18 глава повести Егоровы клады
Когда Егор с Тимохой рассказали Саше, что
теперь нет резона бояться Осипа, у неё отлегло от сердца.
В последнее время любой шорох за шалашом, повергал её
в ужас. Всё казалось, что из-за кустов выскочат
разбойники и отомстят ей за подстреленного Осипа.
Когда она узнала , что Осип жив, чувства были
двоякими. Главное, облегчение от того, что хотя она и
стреляла, но ничью душу не погубила. А вот тревога за
свою жизнь ещё больше усугубилась.
И вдруг пришла весть, что Осип зовет к себе
для разговора Егора. Саша, чуть не плача, уговаривала
его не ходить и переменить место их стоянки, чтоб никто
не знал, где они. Саша льнула к Егоровой груди, чтобы
вызвать к себе жалость и особые чувства. А он только
отшучивался и успокаивал её. И тогда она призналась
ему, как она его любит и как боится потерять в случае,
если ему осиповы ватажники устроят засаду. С той же
полуулыбкой выслушал он её признания и только
погладил по голове, как девочку, раскапризневшуюся от
страха и всё... Саша онемела от такого равнодушия, как
будто и не было её горячих признаний. А Егор продолжал
ковыряться в её ранах:
- Вон, как Тимошка страдает по тебе, разве он
тебя даст в обиду? Что ты боишься? Да и я в стороне
стоять не буду .
Тот разговор закончился её рыданием, в
котором Егор увидел только страх и девичью истерику.
А когда она успокоилась и взяла себя в руки,
он продолжал жечь её сердце:
- Какие же вы всё-таки бабы жестокие. Ведь
вот нет для тебя Тимохи. Не обращаешь ты внимания,
как он по тебе страдает. Как и у меня. Не замечала мои
чувства Елена Шалина... Сколько раз были возможности
пограбить её отца. Такие случаи удачные выгорали. Но
вот вставали передо мной её глаза. И ничего я не смог
сделать. А ведь это он, подлец, несправедливо со мной
обошёлся, и вынудил меня идти на эту дорожку
разбойничью. У меня уж и выбора не было. Только туда.
Вздохнул Егор тяжко и, пригорюнившись,
голову опустил.
Не знала Саша, что и сказать в ответ. То ли себя жалеть,
то ли Егора. Не знала она. как и на Тимошку взглянуть.
Видела она и раньше в его глазах умоляющие огоньки. Но
они не распаляли в её сердце пламени.. Тухли по пути к её
глазам. И она не видела в этом ничего страшного. А тут
задумалась. А чем это отличается от её страданий?
Ничем. Так нет же, вот своё-то вплоть до небушка
огромное, а чужого вроде и не имеется.. Так, пшик один!
Тимоха тоже сидел в оцепенении. Егор одной
фразой высказал то, что он давно собирался выпалить
Александре, но никак не смел. Наконец-то все встало на
свои места. Саша завидовала подруге Алёне Шалиной. Но
только в том, что любит её Егор. В остальном всё плохо
для него. Никогда у Шалиных даже и мыслей не
возникнет относиться к Егору не иначе, чем к разбойнику.
В глубине души это было радостно Саше. Значит он не
будет Аленкиным ни в коем случае. Но в остальном
никаких надежд. Тут даже видеть его каждый день
горестно. В конце концов он может её возненавидеть и
надоесть ему. Надо что-то предпринимать. Она тяжко
вздохнула и, чувствуя, что покатились из глаз слезинки,
промолвила:
- Я не хочу больше жить в лесу! Я боюсь. Да и
холодно становится. Егорка, сопроводи меня до моего
дома.
Тимоха вздрогнул от этих слов, напрягся. Все
его мечты поблекли. Егор же напротив даже повеселел и
Саше показалось, что он вздохнул облегчённо.
- Правильно, Саша, ты решила. Молодец
какой! У меня камень с души упадёт. Я ночи не сплю, об
этом думаю.
- Папенька с маменькой меня с ума сведут
распросами. Что да как. А я пока даже не знаю,, что
ответить, где я была. Уж четыре месяца о себе знать не
давала. А тут , глядь, явилась, не запылилась.
