Удивительным все-таки человеком был Алексей Зайцев. Он дружил по зову сердца, он любил людей не за что-то, а потому что они были ему интересны всегда. Прощаясь с Венедиктом, он приказал другу сообщить ему непременно дату, когда Тоню положат в роддом и, естественно, сразу же, как узнает, что наследник Лаврова появился на свет, дать им срочную телеграмму.
Свой обратный путь он избрал через Киев и, наведя нужные ему справки, узнав, где проживает Иван Васильевич Соловей, приехал в дом его родителей, где и пребывал теперь его бывший однополчанин. Зинаиду он оставил в гостинице, чтобы не тревожить ее ранимое сердце, всегда переживающее за судьбы однополчан мужа, тем более - героев войны. Правда, Зина была уверена, что Леша все равно подключит ее к своему делу, и с нетерпением ожидала его возвращения.
Мать Ивана, преждевременно состарившаяся и почти ничего не видевшая от горя женщина, Марфа Трофимовна, с выплаканными глазами и совершенно седыми волосами, тем не менее, встретила гостя очень приветливо, а когда узнала, что он однополчанин ее сына, не смогла сдержаться и разрыдалась. Она поведала Алексею горькую историю возвращения сына из армии.
- Пьет не переставая, уходит с утра, собирает с прохожих деньги, бренча своими наградами, и еле живой приползает домой. Иногда хожу ночью по городу, разыскиваю его.
- Где его можно найти? - спросил Алексей.
- Обычно на Подоле, иногда на Крещатике. Вы поживете у нас, - просила она, - может, Ванечка хоть при вас не станет пить.
В ее голосе слышалась вселенская тоска и полная безнадежность.
Алексей отправился в военкомат, затем в комендатуру, в госпиталь. Он обошел все возможные инстанции, рассказывая о героизме и подвигах Ивана Соловья на фронте, о его контузии в голову и добился для него лечения. Только после этого он поспешил на Подол и почти сразу нашел валяющегося в грязи заслуженного летчика. Алексей умел обращаться с запойными и привел в чувство Ивана довольно быстро. Он привез его в свой номер в гостинице и с помощью Зины придал ему чистый, насколько это было возможно, и почти трезвый вид. Зина помогала, искренне желая вытащить из беды этого несчастного человека. Она вместе с мужем беседовала с ним, и супруги смогли убедить Ивана в необходимости лечения. Иван согласился, потому что Алексей говорил ему о том, что он своих родителей довел до ручки, что его отец уже не встает, а мать, выплакавшая все глаза, просто тихо умирает, не в силах смотреть на гибель своего любимого сына. И надо сказать, что, несмотря на затяжной запой, контуженый летчик услышал Зайцевых и ужаснулся сам своей жестокости по отношению к любимым и дорогим ему людям.
Когда Ивана привезли в госпиталь, Алексей добился, чтобы его положили к известному в те годы профессору Кульчевскому Захару Иосифовичу, с которым долго разговаривал перед этим. Этот специалист, по мнению главврача, часто прибегая к нетрадиционным методам врачевания, в том числе и к гипнозу, добивался удивительных результатов. Правда, уговаривать Кульчевского пришлось долго, и Алексею это стоило не только рассказов о подвигах Ивана, но и немалого материального поощрения доктора. Главное - Кульчевский взялся за лечение. Немалую роль сыграло тут и знакомство профессора с Зинаидой, которая будучи его коллегой, возглавляющей кафедру психиатрии в медицинском институте, пригласила его в Ленинград к себе на кафедру, обещая свести его с несколькими известными докторами, о знакомстве с которыми Кульчевский, как он выразился, просто мечтает.
Оставив своего однополчанина в надежных руках, Алексей вместе с женой поехал к родителям Ивана, чтобы сообщить им, что их сын устроен на лечение, и заниматься им будет очень известный доктор.
