ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
Настал час веселить богов.
И, через аллею колоссальных, безнадёжно, на века, заледенелых гранитных сфинксов, процессия гостей королевы двинулась к главному храму Куша.
Время, стирающее сухим ветром гигантские каменные изваяния, проливными дождями разрушающее крепостные стены, землетрясениями превращающее в прах города, пожарами уносящее память человечества - пред этой громадиной, вероятно, заскулило, как побитая собака, и решило не тратить на него… время.
- Чудесно, что на свете ещё столько неизвестной мне красоты!!! – восторженно делился Гормахис с Атири, - Какие великолепные рельефы! Дивные линии!
- Что именно ты хвалишь?
- В смысле?..
- У тебя один глаз смотрит на пилоны храма, а другой – на моё декольте…
- Хвала Неизреченному - несметно изобилие тайн! Ты - несомненное чудо, самое прекрасное из всего живого, что я видел! Но Непостижимый Амон милостив, и моё неудержимое стремление каждый день насыщаться новыми красотами и сегодня сполна удовлетворено! Так что, и храму сему хвала!
- Спасибо… Но если, чисто ради смеха, представить, что есть предел существующему. И, соответственно, предел познанию. А ты так усерден в поиске красоты, вечно голоден к истине… Не боишься, что восхищаться станет нечем? Или некем?..
- О, нет! Даже если сами вещи досконально известны, и не меняются, то можно поменять взгляд на них. Более того, я убежден, что именно способность менять угол зрения и точку отсчёта делает меня настоящим мудрецом и довольно-таки святым жрецом. Впрочем, я шучу… - грустно улыбнулся он, - Или нет?
- Или нет? – поразилась она, – То есть?..
- Мне иногда тяжело понять самого себя! - признался он, - Верую в загробную жизнь - но не верую в эту! Сомневаюсь, в чём угодно - и готов убить за нелепый, но красиво изложенный догмат! Ищу способ выразить мистический опыт - но выясняю, что написанное - враг задуманного! Я постоянно перепроверяю свои знания - и одновременно боюсь результатов этих проверок! Вдруг, вчера дважды два равнялось четырём, а сегодня - пяти!!! Истина блуждает где-то рядом, а заблуждение - всегда под рукой… Эх, мороз- то какой...
- Тебе холодно? Сейчас согрею!- и девушка утащила его прямо под свою длинную, тёплую мантию.
Обалдев от соприкосновения с тем, что было под мантией (а там, надобно отметить, ничего, кроме самой Атири, особо и не было), визирь пробормотал:
- Не я мёрзну.... точнее, не только я...
- Что? - радостно кутая его сильнее, спросила она.
Заботливо уткнутый мордой в её упругую, роскошную грудь, Гормахис, ответил не сразу, жадно шмыгая носом: бюст принцессы оказался столь сладко-ароматным, словно мироточил. Захотелось аж на вкус его испробовать. А, может, и на ощупь? Уффффф.... Ох.....Ой....
Однако, проходила официальная церемония, как-ни-как, а не поллюционный сон. И визирь, нехотя, начал осторожненько высвобождаться из мягкого плена.
- Сфинксов бы тулупами прикрыть...- и, робко извлекши из- под мантии правую руку, тощим пальчиком указал на древних каменных гигантов по обе стороны священной дороги.
Миндалевидные глаза красавицы округлились:
- Тулупы? Гранитным баранам?
- Именно!- окончательно выбравшись из мантии, подтвердил он.- Пусть гранитные, но- бараны же!
Принцесса вспомнила, как её новый друг неравнадушен к бездушному. Но вот так...
Не перебор ли?
- Ещё предложи им ушанки выдать!- поджала губки Атири. - И варежки с валенками.
- Нет, это уже будет вандализм... - ответствовал иерофант, снова поручив одному глазу прелести храма, а другому- прелести принцессы.
Но та, почему-то, резко оправила мантию и наглухо закрыла грудь...
Имхотеп, у которого всё ещё предательски дрожали колени, плёлся так, что его обогнала бы и подрезала на повороте самая древняя и косолапая черепаха. Бертрери его буквально тащила на себе, замаскировав позор долговязого крепким объятием.
- Какая ты, однако... сильная!
- Да, могла бы добить тебя, но тащу!
- Это любовь! - чуть ли не плакал он.
Шанкар и Нехбетта, любезничая без перерыва, всё глубже ощущали единство – единство более совершенное, чем позволяет постель или молитва. Струны их душ, как оказалось, настроены для виртуозного и бесконечного дуэта. И дирижировал, на сей раз, не кальян.
