Каша из топора, или Рецепт, так и не попавший ни в одну поваренную книгу
Когда автор этих строк был ещё весьма юн годами, отец его как-то принёс домой старую- престарую книгу, у которой не было обложки, да и сама она была написана весьма необычно; к примеру, там имелись непривычные буквы. Уже потом автор узнал, что это были «ижицы», «яти», а сама книга издана ещё до революции, тогда называвшейся и Великой, и Октябрьской, к тому же и социалистической (бывали ли ещё социалистические революции, кроме этой?). Но речь пойдёт совсем не о революции. Юный годами автор, который уже тогда пытался излагать свои мысли связно на бумаге, принялся ту книгу перелистывать и сразу наткнулся на фразу: «Если к вам должны прийти гости, а у вас на кухне нет ничего …» Именно так у нас частенько и получалось, и я начал внимательно вчитываться в содержание, но дальше было сказано примерно следующее: «в таком случае отправляйтесь в кладовку и возьмите там …» Потом следовало длиннейшее перечисление всяких разных продуктов с милыми, зачастую ранее незнакомыми названиями, от одного прочтения названий которых слюна наполняла рот. Книгу ту я оставил, потому как продуктов не было в наличии, равно как и столь удобного погреба. Про ту довольно растрёпанную книженцию автор скоро позабыл (да она и пропала куда-то), и лишь через много лет (двадцать, а то и все тридцать) автор прочёл про книгу Елены Молоховец «Подарок молодым хозяйкам, или Средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве». Эта женщина (то есть Елена Молоховец) собрала множество рецептов (свыше четырёх тысяч) и подробно расписала весь порядок их приготовления. Такая книга была у Антона Чехова, у Михаила Булгакова, да и у других писателей, которые переписывали оттуда самые вкусные описания различных блюд. Признаться, автор тоже нашёл такую книгу, пусть и в электронном варианте, и воспользовался положительным опытом своих предшествующих коллег, но как-то ему в руки попал один рецепт, который не вошёл в ту замечательную кулинарную книгу, сильно сокращённый вариант которой был издан в советское время под названием «Книга о вкусной и здоровой пище». Автор перечитал этот … рецепт не рецепт … рассказ не рассказ … и решился всё пересказать, но, как водится, по-своему.
Отслужил службу свою добрый солдат Силантий Егорович Ковш, да домой отправился. В ту пору служили, ни много ни мало, но двадцать пять годочков, ежели, конечно, к тому времени не убьёт в бою али при манёврах. Силантий Егорович человек был ушлый, опытный и всё устроил столь знатно, что не стал дожидаться истечения срока службы, но оказался пораненным и, в следствие чего был отпущен домой с медалью за доблестную службу. Конечно, харчей в дорогу подкинули, считай мешок, пусть и не полный, но и это – уже хорошо. Топал Силантий домой и насвистывал бодрую армейскую песню, что-то вроде «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве. Пожелай мне удачи в бою …» Ну, и так далее, что ему на ум приходило, то и пел; знать от радости, что жив остался, и не с пустыми руками домой отправляется. По секрету можно признаться, что Силантий зашил в голенище сапога аж пять золотых монет, которые должны были в его мирной гражданской жизни здорово выручить. Ещё донимала забота о том, как там живут дома? А дома у него осталась верная супружница – Лукерья Даниловна. И дочка – Васенька, Василиса. То есть дочери две. Вторая, Хаврошечка, появилась уже после того, как Силантия в солдаты забрили. То есть дочь всё же дома – одна. Так как Василиса уже замужем, и давно уже не дома, давно уже от дома далеко, так далеко, что вряд ли её можно будет когда увидеть, разве что услышать про неё. До Силантия уже доходили разные истории о Василисе, то ли Прекрасной, то ли Премудрой. А может это были два совершенно разных человека, то есть женщины. Как это подразделяется – либо она красивая, либо – наоборот – умная. Но Силантий отстаивал оба варианта, утверждая, что это всё она – его дщерь Василисушка. А кто ещё будет отстаивать интересы своих детей, кроме родителей? Муж? Хотелось бы на него посмотреть для начала. Так обычно говорил Силантий, грозно уперев руки в боки, но потом мягчел, оттаивал, и говорил, что ничего против него не имеет. Ещё бы имел, за тыщи вёрст от своего зятя. Ну да ладно, не о них речь. А тут ещё выяснилось, что Хаврошечка, его Крошечка, которую он ещё ни разу не видел, но уже очень любил, тоже заневестилась, и тоже скоро из семейной избы упорхнёт, как перелётная птица. Вот по этой деликатной причине и спешил сейчас героический солдат Силантий, отмеченный медалью за безупречную службу, столь удачно и вовремя раненый. Специально подставился? Да типун вам на предположения такие! Есть такая «наука» воинская – смекалкой обзывается. На этом многие в России держатся, а без смекалки, без придумки жить было бы не так интересно. Сложности? Да, не без них, да ещё и чуток удачи недурно бы применить. Что Силантий тоже задействовал.
