На Северном небе, особенно в Лаппи, бывают контрастные ”подцветки”, молчаливая цветомузыка. Переливы ярко-красные, переходящие в алые, малиновые, бордовые, вдруг сменяются ярко-желтыми, переходящими в ядовито-лимонные, а потом зеленые, как неоновое освещение. Эта природная палитра встречается только в Лапландии. Северное сияние, одним словом! И хочется в таком мире делать все, как вздумается. Откинув правила и уставы, забыв грамматику, рассказывать небывальщину. Вернее, байки.
И пусть байки рождаются из преданий, где смешались правда и кривда, слухи и вымысел. Хочется верить, конечно, что все так и было на самом деле. Ведь жили когда-то на берегу Балтийского моря племена, говорившие на одном языке и думавшие одинаково. Одинаковость сохранилась не только в языке и преданиях, но и в национальных одеждах. У народа саами цвета костюма запечатлели тем самые всполохи, которые наблюдают северные люди. Оранжевые, синие, красные и зеленые полосы в орнаментах сохранились у ливов, языковых родственников саамов. Финские ученые давно обратили внимание на эту балтийскую ветвь, назвав ее древним индо-европейским словом ”хеймо”. Теория братства, этнического родства, легла в основу идеи Великой Финляндии, но сейчас о другом, вернее, о других. О тех, кто толкает людей, заставляя перемещаться.
В отличие от оседлых ливов, обосновавшихся когда-то на Балтике, их соплеменники саамы умели кочевать. Ливы сохранили в языке очень древнее слово ”эльм”, обозначавшее янтарь. По-видимому, этот ”божественный камень” и задержал ливов на Балтике, в то время как саамов кто-то направил дальше, на Север. Этот европейский народ шел по следу всполохов. Действительно, они переходили огромные территории, передавая кочевой уклад из поколения в поколение. Могли взять и ”всполошиться”, подняться с места и перейти на другое. Саамы знали, где можно ставить коту (чум), а где подземный народец, оседлый, ”местный”, не позволит.
Вот был в Лаппи такой случай. Один турист поставил палатку на склоне, над небольшим обрывом. Сверху вереск и брусника, покрывавшие огромную скалу, а снизу – мелкий желтый песок, который встречается только на берегу моря или озера. Не подумал турист, откуда на плато песок и кто здесь живет. Вот лежит в палатке, уже засыпает, вдруг видит, как перед ним возник старичок, малюсенький такой. В синем халате, подпоясанном широким ремнем с серебряными заклепками. А на голове шапка четырех ветров, с рожками во все стороны света. И говорит вежливо старичок: ”Тебе придется перейти на другое место”. Турист отмахнулся и перевернулся на другой бок. Тогда старик опять возник перед ним:”Тебе придется перейти на другое место”. Несколько раз ворочался упрямец, а старик все не отставал. Под конец понял турист, что лежит он на чьей-то крыше и что живым ему отсюда не уйти. Снялся с места, побрел в темноту, в ”ни свет, ни зарю”, искать себе убежища.
**
Сосед мой Йоуни вспомнил саамское прошлое и на потеху обывателям, жителям поселка в Центральной Финляндии, учудил. За ночь соорудил лапландскую коту у себя во дворе. Летом мы там сиживали у костра, мед-пиво пили, шашлыками закусывали. Было весело и без особых приключений. Угораздило нашего Йоуни родиться 1 января. А это означало, что чум свой он и зимой использовал по полной.