- Милый, что ты думаешь, как монарх, по поводу нового строя в Иллинии - демократии?..
- А что тут думать? Если сам Имхотеп, гений юриспруденции, уже пятый год серьезно готовится к принятию второго гражданства, и именно иллинского!
- Он считает демократию более совершенной формой правления? - удивилась королева.
- Нет, он надеется, что в недалеком будущем вся ихняя жизнь станет порнографией…
* * *
Урса и Хренатон прогуливались по стенам генеральского лагеря.
В сущности, это был вовсе и не лагерь, а самая настоящая крепость: фундамент и нижняя, до половины, часть стен – сложены из тёсаных глыб гранита, громадный частокол сооружён из стволов вековых кедров. Торчали там и сям высокие смотровые башни, в которых боевое дежурство вели самые зоркие и выносливые воины, чья противоестественная борьба с человеческой потребностью в сне безапелляционно диктовалась более сильным инстинктом: за сон на посту полагалась немедленная казнь.
Ворота фортификационного монстра были отлиты из стали.
Ржавой, но толщиною в два слона, и высотою - в шесть.
Сей военный городок, в отличие от других, создаваемых на время военной компании, служил Урсе чем-то вроде столицы. Здесь находился огромный склад продовольствия и богатый арсенал, лучшие на континенте кузницы (и кузнецы), просторные конюшни и слонюшни, водохранилища. Имелись две больницы, четыре публичных дома, двадцать кабаков и элефандром.
- Так что тебя беспокоит, Урса?..
- Мы захватили город. Поскольку его армия сопротивлялась на каждой улице, то, вполне естественно, что в результате захвата она оказалась полностью уничтожена. Совершенно справедливо, мы сожгли языческих жрецов: они дрались намного лучше и отчаяннее, чем солдаты. Но почему мы не сохранили жизнь мирным обитателям города: женщинам, детям, старикам, кошкам? В крайнем случае, их можно было бы сделать рабами и домашними животными, особенно женщин…
Пророк гневно прервал его:
- Это они-то – мирные жители? Ты не видишь войны, что идёт! Она не ограничивается полем боя!
- Не очень понимаю, какой ещё может идти бой, когда все сопротивляющиеся убиты?
- Сам рассуди: если из-за горстки баб и сопливых выродков ты усомнился в благости и справедливости Атона, то разве это не бой за твою душу!? Каждый язычник есть светильник ложной веры, особенно – бабы ихние! Милосердие к ним многих уводило от истины! Или тебе мало благочестивых проституирующих женщин, обитающих здесь?..
- Нет, вполне хватает, и спасибо за то, что привели новых… А старики?
- Что? Старух хочешь? Вот уж не думал, что ты…
- Да нет, я о вере… - конкретизировал генерал, - Старики, они тоже светильники лжи?
- Да. Только в них мало масла, сразу опасности и не заметишь. Не зря же они дожили до седых яиц, выжили среди таких же богоборных язычников. Они - нечестивейшие из нечестивых, в огонь да изыдут!
- А дети и кошки? Зачем мы сожгли их?
- А кем они, по-твоему, выросли бы?.. Среди идолопоклонства?.. Впитав ложные верования с молоком своих нечестивых матерей?.. Про кошек я и говорить не смею: сущие исчадия зла… Они кого хочешь обратят на путь, противный Господу…
- И даже вы не смогли бы наставить их?
- Атон предвидит грядущее! Если приказал уничтожить, значит, видел, что не станут они сынами благодати его! И скотами пастбища его.
- Понятно… - протянул генерал, – Вы вернули покой моему мятежному разуму. Но вот, чисто гипотетически…
- Что ещё? - пророк начал терять благодушие.
- Скажем, есть где-то на краю земли город, и там никогда не слышали о истине… И туда, при жизни твоей, не дойдут слова благовестия… Дабы их спасти, им Атон пошлёт откровение?
- Все откровения даются через меня, единородного сына Атона! - вскричал пророк, и Урса едва не оглох, - И если кто не услышал о боге нашем, то такова всеблагая воля его, избравшего меня, тебя и наших единоверцев! А иные, не слышавшие о нём - прокляты они! Изначально!
Генерала это не очень убедило, особенно про проклятых изначально, он хотел ещё что-то сказать, но…
- Припёрлись! – внезапно крикнул дозорный.
- Я встречу их. - поклонился пророку генерал и направился к воротам.