- Ну и подожди уходить, пока не придумаешь
что-либо! - робко с надеждой произнес Тимоха. Так
хотелось ему, чтоб она передумала.
- Ой!- фыркнула Саша. - Тут думай, не думай,
всё одно ни к чему не придёшь. Что-нибудь насочиняю.
Тимоха только и вздохнул.
К вечеру доставил Егор Сашу своим чудесным
образом к воротам дома Кушелевых. Зажмурила она
глаза, взяла его за руку и - они на месте.
- Как это у тебя выходит? - в который раз
восхитилась она. - Открой тайну напоследок.
А он пожал плечами и чтоб переменить тему,
на другое перескочил:
- Почему напоследок? Мы разве с тобой не
увидимся?
А Саше не хотелось убирать руку с его руки и
она, сощуря глаз, испытующе взглянула на него:
- А ты бы жаждал со мной увидеться?
Он чуть смутился и ответил:
- Привык я к тебе...
- А как давать о себе знать? Я же не ведаю, где
ты будешь? - грустно выронила она слова.
Он на миг призадумался.
- Найди самое большое дерево в саду, залезь не
очень высоко. потряси его и крикни по ветру: "Егор,
приди!" Я услышу и явлюсь.
Саша захохотала. И хотя она привыкла к
егоровым чудесам, но это ей показалось настоящей
сказкой.
- А если я упаду с дерева? - поддела она его. - Я
ведь летать не умею.
- А ты крепче держись! Чай, не старушка.
Пожала Саша Егору руку, и он пропал, как
будто его и не было.
Скрипнув калиткой, зашла Саша в сад и,
посматривая на окна, тихонько пробиралась между
кустов, срывая кое-где оставшиеся то смородинку, то
малинку. У неё аж сердце зашлось... Она дома! А
обтрепанные сентябрьскими ветрами кусты сирени
наводили тоску. Сердце ныло. Как же она сейчас придет и
скажет родным:" А вот и я! Здравствуйте, пожалуйста!"
После своего побега она даже не знала, здоровы ли отец с
матерью, как они пережили побег.Когда уходила цвели
буйно сирени. И этот запах запомнился. А ну, если
родители выглядят сейчас , как эти тёмные, замызганные
дождём и ветром, кусты. Сердце заныло.
Пробралась Саша на заднюю часть двора. Там
у них солнечная сторона и всегда веселее чувствовалось.
На чурбачке грелась на солнышке окутанная в теплую
шаль женщина. Ба, да это же няня! Она заметила
девушку и, и щуря глаза приставив ко лбу козырьком
кисть руки, рассматривала. И не узнавала.
- Кто ты такая, девонька? Ась! - она даже
привстала, но солнце ярко било ей в глаза. - Не пойму я
никак, солнышко одно в глазях.
У Саши перехватило в горле и она еле могла
выговорить:
- Саша я Сашенька... Нешто нянюшка не
узнала ты меня?
- Кака така Сашенька? - вздрогнула всем
телом няня и её глаза наполнились ужасом.
- Александра Семёновна я! - переживая испуг,
старушки ответила она.- Дочка я Кушелевых.
- Дык, Сашенька наша утопла, сколь уж
времени. - лепетала няня непослушным языком. - Ан, не
знаешь ты!
- Да вот живёхонька, здоровёхонька, нянюшка,
милая моя! - попыталась он обнять няню.
Но та, несмотря на видимую дряхлость,
вскочила с чурбачка и отпрыгнула, осеня себя крестным
знамением.
Саше даже обидно стало, что её не узнают.
Ждала она от няни слёз, оханья да аханья, а тут эвон что.
- Няня, да плохо что ли что я жива-то! -
воскликнула она.
- Да кто его знает-то... - с дрожью в голосе
лепетала старушка. - Беси они по-всячески изгаляются! -
что-то еще она бормотала, крестясь, чередуя свою речь,
молитвой "Живые в помощь" .