Марфа Трофимовна, узнав об этом, встала перед Лешей на колени и пыталась целовать ему ноги. Супруги еле подняли ее, и тогда мать Ивана заявила, что не отпустит их без обеда. Зайцевы, конечно, согласились, только б она снова не надумала вставать на колени. Зина пришла на помощь хозяйке, и женщины занялись стряпней, а Алексей прошел в комнаты Василия Герасимовича - отца Вани. Тот был очень плох, но сел на кровати, и Леша спросил его, не хочет ли старый воин сам подлечиться в больнице, может быть, они с женой могут как-то помочь ему.
Василий Герасимович расплакался, как дитя.
- Мне уже лучше, - сказал он. - Если бы ты знал, сынок, что за Чудо ты сотворил для нас! Ты нам с Марфой теперь самый родной человек, хочешь ты этого или нет, но это так.
И он, действительно, с помощью Алексея поднялся, и они вместе пошли к женщинам.
- Дай, дочка, на тебя посмотреть хоть! - обратился старик к Зинаиде.
Зина подошла к нему и поцеловала его в щеку. Но лучше бы она не делала этого. Старый человек опять разрыдался, и Леша с укоризной посмотрел на супругу, но сказал:
- Вы, Василий Герасимович, не отволынивайте от работы. Вот вам сало, лук и тыква. Нарезайте все мелкими кусочками для жаркого.
Все рассмеялись, и на кухне воцарилось радостное настроение, которое отвлекло несчастных стариков от их непреходящей боли. Они старались для этих «добрых молодых супругов» устроить праздничный обед и с особым воодушевлением готовили и подавали на стол все, что имелось в запасах в их скромном жилище. Зайцевым пришлось в этот день в гостиницу не возвращаться, ну не могли они оставить этих несчастных, а теперь воспрявших духом людей, понимая, как им необходима сейчас поддержка. Через сутки они уехали в Ленинград, просив родителей Ивана подробно сообщать им о процессе лечения и результатах. Старики не находили слов, чтобы выразить им свою благодарность,
Из Ленинграда Алексей написал Венедикту письмо, в котором описал свою поездку в Киев, и Венедикт был искренне рад, что появилась надежда вылечить Ивана Соловья. Вот отрывок из его письма другу:
«Дорогой мой, Леша! Я преклоняюсь перед твоими человеческими качествами! Спасибо тебе огромное и за Соловья, и за меня. Меня все это время мучила мысль, что и я, возможно, тоже виноват в его падении, что я не смог ничем ему помочь, а ты просто, без лишних слов и соплей, обошел всех, кто может помочь, и не на словах, а на деле, сделал все необходимое для несчастного и его родителей. Кланяюсь тебе низко и также, как его бедная мать, готов целовать твои руки и ноги, твое небезразличное к чужой беде сердце. Мои самые сердечные слова признательности передай Зиночке. Она у тебя необыкновенная! Но ты достоин именно такой женщины. Как я горжусь тобой, мой незабвенный друг! Всегда твой преданный слуга, Венедикт».
Но в момент рождения сына в семье Лавровых Алексей находился в командировке за границей и не смог приехать к другу. Однако приезжала Зинаида с дочерью. И это событие стало праздником для всей семьи. Зина помогла Тоне адаптироваться к новым условиям жизни, вызванным рождением мальчика. Для женщин, перешагнувших тридцатилетний рубеж, это совсем непростое изменение жизни.
Жизнь часто сама вносит коррективы в судьбы человеческие. В сентябре Алексей был направлен на дальнейшую службу в Читу, хотя рассчитывал получить замену из Ленинграда, и их мечтам с Зиной не суждено было сбыться. Кроме того, у Зины умерла мама, и она решила оставить свою работу и поехать в Читу, где должен был служить Алексей. Их дочь Нина уже окончила институт и готовилась к защите кандидатской диссертации, и она согласилась с желанием родителей быть вместе, тем более, что их разлука длилась уже многие годы.
Алексей был назначен командиром эскадрильи, но это его мало радовало, он мечтал возвратиться в Ленинград, в свой родной город, который очень любил, и поэтому был разочарован, что его возвращение на родину опять откладывается.
