Начало: http://proza.ru/2018/11/24/20
***
Солнце клонилось к закату. Дийсан сидела на пне, на речном берегу. Глубоко задумавшись, она слушала звонкую воду. С самого утра она убежала из замка, чтобы не помогать готовить пир по случаю пятнадцатилетия сестры Ризель. Праздник будет большой. На него съедутся многие лорды, ещё бы, теперь сестру можно выдавать замуж.
Самой Дийсан исполнилось пятнадцать в прошлом году и по поводу этого торжество, конечно, не устраивали. Бастард и калека, она не заслужила пира.
С утра Ризель задирала нос больше обычного. Четырнадцатилетняя Мирен от неё не отставала.
Громко, чтобы слышала Дийсан, сёстры обсуждали, какие наденут платья, со сколькими кавалерами доведётся потанцевать.
Казалось, слепую девушку не должны занимать наряды и юноши, но они волновали юную кровь. Отсутствие красивого платья и вечное стояние у стены, когда другие танцуют, лишний раз говорило, она от всех отличается.
В неясных грёзах Дийсан представлялся юноша, в которого можно влюбиться. Конечно, он должен говорить басом, чтобы гремел под сводами замка, но иногда в тишине пусть в разговоре проскальзывают бархатные нотки, точно мурлыканье кота. Пусть кавалер будет широкоплечий, с буграми мускулов на руках, как у крестьянских детей. В детстве они поднимали подругу вверх. А ещё, пусть у него будет сильная шея, такая, чтобы нельзя было обхватить. И ладони пусть будут огромные, только нежные без мозолей, чтобы не щекотали кожу.
Шум воды навевал неясную мелодию. Пальцы то и дело пробегали по струнам арфы. В голове возникало что-то вроде:
- Танцуют здесь пары, как птицы легки.
И нежно рука вдруг коснётся руки.
А я не узнаю любви никогда.
Останусь я в мире одна навсегда.
Дийсан не нравились её глупые строчки. В сравнении с легендами, каким учил старый бард, они казались совсем неуклюжими. Даже крестьянские песни гораздо красивей.
Девушка мечтала сложить героическую балладу, хотя бы о последней войне соседей лордов. Она столько слышала о ней. Но верные слова не появлялись. Героическая мелодия уплывала вдаль вместе с речными волнами.
- Сверкают на солнце большие мечи.
А быстрые кони всегда горячи.
За две недели Дийсан сложила всего две строчки.
- Почему я не могу составить героическое сказание? – в сердцах спрашивала она учителя. – Я хочу сочинить песню про войну, настоящие менестрели всегда слагают песни о битвах.
- Глупая, бойся страшного мига, когда ты сложишь хорошее сказание о войне. Молись, чтобы он никогда не настал. Пока ты не знаешь, чем менестрели платят за дар героической песни.
Суровые предостережения нисколько не утешали. Дийсан и сейчас старалась настроиться на героический лад. Не сумев этого сделать, она заиграла крестьянский мотив.
- Ах, зачем ты всходишь, солнышко?
Что горишь ты, зорька красная?
На войну забрали милого.
Я теперь одна несчастная.
Что ж пришла пора ты страдная?
Спелый колос наливается.
В сердце думы безотрадные,
Болью сердце обливается.
Если бы учитель услышал протяжную мелодию, ученицу бы отругали. Играть на благородной арфе простые песни, совсем неправильно. Но бард никогда не выбирался на реку, а девушка с детства любила песни крестьян и слуг, научившись играть их все. Она легко подбирала мелодии, стоило просто услышать мотив.
Поддавшись неясному чувству, Дийсан представляла себя крестьянской девушкой, что пахнет землёй и хлебом, с мозолью на руках, волосами, запрятанными под косынку. Наверно, похожую носит и молодая повариха, что работает в замке. Её мужа в прошлый год забрали на войну. Она продолжала звонко смеяться, как раньше осаживая лакеев и конюхов весёлыми шуточками. Но иногда голос становился потухшим, тревожным. Госпожа угадала его страх и грусть. Оттого, незатейливая песенка о любви для неё наполнилась чувствами поварихи.
Допев последний куплет, Дийсан задумалась. В комнате лежит полотно с тремя вышитыми яблоками – подарок Ризель. Она вышила их по форме, что вырезал из дерева замковый плотник. Он изготовил много таких фигурок. Вири и бабушка выбрали цвет. Жёлтые яблоки на синем фоне.
