Здесь красиво и даже уютно. Сирень полыхает пышными белыми кисточками над головой. Запах знакомый, но всё равно удивительный, как и сама весна, каждый раз открывающая для нас как будто бы новую страницу жизни.
Райское место! Тут давно уже нашли вечное пристанище отец мой и мать. Они уже ничего не скажут. Не обрадуются, не обидятся, не посоветуют. За них теперь говорит только память. Добрая, благодарная в основном.
Я уже старше отца. Что это даёт мне? Не знаю. Наверное, только возможности. Кое в чём я его уже превзошёл, но предпочитаю думать, что в целом он всё-таки выше. Разумнее, гармоничней. Ему просто не повезло с судьбой.
Он знал, что умрёт. Отец был хорошим диагностом. Признанным среди коллег. У него была совершенно убойная патология, не дающая ни одного шанса.
—Сколько ему осталось? — спросил я у лечащего врача.
—Два дня, — сказал он сухо и коротко.
Речь шла об очень дорогом человеке, которому я желал только здоровья и долгой жизни. Поразил ли меня этот ответ? Нисколько. Всё-таки я был, хоть и не вполне состоявшийся, но тоже медик. То есть знал, что дважды два не пять.
Я только что вышел из его палаты. Он лежал беспомощный, иссохший, не узнаваемый почти. Увидев меня в шинели с ефрейторскими погонами слегка улыбнулся жёлтыми глазами. За него снова, во второй раз после войны, взялась печень.
—Ты так и маршалом станешь, — прошептал, пытаясь шутить.
И вдруг глаза у него поплыли, из них исчез всякий смысл, осталось одно безумство. Идиотизм почти. Увидеть такое на лице умнейшего человека — это что-то. Мне стало страшно. Поняв, что он потерял сознание, я ушёл. Живым я его больше не видел.
Он должен был умереть ещё в 41-м, как его одноклассник и друг Иванов Борька. Шансы выжить тогда под Москвой представились далеко не многим. От призыва спасла малярия, инфекционный гепатит. В 42-м, излечившись, он попал уже на Дальний Восток, на остров Русский. В ПВО, как и я потом. В 45-м воевал с японцами, получил медаль. После войны закончил мединститут в Горьком, на своей родине. С института и началась медицинская карьера выходца из семьи кузнеца и неграмотной домохозяйки.
Начиналась она блистательно. Как ветеран он сразу же был поставлен главным врачом районной больницы. Развалины, в общем. Но за несколько лет ему удалось из рухляди сделать вполне солидное учреждение, до сих пор почитаемое в районе. Друзей в облздраве было много: сокурсников, тоже ветеранов войны. В финансировании не отказывали. Прочная была у них солидарность, у бывших солдат, отстоявших родину.
Как Ленин на известной картине В. Иванова, отец вместе со строителями сам таскал брёвна и кирпичи. Не брезговал. Хотя и мог бы просто посматривать со стороны и командовать. Он жил новым делом, был его неутомимым мотором. Через три года деревянная больница стала кирпичной. Одной из лучших в области, а сам он — одним из самых дельных и авторитетных хирургов среди горьковских эскулапов. Быстро получил высшую категорию, позже стал кандидатом наук.
В те времена среди практикующих врачей научная степень была большой редкостью. Некоторые коллеги завидовали отцу чёрной завистью. Они считали себя намного умней и способней. Злословили за спиной:
— У Попова золотые только руки.
Про голову мнение было совершенно противоположное. Приходилось доказывать. Авторитет — позиция хлипкая. Её каждый день нужно подтверждать убедительными делами.
Иногда от главврача люди требовали невозможного. В нашей школе один мальчик во время сбора картошки осенью попал под колёса трактора «Беларусь». А у того все знают какие колёса. Сплющило парня. Удивительно ещё, что не умер сразу. Да, тогда и детей посылали в поле на спасение урожая. Взрослых мужиков после войны не хватало.
Ко мне сразу бросились все учителя:
—Скажи отцу… Он всё может!
Понимали свою ответственность перед родителями.
Только отец не был ни богом, ни фокусником. У медицины, как и у жизни, которую она представляет, свои законы. Суровые, но естественные. Они опираются только на факты. Надежды тоже присутствуют, но только как сторонние зрители. Мальчик, конечно, умер. У него не было ни единого шанса остаться в живых.
Медицина — наука возможного. Не более того.
Финал счастливому восхождению на олимп наступил неожиданно. Он был вполне естественным для той эпохи. Мать, заведующая гинекологией в его больнице, наступила на хвост жене первого секретаря райкома. Не дала ей внеочередной отпуск за счёт другой своей сотрудницы. Считала, что всё должно быть по справедливости. История раскрутилась быстро. Через несколько месяцев наше семейство вынуждено было уехать из города, а потом и из области. Отца не принимали на работу нигде. Он оказался в чёрном списке неблагонадёжных. Хотя чуть позже выгнали с работы и самого секретаря. За отца и вообще за самоуправство.
В другом городе он, кандидат наук, бывший глав врач смог устроиться лишь простым ординатором.
Путь из князи в грязи знаком многим людям, достигшим в своё время определённых вершин. Радости здесь никакой.
Уверен, это стало первым шагом к пропасти. Отец впал в депрессию. Болячки стали липнуть к нему, как мухи. Когда я уходил в армию и смотрел на него сквозь стекло автобуса, в котором собрали нас, призывников, я почему-то почувствовал, что вижу его в последний раз. Так оно почти и вышло.
Жизнь — это преддверье смерти. Это начинаешь понимать только тогда, когда уходят самые близкие.