Старый боцман Генри спускается на берег, прихрамывая на левую ногу. Ступни с грубыми многолетними мозолями уже привыкли и к полуденной летней жаре, когда песок раскалён до состояния сковородки, и к зимним ночам, когда заморозок схватывает влагу. Боцманская тельняшка и короткие штаны чуть ниже колена давно пропитались потом, солью, рыбой, и даже жёсткая морская стирка не помогала. А берет с помпоном был новый. С тяжким сокрушением расставался Генри со старым беретом — но всему в этой жизни есть срок, и ничто не вечно.
Четырежды в сутки, в любую погоду, обходит этот колоритный страж свои владения. Он ищет бутылки. И в такой бутылке, по старой морской традиции, заключена мольба о помощи. Тогда торопится боцман к старому капитану, и поднимается на ноги команда; старый, но по-прежнему надёжный буксир отдаёт швартовы, выходит за створ гавани. Кто-то в беде, надо торопиться; любая секунда может стать для потерпевшего последней. И вместо сизого дымка над трубой вьётся чёрный шлейф работающей на максимальных оборотах машины.
Но буксир выходил в море последний раз одиннадцать лет назад… А боцман каждый день собирал на пляже по несколько бутылок. Раскупоривал, читал. И поднимал глаза к небу, беззвучно шевеля губами. В проклятиях? В молитве? Кто знает...
Капитан буксира, приглаживая седую бороду, в отглаженном кителе и брюках, начищенных ботинках, фуражке со сверкающей кокардой, внимательно смотрел на боцмана, слушая доклад о результатах дозора. Принимал письма.
— Это не по нашей части. Я не Господь, — капитан немногословен. И уходил в свою каюту.
Письма ложатся на стол в кают-компании. И любопытные могут их прочесть. Здесь и просьбы спасти от одиночества, и мольбы указать смысл жизни, или не ошибиться, и сделать правильный выбор. Но любопытных практически нет.