Вот однажды в морозную ночь – а бывали времена, когда морозец ударял, как следует! - праздновали мы Новый год и день рождения хозяина чума. В котле (чугунная круглая емкость, в которой в старые времена варили охру, красную краску) кипела оленина. У нас в поселке до сих пор охотники продают лосятину, а предприниматели привозят мясо северного оленя. Очень вкусно бывает приготовлено, особенно с картофельным пюре и брусникой! Но в чуме все было по-другому, согласно древним саамским обычаям. В чане плавали куски оленины, которые мы вылавливали финками (ножами) и обмакивали в соус. Соус этот был не что иное, как очень наваристый бульон, помещенный в деревянную плошку. Деревянные чашки (куксы) Йоуни делал из карельской березы, а тарелки умудрялся вырезать из наростов, умелец одним словом. Надо ли говорить, что мясо это поедалось под запивку, которую потомок саамов противозаконно изготовлял в нашем же доме, в подвале, без лишних глаз и ушей.
При свете огня лицо соседа преображалось. Оно становилось то мрачным, то вдруг озарялось неизвестно откуда взявшимся солнечным светом. Тогда лицо испещрялось во множество лучиков, глаза превращались в узкие щелки, Йоуни начинал йокать, то есть петь. На эти звуки сбегались соседские собаки, древний инстинкт их звал в упряжку. Почти всегда за сбежавшими домочадцами являлись злые хозяева, которые после одной куксы понтики (самодельный напиток из подвала) успокаивались. Вот и я так попала в чум в эту ночь. Мой пес Лаки предательски удрал к Йоуни, я пошла забирать бродягу, а потом подумала, что хорошо бы поспать на природе.
Мороз выдался на редкость кусачим, под тридцать, не вру! Пока горели дрова, было тепло. Йоуни разложил гостей по определенным местам, как и полагается в настоящей коте. Лучшее место, у очага, всегда припасалось для старшей дочери. Там улеглась молодая жена Йоуни, тогда он жил с Хейди, которая была младше его лет на двадцать. А меня с Лаки положили сбоку, недалеко от полога. Мы укрылись вязаными соседкой Элиной (местная рекордсменка по вязанию носков для солдат) покрывалами, сверху оленьими шкурами. Лаки улегся на мне, ночью к нему присоединилась собака Белла. Через отверстие чума видны были звезды, яркие, подвижные, озорные. За играми небесных светил наблюдать можно бесконечно! Вероятно, Йоуни совсем перестал подбрасывать дровишки, наверное, уснул под шкурами со своей молодой женой, потому что внутри чума температура стала такой же, как снаружи. От дыхания шел пар, и я залезла с головой под укрытия из покрывала, шкуры оленя и собак, прильнувших друг к другу прямо на мне. Вот почему саамы пускали собак в коту: и без дров отапливается! Под утро я все же оказалась не укрытой. На лбу было что-то холодное и мокрое. О ужас! На меня падал снег!
Йоуни строил чум по правилам. Жерди соединены, как следует, по кругу они обтянуты тонко выделанной кожей. Наверное, шкур не хватило, и некоторые места были покрыты прорезиненной тканью. То ли тент подвел, то ли собаки порвали ”занавеси”, то ли пьяные соседи искали двери, но чум оказался с многочисленными прорехами. Несмотря на вентиляцию мы продолжали спать, как сурки. Сквозь сон я видела чьи-то фигуры, перелазившие через меня и других, слышала какой-то гул. ”Наверное, это ветер”, - думала я и продолжала сопеть. Мне снились яркие картики. Потом я все-таки поднялась и ушла досыпать домой. Нет, не из-за холода. Мороз почему-то не чувствовался. Что же заставило меня всполошиться?
Конечно, небо! Я видела его во сне: огромные окровавленные облака, по которым ехала золотая колесница. Когда открыла глаза, то увидела его и по-настоящему. Все вокруг стало кроваво-красным с желтыми прорезями, которые то расширялись, то сужались. Как огромные глаза... Это был лик, который наблюдала не только я. Йоуни протрезвел и сказал, что чум надо разобрать.
Вот с тех пор на его половине двора ровная площадка, на которой зимой снежное поле, а летом сочная зеленая трава... И кому помешал наш чум?
На фото портрет морского саама 1886 года. Саамы живут как в тундре, так и на берегу. Этот очень похож на балтийского, правда?