Джемма
Последний год учёбы в школе мне запомнился практически по дням, невероятно чётко и детально. Начиная с того момента, как Тод впервые вошёл в наш класс. Я помнила все свои обеды, во время которых, делая вид, что слушаю кого-то из середнячков, наблюдала за тем, как Тод поедал йогурт, слизывая остатки языком прямо со стенок пластикового стаканчика. Я помнила, как было тепло даже поздней осенью, как учителя промокали носовыми платками вспотевшие лбы, а я искала возможности пройти мимо Тода и задеть его, чтобы на моём теле остались хотя бы микроскопические частицы его пота. Я помнила сучку года Норму Чандлер и её костлявые руки, обвивающиеся вокруг Тода, словно ядовитый плющ. В какой-то момент, она окончательно потеряла стыд и демонстрировала свою похотливость прямо перед дурачком Билли. Она обрывала его на полуслове:
- Тсс, тише, - если в это же время начинал говорить Тод.
Она носила обтягивающие джинсы, которые казались мне ненастоящими, кукольными, такими узкими и крошечными, что в них могла поместиться разве что бейсбольная бита, но не человеческая нога. Норма не раздражала меня прежде так сильно, как с появлением Тода. Катализатор. После инцидента с поцелуем мне казалось, что ничего не изменится. Тод Шоу целует кого хочет. Я лишь надеялась, что это не аукнется мне неприятностями. Неосторожно брошенное слово, безобидная шутка, кто-то пронюхает о случившемся и начнётся мой личный апокалипсис. Из середнячков меня быстренько переведут в категорию похуже одиночек – во всеобщее посмешище. Как Мэри Гарфилд, у которой пошли месячные во время урока, отпечатавшись огромным красным пятном на бежевой юбке. Казалось бы, Мэри ни в чём не виновата, однако, школа похуже суда. Захочешь оправдаться – никто не станет тебя слушать, попытаешься найти адвоката – обвинят вас обоих. В школе выносят приговор без разбирательств и слушаний. Мэри стали называть «кровавой Мэри». Ей так и не простили маленькой оплошности, допущенной природой. Страшно было представить, какая бы участь постигла меня.
На следующее утро после поцелуя, Тод впервые поздоровался со мной. Я открывала свой шкафчик, когда он проходил мимо со Стивом МакКуином из футбольной команды. У Стива всегда был слегка приоткрыт рот и опущены веки, будто он дремал, однако, на футбольном поле всё менялось, словно по волшебству. Его прозвали ракетой. Они прошли мимо, о чём-то болтая. Я бы отдала полжизни, лишь бы узнать, о чём. Если бы Стив спросил:
- С кем это ты сейчас поздоровался?
Что бы ответил Тод? Как бы представил меня? Джемма. Моя соседка Джемма. Одноклассница. Да так, никто. Идиотка, обрызгавшая меня своей заразной слюной на днях. Сучка года Норма сотрёт меня в порошок.
Если не из-за приветствия, то определённо из-за того, что Тод Шоу остановился передо мной на своём чёрном Шевроле Камаро и предложил подвезти до дома. Я настолько растерялась, что сразу же согласилась. Вот только не помню, как оказалась в машине и о чём мы говорили. Вроде бы ни о чём. Мне было страшно дышать, двигаться, моргать. Сейчас чары рассеются, и Шевроле Камаро превратится в тыкву. Всё моё тело было настолько напряжено, что я почувствовала себя каменной статуей, не способной пошевелиться. Когда мы подъехали к моему дому, Тод повернулся и спросил:
- Не хочешь съездить вечером в кино или перекусить где-нибудь в городе?
Возможно, я кивнула. Или же подала какой-то другой знак согласия, потому что через секунду он произнёс:
- Круто, заеду за тобой в семь.
Каким бы невероятным не казалось всё происходящее, по-настоящему мне не давал покоя лишь один вопрос: что Тод Шоу собирается сделать со мной? Я вполне допускала, что его кто-то подговорил, вроде Нормы, которая как раз находилась в поиске очередной жертвы для своих нападок. Он мог с кем-то поспорить или решить развлечься по собственной инициативе. Я не просто ожидала подвоха, я знала, что он произойдёт, и всё равно продолжала играть в его игру.
Мы очень быстро стали главным предметом местных сплетен, но, как ни странно, так же быстро интерес к нам пропал. На нас продолжали удивлённо поглядывать, порой я улавливала шёпот:
- Что он в ней нашёл? Везучая сучка. У неё что, волшебная вагина?