Как раз вовремя: слишком много умных вопросов задавал Урса, и у его святейшества уже начинался от них очередной припадок…
* * *
Гормахис облачался в алый златотканый догматик - ризы Верховного Жреца Хатор, - благоговейно произнося:
- Я иду, о Золотая Владычица,
к чистому горизонту благословенного алтаря твоего, чтобы вдыхать сладкое дыхание твоих уст.
Даруй мне своё благодатное присутствие - буду я созерцать твою восхитительную красоту.
Простри ко мне свои милосердные руки, исполненные твоего святого духа,
чтобы я смог проникнуться тобой и служить твоим жрецом из жизни в жизнь.
Ибо я всегда твой!
В любой миг вечности произнеси мое имя – оно, о Возлюбленная, всегда ответит на твой призыв!
Сердце моё принадлежит солнцу сияния твоего!
Теперь следовало одеть магические перстни, волшебные браслеты, тяжёлое ритуальное ожерелье – менат, неподъёмные церемониальные сандалии и всевозможные амулеты. И самый главный из них - Анх:
- О, иероглиф мудрёный!
Кто же ты - тайна иль бред?
Только лишь я, посвящённый,
Знаю на это ответ:
Бред ты для взора невежды.
Глупость - для глаз простеца.
Чтят тебя светлые вежды,
Знают благие сердца!
- сосредоточенно шептал иерофант.
Благословив и водружая на голову великолепную синюю митру Кепреш, носимую полководцами лишь во время доблестного поединка с вождём противоположной армии, царями - во время наказания нерадивых чиновников, а жрецами - просто так, от балды, он громко читал:
- О царственный Урей, венчающий гордо
Сиянием солнца главу божества!
О, пламень Амона, о, страж неподкупный!
Защитник кумиров, хранитель жрецов!
Поём твою силу, о змий благородный!
Блюститель суровый законов Маат!
Бегут твоей силы и лжец, и грабитель,
Насильник и варвар боится тебя!!!
Начиналось богослужение.
Под возносящие ввысь душу звуки множества арф, флейт и систров, в гипостильном зале появился Гормахис. По устланному лепестками голубых лотосов пути, сопровождаемый другими жрецами, торжественно прошёл среди собравшихся вельмож и властителей, кропя их святой водою, символизирующей живоносное молоко из груди Великой Чарами Изиды:
- Да правит миром чистота сердец,
Да торжествует всюду знанье истин!
Приникни к правде, помня свой конец!
Устам правдивых не страшна могила,
Язык нельстивый - душу сохранит!
Творящих свет- никто не победит!
Достигнув врат Святилища, в котором живут идолы божеств, часть процессии – низшее духовенство - остановилась и осталась в гипостиле, и лишь немногие посвящённые чинно прошествовали вовнутрь.
Врата за ними закрыли. Негоже кому попало глядеть туда, откуда боги взирают!
- А ты что не пошла? - тихо спросил Бертрери Имхотеп, - Ты же верховная жрица?
- Если я пойду, то ты упадёшь.
- Действительно, факт… Твоя забота так мне дорога…
- Замолчи, и перестань пялиться вон на ту грудь, иначе станет ещё дороже…
Остальные тоже молились.
А внутри святилища, мерно двигая кадильницей и овевая тонким кружевом благоуханного фимиама, Гормахис почтил огромные золотые статуи богов: ибисоголового Тота, бога знаний и письменности:
- Визирь богов, ты - мудрости создатель!
Порою, сложно истину понять,
Тому виной - не книга, а читатель,
Спешащий богом поскорее стать.
Лишь яд найдёт в вине нетерпеливый,
Пропустит всё, на хмель меняя вкус.
Но, совладав с крикливой тишиною,
Приняв учёбу долгих, нудных лет,
Внутри себя всезнание открою,
Поняв тобою данный нам завет.
…весёлого бога плодородия, вечновозбуждённого Мина:
- Неустанный вожделения податель!
Одиночество ты сделал волшебством:
Сам себе ты и подруга, и приятель!
Похотливый сладострастия учитель!
Освящающий совокупленья зной!
Целомудрия святой уничтожитель!
Дай познать науку самонаслажденья!
Научи искусству единенья тел!
И на ложе нас избавь от пораженья!
…среброликого повелителя Времени и Луны, Лекаря богов, вечного отрока Хонсу:
- О, локон мальчика из века в век носящий!
Любую хворь ты исцеляешь без труда!
Пугает смерть тебя превозносящий!
Ты отмеряешь времена царям и нищим!
Ты знаешь первый и последний сердца стук!
Твоею милостью теряем мы и ищем!
…и, разумеется, свою ненаглядную, Великую Возлюбленную всего сущего, Хатор:
- Как сложно новый гимн тебе составить!
