Последняя склянка

Виктор Владимирович Мартынов
                Последняя склянка

     Урожай в том годе, скажу я вам, случился отменный. Особенно, что касаемо, огурцов.
Впрочем, тёщу мою, Веру Ильиничну, человека исключительной хозяйственности, такой поворот дела не испугал. Подсобрав по родне, да по соседям пустые банки, она решительно принялась за заготовку, всякий раз приговаривая: “Много не мало, зимой всё подберётся”.
     Я и супруга моя Настя были, понятно, мобилизованы на эту барщину: Настя бегала по огороду, собирая треклятые огурцы, укроп и смородинный лист, а я, обустроившись на кухне, закручивал банки и сносил их в погребок под терраской. Поначалу я было принялся считать каждую свою ходку, но на пятом десятке сбился и плюнул на это дело.
     Вскоре все полки в погребке были заставлены плотным стеклянным строем. Делать нечего,
пришлось размещать банки и на полу, предварительно застелив его куском мешковины. К концу битвы с урожаем даже наступать в погребке было уже решительно некуда.
     Помнится, был я как раз в погребке и ломал голову, куда бы определить последнюю склянку, когда сверху, через открытый люк послышались шум и приглушенные крики. Раздался дробный топот и что-то с грохотом и скрежетом рухнуло. Я поспешил наружу, так и держа в руках распроклятую огуречную банку.
     Надо сказать, что помимо огорода, в хозяйстве нашем числилась и кое-какая живность: десяток кур с петухом да трехгодый кабанчик. Он то, паразит, и был причиной переполоха. 
С измальства за два черных круга вокруг глаз прозвали мы его Пиночетом. И, как в воду глядели. Нрав у него открылся дурной, можно сказать милитаристский: то Настьку на ногу хватит, то несушку затопчет. Беда с ним, одно слово. Я уж сколько раз собирался его под нож спровадить, да тёща горой стояла. Поди ж ты, полюбился он ей. И то сказать, родственные души.
      Когда я спустился с терраски, Пиночет резво носился по огороду, круша грядки и гоняя перепуганных кур. Теплица повалилась на бок и кругом валялись битые стекла. Бог весть, как вырвался этом дьявол на свободу: толи, ограду подрыл, толи кто-то запамятовал как следует его запереть. Тёща с женой пустились в погоню, махая в воздухе кулаками, причитая и матерно грозясь. За забором показались соседи, оживленно обсуждая происшествие.
      Пиночет тем временем пронесся по краю огорода с грохотом опрокинув пустую бочку и вдруг, увидев меня, остановился. Ничего хорошего это не сулило. Воинственно взвизгнув, Пиночет бросился в мою сторону. Можно было схорониться в терраске, за дверью, но отступать, да еще на глазах у соседей, я не стал. Я решил умереть стоя. Когда Пиночет был уже совсем рядом, я с проворностью пикадора отскочил в сторону. Пятнистая туша с размаху грохнулась о завалинку, издав отчаянный визг. Пиночет замотал головой и, злорадно хрюкнув,
снова уставился на меня. Но тут ко мне подоспела подмога: тёща с Настей, вооруженные граблями и вилами. Пиночет заметался вдоль завалинки, бросился к терраске и, дробно стуча копытами по ступеням, заскочил в дверь. Оказавшись на терраске, он тут же рухнул в открытый люк. Раздался пронзительный визг и грохот падающей с высоты туши.
      Теща с женой бросились мимо меня в дом, побросав возле крыльца ненужное вооружение. Холодея от ужаса, я поднялся за ними, все ещё сжимая в руках огуречную банку. Тёща громко причитала, ползая вокруг люка на коленях:
      - Что ж ты зробил, Петруша? Ирод ты окаянный!
      Вера Ильинична не признавала прозвища, каким мы с Настей потчевали её любимца и упрямо звала борова Петрушей. 
      Я заглянул вниз и сердце мое остановилось: падая, Пиночет-Петруша сокрушил все полки с огуречными банками и теперь метался в узком пространстве, топча копытами то, что стояло на полу.
      - Что ж ты, люк то не прикрыл, тетеря? – качая головой посетовала Настя. – Как мы эту гадину теперь достанем оттудова?
     Я вздохнул и поставил опостылевшую банку на стол. Со стороны входа послышался скрип ступеней и в терраску, припадая на хромую ногу, вошёл сосед Матвеич.
     - Степан Матвеич, - всхлипнула Настя, - подскажи, чего делать то?
     Матвеич проковылял к люку, деловито осмотрел место катастрофы и заявил, доставая папироску:
     - Живьем не вытащим. Надо либо резать, либо жаканом бить.
