Виталий сидел за столом и писал матери письмо, оно давалось ему с трудом. Он долго настраивался, не зная с чего начать. К тому же в желудке урчало от голода, и на душе было немного тоскливо от внезапного осознания того, что он очень соскучился по ней.
«Мамочка родная, здравствуй! Вот я и на месте, – вывел он после некоторых раздумий. – Доехали мы хорошо, так что не переживай, – добавил и снова задумался. Почему-то он всегда затруднялся в самом начале. – Училище оказалось не в Алма-Ате, а в двадцати пяти километрах от города есть станица, там и расположилось оно, – тут он вспомнил, как они шли и ели яблоки по дороге, писать стало как-то легче. – Места здесь необыкновенные: степи бескрайние с одной стороны, а горы с другой. Добрались мы до училища хорошо, по пути яблок нарвали, ели всю дорогу. Там вдоль гор идут сплошные сады. Мама, яблоки это какое-то чудо! Огромные и вкусные невероятно. Помнишь, тетя Люся привозила нам сливы, вот точно такие же и здесь. Сливы тоже очень вкусные, наелись до отвала», – в животе от этих воспоминаний заурчало еще громче.
«Заселили нас в двухэтажное общежитие, пока тепло столовая на улице будет под навесом. Мама, ты не беспокойся, кормят здесь очень хорошо, так что голодным я не бываю. Одного хлеба в день восемьсот граммов дают, и масло сливочное, и мясо, и овощи.
В поезде я ехал с ребятами из Москвы. Один учился в нашей школе, это Никита Квасных. Ты его должна помнить, он говорит, что учился у тебя. Он младше меня на два года, хороший парень. Мы с ним в один дивизион попали. И еще я подружился с Сергеем Одинцовым, он мне ровесник, он жил в Замоскворечье.
Отдельно хочу рассказать про Алма-Ату. Мама, вот кончится война, мы с тобой обязательно туда должны съездить, – дальше он воодушевился. – Город понравился мне настолько, что я до сих пор вспоминаю его. Это какая-то сказка! Представляешь, он как будто возник по волшебству среди гор и пустыни. Там в основном одноэтажные беленькие дома. А улицы такие необыкновенные! Они показались нам идеально прямыми. Мы шли по тротуару и удивлялись. Представь, сначала растут акации, они как будто живая изгородь. Потом арык, по которому течет не просто холодная, а ледяная проточная вода. Потом аллея из высоких деревьев, а затем снова живая изгородь из акаций. И только потом сама дорога, она тоже асфальтированная. С другой стороны дороги то же самое. Деревья в городе самые разнообразные, больше всех мне понравились пирамидальные тополя. Клены, березы, липы, как у нас. А самое удивительное то, что пока мы ехали на поезде, кругом была такая изнурительная жара, а в Алма-Ате приятная прохлада от арыков и деревьев. Мы пробыли в городе целый день, на ночевку устроились у одной доброй женщины казашки. Когда мы к ней шли, уже темнело, и в тишине отовсюду слышно было журчание воды в арыках. Они там везде на улицах. В парках фонтаны, цветы, и снова арыки. Необыкновенный город! А горы, мама, горы! Они окружают город, кажутся нереальными заснеженными великанами. Идешь по улице и кажется, что она закончится прямо на вершине горы.
Ну, все на этом, мама. Не смей плакать, ты обещала.
До свидания, мамочка. Пиши мне по этому адресу. Буду очень ждать».
Виталий дописал письмо и сглотнул слюну. Есть уже хотелось нестерпимо, по сути, он не соврал матери на счет еды, но суп был жидкий, мяса немного и хлеба было явно не восемьсот грамм, молодому организму этого не хватало.
Рядом с ним сидел Петька и тоже писал письмо родителям. Видно, ему это занятие давалось еще труднее, чем Виталию. Он постоянно что-то зачеркивал и вытирал со лба капли пота.
В казарму зашел командир взвода, старший лейтенант Кудрин.
– Курсанты, внимание сюда. Завтра нас отправляют на три дня на уборку картофеля. Утром после завтрака построение во дворе. Идти нужно будет пешком километров тридцать, так что кто еще плохо наматывает обмотки – научиться срочно.
– Ох, и не люблю я эти обмотки наматывать, – недовольно сказал Никита, как только вышел Кудрин из казармы. – Пять метров тряпки нужно намотать на ноги за две минуты.
– Молодой ты еще, Квасных, зеленый. А лучше ботинок с обмотками для солдата нет. В сапогах ноги потеют, да и тяжелые они. А ботинки удобнее и в обмотках ноги дышат. Зимой особенно хорошо в них, в сапог можно начерпать снегу, если провалишься, а тут сухо и тепло. Это тебе не в Москве в туфельках форсить. На фронте не до форсу будет, поймешь сразу, так что давай учить тебя буду, – посмеиваясь, сказал курсант Фирсов.
Во взводе было тридцать человек, большая часть из которых были вчерашние выпускники школ, остальные были постарше, прошедшие службу в армии и уже хлебнувшие фронта, такие как Фирсов.
– Полюбила лейтенанта, оказался рядовой. Размоталася обмотка – я запуталась ногой, – пропел он, хлопнув по плечу Никиту. – Кудрин знает, что говорит, бывалый солдат. Так, что учись.