Тебя тысячелетиями чтут.
Какой ещё хвалой тебя прославить?
Богиня с мириадами имён!
Безмолвен я, хотя и вдохновлён.
Но сладкий ветер до меня доносит
Волшебный аромат твоих садов
Устам излиться песней сердце просит.
Я потягаюсь с древнею хвалой
Всех превзойдёт язык искусный мой!
Внемли, Служанка солнечного света:
Я жизнь свою в твой гимн пресуществлю!
И есть ли песнь прекраснее, чем эта?..
Гормахис привёз идолам храма баснословно богатые дары: искусные ожерелья и роскошные диадемы; яркие, редких цветов, тонкой выделки, ткани; тонны отборного ладана; мегалитры ароматических масел. И, самое ценное: производимые лишь в Нутжерте благовония куфи – наркотик, и, по совместительству, валюту богов.
Пока причт располагал сокровища у стоп гигантских статуй, иерофант, поддерживаемый хором аскетов и оркестром евнухов, среди экстатичного танца нагих жриц, воспел:
- Восславим благочестно мир бессмертных,
Усердное моленье вознеся!
Не в текстах заклинаний суеверных,
А сердце на алтарь их принеся!
Их милость и правление прославим,
Их суд и прорицания почтим!
Да будут их благословенья с нами!
Се, мы - им жертва, и для них - горим!
* * *
Многострадальные беженцы-атониты подъехали к лагерю.
Урса, сияя золочеными доспехами, в сопровождении знаменосца и старших офицеров, выехал им навстречу.
Помог Ибтити сползти с коня.
Помог верблюду не погибнуть во цвете лет под жирной, грушеобразной тушей Акера.
- Анх, уджа, снэб, ваше величество! - несмотря на то, что Урса всю жизнь провел в походах и казармах, его галантные манеры, будь он не атонитом, а хотя бы безбожником, пришлись бы по душе самой богине церемоний, вечноживущей Сешат, - Я бесконечно рад личному знакомству с вами, госпожа!
- Я именно таким и представляла прославленного героя: ястребиный взгляд, торс льва, колени лани, шлем с пятидесятью двумя рогами… - елейно улыбнулась гадюка.
- Эти рога подарил мне пророк, за уничтожение в Иллинии всех скульпторов и скульптур. А вот - мой подарок вам.
И преподнес Ибтити необъятный букет зеленых роз.
- Как мило! - вдохнула она запах экзотических цветов, - Вы так любезны, генерал! Акер, взгляни! Понюхай, как они благоухают! Какой изысканный аромат!
Торговец, приблизив нос к цветам, вдохнул с такой силой, что половина букета моментально облетела.
- Ваше величество делает меня несказанно счастливым, столь высоко оценив мой скромный дар… - поклонился военачальник.
Ибтити кокетливо хихикнула и, продолжая нахваливать и цветы, и дарителя, несла всякий флиртовый бред.
Тем временем, пока царица рассыпалась в благодарностях за элегантный веник, Акер позеленел.
Закачался.
И, едва сохраняя равновесие, задышал громко и часто, как рожающая тройню бегемотиха.
- Акер, мой сладкий, что с тобой? – всполошилась царица, - Ты чего позеленел-то? Если от ревности, так успокойся… я лишь вежлива с ним, и ничего более… Кстати, твоя ревность приятнее любого комплимента, которые я слышала за последний год…
- Какая, нахрен, ревность! - жадно глотая воздух, прохрипел он, - У меня аллергический шок…
* * *
Гормахис, вручив богам в святилище три пуда жертв и получив в ответ три пуда благодати, вернулся в гипостильный зал.
Неторопливо взошел на кафедру проповедника.
Восхищённый красотою древнего храма, решил расщедриться и кинуть в паству несколько перлов из сокровищницы богомыслия: авось, не все тут свиньи, коли не в хлеву молятся.
- Настоящая любовь – это когда ты нашёл родную жопу и трахаешь её в душу, – вдохновенно начал он.
Внимающие испугались.
- Да шучу я, шучу! – улыбнулся проповедник, – О жопах ещё успеем поговорить. Скорее всего, даже книгу о них напишу.
- Похвалялся павлин джунгли заморозить… – грустно буркнул Шри Шанкар. Он эту книгу уже лет десять ждал.
А Гормахис продолжил глаголы премудрые:
- Но сейчас позвольте обратить ваше внимание на то, насколько важна в нашей жизни, и особенно духовной, не только этика, но и эстетика.