     - Не дам! – вскинулась тёща, вскочив с пола и загораживая собою люк. – Ишь чего удумали, живодеры!
     Пиночет, слыша её голос, неистово визжал, прыгая на приставную лестницу. Слышался хруст раздавленного стекла.
     Тёща снова упала на колени и опустив голову в люк затараторила:
     - Не бойся, Петруша, не бойся, маленький! Никто тебя не зарежет.
     - А сколь в нем веса то? – осведомился Матвеич, раскуривая папироску.
     - Пудов пятнадцать, - прикинул я,
     - Пятнадцать, - повторил Матвеич и задумчиво поскреб пятерней небритую щеку, - без лебедки не обойтись.
     - У Валька Егорова есть, - сообразил я. – Спрошу до завтра, небось не откажет.
     Матвеич деловито закурил и, морщась от густого, как дёготь, табачного дыма, осведомился:
     - Самогонка то в доме есть?
     - Ишь чего, - снова вскинулась тёща, - сначала животную поднимите, а уж опосля и налью.
     - Да не нам самогонку то, - усмехнулся Матвеич, - как раз для твоей животной. Навроде, снотворного. Так то, мы его, дьявола не возьмём. Усыпить надо.
     Тёща недоверчиво глянула на соседа и отправилась в чулан за самогонкой. Вернулась она в обнимку с громадной бутылью.
     - Только, не уморите его, ироды, - всхлипнула она, протягивая бутыль. - Петруша то к этому делу непривычный.
     Матвеич принял бутыль и, прищурив глаз, рассмотрел белёсую жидкость.
     - Литры, должно быть, хватит, - сообщил он. – Давай ка, мать, и насчёт закуски похлопочи.
     Настя с тёщей метнулись в кухню и загремели там по кастрюлям. Вскоре возле сапог Матвеича стояло ведёрко с похлёбкой для Пиночета. Матвеич откупорил самогон, нюхнул через горлышко и одобрительно крякнул. Отметив на глазок нужную дозу, Матвеич выплеснул самогон в ведро. По террасе раздался ядрёный запах сивухи.
     Ручку ведра я накрепко привязал к полотенцу и заглянул в люк. Пиночет, задрав морду воинственно уставился на меня и поводил огромным как блин розовым пятаком.
     - Учуял, подлюка, - удовлетворённо шепнул Матвеич, - только б, ведро не опрокинул.
     Я опустил ведро в люк, метя в сторону от Пиночета.
     - Кушай, Петруша, - запричитала тёща, - Кушай, маленький.
     Услышав её призыв, Пиночет истошно завизжал и заметался по погребу, саданув боком по краю ведра. Часть похлёбки выплеснулась на пол, но я успел рвануть полотенце вверх. Неуёмную тёщу Настя отвела в дом. Дождавшись, когда, боров угомонится, я изловчился и плюхнул ведро прямо перед его мордой. Пиночет недоверчиво обнюхал похлёбку, но природная жадность взяла своё и он, опустив морду, громко зачавкал, тряся большими пятнистыми ушами.
     - С пол часа и, окуклится, - заявил Матвеич, пристраиваясь на колченогую табуретку.
     Я не стал дожидаться, пока Пиночет прикончит похлёбку и рванул к Вальку за лебёдкой. Когда я вернулся, волоча лебёдку и моток с пеньковым канатом, Матвеич раскуривал вторую папироску, а из погреба доносился протяжный утробный визг.
     - Песни поёт, - пояснил Матвеич, - по фасону, прямо, Кобзон.
     Пока мы вдвоём с Матвеичем прилаживали лебёдку к потолочной балке, Пиночет и вовсе угомонился. Из люка раздавался теперь лишь храп и треск раздавленного тушей стекла.
     - Пора, - заявил Матвеич, продевая конец каната через блок.
     Перекрестившись, я полез вниз.
     Пиночет лежал на полу прямо в луже рассола и нервно сучил копытами, провалившись в пьяный тягучий сон. Я нашёл свободное от его туши место и осторожно наступил сапогом. Под каблуком хрустнула склянка. Морда Пиночета лежала на нижней ступеньке лестницы и это сильно облегчило мою задачу. Пропихивая канат под переднюю ляжку, я трижды обмотал неподвижную тушу и только тогда скрепил путы крепким морским узлом. Смахнув с рукавов осколки стекла и огуречные шкурки, я поспешил наверх.
      Пока я пеленал Пиночета, подоспел и Валёк, справедливо решив, что такую тушу нам вдвоём с Матвеичем не одолеть. Привёл он на подмогу и сына, долговязого смышлёного парубка. Уже вчетвером, ухватив за конец каната, мы под громкие команды Матвеича принялись за дело. Настя металась по терраске, убирая с дороги табуретки, вёдра и прочий хлам. Поначалу всё шло по плану и мы, кряхтя и пятясь, вытянули Пиночета из погреба. Вот, показалась из люка поросячья морда, а потом и длинная пятнистая туша. Ещё немного, и эта каналья была бы, наконец, на свободе.