Девушка помнила, яблоки могут быть зелёные, жёлтые и красные. Она знала цвета многих вещей, каких никогда не видела, поэтому понимала людей вокруг. Дийсан часто произносила слово «видеть» наравне с теми, у кого было зрение.
"Просто я вижу предметы руками."
Яблоки – это всё, что сестра вышила в подарок на совершеннолетие Ризель , хотя могла вышивать забавных котят и цыплят. Однажды она подарила отцу чёрно-белого котёнка, которого создавала три месяца, безжалостно исколов иглой музыкальные пальцы.
- Как живой! –
Лорд Джернил нежно погладил дочку по голове. Она не видела, как он улыбается, но радость отца ощутила.
"Ризель, конечно, хочет в подарок фигурку животного, она не раз намекала на такое желание. Не заслужила она сложной работы! Ради сестры и так задали огромный пир. Так что, было бы ради кого пальцы портить."
Пока Дийсан сердилась, птицы запели потише, по земле потянуло холодком, даже запахи изменились. Девушка поняла, настал вечер, пора возвращаться в замок. Поднявшись с камня, она взяла палку, сделанную из лёгкого дерева, с удобной ручкой и петлёй. Её хорошо одевать на запястье, чтобы палка надёжно держалась.
Ощупывая тропинку кончиком трости, девушка двинулась от речной воды. Каждый поворот, каждый бугорок на небольшом пути был для неё знакомым. Дийсан уверенно шла вперёд. Когда палка коснулась гулкой стены, девушка двинулась вдоль неё, отыскивая место, где возвратиться во двор легче всего. Там стена обвалилась, став пологой и низкой. Чтобы не пропустить нужный выступ, девушка вела по стене рукой.
Коснувшись шершавого бугорка, Дийсан заложила палку за пояс и принялась карабкаться вверх, цепляясь за удобные уступы, подтягивая вперёд по-крестьянски сильное тело. Достигнув широкой площадки, она замерла, вдыхая холодный воздух, готовясь к трудному вечеру. Решившись, она спрыгнула вниз, уверенная, что ничего себе не повредит, высота не очень большая. Во дворе и замке она легко передвигалась иногда даже бегом. Вот девушка и помчалась, как в детстве, улыбаясь самой жизни.
- Ты где пропадала целый день, негодная девчонка? – раздался ворчливый голос Наарет. – Как видишь, в замке обошлись без твоей помощи. Тебя вовсе не стоило бы приглашать на пир. Сегодня ты не заслужила гуляния.
- Так и не надо меня на него одевать, лучше я в комнате посижу. Всё равно на церемонии Ризель для меня ничего интересного не найдётся.
- Ладно, пойдём, у нас мало времени.
Бабушка крепко взяла внучку за руку.
Она тщетно старалась понять, откуда в той столько упрямства. Когда старая леди принялась обучать девочку премудростям жизни в богатой вотчине, она упорно внушала, раз Дийсан калека,значит живёт в замке отца из милости.
- Твой долг помогать близким, не требуя благодарности. Они заботятся о тебе. Ты должна нести суровый жребий с достоинством.
У девушки возникало достоинство, правда своеобразное, вовсе не то, какому учила бабушка. На неприязнь мачехи и сестёр она отвечала искренним возмущением. На привязанность Кирвела сильной любовью. Наарет знала, разреши внучке вести себя так, как она хочет, та и впрямь не придёт на пир. Они вместе пришли в комнату с нагретой ванной, девушка вымылась. Вири, как умела, уложила волосы госпожи и помогла надеть длинное платье без единого украшения.
Под руку со служанкой, Дийсан вошла в главный зал, где её ожидало место за дальним столом, в то время, как остальная семья расположилась в самой его середине.
Привыкнув к скромному месту, девушка была довольна собственной неприметностью. Почувствовав аппетитные запахи, она поняла, что проголодалась. Попросив Вири рассказать о блюдах, что стоят на столах, госпожа приказала принести те, что её привлекли.
"Раз ни остаётся ничего другого, так хотя бы буду есть сколько хочу."
Вскоре Дийсан услышала, в зале начали преподносить подарки сестре.
- Пойдём туда, пора подарить Ризель её полотно.
Госпожа положила ладонь на локоть Вири.
- Это тебе.
Девушка протянула вышивку, услышав довольный голос сестры.
- Посмотрим, что тут у нас!
Наверно, Ризель в придвкушенни улыбалась.