И тут Саша в отчаянье перекрестила себя
троекратно. Няня немного успокоилась, не будет же бес
крестить себя? От этого он бы рассыпался в пух и прах. А
девица, выдающая себя за Сашу, стоит, и ничего с ней не
случается, даже слёзы из глаз бегут.
- Ослепла я совсем... - виновато проговорила
няня. - Стара да дряхла стала.
- Маменька с тятенькой здоровы ли? -
дрожащим голосом спросила Саша.
- Семён Авдеевич хорош, - наконец-то
успокоилась нянюшка. - А вот Клавдея Арефьевна после
горя спервоначалу была не в себе, да и посейчас бывает
заговаривается. Да и ведь, как же, сгинула дочка и на
могилку некуда сходить. Не выловили тела- то...
Она вдруг вздрогнула и резко замолчала,
неверяще разглядывая живую Сашу, сколько раз
оплаканную вместе с Клавдией Арефьевной. Вроде бы
радоваться надо, но за полгода так привыкли к
неизбывному горю - всё это не рушилось враз. Она вдруг
засуетилась:
- Погоди, я приготовлю маменьку-то... Не ходи
первая, не показывайся, как бы ей сразу-то плохо не
стало! - торопилась, шумно свистяще дышала.
Присела Саша на чурбачок и у ней
разрывалось сердце от жалости к маменьке. Что же она
наделала: чуть мать родную с ума не свела да и бросила!
Долго ждать не пришлось. Клавдия Арефьевна,
взволнованная со встрёпанными волосами, выскочила из
двери, раскинув объятья:
- Дочушка, Сашенька! Я знала, что ты жива.
Всем-то об этом баяла. А мне не верили, дурой считали!
За хозяйкой выбежала и няня, до которой
наконец-то дошло, что счастье и впрямь реальное. Она
тоже бросилась обнимать Сашу и целовать. Прибежали и
остальные домочадцы.
Сколько было радостных криков и визгов, что
над домом разлетались потревоженные вороны и
разлаялись напуганные окрест собаки.
- Как отец-то рад будет! - причитала Клавдия
Арефьевна. - Ведь он извёлся весь. Чай единственное ты у
нас дитё-то. Ведь это ж радость-то какая нечаянная!
Обращаясь к голосящим девкам,
распорядилась:
- Кто-нибудь, сбегайте в лавку да позовите
Семёна Авдеича! Ведь это ж какая милость Божия. Ведь
мы вымолили тебя у Богородицы!
Когда Саша вошла в комнаты, блаженство
объяло её душу. Всё родное, тёплое, удобное. Так и
кажется, что только что вышла за дверь и вернулась, и
никакого житья в лесу не было. Клавдия Арефьевна
хлопотала вокруг дочери, старась повкуснее кусочки
подкладывать. Но отвыкла Саша в лесу от разновкусья.
Боялась только маменьку обидеть. И отдаляла ту минуту,
когда начнутся расспросы, ибо что говорить не знала. Но
чувствовала, что Клавдия Арефьевна, почему-то не горит
желанием расспрашивать. И это очень странно казалось
ей. Ведь больше всего перед матерью она боялась давать
ответ.
Тут в комнату быстрым шагом вошёл отец.
Чувствуется, бежал запыхался. И, не веря своим глазам,
встал в двери ни туды, ни сюды.
- Сёма, гляди-ка кто у нас! - встрепенулась
Клавдия Арефьевна. - Я знала, знала, что Саша погуляет
да и придёт. Жарко да душно в комнатах-то сидеть.
Молодец, доча!
Тут Семён Авдеевич, как проснулся, со слезами
бросился к дочери. Обнимал её и то и дело отстранял,
дёргал за плечи руками. Боялся, не пропадёт ли
радостная картина встречи. Потом, обессилев, плюхнулся
на стул, и тоже, всё не отрываясь, смотрел на Сашу.
Лишь через некоторое время мучивший его вопрос, как
чирий, прорвался на сердце. Он тяжело-тяжело вздохнул:
- Где ж ты, доченька, была столь долго?