Не каждому дано творить то, что он хочет. Я, к примеру, мечтал освоить ремесло скульптора. Освоил. Но, увы, времени на ваяние у меня нет. Завидую мастерам, о, как завидую! Страсть!
Однако, утешен тем, что все статуи, превозносящие имя моё, от глиняных до золотых, считаются шедеврами, и считаются шедеврами не только мною, но и всеми. А любого ваятеля, что создаст в мою честь откровенную халтуру, я могу безнаказанно отправить аж за недоступные логике пределы Космоса: набираться умения и вдохновения.
Однако, одно дело – в рамках искусства грамотно рассуждать, убого произведение, али гениально, и совсем другое – громить без разбора всё, на что укажет Атон и обзовёт «идолом», «прелестью» или «диавольским обольщением».
Между тем, именно в призвании к творчеству окончательно раскрывается и благоухает лотос истинного величия человека. Высшая форма богоподобия – именно творчество.
Задумайтесь: Творец Вселенной не нуждался ни в каком в дополнении, он самодостаточен. Он всеблажен, и сотворение мира стало для него скорее мукой, чем очередным приступом неописуемого блаженства. Но именно его Любовь, которую он вечно несет в себе, и Сила, которой он преисполнен, заставили его сотворить Вселенную, чтобы дать радость бытия не только ему, но и целому сонму других живых существ!
Да, Амон Неизреченный является Абсолютным Благом, сочетая в себе наивысшую Любовь, Истину и Красоту. Изучая и собирая сокровища мудрости, воспитывая в себе сострадание и жертвенность, созерцая и творя прекрасное, мы воистину всё более возрастаем в том, чтобы стать, рано или поздно, в сей жизни, или через миллионы реинкарнаций, причастниками его сущности.
Сей мир сотворен, чтобы мы в нем, чрез опыт ограниченного бытия, стали богами!
Атон, согласно проповеди Рыжебородого Психа, более рад раболепию своих адептов, нежели их богоуподоблению! А Амон желает, чтобы все стали равны ему.
Почему же так сильно атониты ненавидят наши искусства, и, особо, изобразительное?..
Да потому, что искусство есть не только источник наслаждения, но и лучший проповедник нашей святой религии. Религии, где цель – не раствориться в смирении и покаянии, не плакать и причитать пред господом, а радовать его и беседовать с ним.
Тут мне пора умолкнуть.
Как бы ни был я красноречив, плоды истинного творчества, древние и новые произведения искусства намного красноречивее меня: посмотрите на великолепие этого храма! Внимайте его гимнам, дорожите, как самой великой драгоценностью, возможностью услышать не моё хвалёное краснобайство, а глас красоты, дарующий нашему уму истину, а нашей душе – желание делить с другим открытое нам блаженство! Эти чудные фрески и обворожительные статуи, изящная архитектура и фантастические орнаменты – вот мудрейшие учителя и терпеливейшие воспитатели, зовущие нас стать добродетельными творцами и творцами добродетели!
Да, вот за что атониты вожделеют узреть осколки наших статуй, констатировать смерть книг, услышать вечную цезуру в начале наших гимнов, поглумиться над руинами храмов! За то, что камни сии – живые! За то, что идолы эти, не могущие себя сдвинуть с места, способны сдвинуть с места самую безногую душу, дав ей крылья!!!
За то, что наши гимны влекут не упражняться в земных поклонах, а взлетать до небес!
За то, что наши книги призывают верить прежде всего именно в любовь, истину и красоту, а уж затем – в священные писания!
Учат не только быть добродетельным (особого ума для этого не нужно), но вдохновляют творить красоту, творить новые миры!!!
Иерофант, оглушённый сам собою, ещё раз благословил собрание.
И, под восторженные рукоплескания, сошёл с кафедры.
Жрец-распорядитель обрядов вновь подал ему кадило.
Оно подозрительно громко шипело и чавкало, словно внутри его поспевал бифштекс.
Гормахис приоткрыл сосуд, зачерпнул с подноса добрую горсть ладана, всыпал в кадило, закрыл… взмахнул… и…
-Трррррррррррррррахххххххххххх-та-ра-раххххххххххххххххххххх!!! – соперничая по мощи со сверхновой, кадило неожиданно взорвалось!
* * *
Талантами мага Рахотеп не блистал.
Впрочем, Гормахис утверждал, что единственное, чем блещет Рахотеп - это праздничное жреческое облачение.
-ПТА-СОКАР-ОСИРЭ-ХУ! - в бесплодном совокуплении с мистической реальностью завывал архиерей, воздевая руце своя, дабы снискать помощи вышней.