Старшего лейтенанта Кудрина любили все курсанты. После тяжелого ранения он долго лечился в госпитале. Сестра жены сообщила, что его семья погибла при бомбежке в осажденном Ленинграде. Он долго обивал пороги военкоматов, хотел вернуться в свою часть, но его пока направили в это артиллерийское училище до полного излечения. Курсанты между собой называли его батей, потому что он никогда никого не ругал, когда надо поговорит по душам, приободрит и поддержит.
Новость о помощи колхозу в уборке картофеля для курсантов была приятная, это все же лучше, чем сидеть девять часов на занятиях, после которых еще на самоподготовку требовалось три часа. Поначалу такой режим обучения многим был очень труден, и к тому же им нужно было время, чтобы привыкнуть друг к другу.
Три дня проведенные на уборке урожая помогли подружиться и сблизиться многим. Весь день убирали картофель, никто не ленился, а вечером после ужина курсанты собирались у костра и пели песни. Душой всего взвода стал Петька Заварухин. Он со своей гармошкой умел поднять всем настроение и усталости, как ни бывало.
В первый же день к нему подошел Кудрин и, похлопав по плечу, сказал:
– Курсант Заварухин, будешь у нас главным по музыкальной части. К годовщине революции с ребятами подготовишь два номера от нашего взвода. После торжественной части будет концерт, времени еще много, репетируйте.
– Есть подготовить два номера, – выпалил Петька, покраснев от неожиданности.
Три дня проведенные в колхозе объединили многих в небольшие группы по интересам и увлечениям, по мировоззрению, по темпераменту и характерам. В основном взвод подобрался дружный.
Климат в Казахстане, к удивлению Виталия, оказался непредсказуемым и неожиданным. В августе была нестерпимая жара с суховеями, с середины сентября резко похолодало, а в октябре уже стало еще холоднее, и в один из дней выпал снег. Местные жители говорили, что, скорее всего зима прочно и основательно ляжет сразу, как это здесь нередко бывало. Казармы в училище были с печным отоплением, а рукомойники и туалет находились на улице. По утрам умываться ледяной водой стало тяжело.
– Если сейчас такой водой харю мыть так мятижно, что будет с нами зимой, – возмущался Трофимов. – У нас в деревне рукомойник был за печкой, так мамка туда еще и тепленькой водички подливала. Эх, знала бы ты, маманя, как твой сыночек тут страдает!
– Ты Трофимов, тут не разлагай дисциплину, не одному тебе холодно, – брызнул водой с рук на него Одинцов.
– Ты чего творишь-то, зараза! И так зубы стучат, мочи нет, – набросился на него Трофимов.
Он замахнулся на Сергея, но увидев направляющегося к ним командира взвода, отошел в сторону и стал очень быстро растираться полотенцем, не переставая бурчать. Несмотря на ворчливый характер, он все-таки был отходчивый и добродушный, поэтому многие любили над ним подшучивать.
– Здравия желаю, товарищи курсанты, – поприветствовал их комвзвода. – Курсант Шилов, сегодня вы истопник в казарме?
– Так точно, товарищ старший лейтенант.
– Подойдете ко мне после завтрака.
– Есть подойти после завтрака.
Истопники назначались поочередно из числа курсантов, но от занятий они не освобождались. Многим учиться было и без того тяжело, а тут еще такая нагрузка. Дров для отопления нужно было много, ведь кроме казарм были еще и столовая, и баня, и подсобные помещения.
В ноябре окончательно установилась зима, снег полностью покрыл землю, и по воскресеньям, вместо самоподготовки и личного времени учащихся отправляли в предгорья Алатау, откуда каждый должен был притащить по снегу по бревну. Занятие это было не из легких. Тяжелее всего приходилось Алябьеву, он был небольшого роста и худенький. Как оказалось, он был из интеллигентной семьи, родители его преподавали в институте, и сам был очень начитанный, казалось, что знает все на свете.
– Представляете, ребята, Заилийский Алатау имеет длину более трехсот километров, а средняя высота хребтов около четырех тысяч метров, а в ширину, по-моему, километров тридцать, а местами и сорок.
– Ничего себе, – присвистнул от удивления Петька. – Пойдешь вдоль них и будешь идти месяц.
– А зачем тебе Петька идти вдоль них, – стали смеяться над ним курсанты.
– Не, ну я просто, к примеру, говорю, не собираюсь я идти никуда. Алябьев, а еще что-нибудь расскажи, если знаешь.
– Петька, вверх иногда поглядывай, а то горный орел налетит и тюкнет по кумполу. Ты
только не пугайся, но здесь можно встретить барсов и горных козлов.
– А чё мне пугаться-то, один что ли я тут. Вон Трофимов какой пухлявый, его первого загрызут, если что.
Трофимов хотел возмутиться, но увидев, как все смеются, тоже весело расхохотался.
– А вон шиповника сколько и рябины, советую набрать в карманы, очень даже пригодится, в них витаминов много.
– Ага, мамка нам шиповник зимой часто заваривала, чтобы не болели. А рябина сейчас тронутая морозом, вкусная должна быть уже, – Трофимов сунул в рот горсть ягод, начал с удовольствием жевать.
– Курсанты, бросай курить. Нам еще до наступления темноты надо успеть в училище вернуться, – скомандовал старшина взвода.
Обратная дорога в училище была хоть и трудная, но настроение у всех было боевое: их ждал ужин и тепло натопленных казарм.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/12/21/1441