1. Диалог. Предательство.
Соня стояла к нему спиной и молола кофе.
Антон обхватил её за талию, поцеловал в шею и сказал с наигранной веселостью:
- Зря на дачу не поехала! Погода была просто чумовая. Отец велел в следующий раз тащить тебя силком.
Она не обернулась, только плечи чуть дернулись.
- Что-то случилось? - спросил он.
Соня молча высвободилась от его объятий.
- И что на этот раз? - с вызовом спросил он, отступая и усаживаясь на стул. – Я не перезвонил, не купил корм рыбкам…
На секунду она застыла, потом, продолжила крутить ручку кофемолки.
- …что я ещё не… – завелся он; и тут в глаза бросилась заставка на открытом планшете – фотография, на которой он сегодня жал руку Ревицкому.
- Понятно, - сказал он осевшим голосом.
- А мне не понятно! Не понятно! - тонко выкрикнула Соня и резко повернулась к нему лицом. Перед носом Антона мелькнули загорелые бедра в проеме разлетевшихся полах халатика, но он сосредоточился на кофейном зернышке, балансирующем на краю стола: упадет – не упадет.
– Так врать! Так… - она запнулась, подбирая выражение, соответствующее его поступку, потом махнула рукой и обессилено опустилась на стул. – Сволочь ты и предатель.
- Да не собирался я туда! Только отъехал, позвонил Тимыч, попросил помочь… Ты знаешь, сколько он для меня сделал! Я понятия не имел, что там будет Ревицкий… А это, - кивнул на фотографию, - простая вежливость, не более.
У неё скривилось лицо, как при зубной боли.
- Вежливость? – прошептала она.
- Не к нему, конечно, а вообще… Человек поздоровался…
- Человек?
Антон вскочил, подошел к жене и, наклонясь, проговорил ей в макушку:
- А ты хотела, чтобы я ему в морду? Да? При всех? А потом? Чтобы со мною никто никаких дел… Мы же на одних площадках вертимся…
- Я думала, что мы вместе, – сказала она севшим голосом.
Он присел перед нею на корточки, посмотрел снизу вверх на её лицо.
Безупречный овал лица, классический нос, высокие скулы, глаза цвета предвечернего неба. Даже сейчас – с припухшими веками и небрежно собранными в кукиш волосами, она оставалась красавицей. Антон зло усмехнулся: черт, Ревицкого можно понять – остаться с ней один на один и не попытаться….
- Сонь, ну самого страшного не случилось же…, - проговорил он, уткнувшись лбом в ее ладони. - Как говорится, попытка – не пытка! Он сам переживает, поверь…
Она вырвала руки и толкнула так, что он плюхнулся на пол. Выпрямилась – высокая, точеная, как языческая богиня. И сказала жестко, словно черту подвела:
- Никогда, слышишь... Никогда!
***
2. Диалог. Признание.
- Маш, ты, конечно, знаешь, как я к тебе отношусь…
- Даже не надейся, Орехов. Я за тебя отдуваться не собираюсь. Если Никифоров поручил тебе…
- Да причем здесь Никифиров!
- А кто же?
- Минуту можешь помолчать?
- Хоть две! Только…
- Да замолчишь ты или нет! Ну, вот - сбила. Теперь с начала надо начинать…
- А ты тезисно… Самую суть.
- Тееезисно. Скажешь тоже. Ладно. Маша! Мы давно уже… того-этого…
- Кого того, Орехов?
- Вот, что ты за человек, Машка. Тебе даже в любви признаться невозможно!
- Что?
- Люблю тебя, вот что!
- Орееехооов!
Диалог. Встреча.
- Вера!
- Сашка! Какими ветрами?
- В отпуск, какими же еще. Как там мои?
- Да что с ними будет? Скрипят себе, по-тихоньку.
- Дед писал - бабуля приболела.
- А кто сейчас здоровый? Ну, давление когда, да это у всех. А так-то… Она за своим дедом, как за каменной стеной!
- Ну, слава богу.
Я на той неделе заходила к ним, таблетки заносила, что ей выписали. Она одну взяла, покрутила и дает ему: «Егор, а ну, спробуй, яке воно?»
Вера так похоже изобразила говор бабы Мани, что Саша прыснула от смеха.
- И шо ты думаешь? Без звука: взял и съел. Ну и сморщился - ясно же - не конфета! А баба Маня поглядела на это дело и говорит: «Ни. Я, мабудь, таке гиркэ пыты не буду». Так ты бы видела, как он ее уговаривал, словно дите малое: «Менечка, Манечка…» Так-то вот.
«А ведь и правда, - подумала Саша, - как за каменной стеной№.