…В седые дали ноября
Уходят ветлы, как слепые…
Борис Пастернак
1.
О, сколько стало кругом туману! О! Не сказать, что прямо уж совсем ничего не видно, но и видимою эту явь назвать нельзя. Человека, допустим, от курицы ещё можно отличить, ежели хорошенько приглядеться, а вот хорош этот человек или дурён – этого уж не разберёшь. Вдруг он вообще какая-нибудь сволочь? Хотя нет, не сволочь. И не человек это вовсе, а всё-таки курица, или, может быть, соседский мотороллер. Плохо видно, плохо. Всё торчит какими-то невнятными силуэтами, вызывая в душе моей печальное недоуменье и ленивую опаску. Иногда только выскочит из белёсой мглы живая собака и погавкает ярко и горячо, аж сердце слегка согреется, и вернётся ко мне ненадолго дар человеческой речи. Высунусь краешком себя из хладной сырой немоты и скажу: «Здравствуй! Здравствуй, собака! Погодка-то, а?»
2. Есть на свете три вещи, которые у меня никогда не получались сами по себе. Это петь, танцевать и носить шляпу. Они у меня получаются, только если я притворюсь кем-то другим, стану играть роль. Легко и с удовольствием танцую я на сцене, изображая, например, медвежачий вальс или обезьянье танго, и шляпа на сцене мне вполне идёт. А в обычной жизни танцевать я терпеть не могу, мне неловко, скучно, ритм теряется, а ноги путаются. И шляпа ужасно довлеет над обыденным моим лицом, глуп и нелеп становлюсь я под шляпою. Да и хрен бы, в общем, с ними, – со шляпой и танцами, не очень-то и хотелось, но вот петь-то я люблю. Однако не умею. И приходится притворяться кем-то умеющим, тогда частично получается.
Давно лелею мечту устроить кукольный театр, где все куклы были бы сделаны из носков. Алёна сделала мне одну куклу на пробу – забавного такого полосатика с драматическими бровями из шпагата. Его зовут Муфль, и он поёт моим притворным голосом. Поёт «Ай, колокольчики, бубенчики ду-дуу…», «Их хоб дих цу фил либ» и почему-то совершенно дамскую «Les om qui passent, maman…»
Муфль уже выступил перед Алёной, мамой, Лёнькой, перед шестым классом и немножко перед девятым. Сегодня начал выступать перед котом и получил от него по морде. Ладно, если коту внешность Муфля не понравилась, носок переживёт. А если голос? Голос-то мой! Обидно.
3.
В тяжких переводческих муках пребываю. Мучаюсь, когда текст оригинала плох, но ещё более, когда хорош. Сейчас – очень хорош, и это мучительно для меня. Всё мне кажется, что я не так сказал, что упустил подсмыслы, интонационные оттенки, делающие фразу живой и интересной. По многу раз проговариваю вслух, пока расставлю нужные слова в нужном порядке. И вот заканчиваю перевод и принимаюсь вычитывать опечатки. И всё сначала заново переделываю, всё! Всю пьесу! Каждую реплику! Вот насколько легко, без малейших усилий пишу свои записки, настолько трудно перевожу. Словно это и не я вовсе, а кто-то другой, дотошный и придирчивый, даже чересчур. Впрочем, именно так я спектакли ставил в студии. Каждый звук, каждый жест, каждое движенье лица… Бедные дети. Вот мне теперь расплата. Но люди, какое счастье работать с таким материалом! И мучиться вот так. Я как будто снова в театре играю, как когда-то. Все роли играю в этой пьесе и ещё и в зале сижу одновременно, и это смотрю. В некоторые моменты тот я, который в зале, даже аплодирует тому, который играет. «Браво! – кричит – Ай, молодец, Поторак!» Но чаще сопит загадочно. И не поймёшь со сцены, нравится ему, паршивцу, или нет.
4.
Ещё ноябрь, а у нас уже зима началась, всё в снегу. В школьном дворе играют, конечно, в снежки. Младшие дети лепят снеговиков, а старшие пацаны потом приделывают снеговикам анатомические подробности. Не вполне успешно приделывают, подробности всё время отваливаются или рассыпаются. Это мне девочки рассказали. «Вот, – смеются, – дурачки наши мальчики!» А потом бегают посмотреть, получилось у дурачков или нет. Нет, не получается, слишком сухой снег.
Через несколько дней закончится эта осень. Чёрт, как быстро стали они заканчиваться. И пожить я в ней толком не успел, а уже всё. Грустно как-то. Однако погрустить вдоволь я тоже не успел, опять прибежали девочки, возмущённо хихикая. «Михал Палыч, – пищат – они ему туда воткнули шишку! Дураки!»