- Там три яблока, можешь и не глядеть. Котята для рук калеки работа не лёгкая. Как не старайся, а не успеешь!
Насмешливо улыбнувшись, Дийсан развернулась кругом. От маленькой мести она загрустила ещё больше.
"Надо было вышить сестре котёнка, пусть бы порадовалась! От обидного дела жизнь к лучшему не изменится."
Заиграла музыка, начались танцы.
- Проводи меня до стены.
Сердца коснулась напрасная надежда.
Конечно, Дийсан знала, ей лучше уйти на скамьи, где разговаривали пожилые матроны.Там не так больно, будто она сама не хочет танцевать.
Замерев в одиночестве, девушка жалела, что снова не повела себя сдержано и достойно, показала заветные желания, вдруг кто-нибудь решится её пригласить.
"Тогда я впервые узнаю, что значит идти в паре с юношей. Мне хорошо показали разные движения, просто так, на всякий случай, но какой это соблазн!"
Напряжённая, как струна, замерев в неподвижности, Дийсан не знала, насколько красива. Прелесть не портило даже тёмно-серое платье. Длинное, до самого пола, очень широкое, оно отлично скрывало соблазнительную фигуру, только для восхищения достаточно было лица. Черты правильные, как говорят, породистые. И словно - изюминка, загадочные тёмно-зелёные глаза, что волновали кровь отсутствием ясного взора, таинственной глубиной. Каштановые волосы с лёгким рыжим отливом уложены в небрежную причёску, густые, волнистые. Угловатость отличных манер, придавала движениям своеобразное очарование.
"Не была бы она слепая…" - тайком вздыхали юноши. Рядом со старшей сестрой Ризель и Мирен выглядят бледными.
Музыка смолкла, гости расселись по местам. Девушке наскучило торжество.
"Надо было сидеть у реки, пускай бы дикие звери до косточек меня обглодали. Ой, страшно, сама себя напугала. Нет, лучше попасть к разбойникам, они захотят надо мной надругаться, а смелый юноша меня из беды выручит. Да не нужна я ни воину, ни грабителям..."
- О, Джон, ты так хорошо танцуешь, – услышала Дийсан голос Кирвела. - Милый, когда ты женишься на мне? Чтобы я нарожала тебе много, много детей, глупых, самодовольных, как две капли воды похожих на меня, - показывал брат Ризель. – А может ты, Дик, возьмёшь меня в жёны? Неважно кто, главное, чтобы женился ну хотя бы кто-нибудь. Ну пожалуйста, женитесь на мне, я очень хочу замуж.
Сестра невольно улыбнулась.
- Дий, мама велела ложиться спать, как будто я не знаю, к утру гости напьются и вповалку попадают под столы, несколько парочек уйдут в пустые покои или даже уединяться в укромном сарае. А завтра слуги начнут убирать осколки и кости после пьяных соседей. Так скажи, чем взрослые могут меня напугать?
- Ничего, Кир, у тебя будут сотни таких пиров. Вот вырастешь и начнёшь их сам задавать, тогда никто не прикажет тебе ложиться в постель. Ты с удовольствием сможешь полежать под столом пьяный, сколько захочешь, или тайком увести в сарай пригожую девушку, - Дийсан едва сдерживала смех.
- Ну, когда я ещё вырасту? Мне сейчас спать не хочется! В комнате темно и пусто, а валяться под столом и уводить девушку я, даже старый не захочу. Они все писклявые и пугливые, только ты смелая.
- Тебе всё равно пора спать, Кир, давай я пойду посидеть в твоей комнате, чтобы тебе одному не было скучно. На ночь могу исполнить легенду об Алейском ущелье, твою любимую.
Когда мальчик лёг в постель, сестра завела.
- Над скалами солнце упрямо встаёт,
И пылью дорога стремится вперёд.
Идут они трудной судьбою своей,
Чтоб сердцем и жизнью спасти свой Алей.
Слова величественной и грустной песни будили в сердце неясные грёзы. Кирвелу виделось, он сам защищает таинственное ущелье, вход в цветущую долину Алея от несметных полчищ теневых. Это он падает с мечом серой стали в груди, чтобы никогда не подняться с земли. Только смертельная рана чудесным образом заживает, Кирвел приходит домой к красивой жене и сёстрам, пусть защитники алейского ущелья домой никогда не вернулись.
Закончив песню, Дийсан не могла отстраниться от печального мотива. Она была там, ждала воина домой, того, что назад не пришёл.
