упрекает, - жаловался он Лизе. - Даже если я прихожу вовремя, все равно возникают какие-то претензии. И упреки. Большей частью молчаливые, но все равно тошно.
- Даже если приходите вовремя? Из-за чего же тогда упреки?
- Ну, из-за того, что я много курю. И еще она обвиняет меня в алкоголизме.
Он говорил о своих недостатках так, словно это были достоинства, улыбаясь и привычно рисуясь.
Лиза вспомнила, как совсем недавно ей позвонил Митин и рассказал, что после вечеринки с трудом дотащил на себе пьяного Бестужева. Еле-еле удалось запихнуть его в такси и отвезти к жене.
- А у вас нет проблем с алкоголем?
- А у кого их сейчас нет? На работе напряженно. Очень много подлости и предательства. А еще небрежности и пофигизма. Все это я воспринимаю очень болезненно. В конце недели иногда позволяю себе напиться, расслабиться. Это же лучше, чем садиться на транквилизаторы?!
- Конечно, это гораздо лучше, - поспешила согласиться Лиза. Она видела, как он нуждается в одобрении. Ее внимание, ее восхищение, - Бестужев буквально млел от умиротворяющей обстановки ее дома. Невольно все чаще сравнивал Лизу со своей женой. Жена стала казаться ему бесцветной. Слишком покорная и терпеливая, и одновременно - беспокойная и тревожная. Лиза совсем другая. Она необыкновенно похорошела после родов.
Цветущая, сильная, она держалась с достоинством, в ее полуулыбке угадывался легкий оттенок самодовольства, словно она ощущала, что кто-то невидимый постоянно ею любуется.
Настоящая женщина! Женщина до мозга костей!
Бестужев не спешил рассказывать в институте о своей новой семье. В курсе был только его друг Митин. Митин иногда приходил вместе с Бестужевым, смотрел на Лизу с немым обожанием.
Лиза закрыла за ним дверь и, горделиво поведя плечами, сказала:
- Как это забавно - его влюбленность. Заметьте, я не давала ему никакого повода.
- Он возненавидит меня из ревности. И тогда конец нашей многолетней дружбе.
- Не возненавидит. Он вами тоже восхищается. Как и я.
- Во-первых, тебе пора уже обращаться ко мне на ты. А во-вторых, ты мне льстишь. Лесть мне не нужна.
- Это не лесть, - пыталась возражать Лиза, но Бестужев жестом приказал ей замолчать.
- Лесть, ложь, - все это мне претит. Я хочу быть честным и искренним со всеми своими женщинами. Я решил рассказать жене о Виктории.
- Будет скандал, - предупредила его Лиза.
- Все равно она когда-нибудь узнает. Я принял решение.
Почти две недели он не приходил вовсе. Потом, наконец, появился. Лиза взглянула на его усталое, измученное лицо, ласково коснулась его плеча. Она не собиралась торопить его с расспросами. Пусть сначала отдохнет, расслабится.
Покончив с ужином, Бестужев начал рассказывать.
- У жены случила страшная истерика. Сейчас мы формально помирились, но она все время плачет.
- А мои слезы ты видел только однажды.
- Ты у меня умница. Я тобой восхищаюсь.
Лиза рассказала ему об одном своем знакомом. У его жены была тяжелая депрессия, и она все время плакала.
- Ну так бросай ее, - советовали друзья.
- Ну как я ее брошу? Она же все делает, готовит, стирает.
А потом он повесился, покончил жизнь самоубийством. А жена так и осталась жить, с этой своей депрессией.
Лиза видела, что история произвела впечатление на Бестужева. После очередного скандала с женой он окончательно переехал к Лизе.
Жить с Бестужевым под одной крышей оказалось непросто.
Однажды они сели обедать.
- Что это?
- Как что? Щи.
- Щи? Но эти щи были и вчера, и позавчера. Ты что, хочешь меня отравить?
Он вроде бы шутил, но улыбка была зловещей. Та улыбка, которой Лиза уже научилась опасаться. Она напряглась, видя, что он с трудом сдерживает гнев.
- Щи стояли в холодильнике.
Он резко отодвинул тарелку.
- Я что, так много от тебя требую? Я хочу, чтобы была свежая еда, свежая отглаженная сорочка. Это что, так сложно? Я тебя спрашиваю?
Лиза молчала, не желая оправдываться. Бестужев встал и, хлопнув дверью, ушел в другую комнату. К обеду не притронулся и весь воскресный вечер не хотел разговаривать.
Лиза не смогла бы удовлетворить все его капризы, если бы не помощь Анны Антоновны. Однажды Бестужев пришел домой с работы, а Виктория еще не спала.
- Ты что, не могла уложить ее вовремя? - раздраженно спросил Бестужев.
- Не сердись. Мама унесла ее в свою комнату.
- Да, вот об этом я как раз хотел поговорить. Как скоро твоя мама уедет, наконец, в свои Сочи?
Лиза побледнела. Ее мама, - тихая, незаметная, деликатная, услужливая, - ну кому она могла помешать?
- Она помогает мне с ребенком.
- Ты молодая, здоровая женщина, вполне можешь со всем справляться сама.
- А я думала, вы ее полюбите.
- Полюбить свою тещу? Разве так бывает? Это из какой-то сказки, - сказал Бестужев с очаровательнейшей улыбкой.
- Мама собиралась уезжать через два месяца. Я не буду ее подгонять.
- Хорошо, - сухо сказал Бестужев.
Анна Антоновна заметила, что Лиза чем-то сильно расстроена. Пришлось рассказать ей о разговоре.
- Последнее время он весь на нервах, - заметила Анна Антоновна.