      В эту самую минуту из кухни выкралась тёща и не сдержалась, заголосила. Пиночет, услыхав сквозь сон её голос, отчаянно забился в своих путах и задёргал копытами. Обдирая руки и наперебой матеря тёщу, мы вчетвером, упираясь ногами в пол кое-как удержали борова. Положение спасла Настя. Она схватила Пиночета за куцый хвост и оттянула от люка. Тут уж, и мы не сдюжили: отпустили канат.
      Пятнадцать пудов окаянного борова грохнулись об пол. В доме зазвенела посуда, посыпалась рухлядь со шкафов. Пиночет не проснулся, лишь хрипло взвизгнул и брыкнул копытами. Тяжело дыша, я поспешил затворить крышку люка.
      - Думал не одолеем, - просипел Матвеич, - дюже лют, окаянный. Я, вон на руках всю кожу побил. - Он показал на грубой ладони широкий алый рубец.
      - Вам бы, Степан Матвеич, руку то обработать надо, - захлопотала Настя. – Не то, грязь попадёт, микробы.
      - Микробу мы, Настюха, зараз сборем, - заверил Матвеич, - тащи-ка, бутыль с сивухой.
      - Да чего же тут то, - засуетилась Настя, - давайте в дом, а я пока тряпицу найду почище.
      - Можно и в дом, - согласился Матвеич.
      Он чинно оскрёб сапоги об вязанный коврик и шагнул через порог. Валёк с сыном, и я зашли следом.
      Пока Настя искала тряпицу для перевязки, тёща проворно наметала на стол нехитрую закуску и поставила три стакана, наскоро протерев их рушницей.
      - Не дело, - покачал головой Матвеич, - работников не досчитала, мать. Давай ка ещё посуду. Четверо нас.
      - Этого рано к самогонке то приучаете, - проворчала тёща, кивая на валькова сына, однако принесла и четвёртый стакан.
      Матвеич по праву старшего взял со стола ополовиненную бутыль и молча разлил сизую жидкость по стаканам: взрослым по половине, малому на донце. Однако выпить не торопились,
ожидая слова.
      - Вот собрались мы тута, потому, как соседи, - произнёс Матвеич. – Случись у кого какая напасть, и все мы придём разом и выручим. А почему? Потому как, мы не просто соседи, а друзья и товарищи. Так выпьем, братцы, за дружбу меж нами и во всём мире!
      Мы с хрустом чокнулись и опорожнили стаканы.
      - Ядрёна, - похвалил Матвеич, вертя головой и шаря по столу в поисках ломтя хлеба.
      В сенях послышалась возня и поросячий визг.
      - Глянь, - подмигнул повеселевший Валёк, - тоже в товарищи набивается. Должно, сивуху почуял.
      В кухню, неся в руках зелёнку и марлю, вернулась Настя. Пока она хлопотала над пятернёй Матвеича, мы разлили ещё по одной и дружно выпили за свободу народа Кубы. До полуночи мы вникли во все международные проблемы, но, когда самогона оставалось на последний разлив, тёща отобрала бутыль, ссылаясь на то, что Петрушу утром нечем будет опохмелить.
      Когда соседи наконец разошлись, мы решили дежурить возле Пиночета по очереди. Не Бог весть, чего может он натворить, когда проснётся. Первой, сославшись на бессонницу, осталась на часах тёща. Мы с Настей не стали спорить и отправились спать.
      Уже под утро нас разбудил отчаянный визг Пиночета. Нашарив во тьме одёжу, я бросился в терраску. Боров, спотыкаясь и падая, пытался подняться с пола. Рядом с ним суетилась тёща, подсовывая под рыло Пиночета миску с водой.
      - Попей, Петруша, - уговаривала она, но её любимец только мотал головой и истерично взвизгивал.
      Наконец, ему удалось подняться. Пиночет посмотрел на меня мутными от похмелья глазами и с отвращением хрюкнул. В терраску вбежала сонная Настя, на ходу застёгивая юбку. Вдвоём с тёщей они кое-как выпроводили борова на улицу и, где уговорами, где хворостиной, загнали в хлев.

       Последнюю огуречную банку мы открыли на Рождество. Огурчики вышли хрусткие, один к одному. На стол не стыдно было подать. Что не говори, а права оказалась тёща Вера Ильинична: много запаса не бывает. Всякое ведь, может приключиться…