Ать- два, горе – не беда. Шагал героический солдат, и чувствовал подъём. Не в том смысле, что всё время в гору приходилось идти, а потому как служба закончилась, домой направляется. Понимать надо! Душа пела, а солдат бравый в такт этой музыке сапогами топал. Каждый шаг его приближал к дому. Великий путь, говорил китайский мудрец Конфуций, начинается с первого шага, а тот первый шаг Силантий давно уже совершил, то есть был где-то на полпути, или представлял себе это.
Воевать пришлось ему изрядно. С шляхтой польской, с крымчаками, с турками и другими басурманами, и даже с пруссаками тоже как-то столкнулись. Ещё с кем-то воевали, то ли со свеями, то ли ещё с кем, не понять было из-за облаков порохового дыма от пушечных разрывов. Ведь как на войне бывает - знать про какой-то народ не знаешь, и вдруг тебе объявляют, что он враг нашему государству и надо идти воевать его; стреляешь в указанную сторону, ура кричишь, то есть защиты у солнца просишь, а потом выясняется, что врага одолели и что он больше уже не ворог. Вот так помиришься с ним, так в глаза и не увидев не разу. Что ж, так даже ещё и лучше. Бывало, с парнями и мужиками соседского села – Тридевятова сходились – «стенка» на «стенку» и мутузили друг дружку до кровавой юшки, а потом с ними же гулевали, когда Лушку свою замуж оттуда себе взял. Очень даже душевные мужики оказались. Да и как иначе, тоже ведь – российские.
Пока двигался, с харчами начались проблемы, а по правде сказать, так они начались заканчиваться, а если уж совсем правду-матку применить, так и вовсе кончились. И что? Приуныл солдат армии русский, пусть даже и вышедший в отставку? Держи карман шире! Нет такой проблемы, которую нельзя решить походя, то есть не прекращая движения в сторону родимой сторонушки. Если есть люди добрые, то их всегда можно спровоцировать на проявление этой доброты, то есть, опять же, с частью своего добра расстаться, применительно к человеку прохожему. Вот только люди с едой расстаются как-то неохотно, без должной радости, и здесь надо применять фантазию и даже какую-то долю нахальности. К примеру, давеча он заглянул в одну избёнку, привлечённый доносящимися оттуда ароматами: хозяева только что за стол сели, а тут дверь в горницу распахнулась и вошёл солдат бравой строевой внешности.
Вы не задавались вопросом: отчего это служивые с формой воинской не расстаются, даже если служба у них за плечами осталась? А всё по той же причине, сочувственной. Солдат, защитников своих, народ привечает, если их не слишком много и оружие своё, бронь, они не слишком явно демонстрируют. Их и на ночлег определят, и в баньку отправят и за стол – в соответствии. Только надо открыто демонстрировать свою принадлежность к защитникам, перечислять свои достоинства и балагурить. Без этого гостеприимство скоро начнёт улетучиваться.
– Это я удачно зашёл, – заявил тогда Силантий и сразу представился, браво щёлкнув каблуками и отдав честь, словно вошёл в штаб. Гражданские такое дело любят, и всё это им внушает уважение. – Разрешите составить вам компанию?!