- Это не из-за меня. Он говорит, - наука разваливается на глазах.
- Как и страна.
- Да, но нам, женщинам, на страну наплевать, а для мужчин это может стать личной трагедией.
Анна Антоновна уехала в начале следующей недели.
В Москву к Бестужеву приехали командировочные с металлургического завода города Серов. Возникли сложности с гостиницей. Бестужев попросил Лизу разрешить пожить в ее квартире главному инженеру завода, дружбой с которым он очень дорожил.
- Это всего на четыре дня. Готовить тебе не придется, мы будем обедать в институтской столовой.
- Пусть живет. Я буду только рада. Я его помню, приятнейший человек.
Лиза действительно сначала обрадовалась, - гость и его подарки, - это развлечение. Но тут же начала злиться. Видите ли, ее мама ему помешала, а она должна принимать его командировочного. Вечерами будут пить до двух часов ночи, это уж непременно, как же без этого.
Позвонил ее бывший поклонник. Она рассказывала новости, - очень жеманно и манерно.
- Сокровище захотело иметь кота! ( Сокровищем она называла свою дочь)
- У тебя кот? Здорово! Поздравляю!
- Огромный! И жутко прожорливый! Но кот - это еще полбеды. У нас гостит главный инженер завода. Представляешь, каково мне? Вот это действительно кошмар! Он из города Серов. Ты только вдумайся - Серов! Се- ров! Одним словом - серость!
Лиза не заметила, что Бестужев уже пришел с работы. Открыл дверь своим ключом, неслышно вошел в комнату. Услышав телефонный разговор, вспыхнул, как порох. Швырнул дипломат на стол, он раскрылся, содержимое его рассыпалось по полу. Испуганная Лиза мгновенно закончила разговор. Гость, по счастью, замешкался в коридоре и слов ее не слышал. Стремясь скрыть неловкость, Лиза принялась бурно демонстрировать гостеприимство.
- О, вы как раз вовремя! Курица подрумянилась, так что прошу к столу! Раздевайтесь, мойте руки, и - к столу!
Бестужев медленно повернулся к гостю.
- А не пойти ли нам в ресторан?
- А хозяйка не обидится?
- Если бы я реагировал на все женские обиды, я бы так и остался в должности старшего лаборанта.
Они ушли. Заявились уже посреди ночи. Бестужев был пьян. Наутро гость уехал.
После вспышек гнева Бестужева Лиза всегда вела себя так, словно ничего не случилось. У нее было правило, - никогда никаких оправданий. Такая тактика позволяла сохранять чувство собственного достоинства, но из-за частых недоговоренностей оставался неприятный осадок.
На этот раз избежать объяснений не удалось. С первых же минут разговора Бестужев перешел на крик.
- Я терпеть не могу лицемерия!
- А не было никакого лицемерия! Сначала он мне понравился, а потом я поняла, что он - серость. Ну и что? Я не могу иметь собственное мнение?
- Да плевать я хотел на твое мнение! Такое поведение - это хамство! Хамство и лицемерие!
- Ну хорошо, пусть я лицемерка!- распаляясь и сверкая глазами, кричала Лиза. - И мне, конечно, ужасно стыдно! Ну прямо-таки дико стыдно! А тебе не стыдно, что ты регулярно напиваешься? Перед этим твоим многоуважаемым главным инженером – не стыдно?
А в голове молнией мелькнуло - сейчас он повернется и уйдет.
Она бессильно опустилась на стул и медленно, торжественно-траурным голосом попросила:
- Пожалуйста, не трепи мне нервы! Мне предстоит сложная операция.
- Какая еще операция? О чем ты?
Она сказала первое, что пришло в голову. Никакой операции ей не требовалось, об операции она услышала от соседки. Соседка собиралась удалять мастопатию, ее муж очень беспокоился. Лиза мгновенно сообразила, операция - именно то, что произведет впечатление на Бестужева. Потом она что-нибудь придумает. Операцию отменили, нашли чудодейственное лекарство.
Перед таким спектаклем Бестужев сдался. И даже признал, что у него есть проблемы с алкоголем.
Они помирились. Договорились вести здоровый образ жизни. На субботу и воскресенье взяли путевки в подмосковный Дом отдыха. Виктория осталась с няней. Уговорили поехать Митина.
- С ним будет его новая подружка. Он жениться на ней собирается.
- На Люсе? О господи! Она же бесцветная, совершенно никакая.
- Бесцветная, но очень женственная. Именно такие барышни нравятся мужчинам, - поддразнивал ее Бестужев.
Встретились возле метро. Люся пришла в спортивной куртке и вязаной шапочке, пестренькой, словно полинявшей от стирки. Лиза торжествующе взглянула на мужчин. Выглядела она ослепительно. На ней была белоснежная куртка, темные локоны задорно и игриво выбивались из-под стильной кепочки, отороченной розовым искусственным мехом. Лыжи фирмы Ficher сверкали на солнце ярко-розовыми и ярко-салатовыми кислотными красками.
Утром поехали кататься на лыжах. День был морозным, безоблачным. Снег сиял ослепительной белизной. От берез на лыжню падали длинные голубоватые тени.
После обеда парились в бане. Вечером устроились в комнате Митина. На столе появился коньячок, но Бестужев сказал, что он больше не пьет, - совсем, ни капли.
Митин пригласил в гости аккордеониста Дома отдыха. Пожилой мужчина с красным обветренным лицом, в растянутом сером свитере, из-под которого выглядывала несвежая рубашка, вошел в комнату, поздоровался. Инструмент он с собой не взял.
- Ну почему? - огорчилась Люся. - Мы все так хотели вас послушать!