От этого вопроса встрепенулись и замерли в
ожидании все домочадцы кушелевского дома, вздохнула и
опустила голову Саша. И лишь только Клавдия
Арефьевна, будто не слыша вопрос мужа Саше,
продолжала хлопотать и потчевать. Казалось, ей
совершенно неинтересно было, куда пропадала дочь.
Прибаутки были только слышны из её уст. Но отец ждал,
он аж весь напрягся от ожидания. И Саша чувствовала
это напряжение. Но вот, что говорить она не знала. И
потому промолвила, будто не слыша вопрос:
- Как вы тут сами-то?
Маменька села, подбоченясь, напротив:
- Да, живем, можем! Всяко, однако , бывает.
И неожиданно добавило такое, что у Саши дух
перехватило:
А ты, что, с Кишотовым-то не сжилась ?
Сначала Саша ничего не поняла.
- Когда почитали твою записку я ещё
подивилась на басурманскую фамилию и подумала, что
ничего у вас не выйдет. Возвернётся дочка домой. Ан,
так и вышло. Да и можно ли без родительского
благословения да без православного венчания...?
Семён Авдеевич поглядел на жену, осмысливая
сказанное ею, и аж крякнул:
- Эвон как! - и лицо его успокоилось от
напряжения.
И Саше вдруг легко-легко стало. Всё
разрешилось само собой. Главное, теперь поддерживать
маменькину невольную догадку. и в подробность впадать
не надобно, и никому ничего оъяснять не нужно. И так всё
ясно. Горькая девичья судьбина, обманутой и покинутой.
Семён Авдеевич покраснел и разгорячился:
- Мы достанем твоего Кишотова. Просто так
ему с рук не сойдёт!
- Папенька, не гневайтесь. не мучайте меня! -
прижала Саша ладони к лицу.
- Ну да, ну да, доча! - будто опомнился он. - Не
обижайся. Главное, жива и здорова ты.
Он погладил её по волосам, успокаивая. Ему
очень хотелось узнать подробности её жизни за
прошедшие месяцы. Но теперь уж он робел тревожить её
сердце. Верно много перенесла всяких обид и лишений.
Время придёт. может быть сама поведает. Тогда уж надо
будет принять меры к злому Кишоту.
Не говоря ничего ни жене, ни дочери, Семён
Авдеевич через два дня посде долгих раздумий,
отправился-таки к приставу. Григория Прокофьича он
застал в участке удручённым и озабоченным. Дело Егора
не двигалось ни туда. ни сюда. Следовали такие же
вызовы, как в Рудильницы, в разные концы уезда, где
якобы видели егоровы следы. Но всё это были пустые
хлопоты. Казалочь, что Егор притих на время, затаился.
Это еще больше раздражало Прокофьича. Начальство-то
всё равно помнит о его существовании и требовало от
пристава действенных мер. А что он мог сделать? Не
ставить же засады, не зная где . Вот в таком недоумении
и застал его Семён Авдеевич.
Здрав будь! - поприветствовал он пристава.
- Да буду, пока совсем не помру! - он рукой
массировал свою залысину от головной боли. -
Замордовали меня вконец. Покоя не дают. То вор Егор,то
начальство. А у тебя-то какая забота ко мне?
- Помнишь, я тебя просил найти некоего
Кишотова, с которым бежала моя дочь Александра?
Пристав выпятил губы, напряжённо сморщил
лоб:
- Что за Кишотов, что за птица такая?
- Вот и дело-то, что не ведаю я. Попросил тебя
найти, а ты вон даже и не помнишь.
Пристав аж взорвался.
- Не видишь, делов у меня невпроворот! Никак
не вылезу из этих бумаг. - он пристукнул рукой по столу. -
Ну есть ли время про твоих женихов узнавать! Не
вовремя ты со своими претензиями. Чай, живет дочка
твоя да любится с этим хахалем и об тебе не вспоминает.
Вот такие-то они дети неблагодарные.
Обидно было Семену Авдеевичу слушать
таковское, аж губы задрожали:
- Да вот явилась она наднесь, не давая о себе
несколько месяцев весточки.
- И что говорит? - насторожился пристав..