Но мне стоило догадаться, что никто не посмеет выступить против, даже Норма. Никто не отважится оспорить решение Тода Шоу или, не дай Бог, усомниться в его адекватности. Он обнимал меня за талию, и все нервно проглатывали ком изумления, возвращаясь к своим делам. Это, конечно, странно, но дело твоё, чувак – настроение ощущалось примерно таким. Тода Шоу почитали, как божество. И это божество собиралось в скором времени меня уничтожить.
А пока у нас развивались отношения, да-да, самые настоящие отношения, как у парня и девушки. Я сама пребывала в постоянном состоянии шока, могла подолгу смотреть в одну точку, резко дёргалась, вздрагивала, даже начала заикаться. Следовало быть всё время на чеку, но получалось обратное. Я словно проваливалась в полузабытье. Несколько раз меня возвращали в реальность якорем одних и тех же вопросов: о чём размечталась? Но если бы они только знали – учителя, середнячки, - что я вовсе не мечтала, а просто-напросто пыталась переварить происходящее. Вела диалог с самой собой:
- Ну, какие будут идеи? Почему Тод Шоу выбрал нас?
- Не знаю, шутки ради.
- И когда ожидается кульминация?
- Не знаю, мы пока даже не целовались.
- Ждёшь, чтобы всё зашло слишком далеко? Готова лишиться с ним девственности?
- Да не знаю я, говорю же, толком не целовались ещё.
- Ну, а дальше-то что? Опрокинет тебе на голову ведро с каким-нибудь дерьмом на выпускном балу?
- Это из фильма?
- Это будет из твоей жизни, если не дашь ему отворот поворот.
- Но как же его дать? Он ведь так мил со мной.
- А по ночам ищи эту милость между ног у сучки года Нормы. Или нет?
Справедливости ради замечу, что с того момента, как между мной и Тодом завязалось что-то вроде настоящих отношений, он начал сторониться Нормы. Пару лет назад Мэтью Хаммер из параллельного класса подкатил ко мне на школьных танцах со словами:
- От тебя так вкусно пахнет. Лавандовый лосьон для тела?
После этого я тоже начала его сторониться, только иначе. В буквальном смысле. Завидев его в коридоре, я тут же сворачивала, пряталась по углам, закрывала лицо учебником. Случай Тода я окрестила «уверенным избеганием», когда сторонишься, но не трусливо, как я, а вполне откровенно. Проходишь мимо и даже не смотришь, не отзываешься, когда с тобой пытаются заговорить, убираешь руку, когда её кладут тебе на колени. Для меня это было чем-то невероятным. Когда однажды Мэтью Хаммер поймал меня в столовой и предложил съездить вечером на озеро искупаться, я решила, что он непременно собирается меня убить, и всё равно не нашла в себе сил отказать. К счастью, бедняга Мэтью отравился лазаньей в тот же день, и наши планы благополучно рухнули.
Тод Шоу умел говорить «нет» ловко, прекрасно и неподражаемо, будто где-то обучался этому древнему искусству. Норма кусала ногти и похудела ещё сильнее. У неё выпирали бедренные кости, а скулы сделались такими острыми, что, задев их, можно было порезаться. Я частенько ловила на себе её взгляды, полные презрения, ненависти, злости, непонимания, обиды, и всё же, дальше взглядов дело никогда не заходило. Возможно, потому что практически всё время со мной рядом находился Тод. Или же она боялась, что, насолив мне, разозлит его. Или же они отлично спланировали свой маленький спектакль и со всей ответственностью вжились в роли. Я была уверенна в последнем. С чего вдруг сучке года Норме бояться кому-то навредить? Ничто не останавливало её прежде. Никто не стоял на пути между ней и очередной невинной жертвой её безжалостного террора.
Спустя пару месяцев я пришла к неприятному выводу о том, что начинаю доверять Тоду. К тому времени мы уже довольно много целовались, он даже трогал мою грудь через бюстгальтер. Моё тело больше не было таким напряжённым рядом с ним, как раньше. Оно реагировало на его присутствие теплом и лёгкостью. Стоило его рукам сомкнуться у меня на талии или же прижаться к моей спине, как я превращалась в комок мягкого податливого теста – крути, взбивай, меси, как вздумается. Кажется, мы достигли того уровня близости, когда не боишься спросить: «у меня не размазался кетчуп вокруг рта?».
Прямо пропорционально нашему с Тодом сближению, усиливалась одержимость Нормы. Она крутилась вокруг него незаметно, словно тень. Стоило мне посмотреть на него, как где-то на заднем фоне тут же возникало её костлявое лицо. Мне начало казаться, что Норма действительно страдала. А, значит, Тод действительно испытывал ко мне чувства. Обе мысли были одинаково тревожными.