И умалила-таки, упросила - мужчина отправился за аккордеоном.
- Зачем тебе понадобилось приглашать этого алкаша? - недовольно спросил Бестужев.
- Он недавно потерял жену и сейчас очень страдает. - пояснил Митин. - Мне его жалко стало. Ведь такое горе!
- Ты в своем репертуаре.
Вернулся аккордеонист. Все, кроме Бестужева, пили коньяк. Аккордеонист играл и пел, - очень хорошо, задушевно. Особенно хорошо - ”Степь да степь кругом.” Люся тихонечко подпевала. Аккордеонист вспоминал войну, он застал ее, будучи школьником.
- Страшно было?
- Да нет. Я тогда еще жил в Москве, это потом мы перебрались в деревню. В сорок первом школы были закрыты, мы бегали по крышам, играли в войну. Было даже весело.
- Вранье, - пробурчал Бестужев.
- А голод был сильный? - спросила Люся.
- Я и голода особого не помню. Мама делала котлеты из моркови, из картофельных очисток. Вкусные! Она у нас хорошая хозяйка была. А в сорок втором мы уже учились. В школе давали завтраки - баранка и три финика. Я все домой нес, родителям. Делили на троих поровну. Отец мой не воевал, занимался в Москве минированием завода Лихачева. Сердился, слушая по радио истерические вопли: Умрем за Родину! Умрем за Родину! Отец возмущался, - Почему умрем? Вон у немцев другой лозунг: - Сила через радость!
- За такие слова и посадить могли.
- Могли. Я и сейчас стараюсь об этом молчать.
Больше всего ему хотелось говорить о своей покойной жене. Рассказал, что однажды их пятнадцатилетний внук захотел принести в гости к друзьям синтезатор. Я говорю, - Не смей, он больших денег стоит! А жена сказала, - Он же обещал друзьям. Как он посмотрит им в глаза? А синтезатор они разбили, пришлось в ремонт нести.
- В пятнадцать лет парень должен знать цену деньгам, - сухо сказал Бестужев.
Аккордеонист рассказал, что ему собирались делать операцию, но обошлось.
- Это меня моя жена покойная оберегает. Она на небесах, а связь у нас с ней остается.
- Вы в это верите? - насмешливо спросил Бестужев.
Во всех его замечаниях была доля правды, но все они были абсолютно неуместны. Лиза перехватила осуждающий взгляд Люси. Она-то понимала - Бестужеву безумно хочется выпить, поэтому его все раздражает, все бесит. Вскоре он поднялся и ушел. Лиза еще немного посидела, не желая обидеть Митина, а потом тоже ушла.
- Я думала, ты уже спишь. Прекрасный был день, правда?
- День - да, но вечер был скучноват.
- Да нет же. Тебе так показалось, потому что тебя никто не интересует, кроме тебя самого.
- А тебе что, этот мужик показался интересным?
- Ну да. Он умный, глубоко чувствующий человек. Очень тактичный. Можно даже сказать - интеллигентный.
- Пожалуй, ты права, - задумчиво сказал Бестужев. - Интеллигентный, но при этом абсолютно провинциальный. В Москве такие встречаются нечасто. Даже оценить его сразу не получается.
- А Митин, наверное, будет слушать его до утра.
- И Митин, и эта его Люся.
- Они - очень теплые люди. А мы с тобой эгоисты.
- Митин - поверхностный человек. Готов сочувствовать чужим людям, а собственную дочь уже стал забывать.
- Ты хочешь сказать, у него нет сильных эмоций?
- Вот именно! Конечно, вокруг него всегда будет куча друзей. А возле меня - только те, кого я действительно люблю.
Лиза разделась, легла, прижалась к нему.
- Я безумно тебя люблю! Эгоистичного, нечуткого, резкого, злого! Любящего, страстного!
Соитие получилось кратким и очень бурным.
- Они там, за стенкой, наверное, все слышали, - говорила она, тихо смеясь.
- Ну и пусть!
- Пусть идут к черту со своим альтруизмом!
Как всегда, секс устранял все сомнения, все противоречия.
В Москве Виктория заболела, всю ночь кричала и плакала, и Бестужев всю ночь носил ее на руках. Лицо его, несмотря на усталость, светилось нежностью. Лиза вдруг подумала, - вот, он любит Викторию, любит других своих детей. Когда-нибудь его любовь разорвет ему сердце. Она почувствовала суеверный страх, - так, словно на короткий миг заглянула в будущее.
Вечером позвонила мать Бестужева, обещала приехать.
- Встань завтра пораньше, приготовь что-нибудь вкусненькое.
- За счет сна?
Взгляд его сделался холодным.
- Мне тоже приходится недосыпать из-за работы.
Его мать вручила малышке шоколадное яйцо, принялась срывать серебристую обертку. Лиза отобрала шоколад.
- Ей пока нельзя. Девочка разревелась. Мать недовольно наблюдала, как ее сын возится с ребенком, пытаясь утешить. Сама она играть с внучкой не умела. В общении с детьми эта женщина, обычно такая уверенная в себе, делалась вдруг беспомощной и неловкой. Ласковые слова звучали фальшиво. Виктория пугалась ее ласки. Лиза принялась рассказывать о забавных проделках ребенка. Мать слушала, с трудом скрывая скуку и нетерпение.
- Мы подошли к памятнику Пушкина, а она взмахнула ручками, говорит:
- Ленин…голый…в шляпе! Это она про Пушкина, представляете?
Мать кисло улыбнулась, повернулась к сыну
- Когда выходит твоя монография?
- Уже через месяц.