- Ничего не говорит. Плачет да обижается на
мои расспросы. А мне надобно знать, что за Кешотов её
обманул.
- Погоди, погоди! - заморгал глазами пристав,
полистав бумаги. - У нас по всем делам идет, что твою
дочку украл вор Егор. Я к тебе и собирался по этому
вопросу.
- Как вор Егор? - вытаращил глаза Семён
Авдеевич. - Откуда это ведомо? Мне Саша ничего не
говорила.
- Так. а чего она тебе скажет? - встряхнул
головой пристав. - Запугал её, поди, Егор.
- Неее! - отрицательно замотал головой
Кушелев. - тяжело мою Сашку запугать. Не таковская
она!
Но пристав уже наполнился новой идеей,
которая должна привести его к поимке Егора. Надо
уговорить девчонку дать показания и растрезвонить по
округе о новом злодействе вора. что он украл её и держал
у себя, и она еле вырвалась. На основе этого показания
могут из Владимира прислать жандармов и выловят
этого Егора, как миленького, и тогда настанет благодать
в уезде:
- Скажи дочке, что я сам приеду к ней, и она
должна будет мне всё рассказать.
- Ну, не знаю, захочет ли она чего-то говорить. -
обиженно пробормотал Кушелев. - Раз уж отцу ни
словинушки...
- А мне обязана сказать без утайки! - твёрдо
выкрикнул пристав. - Дело-то, стало быть,
государственное вырисовывается. А это не просто.
Встревоженным ушёл от пристава Семён
Авдеевич. Наверное, зря приехал сюда. Разобидится на
него Саша. При чём тут вор-Егор?
Вскочил он на коляску, крикнул на лошадь.
Рванула она с места и пошла по дороге.
А Прокофьич проводил глазами посетителя и
заволновался. Время терять нельзя. Сейчас приедет
Кушелев домой да и спрячут они, не дай Бог, дочку. Ищи
потом, свищи. Надо вслед ехать и не дать опомниться.
Всё-таки пахнет тут Егором, пахнет...
Когда он примчался к кушелевскому дому, то
коляска еще не была убрана во двор, а лошадь мирно
щипала травку на лужке у дома. Наверное, собрались в
гостиной да и решают, как скрыть всё, а потом и увезут
на нераспряжённом экипаже Александру. Крякнул от
досады, что могло бы быть, коли бы он не сразу
опомнился. Сопя и задыхаясь, вбежал он к ним в
гостиную и плюхнулся на сидение округлого венского
стула:
- Вот я явился не запылился! В нашем деле
надобно быстрее.
Все кушелевские домочадцы выглядели
растерянными. Не успели обсудить поездку хозяина в
полицию.
Под приставом заскрипел стул.
- Отколь же ты, красавица прибыла? Из каких
краёв? А мы ведь тебя обыскались. Чуть ли не
похоронили.
Саша в начале растерялась было и не знала
что ответить на напор Прокофьича.
А пристав всё раскрывал и раскрывал карты:
- У вора Егора гостила? Знаем мы всё! Для
родителей спектаклю устроила, а сама-то и тю-тю!. А они
ту молятся за упокой твоей души, слезьми заливаются.
Если бы эти слова были из уст отца и матери,
то тяжко было бы на Сашиной душе и не знала бы она ,
что и ответить. А вот наглость и бесцеремонность
пристава зажгло в её сердце протест:
- А я, что, должна давать отчёт, как я живу и
где бываю?
- Да, должна в некоторых случаях. - наступал
пристав. - Мы государева служба и обо всём должны
знать.
- А где же вы были, когда к нам в дом рвались
разбойники и когда мне, слабой девушке, пришлось брать
в руки ружьё и отстреливаться. Почему вы так быстро,
как нынче, не пришли на помощь?!
Прокофьич аж голос потерял от её слов.
- А потом мне пришлось срочно прятаться,
чтобы тати мне не мстили. Вот тогда и превратилась я в
утопленницу. А теперь вы требуете отчета! Я же с вас
ничего не требую.
Не знал Прокофьич, что и сказать в ответ.
Шустрая девчонка.