Хозяева, люди пожилые, только- только собирались блюдо сваренных пельменей оприходовать, а тут такая оказия. Переглянулись, но, чего уж там, пригласили гостя к столу. Силантий из-за голенища достал свою ложку, любовно завёрнутую в тряпицу, и приготовил её к «работе». Ложка его оказалась в два раза объёмистей, чем у хозяев, да и понятное это дело: на биваке не очень-то посидишь, в особенности если под обстрелом. Там пищу поглощают быстро, сноровчато. Хозяева каждую пельмешку пополам разрезают, да в рот отправляют, а солдат целиком мечет. Хозяин не выдержал и говорит гостю, мол, ты пельмени-то двой.
– Слушаюсь, – хлопнул ложкой об стол Силантий, ровно вновь каблуками щёлкнул и ложкой принялся зацеплять по две пельменины. Хозяин аж обомлел от такого истолкования его же слов.
– Лучше ешь, как ел, – вынужден был снова ответить, и вновь Силантий заявил: «Слушаюсь!», чем вызвал у стариков улыбку. Вот так он и действовал, но попадались сложные случаи. Об одном из них мы и расскажем.
Любой солдат любой армии, к тому времени как становится ветераном, начинает разбираться не только в тактике, но и в стратегии. Оттого их и списывают со службы, что они начинают подрывать офицерский авторитет, ибо смыслят не хуже иных молодых офицериков, а порой и лучше, много лучше. Вот от них и избавляются, дабы не смущали умов. Что бы сделал солдат, чтобы дойти от пункта «А» до пункта «Б»? Пёр бы буром вперёд, пока не добрался до цели. Или бы не свалился с ног от усталости и голода, если цель та слишком далека. А ветеран по дороге присматривается к населённым пунктам на предмет возможного ночлега и кормёжки, а то и временного отдыха под боком у иной вдовушки. Это и есть стратегия, как настоящая воинская наука, конечно же, относительно того воина, который находится в отставке.
Углядел Силантий подходящее жильё загодя, когда солнце ещё стояло довольно высоко. Другой бы отправился дальше, надеясь, что авось ещё подходящее домишко встретится. Но Силантий обладал немалым опытом, который убеждал на «авось» не надеяться, а довольствоваться тем, что уже налицо, то есть в шаговой доступности. Силантий поправил на плече изрядно похудевший вещевой мешок, поправил головной убор и решительно поднялся на крыльцо. Ступеньки под его ногами скрипели в разной тональности, словно жаловались на судьбу. Признак не из лучших, к тому же кухонных ароматов не наблюдалось, но опытный человек умеет всякую ситуацию повернуть в свою пользу.
– Здравия желаем, – громко заявил Силантий, переступив высокий порог. – Разрешите представиться!
– Ась? – к нему повернулась хозяйка, которая разглядывала печку. На крепкую вдовушку она уже не тянула, перейдя в силу возраста в иную временную категорию, хотя и до ветхости явно не дотягивала, то есть только-только начала по-настоящему стареть, когда облик меняется с каждым годом, склоняя грузом прожитых лет спину. Волосы только начали редеть и их ещё не прятали старательно под тёмный плат. Лицо было покрыто морщинами, но они не напоминали борозды распаханного поля. Руки были натружены, но ещё не напоминали куриных лапок. Короче говоря, хозяйка была ещё не старухой, но уже начала свой путь в этом направлении. И явно в доме не было мужской руки. Хозяйка щурилась, разглядывая непрошенного гостя, и по виду её можно было понять, что ей не очень-то по нраву этот незапланированный визит. Надо было срочно перехватывать инициативу в свои руки, поэтому Силантий бодро заявил.
– Меня зовут- величают Силантием Егоровичем, и я есть русский солдат, полностью отдавший долг перед отечеством, в знак чего отмечен соответствующей медалью. Так что здрава будь, божья старушка, и дай-ка что-нибудь мне поесть!
От такого напора хозяйка опешила, на мгновение онемела, а потом решила пойти на хитрость и притвориться глухой:
– Вон там, на гвоздике повесь.
– Ты что ж, – хитро прищурился Силантий, – совсем глуха, что моих слов не чуешь?
– Ох, милок, где хочешь, там и заночуешь.