Она удовлетворенно кивнула, смотрела на сына с гордостью и восхищением. Потом поднялась, бесцеремонно принялась за ревизию – заглянула в холодильник, распахнула шкаф.
- Тебе нужен новый костюм. Этот уже не годится.
Лиза увела дочку на кухню. Мать и сын еще долго разговаривали - негромко, стараясь, чтобы она их не слышала.
На следующий день Бестужев полез в секретер за деньгами.
- Мама уже договорилась с портнихой.
- Костюм подождет. Ты забыл – мы вроде бы собирались на юг? Лишних денег сейчас нет.
В голове пронеслось - ты забыл, сколько ты тратишь на других своих детей?
Бестужев беспечно махнул рукой.
- Недельки на две нам хватит. Я все равно дольше остаться не смогу.
- Но я могла бы побыть с ребенком подольше.
- И оставить меня в Москве одного? - он улыбнулся своей капризной, очаровывающей улыбкой. - Тогда мне тем более нужен новый костюм. Очарование не сработало. В глазах Лизы вспыхнули молнии.
- Ты теряешь чувство меры. Почему бы тебе не одеваться скромнее? Как Митин, как Штром, как все нормальные люди. На лекции Штрома приходит куча народа, приходят аспиранты с других кафедр. У тебя такого не бывает.
- Штром гений. Ты сама это говорила. Ему все простится, даже плохой костюм.
Лиза вскипела.
- Ты рисуешься на лекциях, как последняя баба! Смотреть противно. Да, да, противно! Твое поведение вызывает отвращение!
- Отвращение? Вот как? – лицо его приняло удивленное, обиженное выражение. Отвернулся, тихо сказал:
- Я с тобой никуда не поеду. Поезжай одна – в Крым, в Сочи, хоть к черту на рога!
Лиза испугалась. Подбежала к нему, обняла за плечи.
- Прости меня, это все ревность. Я безумно тебя ревную.
Но ревности не было. Она восставала против чрезмерной эксплуатации, против его надменной властности и упрямства. Чувствовать его власть в постели – это немыслимое, острое наслаждение. За пределами спальни она предпочла бы иметь дело с добрым, чутким мужчиной. Иногда он бывал и таким, но не с ней, только с ребенком.
На ближайшее воскресенье она задумала нечто особенное. Бестужев говорил, что ему всегда очень хотелось иметь собаку. Она решила поехать в питомник и выбрать щенка.
Кота, которого они взяли в дом два месяца назад, пришлось отдать - он сильно поцарапал ручки ребенку. Собака - это совершенно другое дело, собака - существо разумное. Конечно, это будет золотистый ретривер! Чудесный план с поездкой в питомник она держала в тайне, намереваясь сказать о нем за завтраком.
Но за завтраком Бестужев объявил, что должен поехать к сыну. У его сына сегодня день рождения. Настроение Лизы упало буквально до нуля. Неожиданно для самой себя она почувствовала гнетущую тоску, словно в доме ее лежал умирающий. И конечно, нельзя было показать это Бестужеву. Она взяла себя в руки, постаралась, чтобы голос ее звучал весело и беспечно.
- Ну конечно, поезжай. Ты уже купил подарок?
- Еще нет. Сейчас пойдем и вместе что-нибудь выберем.
Викторию уложили в кроватку для послеобеденного сна и оставили одну. Универмаг располагался совсем рядом, в соседнем доме.
Бестужев очень долго выбирал подарок для сына, советовался с продавщицей и немного с ней кокетничал. А молоденькая продавщица кокетничала не немного, а очень сильно и откровенно, не желая замечать стоящую рядом Лизу, - так, словно Лиза была пустым местом.
Потом они купили игрушку для Виктории, потратив на это всего пять минут. Бестужев не хотел дольше задерживаться в универмаге. Лизе показалось, - он словно отмахнулся от дочери.
Одевался он очень тщательно, ему по-прежнему хотелось нравиться покинутой им жене.
Лиза обняла его у дверей. От него пахло дорогим одеколоном.
Когда дверь за ним закрылась, Лиза повалилась на диван и разрыдалась. Но даже это удовольствие, - удовольствие оставаться слабой, - было совсем недолгим. Нужно было идти гулять с Викторией. Нужно было поддерживать беседу с туповатыми мамашами во дворе, обсуждать с ними преимущества новой газовой плиты или делать вид, что она несказанно рада, что соседский малыш хорошо ест тыквенное пюре.
Когда Бестужев уходил, он явно был в приподнятом настроении. Или, может, немного взвинчен. Когда он вернулся, он выглядел совсем по-другому. В дорогом кашемировом свитере, в тщательно отглаженных бежевых брюках он все равно выглядел, как побитая собака.
- Как все прошло?
- Так себе, - Бестужев сказал это мрачно, без улыбки. Лиза подумала, что нужно будет поговорить с ним, успокоить. Если только на это останется время.
Она бегала из комнаты в комнату, торопясь закончить дела. Потом на минутку присела, и Бестужев начал рассказывать, как прошла его встреча с сыном.
Он повел мальчика в зоопарк. Ребенок капризничал, отец не сразу понял, что он заболел. Когда он привел его домой, жена померила температуру, оказалось - тридцать восемь. Жена стала кричать.
Раньше она себе такого не позволяла. Боясь его потерять, она даже голос повышать не смела. А теперь, когда он жил у Лизы, ей было уже все равно.
Увидев, что родители ссорятся, малыш запустил железной машинкой в голову отца. Жена испугалась, бросилась к Бестужеву.
- Ничего страшного, - он улыбнулся, вытирая кровь с виска. Голова сильно болела. Он поспешил уехать.