"Как же верили в них жёны! Они узнали любовь. О воинах Алея составили прекрасную балладу. Я хочу сложить песню о нём, о сильном и смелом. Только пусть он ко мне вернётся! Даже если однажды отправится на войну."
Когда Кир заснул, девушка оставила его комнату.
У себя она сразу легла в постель, но сон прийти отказался, сердце томило что-то неясное, грустное.
"Скажи, ты вообще появился на свет? Тот, кто должен в меня влюбиться. Наверно ты давно есть, раз я сама выросла. Просто ты не заметил слепую девушку или её пожалел. Вот и страдай теперь в одиночестве до скончания дней! Другой любви для тебя всё равно не найдётся! А я о тебе и слезинки не пророню!"
С утра Дийсан принялась за повседневные дела. В горячую августовскую пору в замке варили варенье из яблок. Вместе с другими девушками госпожа отбирала целые, не червивые плоды, только служанки на глаз, а она на ощупь. В воздухе стоял медовый запах, над яблоками вились осы. Разве можно обтрясти дерево без потерь, чтобы не повредилась тонкая кожица, не брызнул кисло-сладкий сок. Слуги работали весело, то и дело перебрасываясь шутками.
- Слышь, Джек, смотри не грохнись, а то раздавишь все яблоки, – звучал задорный девичий голос.
- А ты меня поймай, руки у тебя такие, что медведя косолапого в лесу заломаешь.
Дийсан смеялась вместе с крестьянами.
- Эй, Тим, говорят ты вчера у чужого лорда коня увести хотел, потом тебя его слуги мётлами охаживали, то-то ты с утра неразговорчивый, - поддразнила она дружка детства, услышав знакомый голос.
- А не ты ли неделю назад на чужую морковку позарилась, так что на тебя здоровенного кобеля спустили. Были бы штаны, без них бы домой воротилась. Не повезло кобелю, запутался в женских юбках, бедняга.
Госпожа весело рассмеялась.
- Вот осадил, так осадил. А всё же, как ты садиться-то будешь? От мётел заноз много бывает.
Отобранные для варенья яблоки резали сначала на большие куски, дальше на маленькие дольки, засыпали сахаром, после в огромных посудинах ставили на печи.
Дийсан резала, засыпала, мешала, и конечно, пробовала варенье на вкус. В жаркой работе за ней часто увязывался Кир, мальчишка то и дело старался придумать шалость, чтобы сестра отвлекалась от дела.
***
Незаметно наступила осень. Крестьяне собирали урожай, большую часть они отдавали господину. Тот в свою очередь, обеспечивал хлебом жестоких стражников и надменного короля Велериана, за него горой стояли полутеневые и ледяной край.
В центре замкового двора лорд Джернил принимал зерно, мясо, птицу и всё, чем богаты его люди. На сердце лежала тоска. Господин знал, у многих крестьян ветхие жилища. Каждую зиму земледельцев косил холод и голод. Самых крепких юношей забирали на войну. Хорошо, он хотя бы не пользовался правом первой ночи, заставляя бедные семьи страдать или откупаться монетой.
"Нет, мы были сотню раз правы, когда в юности мечтали освободиться от Вирангата. Сотню раз жаль, что мы проиграли. Тысячу раз мне было бы лучше сгореть на погребальном костре вместе с друзьями, чем жить всё это время. Я спас ценой чести семью, но для какой судьбы?"
Внезапно острая боль пронзила сердце, в глазах потемнело. Долгие годы Джернила точила болезнь, рождённая душевным страданием, только он сам об этом не знал.
Чувствуя, как подкашиваются ноги, лорд пробовал устоять, но тело не подчинилось. Господин медленно осел на землю.
Двое слуг, подхватив его на руки, отнесли сеньора в замок.
Точно в тумане, он видел лицо жены, потом целителя. Больной не различал слов, только странный, неясный гул. Но он не просто понимал, всем телом чувствовал, пришёл его смертный час.
- Дийсан, – прошептал Джернил непослушными губами.
"Почему они не хотят шевелиться?"
- Приведите к нему дочь, – холодно приказала Гердана.
Она вовсе не смягчилась, но не выполнить последнюю просьбу умирающего грозит страшным проклятьем. А вдруг это и есть его последняя просьба?
Слуги стремглав бросились исполнять приказ. Из тревожных, сбивчивых речей Дийсан ничего не поняла, но сердцем почувствовала: случилось что-то непоправимое.