– Как скажешь, ведьма старая, – вполголоса заявил, по-прежнему улыбаясь, гость, – здесь и заночую, да и голод утолю, а может, и на несколько деньков задержусь, уж больно окрестности здесь удобные для поселения.
– Я те задержусь, – прикрикнула тут хозяйка, – и разобраться надо, кто тут ведьма, и насколько она старая!
– Вот видишь, – шире прежнего улыбнулся Силантий, – мы уже твою глухоту вылечили. Теперь давайте займёмся обедом. Чем потчевать собираешься?
– Окстись, служивый! – откликнулась бабка. – Нет у меня ничего. Сама, вон, голодная сижу.
– Ну, на «нет» и суда нет, – не стал идти на конфликт интересов опытный служака. – Но делать ведь что-то надо. Не могу я теперь уйти и оставить пожилого и уважаемого человека, женщину, в таком бедственном положении. Быть такого не может, чтобы у тебя совсем уж ничего не было.
– Вот те крест, – заявляет решительно хозяйка и поворачивается в сторону «красного угла», где располагается обычно домашний иконостас.
– А там вон что? – указал Силантий в угол.
– Как – что? – почувствовала подвох бабка. – Топор у меня там. Я им дровишки колю. Теперь жрать нечего, топор и без надобности. Чего напрасно спину ломать, да дровами заниматься?
– Логично, – согласился Силантий. – То есть топор тебе без надобности. А ты говоришь, что нет у тебя ничего.
– А причём тут топор? – нахмурилась бабка.
– Милая ты моя бабуленция, – заулыбался Силантий во все свои двадцать четыре зуба, – бывал я в таких местах, где из точно такого же топора такую кашу готовят, что не только всё съешь, но и пальчики оближешь, а потом соседям рецепт нового уникального блюда столь удачно продашь, что и топор новый купишь, да ещё и на отрез на новое платье останется. Ей богу, – и тоже на «красный угол» показывает.
– Быть такого не может, – бабка закричала, а потом принялась свой топор разглядывать, выискивая в нём свойства, ранее неизвестные, а Силантий убедительно так говорит:
– Не хочешь верить, так и не верь, а сиди голодной. Я к кому из соседей вот прямо сейчас отправлюсь, и из принципа свою кашу из топора им раскрою. Они с ним на ярмарку отправятся, откроют там корчму и примутся кормить желающих той самой кашей. Представь себе, сколько народу к ним набежит, как они на этом деле поднимутся. Да на следующий год огни первыми богатеями у вас на селе станут, а топоры они во всей округе скупят, чтобы из них особую кашу готовить, всем на удивление, а себе в прибыль.
Сказал так Силантий, топор на место вернул и решительно к дверям направился.
– Как твоих соседей, будущих олигархов зовут? – на прощание хитрец вопрошает. – Как мне к ним обращаться?
– Никак, – бабка ему дорогу преграждает и даже руки раскинула, словно гостя дорогого в объятия заключать собирается. – Нет там дома никого, да и топора они вряд ли сыщут, тогда как у меня он имеется. Ты и в самом деле кашу такую готовить горазд?
– А думаешь отчего это я со службы уволился, где как сыр в масле катался? – усмехнулся Силантий. – Да я в кашеварной науке настолько там преуспел, что нигде сейчас не пропаду. А уж тем более – дома. Вот туда и направляюсь. Хотел и с тобой вот своими умениями поделиться, да вижу, что тебе это без надобности. Да и топора тебе, похоже, жаль. Чем ты дрова колоть станешь?
– Как раз это и не проблема, – заявила хозяйка. – Родственник у меня есть, дальний, в Туле проживает, Левшой его кличут, так он топор собирается с пилой скрестить хитрым инженерным образом и, посредством керосина дрова пилить и колоть в удивительных для разума количествах. Я его в гости позову, кашей из топора угощу, а он мне дров-то и напилит, и наколет.
– Ага, – обрадовался солдат и облюбованный топор в руки взял, принялся его разглядывать, да примеряться. – Хороший топор у тебя, из такого можно и кашу наварить, и похлёбку особую, а если тайные рецепты пошерстить, то даже и самогоночкой здесь запахнет.