Лиза вскочила, вспомнив от жарившейся картошке - как бы не пригорела.
- Сын вырастет, будет меня ненавидеть. Это будет справедливо, я этого заслужил.
Последней фразы Лиза даже не слышала. Торопясь, расставляла тарелки и специи на подносе, чтобы отнести все в комнату.
С досадой думала, что он из всего делает проблему.
Бестужев вдруг вскрикнул и, схватившись за сердце, заметался по комнате. Прибежала из кухни Лиза с валокордином. Боль не утихала, пришлось вызвать неотложку. Сделали ЭКГ, оказалось, - обширный инфаркт миокарда.
Благодаря заботам Лизы Бестужев быстро поправлялся, и какое-то время, - три или четыре месяца, - они жили почти счастливо. Гуляли с дочкой в парке Горького, вечерами встречались с друзьями. Часто приходил Митин, такой уютный, домашний. В институте вышла монография Бестужева по пластической деформации специальных сплавов.
Но прежним Бестужев уже не стал. Лизу особенно огорчало, что секса у них почти не было. Сначала, сразу после инфаркта, было нельзя. А потом он поправился, и Лиза видела, - ему просто не хочется.
Она помнила о том особом психологическом комфорте, который наступал после физической близости. Становилось легко говорить о самых тонких, деликатных вещах. Возникало удивительное доверие.
Поздно вечером она садилась на диван, расчесывала свои пышные волосы и выжидательно смотрела на Бестужева. Ей хотелось снова ощутить его страстные, настойчивые поцелуи. Но он, рассеянно на нее взглянув, направлялся к буфету, доставая начатую бутылку коньяка. Он не напивался, ограничиваясь одной или двумя рюмками. Коньяк уже не веселил его и не успокаивал. С каждым днем он становился все более раздражительным.
Оставаясь одна, во время дневного сна Виктории, она принималась себя ласкать, представляя при этом Бестужева. А потом уже не Бестужева, а какого-то идеального мужчину, который любил ее больше, чем Бестужев. И иначе, чем Бестужев.
Зимой он простудился, врачи поставили диагноз: пневмония. Лиза колола антибиотики. Но болезнь приняла хроническую форму, кашель то прекращался, то появлялся вновь. Он уже не в состоянии был читать лекции, занимался только научной работой с аспирантами.
- Это все из-пыли. Ты плохо убираешься в квартире.
Лиза промолчала, внутри у нее все закипело. Претензии его были совершенно несправедливы.
После очередного упрека взорвалась.
- Это не из-за пыли, а из-за того, что ты куришь!
Она выхватила у него из рук пачку сигарет, выбросила в окно.
- Черт тебя возьми! Что ты себе позволяешь? Это же последняя пачка!
- Может, сбегаешь за ней вниз? Пока какой-нибудь бомж не подобрал!
Насмешливого тона Бестужев на дух не переносил. Он молча оделся и ушел. Лиза была уверена - вернулся к жене. Всю ночь, уложив дочку спать, прорыдала на кухне. Жалость к себе переросла в ненависть. Злилась – сволочь! Лучше бы ты умер. Представила похороны – куча народу, оркестр, грандиозные поминки. Сколько все это будет стоить? Задумавшись об оплате, ужаснулась – господи, прости меня, какое безумие лезет в голову! Зачем ей его смерть? Попыталась прогнать непрошенные мысли, но они не уходили. Она не была хозяйкой своим мыслям, они ей не подчинялись. Пришлось достать плеер, одеть наушники. Начала слушать аудиозапись романа Дриона. Попыталась сосредоточиться на любви и интригах принцесс французского двора. Пришел сон, прерывистый, переполненный мерзкими тревожными сновидениями.
Бестужев ночевал не у жены, а у Митина. На следующий день Митин позвонил и бодрым веселеньким голоском сказал:
- Забирай своего мужа! Он нам тут уже порядком надоел. Выпил бутылку виски и требует еще и еще.
- Мне что, приехать за ним на такси?
- Да нет, он сам в состоянии добраться.
Как всегда, Лиза сделала вид, что ссоры не было. Спросила только, кто лучше готовит, она или Люся.
- Ну конечно, Люся. Чужая жена всегда лучше.
- Я, между прочим, тоже нравлюсь чужим мужьям, - предупредила Лиза.
Он хотел ответить шуткой, но сильно закашлялся.
- Воздух в квартире слишком сухой.
- Это решаемая проблема. Завтра куплю увлажнитель воздуха.
- В квартире жены мне дышалось легче. Там, в Тушино, воздух, наверное, чище.
Лиза вспыхнула, резко обернулась, глаза ее потемнели.
- Он там что, морской? Океанический?
С трудом справившись с кашлем, он примирительно сказал:
- Да, воздух, наверное, ни при чем. Я боюсь предстоящей зимы. Боюсь холодов.
Голос прозвучал жалобно и печально. Это было так на него не похоже. Лиза обняла его, но вместо сочувствия ощутила безмерную усталость. Страха, что он уйдет, уже не было. Если он хочет уйти - пусть уходит. В конце концов, самые счастливые минуты ее жизни были те, когда она оставалась с дочкой вдвоем. Тогда можно было временно наплевать на уборку, положить десерт прямо в немытую после супа тарелку и наслаждаться отдыхом и покоем. Отдых сделался для нее немыслимой роскошью.
Бестужев, как это часто случалось в последнее время, вернулся из института расстроенный. С грустью, с болезненной мукой на лице рассказал новость - Штрома пригласили на работу в Англию.
- Ну и что? Ты разве хотел бы уехать?