В комнате больного пахло лекарственным настоем, девушка не знала горьковатого запаха.
- Вот табурет, – прозвучал холодный голос мачехи.
Жёсткая рука показала сидение.
- Отец здесь? –
- Да, он звал тебя, – бросила Гердана.
Протянув руку, дочь нашла родную ладонь. Она показалась ей совершенно вялой, почти неживой. Девушка не знала, отец смотрел в её глаза, очень похожие на материнские.
"Ариан. Скоро он предстанет перед судом любимой женщины. Это он сбил её с пути. Она погибла из-за него. Дийсан. Она останется одна перед Герданой. Он мог властью сеньора заставить вассала жениться на слепой дочери, дать за ней хорошее приданное, что спасло бы её от приюта. Но он ничего не успел."
Лицо Дийсан медленно исчезало. Вместо него возник портрет Ариан, только с огромными, отстранёнными глазами.
"Почему взгляд такой чужой? Неужели она не хочет взглянуть на меня?"
- Ариан!
Никто не расслышал неразборчивого слова, даже дочь. Чуть вздрогнув, родная рука замерла в тёплой ладони. Дийсан поняла, оно, самое страшное, произошло.
- Всё, – закрепил правду голос Герданы, простой, какой-то будничный. В словах звучало странное облегчение.
Поднявшись с табурета, девушка пошла к выходу неверными шагами, выставив обе руки вперёд, как самая настоящая слепая в представлении зрячих. Никогда она так не передвигалась по замку, а сейчас показалось, ещё шаг и она упадёт, растянется на радость Гердане.
Добравшись до постели, Дийсан упала на неё. Она долго лежала неподвижно, не понимая, спит или нет.
На завтра была погребальная церемония и, наконец, пришли слёзы. Они хлынули потоком, который очистил сердце, но не дал забвения. Было всё: неверие и отчаяние, и страшное слово «приют.» Оно возникло на другой день после высокого огня, какой унёс в дальний путь лорда Джернила. Девушка ничего не воспринимала.
Она плохо помнила, как Наарет, старый бард и Кирвел уговаривали Гердану оставить падчерицу в замке, только леди Карэль была непреклонна. Столько лет она мечтала избавиться от Дийсан, чтобы та больше не напоминала ей об измене мужа.
Нелюбимый, беспомощный, супруг предпочёл её другой.
Никакая сила не была способна заставить Гердану отступиться от решения, что она давно приняла.
Послав слугу в приют дальнего монастыря, леди Карэль получила желанный ответ: обитель предоставит повозку и монахиню. Прибыв за несчастной калекой, она заберёт её на попечение приюта.
Дийсан приняла печальную весть почти равнодушно, виной тому было горе. И только, когда прибыла обещанная повозка, девушка внезапно очнулась, точно сердце оставил бред тяжёлой болезни.
***
Лёжа под одеялом, Дийсан прислушивалась к ночным шорохам. Замок спал. Наверное, сегодня не спится ей одной. Наступила последняя ночь дома. Завтра она уедет из замка, скорей всего навсегда.
Девушка ощущала, её жизнь кончена. В обители будет тоскливо и холодно.
"Я не хочу в приют! Неужели они не понимают, как там плохо! Почему мне нельзя бегать на речку, плести венки. Цветы хорошо пахнут, летняя травка колется и щекочет руки. Почему нельзя трудиться в замке, когда наступила осень? Дома столько мяса и овощей, работать жарко и весело, пускай впереди холода."
Дийсан тихонечко всхлипнула, заплакала - тоненько, жалобно, пока не заснула.
Крепкий сон нарушил скрип двери. Почему-то её открывали.
- Пора, госпожа, вам надо вставать, – грустно сказала Вири.
Они расставались. В приют калека поедет одна.
- Да? Уже ?
Девушка неохотно встала. Позавтракав и надев колючее платье и плащ, что привезли монахини, она вышла на улицу.
Прощаясь с замком, Дийсан обходила постройки, прикасалась рукой к шершавому дереву, о какое можно занозить руку. Слышала голос цепного пса, что охрип от частого лая. Мычали коровы, хрюкали свиньи. Утки плескались в огромной луже.
"Как же я отсюда уеду?"
- Ты куда пропала? Давай скорей, пора в дорогу, – послышался вдалеке голос монахини, что говорила с ней вчера.
Девушка захотела спрятаться в сарае среди душистого сена.
"Зароюсь так, что никто не отыщет! Нет, меня, конечно, найдут. Тогда Гердана узнает, как мне было больно."