Целый день, свергнув многолетнюю тиранию дрёмы, жрец тщетно пытался вызвать визиря, или хотя бы связаться с ним. Однако, как все знают, скоро «Книга Мёртвых» сказывается, да не скоро мумия делается…
Но преподобный старец не отступал:
-ХЕРУ-ХАТ-ХЕРУ-АСЕТ-ХЕРУ, НЕФРУСЕБЕК-ХОТЕП-АМОНИП!
Ему безуспешно помогали пятьсот тридцать девять жрецов, поднося нужные для магических обрядов вещи: фантастически неудобные скипетры, многозначные до бессмысленности амулеты, пыльные папирусные свитки.
Их стараниями храм стал похож на лабораторию сумасшедшего алхимика, пытающегося заполучить хоть капельку золота из чрева гор, где и меди-то нет.
Держа в руках «Великую Книгу безнаказанного Извращения пространства и времени», Рахотеп осторожно, более со страхом вывихнуть челюсть, нежели с благоговением, речитативом произносил мудрёные заклинания:
-АНХ-УАДЖЕТ-ХУ-СИА! НЭЧЭРТ-ХЕМ-АМЕНТЕ-ХЕ!
Он уже задыхался от благовонных курений, слезящимся глазам тяжело стало разбирать древние иероглифы, словно специально, начертанные неразборчиво, да ещё и обветшавшие за многие сотни лет:
-УСИРЭ-ПТА-РА-АМУН-СОКАР! СЕШЕД-ХАТОР-ДЖЕХУТИ-МУТ!
Искусные храмовые танцовщицы, войдя в транс, танцевали до изнеможения. Сенусерт, сам себе удивляясь, смотрел на девушек уже не вожделея, а сочувствуя. Для окроплений и возлияний ушла вся святая вода, сгорели сотни свеч, в лампадах закончился елей.
Идолам опротивели алтари. Храму - молитвы.
Жрецам - религия…
- Может, и вправду проще крикнуть погромче? - съязвил Сенусерт.
* * *
Первое, что сразу стало понятно, когда черный дым несколько развеялся и едкий запах гари ослаб настолько, что уже не въедался в глаза - что жертв и разрушений нет.
Однако, вид обалдевшего от взрыва Гормахиса стоит того, чтобы быть детально запечатленным в нашем строго документальном и помешанном на реализме повествовании, как назидательный пример грядущим поколениям историков.
Начнем с одеяния… хм, точнее, с его остатками: полусгоревшей митры, опаленных кусков мантии из шкуры леопарда и задравшихся до ушей лохмотьев догматика.
Продолжим, благоговейно созерцая почерневший от сажи благостный лик, с вылупленными, как у жабы во время родовых схваток, глазами; узрим насмерть замотавшуюся на правом запястье цепь от кадильницы и пылающий, как маяк, указующий путь к вратам спасения души, верх церемониального кедрового посоха Уас.
Медитируем… Молимся в тишине… За весь мир… За каждого из нас…Тут разрешаю вам вставить ваши личные прошения…
И, ежели чаем исполнения желаний наших, или освобождения от них, то воспомянем глаголы, изречённые устами святыми:
- Служить богам - ужасное занятье:
Незримых взору петь и почитать,
Но чаще злое, жуткое проклятье,
Чем милость с благодатью, получать!
Аскезой тело превращать в руины,
А богословьем - знаний ум лишать,
Ломать язык от тайн необъяснимых,
От богоборцев каждый день страдать!
Травить себя постом и фимиамом,
В поклонах частых в кровь колена сбить,
Не жизнью жить, а ритуалом храма,
И про свободомыслие забыть!
Зачем служу, я сам уже не знаю,
Иного же не ведаю пути!
Я всех богов на свете почитаю,
Но милость - хоть бы одного! - найти!!!
Я им молитвы - мне тупые беды.
Я им стихи - мне прозу серых дней.
Я посвящаю им мои победы -
Меня гнобят у самых алтарей!
Вопросов много у меня в наличьи.
Но тем смешней для всех моя судьба:
Служа богам, исполнен я величья;
Егда кляну - я ниже стоп раба!!!
Величие на блага не меняю…
* * *
Урса любезно проводил Ибтити, полу-зеленого, полу-серого (как доллар, ей-богу!) Акера и остальных беглецов к своему шатру, снаружи украшенному щитами многочисленных полководцев, разбитых Урсой за его долгую творческую, так сказать, жизнь.
Рядышком выстроился автопарк всевозможных колесниц: от легких охотничьих, одноместных - до тяжеленных, украшенных золотом и самоцветами парадных квадриг, служивших генералу для триумфальных въездов в покоренные города.