- Нет. Но здесь все разваливается. Новые вузы появляются каждый день, как грибы после дождя. Ничему там не учат. И всем уже не до исследований. В общем, сбываются мои самые худшие кошмары.
У Лизы его меланхолия вызывала досаду, ведь зарабатывал он больше, чем до Перестройки. Не хотелось задумываться о его огорчениях. Она приехала с вещевого рынка. Разложила на диване обновки для Виктории - симпатичный комбинезон, теплую цигейковую шубку - любовалась ими, радовалась. Зато от другой новости вся вскинулась, затрепетала.
- У дочери Миши Рыкова обнаружился рак крови.
- Что за хрень? Она же совсем малышка!
-Теперь такое бывает. Из-за ухудшающейся экологии.
- Думаешь, причина в экологии? Нет. Нет. Это сглаз. Одна из брошенных им барышень люто его возненавидела. Помнишь Лену? Ту, что заболела из-за него шизофренией?
- В сглаз я не верю.
Но Лиза была напугана. Боялась за Бестужева, за себя, за дочку.
Виктории исполнилось два года. Лиза вышла на работу. На дневные часы дочку она передавала няне.
На работе пристрастилась к сигаретам. В специальном помещении, отведенном под комнату для курения, собиралось общество, в основном мужское. Она приходила туда ради одного человека – Осоргина. Чувствовала к нему влечение, симпатию. Осоргин был очень скромный человек, изящный, элегантный, с манерами и осанкой аристократа. Вскоре их с Лизой отношения стали дружескими, доверительными. Впрочем, он нравился всем.
Группу сотрудников их института послали на выездную учебу в подмосковный дом отдыха.
По возвращению Лиза расспрашивала Осоргина:
- Чем вас там развлекали?
- Баня, биллиард. Вечером - танцы.
- Вы ходили на танцы?
- Пришел один раз, но не танцевал. Улыбнувшись, сказал:
- Когда вернулся в номер, застал в своей постели обнаженную женщину. Спросил – вы наверно ошиблись комнатой? Она не хотела уходить. Пришлось ее прогнать.
- Не буду спрашивать фамилию этой предприимчивой дамы.
- Я бы все равно не сказал.
- Это все ваше обаяние. А если бы я оказалась на месте этой дамы? Как бы вы поступили?
Осоргин молча курил, улыбаясь своей милой тонкой улыбкой. Сексуальное притяжение сделалось почти не переносимым. Он потушил сигарету.
- Я же знаком с вашим мужем.
- С Бестужевым? Это то-то меняет?
- Все меняет.
Вскоре она узнала, что он увольняется, переходит на работу в министерство.
- Нам будет вас не хватать. - голос ее дрогнул. - Мне будет вас не хватать.
Пошли в его кабинет. Пили кофе с ликером. У него была припрятана бутылка «Амаретто».
Вечером она сидела дома, на листке белой бумаги появились стремительные, неровные строчки.
Среди бесчисленных утрат
Потом забудется и эта.
Приятно будет вспоминать
Мне ароматы «Амаретто»,
И ваши тонкие манеры,
И притягательную силу.
Как странны в нашей жизни серой
Иные встречи. И как милы…
Бестужев подошел, заглянул через плечо.
- Стихи?
- Для Виктории. Пока не получается, - она закрыла листок рукой.
Он молча отошел. Он часто теперь молчал, сделался замкнутым, непроницаемым. Что-то пошло не так, что-то постоянно его угнетало, но теперь он не пытался говорить о своих тревогах, уходил от разговора. Для Лизы с ее открытым, страстным, взрывным характером его молчание, недоговоренности были тягостны, непереносимы. Словно яд замедленного действия, отравляющий ее и его душу, их речи, отношения, саму жизнь.
На следующий день она снова стояла с Осоргиным в курительной комнате. Пробовала жаловаться на Бестужева, он ее остановил.
- Не надо.
Снова пили кофе, смотрели друг другу в глаза, мучились вспыхнувшим желанием, которому не суждено было перерасти в роман.
Она пришла домой. Девочка уснула рано. Лиза достала сигареты, закурила. В своей квартире она редко это себе позволяла. Бестужев пробовал бросить курить, и запах чужих сигарет его особенно раздражал. Но до его прихода было еще достаточно времени.
Включила погромче музыку, чтобы было слышно и на кухне, и в комнате. Звонок в дверь услышала не сразу.
Бестужеву нездоровилось, он решил не засиживаться на работе допоздна. На улице он сильно продрог, и то, что ему пришлось стоять под дверью, привело его в бешенство. Его собственный ключ как назло никак не находился.
- Какого черта ты не открываешь дверь? И почему - запах сигарет? У тебя гости? Нет? Тогда - какого черта?
Лиза поспешила открыть дверь на балкон, чтобы проветрить помещение. Бестужев, которого уже и так знобило, ринулся к балконной двери и захлопнул ее.
- Ты с ума сошла? Сейчас что, лето?
На кухне было тесно. На сервировочном столике стояла супница с горячим бульоном. Бестужев зацепился за столик и в раздражении его отпихнул. Столик на маленьких колесиках покатился, врезался в стену, супница соскользнула на пол, разбилась на мелкие осколки. Брызгами жирного бульона залило дорогой бестужевский костюм.
- Черт! Идиотка! Сволочь! - заорал Бестужев и, поскользнувшись на мокром полу, шлепнулся на кафель.
В Лизином мозгу молнией промелькнула мысль, что супница старинная, кузнецовского фарфора.