Мы заговорили о Норме лишь однажды, после урока химии, когда мистер Финникс поставил её в пару с Тодом для лабораторных работ. По дороге домой я заметила его непривычную молчаливость.
- Что-то случилось? – спросила я.
Он тряхнул головой и натянуто улыбнулся:
- Ерунда.
- Не хочешь быть в паре с Нормой?
Тод непроизвольно скривился:
- Почему?
- Не знаю, она странная стала. И приставучая.
Мне понравился его ответ. Бедняжка Норма, услышь она его, выпрыгнула бы из машины на ходу, но я едва не захлёбывалась радостью. Я сказала, что, возможно, всё будет не так уж и плохо. Тод неохотно согласился. Однако, спустя первую неделю я была готова проглотить собственные слова. Это было не просто плохо, а невыносимо. Они сидели за одним столом, и Норма постоянно прижималась к нему. Я сидела позади и всё видела. Как она клала подбородок ему на плечо, как пялилась на его губы, облизывая свои, как слюнявила палец, чтобы стереть невидимую пылинку с его щеки. Напряжение висело в воздухе, как сорокоградусная жара – влажное, тягучее, противное, давящее. Дошло до того, что вернувшись однажды домой, я достала дневник и записала крупными буквами:
ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ СГОРЕЛА В АДУ, СУЧКА НОРМА ЧАНДЛЕР!
Я бы такого ни за что не написала, если бы она не слюнявила палец и не возила им по лицу Тода. Это было уже слишком. Её слюна впитывалась в его кожу, и происходило что-то вроде совокупления. Она становилась частью его. Я должна была что-то сделать, пусть даже на бумаге, в одиночестве в своей комнате, в своих мыслях. Мне и в голову не приходило, что кто-то может по-настоящему пострадать.
Мы проводили опыт с хлором и азотной кислотой. Я хорошо запомнила. Мы засыпали в неё чёрные частицы и наблюдали за огненными вспышками. Я наблюдала за Тодом и Нормой. Я видела своими глазами, как что-то полыхнуло и задымилось, а затем услышала пронзительный визг. Норма резко вскочила со стула и стала крутиться на месте, как заведённый волчок. Мистер Филлипс бросился к ней, снимая с себя фартук. Подоспев, он принялся хлопать им по её волосам под аккомпанемент её крика. Дальше поднялась самая настоящая суматоха, перешёптывания, громкий инструктаж перепуганного мистера Филлипса, выводящего Норму из кабинета. Внезапный пожар стал главной темой дня. Рассказ о нём с каждым перерывом становился всё более детальным и невероятным. Вот вся её голова полыхает ярким огнём. Вот Норма начинает корчиться и обугливаться, будто из неё изгоняют беса. А вы знали, что у неё сгорело пол лица? Все с возбуждением расспрашивали Тода, как главного свидетеля, а когда он давал скупые раздражённые ответы, кивали:
- Круто, чувак, такое шоу и ты в первых рядах.
Как оказалось, лицо Нормы не пострадало, в отличие от её волос и даже, как поговаривали, головы. Через неделю она пришла в школу в парике – короткие жёлтые волосы до плеч. Казалось, будто ей уже перевалило за тридцать. Впалые щёки и синяки под глазами создавали красочный образ измученной домохозяйки из трейлерного парка.
Первые пару дней школьная общественность примерно демонстрировала свою сострадательность, но вскоре лимиты исчерпались. Бывшие лучшие подруги с облегчением признали, что их Нормы больше нет. Остальные нахально глазели, тыкали в неё пальцем и смеялись. Даже дурачок Билли вежливо предложил «прекратить общение». Из главной претендентки на «Королеву бала» Норма Чандлер превратилась в главное посмешище школы. Мне было искренне её жаль, до такой степени, что я напрочь позабыла о своём дневнике и идиотской записи. Я не открывала его до самого выпускного, накануне которого нам сообщили, что Норма наглоталась таблеток и впала в кому. Вечером того же дня я достала дневник и прочитала:
ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ СГОРЕЛА В АДУ, СУЧКА НОРМА ЧАНДЛЕР!
Это всего лишь слова. Слова не поджигают волосы. Они не вводят в кому. Я швырнула дневник под кровать и завернулась в одеяло. Меня не покидало ощущение, что ветви деревьев вот-вот превратятся в щупальца, залезут в окно и высосут из меня душу, которую я, вероятно, сама того не подозревая, продала дьяволу.