– И всё из моего топора? – недоверчиво спросила хозяйка, продолжая разглядывать сей предмет.
– Из нашего, бабка, – ответил солдат, – из нашего, ибо теперь он попадает в мои руки.
Бабка было сделала движение, чтобы означенный предмет в своё личное владение вернуть, но как-то свой меркантильный порыв сдержала и лишь тяжело вздохнула. Потом рукой махнула:
– Приступай, служивый.
– И это – верное решение, – подхватился Силантий, ещё раз любовно топор изучил и переключил своё внимание на посуду.
По большей части в русских избах пищу готовили в печи, в специальной посуде, называемой чугунами, или чугунками, в зависимости от размера. Чугунок, это такой горшок, изготовленный из чугуна, а до этого, или уж у самых бедных, горшки были глиняными. Они тоже годились для приготовления. Налил Силантий воды в такой горшок, и погрузил в воду топор. Топорище осталось вызывающе торчать.
– Так и должно быть? – с сомнением в голосе поинтересовалась хозяйка.
– Не извольте сомневаться, – уверил её хитрый солдат. – Мы на этом деле собаку съели. – Подумал и добавил: – И не одну, а что касается топора, то здесь своя хитрая наука. Каша из него получится, но если хотите из этого личное удовольствие получить, а уж тем более впоследствии зарабатывать на искусстве кашеварения, то надо постараться.
– Ты, милок, уж постарайся, – попросила хозяйка, поглядывая одним глазом на горшок, из которого торчало топорище, а вторым – на улыбающуюся физиономию гостя. – Если что понадобится дополнительное, так ты у меня спроси. Глядишь и сыщу, а нет, так у соседей займу.
– Звать-то тебя как?
– Акулиной кличут, – отозвалась хозяйка.
– Так вот, Акулина батьковна. Тут ведь дело какое: чем больше вложишься, тем лучше на выходе поимеешь. Понятно я излагаю?
– Ты лучше кашей займись, – поджала губы хозяйка, – а турусы здесь разводить нечего.
– Воля ваша. Топор у тебя ничего, приличный, и каша из него получится, но …
– Что значит – но? – обеспокоилась хозяйка.
– Но большой радости, а уж тем более – большой выгоды от этой каши не будет.
– Так ты ж мне говорил … Обманул, получается?! – Хозяйка едва не захлебнулась от волны вскипевшего праведного гнева.
– Да где ты здесь видишь обман? – развёл руками солдат. – Вот я перед тобой, вот горшок, вот топор в нём уже закипает. Всё – натуральные продукты, заметь, ни одного генномодифицированного. И каша получится, но … нам ведь хочется чего-то замечательного. Ведь так?
– Так, – кивнула головой Акулина, пытаясь уловить подвох.
– Во-от, – протянул солдат, назидательно подняв указующий перст. – Именно об этом я и хочу сказать. Чтобы каша получилась прибыльной, хорошо бы туда добавить крупы какой- никакой. У тебя какая в наличии?
– Поискать надо, – задумалась бабка. – Вроде где-то … что-то …как-то …
– Так поищи, – махнул рукой Силантий, – а я на огород твой загляну. – Кажется, я там у тебя травку замечательную видел. Она тоже сгодится. Давай, бабка, давай. Как потопаем, так и полопаем.
Горшок с топором мирно кипел на плите, бабка шуровала в своих закутах и сусеках, а доблестный солдат прошёлся по бабкиному огородику и набрал там и петрушки, и укропчику, и эстрагона, и … ещё кое-чего. Тем временем и бабка явилась. В руках держала несколько мешочков.
– Чего там у тебя? – деловито поинтересовался Силантий.
– Пшена немного, ячменя, овёс, и гречки чуток, а вот ещё крупа …
– Ладно, сам посмотрю, – забрал из рук хозяйки мешочки Силантий. – Здесь надо всё делать серьёзно и обстоятельно. Заметь, Акулина: служение муз не терпит суеты.
– Муж? – отодвинулась от солдата бабка. – Окстись, служивый. Какой ты мне муж? Хотя … – и пристально на него посмотрела.