Внезапно она почувствовала приступ острой ненависти, почти непреодолимое желание двинуть его ногой, врезать ему, вцепиться когтями в его побелевшие от гнева щеки. И бить, бить, бить! Она с трудом совладала со своим порывом. Поспешно убежала в комнату. Остановилась, тяжело дыша. - Только не видеть, не видеть сейчас его лица! Иначе произойдет что-то безобразное, непоправимое!
Бестужев, чертыхаясь, ушел в ванную. Кое-как стер пятна жира с костюма, - все равно поможет только химчистка, - а потом закрылся в другой комнате.
Лиза, все еще очень злая, выбросила осколки, вымыла жирный пол. Внезапно гнев ее погас. Она тихонько постучала, он ее впустил. Она обняла его голову, гладила темные густые волосы, прижималась щекой к его щеке. Он объяснил вспышку своего раздражения плохим самочувствием. К ночи поднялась температура.
В начале декабря, когда за окнами выла метель, ему сделалось совсем плохо. Измученный долгим приступом кашля, он схватился за дверь и, теряя сознание, стал оседать на пол. Его увезли в больницу.
Лиза пришла в больницу, чтобы узнать результаты обследований. Лечащий врач сказал, что у Бестужева затемнение в легком. И это не воспаление легких, а рак. Сказал, что спасать его уже поздно, он никогда не поправится. Лучше всего будет забрать его домой.
Лиза сидела в заснеженном больничном саду на ледяной скамейке и не чувствовала холода. На сердце - мучительная тяжесть. Чувство это было ей знакомо, - так же тяжело было, когда она разводилась с Сашей. Она думала о том, что дочка ее будет расти без отца. И еще о том, как сказать маме, что Бестужев умирает.
Но почему, почему это случилось с ними? На востоке считается, что печаль поражает легкие. Может быть, болезнь его возникла от тоски по сыну? Может, Бог наказывает их за их противозаконную любовь? Она вспомнила, как после первой их близости Бестужев получил известие о смерти отца. Было ли это знаком? Роковым предзнаменованием? Предупреждением?
Да нет же. Все гораздо проще. Он заболел оттого, что слишком много курил. Если это так, она не виновата. Он один виноват в своей болезни.
Мрачные мысли текли через ее мозг, как мутная грязная река, и было ощущение какой-то гнетущей мерзости. Она не сразу смогла понять причину этого чувства. А потом внезапно осознала, - в душе ее не было сострадания к Бестужеву. Ни сострадания, ни жалости, ни даже простого сочувствия. Только злость, сожаление и досада из-за своей испорченной жизни.
Она встала, направилась в аптеку. Уже приблизительно зная, что ждет ее в недалеком будущем, купила памперсы, спирт для инъекций, дорогой американский матрац, защищающий от пролежней. Хотела было вернуться в больницу, но потом махнула на все рукой и поехала домой.
В больнице Бестужев большую часть времени был совсем один. Он возлежал на высоких подушках в отдельной палате. Возле него на тумбочке лежала монография по порошковой металлургии, которую он просил принести, но так и не открыл.
Глаза его горели лихорадочным огнем, на щеках пятнами проступил адский румянец. У него был жар, грудь его сжимали невидимые тиски. Его красиво очерченный рот кривился от боли.
После укола жар начал спадать, боль утихла. Лицо его побледнело и приняло землистый оттенок. Отчетливее и темнее стали круги вокруг запавших глаз. Сон не приходил. Перед его мысленным взором проплывали картины прожитой им жизни.
Все вдруг стало ужасающе ясным, - и равнодушие коллег, признания и уважения которых он так упорно добивался, и одиночество покинутых им детей. И затаенная и уже плохо скрываемая ненависть Лизы. И то, что жить ему осталось совсем недолго, - может быть, всего несколько недель или даже дней.
Он думал о своей маленькой дочке. Очаровательное создание, но совсем еще неразумное. Дочка уже не успеет его полюбить. Лиза выйдет замуж, и его дочь будет называть папой другого мужчину. Он думал об этом спокойно, без ревности или сожаления.
Память его вызвала к жизни события пятилетней давности. Сын его тогда тяжело заболел. Он снова видел, - так ясно, словно это было только вчера, - худенькое тельце мальчика, изогнутое судорогой серозного менингита, и его большие испуганные глаза, полные нечеловеческой муки. Покорность, терпение и любовь жены Тамары.
Через две недели в состоянии сына наступило улучшение, и они с женой бурно радовались, наблюдая, как их малыш снова учится улыбаться. Их переполняло счастье, это был экстаз любви, ее наивысшая точка. Как же он мог это позабыть, как он мог их покинуть? И вот теперь, - мучительнейшее сожаление и досада. Все, что случилось, непоправимо. Хоть кричи, хоть вой, - прошлого не изменить. И расплата была абсолютно неизбежной. Расплатой была - смерть. И покаяние - тоже через смерть. По другому быть не могло. Ему безумно захотелось увидеть жену, говорить с женой.
Жена приехала в больницу на следующий день. Как только Митин узнал, что у Бестужева наступило ухудшение, он позвонил Тамаре, и она примчалась в больницу.
Объяснять ей ничего не пришлось. Бестужев пытался представить, как он попросит у нее прощение. Но слов никаких не потребовалось. Между ними сразу возникло полное взаимопонимание, словно и не было двух лет разлуки, словно они расстались только вчера.
Тамара сидела возле его постели и держала его за руку. От лечащего врача он уже знала, что ему не станет легче. Между ними уже не могло быть никакой лжи. Смерть его была неизбежна, и все то, что понимал Бестужев, понимала и она.
Медсестра сделала укол. Боль ненадолго ушла, кашель прекратился.