- Вы перенесли тяжёлые испытания, - сочувственно произнес генерал, - Посему, я думаю, что первым делом вам стоит получить…
- Ванну, еду, сон и секс? - нетерпеливо перебил Акер.
- Благословение! - укоризненно протянул Урса.
И, выйдя из-за ширмы шатра, пред Ибтити и беглыми атонитами, предстал Хренатон: его горящий взор, высокое чело и строгая, отеческая улыбка генерировали благодать в таком количестве, что аж булыжники умилялись.
- Слава Святому, Единосущному, Животворящему и Нераздельному Атону, всегда, ныне и присно, и во веки веков!!! – зычно провозгласил он, благословляя преклонивших колени атонитов.
- Воистину так! - ответили они, и благоговейно протянули ему Хоругвь.
Усталость и уныние оставили религиозных диссидентов: со страхом божиим, приняв знамя веры, Хренатон, умиляясь, внимал молитвенным излияниям.
Ибтити гимнословила православнее всех.
Что ж, следует отдать царице должное: она знала титулы, свойства и атрибуты Пророка назубок, не то что законы города, в котором совсем недавно, почти благополучно, почти правила:
- О источниче воды живыя, истинное слово Единаго господа Атона, образ его на земли, праведный судия чад божиих, сыне Ослепительного! Избранник Вечноживущего творца душ и телес наших, спаситель и свет, стезя и закон наш! Се, колена сердец своих слагаем к правоверным стопам твоим, милосердие Всевышняго Отца твоего да будет отверсто на верных людех твоих!
- Солнце правды! - подвывал Акер, кланяясь и приседая, вспоминая песнопения из зачитанного до дыр молитвенника.
А Уджагорреснет и Неперихер, соревнуясь с ними в святости, благопристойно и чинно, затянули:
- На высоте небесной мы искали,
Искали мы в глубинах страшных бездн
Душе покой. И в поиске-устали.
Нашёл нас бог! И мы свой смысл узрели!
Святая Книга, славный наш Пророк
Открыли перед нами рая двери!
* * *
Почему иерофант не убил тут же, на месте, жреца, подавшего ему кадило, - ни автору, ни истории неведомо.
Гормахис, о друзья мои и враги, непредсказуем.
Особенно - в храмах.
Зато известно, что несчастный жрец-распорядитель стал заикой. И до конца своих дней проклинал тот час, когда принял от молодого послушника, которого ранее никогда не видел (послушником, разумеется, оказался ни кто иной, как принявший облик человека очередной посланный Нефтидой демон), щедрую, на золотом подносе, гору странного серого ладана. Ладана душистого, свежего, чуть ли не аппетитного…Смолотого в порошок…
- Вы не пострадали, ваше Высочество!? - кинулась к иерофанту Нехбетта, едва тот окончил своё стихословие, - Это моя вина! На моей земле - такое несчастье! Хотите, я всех казню!? А храм – снесу!?
- Не беспокойтесь! Храм не виноват, коль такие прихожане. С казнями тоже не торопитесь: мало ли, что нас всех ждёт впереди, а нечем себя порадовать будет… К покушениям же на мою жизнь я давно привык… - отмахнулся Гормахис.
- Привык!? – подбежала взволнованная Атири, - Что ты говоришь!? Как к такому можно привыкнуть!?
- Ну, привыкли же все, что когда-нибудь умрут… - криво усмехнулся он, - и, вместо гробниц и могил, лишь дворцы и хижины строят.
Девушка печально вздохнула:
- Тебе бы беречь себя… - и, вытащив платок, утёрла с его лица сажу.
- Нет, моя принцесса, нельзя мне беречь себя: отныне я оберегаю тебя, твой трон и власть!
- Но поедешь ты обратно в бронированном паланкине! - настояла Бертрери, поправляя на его голове съехавший парик, - И с охраной в двести тысяч копьеносцев!
- Ты с ума сошла? – возмутился Гормахис, - Хватит и ста тысяч…
Не доверяя иерофанта более никому, паланкин понесли Имхотеп и Шанкар.
У самого порога дворца Нехбетты, визирь, вылезая из носилок, наткнулся на Атири, которая сунула ему в руку какую-то бумажку, густо покраснела, проскользнула сквозь свиту и исчезла.
Гормахис, таясь от любопытного глаза Бертрери, развернул папирус:
«Я жду тебя у восточного крыла дворца, в колоннаде, в пять часов!