Венедикт почти ежедневно писал письма другу, и тот отвечал ему также часто. Но почта - почтой, а как хочется встретиться, посидеть, побеседовать, излить душу. И, несмотря на недавнее рождение сына, осложнявшее поездку к друзьям, ему удалось уговорить Тоню отправиться всем семейством в отпуск в Ленинград. Тоня особо и не сопротивлялась, ей тоже не терпелись хоть на несколько дней очутиться в Ленинграде, где она родилась, работала и вместе с городом и всем его населением пережила страшную блокаду, потеряв родителей и мужа, но сумев спасти дочь.
Решено было отправиться в путь не совсем летом, а где-нибудь в конце сентября-начале октября, а возможно даже и в конце октября.
- Там грядут ноябрьские праздники, и Марина пропустит в школе совсем мало дней, - так рассуждала Тоня, и Венедикт был рад ее решению.
В приподнятом настроении и постоянных заботах о малыше, вся семья жила в ожидании встречи с друзьями, с семьей Тониной сестры Марии а, главное, с родиной и Тони, и Марины. Обе мечтали поскорее очутиться в Ленинграде.
Внезапно полк Алексея в срочном порядке был передислоцирован на Украину. Встреча Алексея и Венедикта состоялась раньше намеченных Лавровыми сроков. А произошло все весьма загадочно и совершенно непредвиденно.
Как-то в конце сентября Венедикта вызвали на переговорный пункт в центре города. Удивленный и ничего не понимающий Венедикт отправился почти в полночь на почтамт, где этот пункт располагался. Его мучила мысль, что, видимо, что-то серьезное случилось с братом, поскольку он не знал, ни кто его вызывает, ни откуда, то бишь из какого города.
На переговорной почти никого не было, и дежурная телеграфистка, покопавшись в бумагах, сообщила ему, что вызывает его Чита.
- Господи! Леша! А я дурак так не хотел идти! Только бы с другом все было в порядке.
Соединили их быстро, но слышимость была ужасной. После бесконечных повторений вопросов и ответов стало понятно, что Алексей летит в их края и завтра должен быть в Житомире во второй половине дня. Венедикту следовало приехать в Житомир и отправится на военный аэродром, где и дожидаться друга.
Лавров сразу забыл и о том, что уже ночь, и о том, что завтра у них в госпитале партсобрание. Он готов был преодолеть все преграды, лишь бы увидеться с другом. Здесь нельзя не заметить, что в то далекое уже от нас время отпроситься с партийного собрания было ох, как нелегко.
И вот, несмотря на два часа ночи, Веня сначала разбудил Николая Овсянникова и договорился с ним, что тот поможет ему получить добро у начальника, а затем осмелился свалиться среди ночи и к самому Андрееву, чтобы сообщить тому, что с утра уезжает в Житомир, прекрасно понимая, на какое взыскание может нарваться. Каково же было его удивление, когда Матвей Евгеньевич, вышел к нему совсем не рассерженный, за то, что разбужен ночью бесцеремонным подчиненным, а даже ухмыляющийся на неуклюжие попытки ночного гостя сгладить свою бестактность.
- Вень, не мучайся, Алексей звонил мне и все объяснил. Считай, что завтра с утра ты в командировке в Житомире.
Лицо Лаврова выразило такое удивление, что Алексеев засмеялся и сказал:
- Для Леши я все сделаю, потому что он спас мою дочь, рискуя быть пониженным в звании. Он, пожалуй, единственный человек, которому я искренне верю и готов выполнить любую его просьбу. Так что, валяй, Веня. Иди, спи, а утром поезжай в Житомир. Алексею наш семейный привет и низкий поклон. Я дам тебе машину, но, если тебе придется задержаться, машину пришлешь обратно, сообщишь водителю, когда за тобой приехать.
Ошарашенный и безмерно счастливый, Венедикт полетел, как на крыльях, собираться в дорогу. Тоня напекла пирожков для Леши с его любимой начинкой из красной рыбы, которая еще оставалась у них после приезда Зины.