Жена его дорожила каждым проведенным с ним мгновением, понимая, что времени у них осталось совсем мало. Особенно такими минутами, когда он мог говорить и слушать. Она начала рассказывать, какие замечательные лыжи купила она для их сына и какие удивительно красивые елочные украшения – золотые и серебряные стеклянные бусы, темно-синие шары с фосфоресцирующими звездами.
Бестужев пытался слушать. Слушать было тяжело. Хотя сознание оставалось ясным, внимание все время ускользало. Пытаясь сосредоточиться, он повторил: темно-синие шары с фосфоресцирующими звездами… и - после паузы – спокойно и даже задумчиво - до Нового года я не доживу.
Жена только молча припала губами к его руке. И он думал – вот, она простила его. Сам себя он не простил. И бог его не простил, бог приговорил его к смерти. А она – простила. И он, наконец, уснул. Изматывающая бессонница отступила.
Когда он проснулся, в палате была Лиза. Поставила на тумбочку баночку черной икры, виноград.
- Мне это не нужно, отнеси домой. У меня нет аппетита. А завтра меня уже выписывают.
- Я знаю. Я все приготовила к твоему приезду, сделала генеральную уборку.
- Я поеду к Тамаре.
- Хорошо. - сказала Лиза, и несколько минут они оба молчали.
- Так будет лучше. А для тебя – легче.
- Я тебя больше никогда не увижу?
- Не знаю. Мне еще трудно осмыслить это НИКОГДА.
- Но я хочу тебя видеть! – голос ее задрожал.
- Только не надо истерик, – устало сказал Бестужев.
- Ты даже не хочешь видеть Викторию?
- Она – в моем сердце.
Лиза взяла его руки в свои и жадно всматривалась в его лицо, пытаясь навсегда запечатлеть его черты.
В палату вошла медсестра.
- Мне нужно сделать ему укол.
- После укола он будет спать?
- Да.
- Вы не могли бы подождать десять минут?
- Он у меня не один.
- Бессердечная женщина, - попытался шутить Бестужев.
Сделав укол, медсестра вышла из палаты. Веки Бестужева закрылись, вскоре он погрузился в забытье. Лиза продолжала сидеть и смотреть на него. Хорошо бы сейчас его сфотографировать, чтобы запомнить навсегда этот момент. Но тут же одернула себя. Не нужно ей его предсмертных фотографий, где он больше похож на труп, чем на человека. У нее есть другие его фотографии.
Решение его переехать к Тамаре не стало для нее неожиданным. Она чувствовала одновременно и горечь, и облегчение.
Что же дала ей ее сумасбродная любовь? Счастье? Оно оказалось таким коротким, что Лиза уже сомневалась, было ли оно когда-нибудь. Ее любовь дала ей только ребенка. Не слишком желанного ребенка.
Никаких сбережений, отдельных от жены, у
Бестужева не было. Значит, не будет и никакого завещания. Его квартира в Тушино так и осталась неприватизированной. Но по крайней мере, она избавлена от кошмара его постепенного угасания.
Она позвонила Тамаре, передала ей американский матрац от пролежней и продолжала звонить каждый день. И каждый день Тамара говорила ей, что Бестужев не хочет ее видеть. Он вообще никого не хотел видеть. Приезжали коллеги, друзья. Послушная его желанию, Тамара их к нему не пустила. Последние дни своей жизни он вел себя мужественно. Старался ни на что не жаловаться, не раздражаться. Жена его сидела возле его кровати, слушала его дыхание. Дыхание было прерывистым, и даже во сне все время немного ускорялось, словно был включен невидимый часовой механизм, отсчитывающий остающиеся ему минуты жизни.
Он открыл глаза, она спросила, -
- Хочешь увидеть сына?
– Я хочу видеть только тебя. Он еще раз повторил - только тебя, и это были его последние слова. Веки его закрылись, по всему телу пробежала короткая дрожь. Он погрузился в небытие. Лиза позвонила на следующий день. Услышала по телефону незнакомый мужской голос. Кто-то, вероятно, родственник Тамары, сообщил, что Бестужев умер и похороны будут в пятницу. Наступила пятница. Лиза включила плейер, - песню на слова Киплинга, под которую они с Бестужевым в Пицунде спускались с гор. Звучала негромкая музыка, слышны были слова, показавшиеся вдруг очень горькими, - И только пыль, пыль, пыль из-под шагающих сапог… Пепел, пыль, больше ничего не осталось.
В это время в Москве возле Ленинского проспекта, у входа в Институт Стали, проходило прощание, на которое Лиза не пошла. Шли похороны профессора Константина Кирилловича Бестужева. Медленно двигалась печальная процессия. Приглашенный оркестр играл траурный марш, любопытствующие студентки заглядывали в гроб, заваленный цветами.
Все сказаны прощальные слова,
Оркестра скрипки Реквием сыграли.
Цветы бросают, а его вдова
Пугающе бледна в прозрачной темной шали.
Массивный гроб в роскошнейших цветах
Плывет, как судно, над толпою,
И траурные ленты на венках
Зловеще виснут черною змеею.
Несут портрет с каймой по краю,
Вся рамка в блестках золотистых.
Прохожие, дивясь, гадают:
Кого хоронят? Может быть, артиста?
Блеск показной прощального финала,
Все разошлись, погасли свечи.
И лишь одна вдова рыдала
Надрывно, горько, бесконечно.
Вечером позвонила институтская знакомая Лизы и рассказала, что жене Бестужева на похоронах стало плохо, ее вели за гробом под руки. - А была ли там первая жена Бестужева? Знакомая Лизы этого не знала. Бестужев лежал в гробу весь черный, и нельзя было поверить, что когда-то он был самым красивым мужчиной кафедры.