Адам и Ева

Ефим Владимиров
ГЛАВА  ТРИДЦАТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ

(из первой книги)

 -  Это ты  Отец? -  Робко  спросил  меня  атлетического  вида  мужчина  в  юбке  из  смоковных  листов.  Из-за  его  спины  выглядывала  прекрасная  женщина,  тоже  одетая  в  листья…
    
     Я  улыбнулся  и  подумал  о  том,  что  возмездие  за  менторский  тон  и  проповедь  в  отношении  лукавого  было  довольно  таки  своеобразным.  Итак,  -  Райский  сад.  Соответственно,  передо  мной  Адам  и  Ева.  Грехопадение  совершено,  и  наказание  неминуемо.  В  чём  состоит  моя  задача?  Подбодрить  всеобщих  предков,  рассказать  им  об  Искупителе,  который  смертью своею  вернёт  роду  людскому  прощение  Господа.  Дать  им  заповеди,  опередив  Моисея.  Забавно,  заповеди  от  Игоря.  Может,  предупредить  о  коварстве  лукавого,  который  будет  преследовать  их  потомков  всечасно  и  неустанно.  Пусть  с  помощью  действенных  мер  телесного  наказания  накрепко  внушат  детям  своим  отвращение  к  любым  соглашательским  сделкам  с  совестью,  а  те  в  свою  очередь  продолжат  «славную»  традицию  в  отношении  своих  детей  и  так  далее…
   -  Нет.  Это  змей.  Посмотри,  он  одет  так  странно,  совсем  не  похоже  на  Папу.  Слышь,  а,  может,  он  ангел?   
   -  Молчи,  дура,  у  ангелов  крылья  есть.  Из-за  тебя  невинность  потеряли,  а  мне  отвечать.               
   -  Ну,  я-то  точно  могу  сказать,  кто  мою  невинность  нарушил  и  даже  место  покажу,  где  это  произошло.
   -  Откуда  в  ребре  мозги  возьмутся?  И  это  -  плоть  от  плоти  моей!  Молчи  и  слушай,  может,  за  умную  женщину  примут.
   -  Не  буду  я  молчать,  хватит  командовать,  ишь,  командиры  какие,  туда  не  ходи,  то  не  срывай.  Что  хочу,  то  и  буду  делать!   Других  женщин  всё  равно  здесь  нет. Или.…  Эй!  Ты  кто?
   -  Успокойся,  Ева.  Я  не  женщина.
   -  А  кто?  Мужчина?  Да?  Ой,  ничего,  что  я  так  одета?  А  я  тебе  нравлюсь?  А  ты  где  живешь?  Что-то  я  тебя  раньше  не  видела.  Ты  один  или  ещё  где-то  мужчины  есть?  Может,  Папик  вас  много  сделал? Ах,  как  бы  хорошо  было!  А  то  этот, -  она  ткнула  пальцем  в  Адама, -  вечно  гоняет  меня,  то  бананы  ему  незрелые,  то ананас  кислый.  Надоел.  Представляешь, -  она  захихикала, -  выкопал  в  глине  яму,  набросал  туда  винограду,  а  мне  велел  его  ногами  топтать….   Слушай,  может  ты  ещё  невинный.  Хочешь  яблочка?
   -  Я  тебе  покажу  яблочка!  А  ты,  значит,  иди  отсюда.  Нечего  тебе  здесь  делать,  у  нас  тут  дела  всякие  намечаются.  Сад  большой  -  найдёшь  себе  местечко.
   -  Что  это  ты  его  гонишь?  Может,  человек  хороший,  соседом  будет.  В  гости  ходить  будем,  за  солью  или  так,  вообще. -  Она  мечтательно  улыбнулась.
   -  Всё.  Надоело.  Иду  к  Отцу,  лучше  пусть  накажет,  чем  слушать  такое,  такое…  вот.
   -  Не  торопись,  Адам.  Бог  повсюду:  и  в  тебе  тоже,  и  в  Еве,  и  во  мне.  Он  знает  обо  всём.  Ничего  нового  ты  ему  не  расскажешь.  Скажи  лучше  мне.  Стоило  потерять  всё  это, -  я  широким  жестом  обвёл  вокруг  рукой, -  ради  того,  что  ты  испытал,  съев  плод  познания?
   -  Почему  потерять?  Ты  на  что  намекаешь?  Думаешь,  не  простит  меня  Отец,  или  Он  тебя  сделал  вместо  меня?  Меня,  значит,  обратно  в  прах,  а  тебя  на  моё  место.  Достали!  Ухожу!
   -  Куда  собрался  идти?  Стой, тебе  говорят! -  Ева  не  на  шутку  рассердилась.
   -  Куда-куда,  к  Лилит  пойду.  У  неё  хоть  и  характер  тяжёлый,  да  думаю,  пожалеет  по-родственному.  Где-нибудь  пристроюсь  рядом.
   -  Я  тебе  пристроюсь!  Вспомнил!  Жили  себе,  радовались, и  на  тебе.  Да  ты  посмотри,  сосед,  на  него,  вылитая  обезьяна  бесхвостая.  Туда  же,  пристроится  он.  Сейчас  я  «пристройку»  твою  оторву  и  иди  себе,  пристраивайся,  к  кому  хочешь. -  Ева  побежала  догонять  супруга…
     Фарс.  Коммунальная  квартира.  Зачем  я  здесь?  Лукавый,  несомненно,  хотел  показать,  что  природа  человека  низменна  и  порочна.  Всегда  он  видит  только  одну  сторону,  отрицает  любовь,  жертвенность,  сострадание, «души  высокие  порывы».  Я  огляделся,  неплохой  сад,  наш  с  Шурочкой  остров  был  бледным  подобием  этого  великолепия.  Хотелось  улечься  на  траву  и  бездумно  смотреть  в  голубые  небеса,  но  пора  было  возвращаться  домой….