Твоя Атири»
- О, Все Зубы Апофиса! – ругнулся иерофант, – И Жало его! Вот раньше она сказать никак не могла!? До пяти осталось всего два часа, а мне ещё эти лохмотья сменить надо! Принять ритуальное святодейственное омовение! Выбрать вечерний костюм! Подкрасить ресницы и погуще сурьмою очи подвести! Нахлобучить сандалии! Украшения подобрать - серьги, перстни, браслеты! Определить подходящий аромат для этого времени суток! Ох уж эти бабы…
* * *
Томимые страстью, не в силах дождаться ночи, Нехбетта и Шанкар рухнули на постель. Поистине королевских размеров!
На ней бы гигантам веселиться, тем самым, которые стерегут девственность неба от назойливых горных вершин.
Рискнет ли моё правдолюбивое перо сексуальный марафон, вдохновленный кальяном, Кушитской водкой и предметами из королевской коллекции афродозиаков обозвать целомудренным словом «переспали», и стыдливо умолкнуть?..
Нет, не рискнёт!
Молчать буду про тайны царские.
Дела божии возвещать надо!
Ибо Шри Шанкар и секс обратил в йогу, соединив половые различия для познания новых аспектов имперсонального брахмана. Преодолевая имя и форму, достигая апофеоза трансцендентного и разрушая иллюзию имманентного.
Крысак вдохновенно, мастерски рецитировал мантры:
- ЙОНИ-ЛИНГАМ, ПАРАБРАХМАН, САТ-АНАНДА-ВИГРАХА!
Любовница пребывала в таком возбуждении, что понимала его без перевода, страстно вокализируя где-то на уровне ультразвука.
Старинная, резного кедра, кровать тряслась, гудела, как земля ипподрома во время скачек; скрипела, как вековые кедры в урагане, стонала, как раненый динозавр, ныла, как овдовевший гарем. И, наконец, треснула.
Да, мир привычных вещей разрушался…
Трусливый убежал бы, мудрый - побоялся бы.
Но любовники лишь выдохнули:
- ОМ КАМА ДЕВАЯ НАМАХА!
И продолжили таинства тантры.
* * *
Гормахис готовился к свиданию с Атири и как никогда нуждался не в добродетели, а в совете.
Спрашивать Шанкара о том, как вести себя на свидании с девушкой, было бы глупо.
Красавец Имхотеп, несомненно, знал толк в ажурной романтике: от банальных вчерашних цветов и чужой краденой лирики – до искусного подпаивания и откровенной покупки.
- Но ведь засмеёт насмерть! – отклонил кандидатуру этого учителя в любовной науке визирь.
У богов просить совета в таких делах и подавно тянуло на акт самоанафемы: он, конечно же, не целибатник, но развитие отношений с принцессой всё более представлялось ему некой ересью.
Пришлось запихать необъятный обелиск своей гордости в самые мрачные бездны своей ментальности, и позвав Бертрери, поведать о том, что он, по всей видимости, (и невидимости тоже) влюбился в принцессу.
То есть, признать, её вчерашнюю правоту:
- Я оказался немного неискренен с тобою по поводу Атири…
Неотразимая расхохоталась до слёз – но, правда, недолго:
- Ну что, ты мне поможешь??? –проворчал он.-Или продолжишь смех в Дуате???
- Конечно же, помогу! - испугалась она, - В Дуате, ранее приговора Уннифера, смеяться вряд ли уместно… А до Чертога Двух Истин ещё дойти надо…
- Я тут поразмыслил, и нашел, что ухаживать за принцессой - нечто иное, чем разводить сопли с юной жрицей! Подскажи, что делать?..
- Если желаешь преуспеть, то прежде всего, не молчи, а слушай! Не смотри, а наблюдай! Не разговаривай, а беседуй!
* * *
Менкаура напряженно искал и анализировал нужную информацию.
Не обращая внимания на своё беспрестанное чихание от столбов пыли, поднимавшихся при открытии каждого документа. Вопреки усталости глаз от разнообразных почерков и шрифтов. Не отвлекаясь на искушение познать все секреты мира, что затаились в Горнем Архиве.
Из интереса пригубил чашу с нектаром.
Посмаковал глоток.
- Вкусно… Не так уж и плохо быть мертвым…
Изучил ещё несколько документов… Определил, что один из них - поддельный… Хоть и с печатью Вседержителя и заверен Премудрым Тотом…
И дело про Хренатона вдруг стало ясным и понятным.
- Благое чрево Таурт! Теперь все ясно! – отсмеявшись, торжествующе произнес Циркуль, - Так вот кто ловко и умело скрывается под именем Атона! Ни хрена боги не смыслят в богословии!..