Дийсан вернулась к ступеням замка.
На них стояли мачеха, Наарет и Кирвел.
- Когда я вырасту, то заберу тебя из приюта! Ты только подожди, – пообещал брат, звонким, дрожащим голосом.
- Не бойся Кир, мне будет в обители хорошо. Ты станешь большим и сильным и тогда возьмёшь меня обратно домой.
Тяжёлым душевным усилием сестра сделала голос спокойным, заставила губы и ресницы не дрожать.
Вдруг девушка ощутила, её обняла бабушка Наарет. Уткнувшись в надёжную грудь, что пропахла травами и книжной пылью, внучка поняла, её плечи коротко вздрагивают.
- Просто живи достойно, – рука Наарет гладила волосы девушки. – Несчастье, как и счастье изменчивы. Жизнь долгая и ты не знаешь, какой стороной она к тебе обернётся. Главное, я вырастила тебя хорошей. А ещё, Кирвел и я любим тебя, ты, внучка, помни об этом.
В похожем на дерево с жёсткой корой голосе, послышалась редкая нежность, словно на крепких ветвях ожил молодой листочек.
- Я буду помнить, останусь достойной.
Наарет её отпустила.
Чужая рука монахини крепко взяла девушку выше локтя.
- Ну, ладно, хватит прощаться, пора ехать, – произнёс строгий голос.
Вири подала узелок с вещами, что госпожа брала с собой.
- Я буду скучать!
Служанку душили слёзы.
- Я тоже буду грустить о тебе!
Монахиня повела Дийсан вперёд, той пришлось идти.
Возле конюшни послышалось лошадиное фырканье. Девушка ощутила, впереди что-то стоит. Она поняла, это повозка.
- Давай забирайся. Я тебе помогу.
- Не надо, я сумею всё сделать сама.
Поставив палку на край повозки, и слегка опёршись на неё, Дийсан залезла внутрь.
Забившись в дальний угол, она обхватила колени руками и положила на них голову.
- Н-но! – раздался окрик возницы.
Конь тронулся, повозка подпрыгивала на ухабах. Как непохожа была тряская езда на движенье в карете. Кучер лихо посвистывает, кони мчатся вперёд, даже Гердана смеётся.
Но монастырская колымага с грохотом и скрипом тащилась по дороге. Её везла одна рабочая лошадка тяжёлая, неторопливая.
Дийсан неуютно, снова хочется плакать. Только тряский ход лошади убаюкал и сильную грусть.
Девушка проснулась, когда монахиня тряхнула её за плечо.
- Давай выходить, мы на постоялом дворе.
Дийсан спустилась вниз. Помощница привела её в помещение, где посадила за стол. После ужина поднялись в отведённую комнату, монахиня показала калеке кровать и ушла. Ни жаркого очага, ни пуховой перины с ворохом подушек. Кровать узкая и скрипучая, постель пахнет чем-то нечистым.
Девушке захотелось петь, излить в мелодии налетевшую тоску, свою загубленную жизнь.
- Тишина на душе, в сердце прячется плач.
Этот мир - мои грёзы, мечты и палач.
Вырвать с корнем желанья хочу из души.
Ты, забвенье надежды, ко мне поспеши.
Строчки уж слишком возвышенные, но не петь же, что одеяло колется?!
- Вот лежу я одна, тереблю одеяло.
Лучше б в замке родном новым утром я встала.
Новое утро началось с голоса помощницы. Она разбудила калеку для завтрака. Однако, в дороге монахиня по имени Ризьен, всё время молчала, просто не зная о чём говорить со слепой. Дийсан не была ей неприятна, Ризьен никогда не чувствовала отвращения к калекам, много лет ухаживая за ними. Круглая сирота, она ушла в монастырь, прячась от нищеты.
Приют обители существовал давно, его содержали сердобольные прихожане. Ризьен понимала, её долг помочь несчастным дожить отведённый век. Когда Создатель забирает калеку к себе, он больше не мучается, ему хорошо. На земле убогим нужна сытная еда и тёплая постель, чего им ещё желать?
В приюте жили три слепые женщины. Они ходили, касаясь пальцами стенки, ждали, когда еду подадут им в руки. Дийсан удивила Ризьен своей умелостью, но не больше.
"Сразу видно, что дочка лорда," - нашла объяснение монахиня и на том успокоилась.
Продолжение здесь: http://proza.ru/2018/12/25/1452