Рано утром Венедикт выехал в Житомир. Его нетерпение увидеть друга передалось водителю, и через час они были на месте.
Самолет Алексея приземлился на военном аэродроме Житомира только в 14 часов, и все это время Венедикт шатался по полю, не находя себе никакого занятия. Он уже хотел поехать в город, чтобы хоть немного подкрепиться. Утром от возбуждения и радости он отказался дома от завтрака и сейчас очень жалел об этом. Но только он повернул к выходу, как над полем закружились сразу несколько самолетов, и один из них решительно пошел на посадку. Веня с замиранием сердца следил за его маневрами. Наконец, самолет приземлился и, как только он остановился, из него выпрыгнул летчик, не дожидаясь трапа. Конечно, это был Алексей. Друзья обнялись и долго стояли, не отрываясь друг от друга, чтобы успеть умерить волнение и смахнуть некстати появившиеся слезы.
- Как я рад тебе, Леша!
- Я тоже. Пошли в мой номер, вещи мне ребята сейчас принесут. Ты, небось, измучился, дожидаясь нас.
- Есть немного, но ради нашей встречи я готов был мучиться хоть сутки.
Алексей прошел в другое здание, оказавшееся гостиницей для пилотов, и уверенно спросил ключ у дежурного от забронированного для него номера.
Комната оказалась большая, светлая и уютная. Здесь имелись две постели, два кресла, стол, шкаф и сервант с посудой.
- Вень, ты располагайся, а я пойду доложусь командованию и скоро вернусь. Отдохни пока, вскипяти нам чайку, ребята сейчас доставят мои вещи, распаковывай, там должно быть кое-что покрепче чая и какая-то закуска. Хозяйничай!
Леша обнял друга и быстро вышел.
Венедикт, весьма проголодавшийся, прилег на кровать и с нетерпением стал ждать Лешин багаж. Прошло минут двадцать, когда в дверь постучали и два летчика втащили два чемодана и детскую коляску. Извинившись за задержку, они тут же ушли.
Венедикт понял, что коляска - это явно подарок Алексея для его сынули. Он осмотрел ее, покатал по номеру и пришел в восторг. О такой вещи они с Тоней даже мечтать не могли, это был страшный дефицит, тем более, импортный и, как понял Веня, японского производства.
Коляска была приятного оранжевого цвета, на крупных колесах и с удобной для малыша кабиной, в которой можно было и лежать, и сидеть. Веня так увлекся изучением всех ее особенностей, что не заметил, как вернулся друг.
- Ну, как? Освоил технику? Вот на ней и поедешь домой. Но пока у нас есть время, давай соберем на стол.
Он распахнул чемодан, достал из него большую коробку, занимавшую больше половины чемодана, и приказал:
- Открывай припасы и мечи все, что там есть, на стол, а я пойду умоюсь и переоденусь.
Ну, Венедикт и начал метать на стол все, что было: колбасу копченую и буханку хлеба, банки с крабами и икрой, две пачки масла, корейку копченую, жареную курицу и банку соленых огурчиков.
Венедикт достал из серванта посуду и стал выкладывать на нее продукты. В центр стола он водрузил блюдо с пирожками, которые Тоня испекла специально для его друга. Дальше шла курица и огурцы. «Что еще поставить в центр?», - задумался он. На помощь пришел Леша, доставший из чемодана две бутылки их любимого шампанского.
- Как думаешь, Венечка, бутылочка коньяка нам не помешает?
- Смотря, когда у тебя вылет!
- Завтра! Так что ты остаешься у меня ночевать. Как тебе такой расклад?
- Даже поверить не могу в реальность происходящего. Что случилось, друг? Почему вас так спешно сюда перебазировали?
- Мой милый, Венечка! Сначала мы с тобой перекусим, выпьем за нашу дружбу, по чуть-чуть, попьем кофейку, а затем перейдем к беседе на серьезные темы.