– Слышали звон, да не поняли: откуда он, – вздохнул Силантий. – Я тебе про другое толкую … Неважно … Короче говоря, я с крупами твоими сам распоряжусь.
– Хороша каша гречневая, – бормотал солдат, заглядывая в мешочки, – хороша ячневая, хороша пшённая, смоленская не худа, но каша из топора много лучше будет … с добавлением каждой из этих круп.
Своей вместительной ложкой Силантий сыпал в горшок то из одного мешочка, то из другого, бормоча в полголоса разные слова, некоторые на тех языках, которых он нахватался за время многолетней службы. Бабка его внимательно слушала и пыталась следить за всеми манипуляциями, забегая то с одной стороны, то с другой. От горшка начало ароматно попахивать. Тем временем Силантий добавил ещё и принесённых с собою трав. Помешал варево ложкой, черпнул из горшка, попробовал.
– Ну – как? – нетерпеливо поинтересовалась хозяйка.
– Знатная каша получится, – невозмутимо отозвался Силантий, – но …
– Что – но?! – взвилась с места бабка. – Пахнет замечательно.
– И я об этом же. Но, Акулина, подумай сама – если добавить чуток соли, то каша от этого только выиграет. Не солоно хлебавши … Ты ведь этого не хочешь?
– Подожди, – топнула ногой бабка. – Посмотрю. Вроде бы должна быть соль, – и удалилась.
– Подожди-дожди-дожди, – мурлыкал себе под нос Силантий, – я оставил любовь позади, и теперь у меня впереди – дожди, дожди, дожди. Эк ведь, старая, про мужа заговорила. А меня там Лушка дожидается … и всё такое прочее …
– Ась? – вернулась хозяйка. – Ты это про что там говорил?
– За смертью тебя посылать, Акулина. Пока дождёшь тебя … Принесла?
– На вот, – и снова мешочек протягивает, худенький такой. Явно ведь сейчас в укромном уголке отсыпала из него «лишнее».
– Годится.
Силантий, продолжая что-то там под нос себе мурлыкать, уже преимущественно без слов, начал подсыпать в кашу соль, пробуя из горшка и закатывая глаза от блаженства. В избе пахло всё ощутительнее. Бабка часто сглатывала слюну, переполнявшую ей рот.
– Долго ещё? – нетерпеливо спросила хозяйка.
– Один момент, – повернулся к ней Силантий, – вот только …
– Чего опять?! – Акулина сжала кулаки на ухвате. – Пора горшок из печи вынимать?
– Было бы бесподобно … если добавить в кашу немного маслица … но если нет его, то …
– Сейчас принесу, – Акулина сорвалась с места и бегом унеслась куда-то в клеть, где начала греметь и звенеть посудой. Потом стремительно вернулась обратно и грохнула маленький горшочек, обёрнутый промасленной пергаментной бумагой. – Вот! Хватит?!!
– Вполне. Садись за стол, Акулинушка, рыбка моя.
– Давно пора …
И они сели за стол. Отведали каши, горшок с которой Силантий лично водрузил в центр стола. То ли бабка действительно проголодалась, то ли гость и в самом деле был искусным кашеваром, но она уписывала кашу за обе щёки, а Силантий почти что от неё не отставал, довольно ухмыляясь.
– А топор? – вспомнила бабка.
– Сейчас попробуем и топор …
Осторожно Силантий вынул топор из горшка, постучал по нему ложкой, а потом почесал у себя в затылке.
– Эх, поспешили мы с топором-то, не уварился он ещё. Это всё ты, старая ты рыба, меня торопила – когда, мол, да когда. Но ничего, топор я с собой прихвачу, да по дороге его и доварю.
– А то оставайся, – засомневалась бабка.
– Дела у меня, Акулина, – вздохнул Силантий. – Дочка замуж выходит, да и вообще … загостился я у тебя. А ты мой рецепт запиши. Грамоту-то разумеешь.
– А то, – обиделась бабка. – Мы, Молоховец, все отродясь грамотные. И рецепт твой я запомню, и внучке своей передам, а она – своей внучке. Так, глядишь, на цельную книжку рецептов насобираем …