- А вопрос на несерьезную тему можно? - Венедикт поднял руку, как школьник за партой, обращаясь к строгому учителю.
- Валяй! - расхохотался Леша.
- Меня очень интересует вопрос, почему Андреев всегда готов для тебя все сделать? Прямо любовь у него к тебе!
- Да ерунда это. Он считает себя моим должником, но ничего он мне не должен.
Венедикт, улыбаясь, смотрел на друга, как бы говоря, что не удовлетворен ответом, но друг лишь пожал плечами.
- С каких это пор мой друг не доверяет мне? - в голосе Венедикта уже звучали нотки обиды. - Между прочим, он что-то сказал о том, что ты спас его дочь, хотя тебе грозило серьезное расследование.
- Господи! Да ничего сверхъестественного я не сделал. Мне предстояло доставить командующего в Хабаровск. До вылета у меня еще было два часа, а тут у дочурки Матвея начался приступ, она не могла дышать, нужно было срочно доставить ее в Центральную детскую больницу за двести километров. Она уже синяя вся была. И я без разрешения начальства подбросил ребенка с мамой в больницу. А этот гад - адъютант Захарова - поднял такой хипиш, так орал, что отдаст меня под трибунал, что Андреев стал чуть ли не на коленях просить его не делать этого. Слава Богу, тут сам генерал подоспел, послушал весь наш скандал, понял, в чем дело, и приказал своему холую прекратить этот «цирк». До вылета еще было минут сорок, он пригласил меня к себе, мы выпили кофейку, поговорили, и все обошлось.
- Ну, ты даешь, Леха! Тебе повезло, что ты на Захарова попал, а если бы на Дикого?
- Я же знал, кого я должен доставить на Военный совет. Бывают такие люди, как этот адъютант, выслуживаются, забыв о чести и совести, но ведь далеко не всем это помогает. Ему не помогло.
Захаров его после нашего скандала сплавил в главк, а перетащил к себе Максима Орлова, отличный мужик, кстати. И хватит об этом! Давай-ка мы с тобой, дружище, выпьем по бокалу шампанского за встречу!
Он ловко открыл бутылку и наполнил стаканы, за неимением бокалов. Друзья выпили, закусили шоколадом, который в те времена выдавали всем летчикам перед полетами. У Леши всегда в кармане имелись одна-две плитки. Затем приступили к курице. Ели молча, думая каждый о своем.
Наконец, Веня не выдержал.
- Так скажи, почему вас так поспешно сюда перебросили? Где будете базироваться?
- На самой границе, в районе Мукачево. Неприятности у нас, Венечка. «Братья по духу» взбунтовались, готовят революцию против коммунистического засилья. Вот так, ни много, ни мало!
- Да ты что? Кто же из них?
- Вроде венгры. Точно пока ничего не говорят. По слухам, там и поляки, и чехи. Честно говоря, я склонен больше думать на поляков. Те еще баламуты! Но, по всему выходит, что Будапешт.
- Зина в курсе, что тебя туда послали? Она уже переехала к тебе?
- Нет, Венечка. Я пока прошу ее задержаться в Ленинграде. Она уже на чемоданах сидит, а мне так не хочется срывать ее с работы, вообще из Ленинграда. Дочка, хоть и взрослая уже, а оставить ее одну опасно, да и без мамы она у нас никуда. Кстати, через три дня у нее защита диссертации, я так хочу присутствовать при этом, но не знаю, как получится.
- Все будет отлично, Леша. Она у вас умница!
- Умница, но и ей хочется, чтобы в столь ответственный момент ее жизни оба родителя были с ней, разделили с ней ее радость, ее победу.
- Трудно тебе, друг. Столько лет ты оторван от семьи.
- Я не оторван, я всегда с ними и в мыслях, и всем сердцем.
- Неужели, Леша, тебе никогда за все годы разлуки не нравилась ни одна женщина?
- Хочешь спросить, оставался ли я всегда верным мужем?
- Ну, что-то вроде этого, - улыбнулся Венедикт. - Но меня даже не интимный аспект интересует, а именно сердечный. Ты говоришь, что сердцем ты всегда с ними, но ведь вокруг столько красивых, умных, очаровательных женщин. К тебе многие из них были неравнодушны, это я точно знаю. А вот ты, мой лучший друг, был ли ты тоже к кому-то из них неравнодушен?
- Только тебе, Венечка, признаюсь, что да, был и есть.
- То есть? - удивленно спросил Веня. - И я знаю эту женщину?
- Да, она из ваших медицинских работников.
Венедикт задумался, перебирая в уме всех женщин госпиталя в Елизово, однако уточнил:
- Елизовского госпиталя?
- Да.
Наступило молчание. Венедикт так усердно ломал голову, прогоняя перед собой все лица женщин, работавших с ним под одном крышей. Алексей с улыбкой наблюдал за другом. Казалось, получить правильный ответ самому ему не под силу. Но внезапно какая-то мысль мелькнула в его голове, и он, не удержавшись, спросил:
- Настя Полякова? Хирургическое отделение?
- Почему ты так решил?
- Вспомнил, как она приходила в мое отделение, после операции над твоим лицом, как она переживала за тебя. Не знаю, как ты, но она, мне кажется, была влюблена в тебя, несмотря на полученные тобой ожоги. Мне она показалась очень искренней и любящей по-настоящему.
Сказав это, Венедикт смутился, боясь чем-либо обидеть друга.
- Спасибо, Веня! Ты, действительно, духовно очень близкий для меня человек, и ты совершенно верно уловил и почувствовал женщину, искренне любящую твоего друга. Да, это Настенька. Чистая, светлая и добрая. Мне она нравилась, как знакомая девочка, красивая и скромная. Не скрою, я делал ей комплименты совершенно без мысли завоевать ее внимание иногда дарил сувениры из разных мест, как всем знакомым. Но, когда меня обгоревшего доставили в их отделение, и я лежал после операции, только-только приходя в себя, я слышал, как, сидя у моей постели, она плакала и молилась за меня, гладила мое изуродованное лицо и целовала мои руки. Я и сам ее увидел тогда совсем иначе, чем прежде. Такой доброты и нежности я никогда не встречал. Это было до того, как ты взялся исправить мое лицо. Помню, просыпаюсь ночью, она сидит возле меня, гладит мое лицо и шепчет: «Ты только поправься. Ты самый красивый и лучший на свете, я всегда буду рядом с тобой, если ты пожелаешь, и для меня никого на свете красивее нет».
Я сделал вид, что ничего не слышал, но, когда ты вернул мне мое лицо, когда я выписался из госпиталя, у меня перед глазами все время стояла она. Глядя на нее, я не мог забыть ее взгляд и не спал, все думал, думал. Ну, ты понимаешь, о чем. Если бы я был свободен, я бы тут же женился на ней. Но, поскольку, это невозможно, я не имею права портить ей, милому ангелу, жизнь.
Я познакомил ее с Димой Голубицким - молодым летчиком из моей эскадрильи. Он сделал ей предложение через месяц после знакомства. И вот тогда она пришла ко мне и сказала, что выходит замуж, но любила, любит и будет любить только меня.
- И что ты ей на это ответил? - в глазах друга стояли слезы.
- Что очень рад за нее, что Дима прекрасный парень, отличный летчик, и я искренне желаю им счастья.
Венедикт, молча, открыл бутылку коньяка, налил себе стопку и, не говоря ни слова, выпил его залпом. Алексей понял его состояние, подошел к нему и крепко пожал ему руку. Больше об этом они не говорили.
Утром Леша улетел, а Веня вернулся домой. Жизнь продолжалась, но неясная тревога поселилась в сердце Венедикта. Он даже сам не мог бы объяснить ее происхождения. Но она жила в нем.
Он писал другу письма, тот отвечал, все шло, как всегда, и все не так. Тревога, бессонница, дурные предчувствия не давали ему покоя.