Всем было сказано, что с Муэри случился удар. Следов на теле не осталось – на кинжал было наложено особое заклятие. А алтарь и все прочее я в ту же ночь уничтожил «Адским Пламенем», которое не оставляет ни копоти, ни пепла.
Ее останки были положены в саркофаг, на котором резчик высек «Муэри Оуэн. Листобоя 6, 1218 – Златолиста 10, 1249». И все. («На кой мне этот стишок?» – как-то сказала она, когда я еще в Университете в шутку спросил ее, какую эпитафию она хотела бы себе на надгробье.)
Я получил четыре кратких письма с соболезнованиями: от отца, донны Настурции, Лорена Ладуса и Алана Сайреса. Йоген же просто сжал мое плечо и обнял меня…
––Папа, где мама? Она заболела? – спросила Лори, когда я пришел раздеть ее и уложить спать.
Я, сделав знак горничной, чтобы та вышла, молча снял с дочки платье, уложил Лори в кроватку, провел рукой по дивным, как у ее матери, волосам, мысленно улыбнулся, глядя на густую россыпь веснушек, и в который раз подумал, как все-таки хорошо, что она взяла от нас не только лучшее, но и мелкие огрехи.
––Нет, Лори, она не заболела. Она умерла.
––Как собачка? – спокойно спросила меня дочь. Я вспомнил, как Лори приблизительно с полгода назад подружилась со старой собакой Дарена – моего кузнеца. Псина доживала последние дни, но девочка этого не знала – таскала ей еду из кухни, часами гладила ее. Мне тогда показалось странным, почему Муэри не возбраняла дочери этого, а всего лишь внимательно следила, чтобы Лори после общения с собакой обязательно мыла руки. Только теперь я понял, что она хотела дать своей дочери самый важный урок: естественная смерть – это неотъемлемая часть бытия и бояться ее не стоит. Не знаю, что она ей сказала в тот день, когда собака околела, но, наверное, что-то такое, отчего Лори сейчас не разрыдалась, а только уточнила. – Маме сейчас хорошо?
––Хорошо.
––Ну и хорошо раз хорошо. Спокойной ночи, папа.
––Спокойной ночи, Лори, – сказал я, поцеловал ее и вышел.
***
Еще с первых дней моего пребывания в замке у меня образовалась привычка провести перед сном час-другой в библиотеке за хорошей книгой. До Университета это были, как правило, «Парадоксы атаки и защиты» и прочие труды на военную тему. После – к ним добавились еще и книги по истории, написанные отцом.
Этот обычай пришелся по вкусу и Муэри. Единственное, что меня смущало, так это то, что она читала лишь «Занимательные и поучительные истории из жизни величайших магов и их учеников» – книгу, которую она знала наизусть. Мои попытки расширить ее литературный кругозор проваливались одна за другой. Над книгами по истории она зевала, даже хитросплетения интриг в «Истории династий» ее не увлекли. «Кэвин, сжалься над бедной глупой женщиной! Я таких книг начиталась под завязку еще в Университете», – не выдержав, взмолилась она. Но я не сдавался – выписал из Столицы пару самых популярных рыцарских романов, один из которых Муэри честно прочла, но попросила больше ей «не давать такой ерунды». Я решил было сдаться – не сошелся же свет клином на литературе, но однажды заметил, что она жадно читает какую-то книгу. Это был старый сборник сонетов, каким-то чудом оказавшийся среди книг дяди Кейна. И впредь я выписывал для нее лишь хорошую поэзию.
В библиотеке меня ждал Йоген.
––Тебе письмо, – сказал он, протягивая мне небольшой запечатанный свиток.
Я распечатал его. Это была, скорее, записка, написанная такими знакомыми крупными рунами: «Кэвин, пожалуйста, не надо траура. Этот ваш обычай очень похож на голосящих баб на похоронах, которые на поминках, приняв на грудь, начинают плясать и распевать похабные частушки.
Если человек любил ушедшего, то это и так видно, а если нет – тогда все эти черные одежды и прочая ерунда – вранье и показуха.
И еще – не ты один любишь подглядывать за спящими. В тебе жизни на восемьдесят четыре года. Пожалуйста, не уходи раньше срока. М.».
Я несколько раз перечитал последние сроки, но так ничего и не понял.
***
––Йоген, что мне делать с Лори? Как вообще воспитывают маленьких девочек? – как-то после обязательной пробежки в «песочных доспехах», спросил я у более опытного родителя.
––Постарайся почаще бывать с ней, если будет просить поиграть – поиграй. Но, берегись, скоро она начнет задавать вопросы – вот тогда твоя жизнь превратится в ад, если ты, конечно, хочешь воспитать ее сам, а не спихнуть на нянек и видеть раз в двое суток. Если ты изберешь второй путь, она потом может еще и будет тебя слушаться, как «добропорядочная дочь», но уважать – вряд ли. Если первый – распрощайся со спокойной жизнью уже сейчас, зато ты заработаешь ее уважение, доверие, любовь и авторитет. Когда же у нее появятся действительно серьезные вопросы, она пойдет с ними к тебе, а не будет искать ответы на стороне. Вот, моя старшая – Анеттка – на днях спросила: «Пап, откуда берутся котята?». Пришлось объяснять, не вдаваясь в подробности, конечно. А когда я закончил, знаешь, что она сказала? «Значит так у всех? И у вас с мамой тоже?». Стоит и серьезно так на меня смотрит. Я побольше воздуха набрал, и говорю ей: «Да, у всех». Она мне: «Спасибо, папа» и пошла себе.
––Вот оно – отцовство, – усмехнулся я.
––А ты чего хотел? Лично я считаю, что грязные пеленки – это так, цветочки. Тяжело, не спорю, однако, тут все просто – распеленал, бросил испачканное в таз с водой, обтер ребенка влажной тряпкой, запеленал в чистое и все. Кстати, я все хотел спросить – а как было у вас? Вы же все-таки хозяева замка?
––Точно так же. Муэри не понимала, как можно отдать ребенка в чужие руки, а самой только приходить в детскую и умиляться, глядя на спящее дитя. Единственное, от чего я ее избавил – так это от стирки пеленок. Про кормилицу я даже и не заикался… Пойдем – не хочу, чтобы жена кормила тебя остывшим завтраком.
Все, что сказал Йоген, сбылось – уже через три месяца за мной по всему замку бегало зеленоглазое чудо и сводило меня с ума уймой вопросов: откуда берется снег, почему скрипят двери, почему нельзя потрогать солнышко…
Но спросить о котятах Лори не успела – воспаление легких, старый Целитель в ближайшем представительстве Гильдии скончался полгода назад, нового не было, и через две недели Лори не стало.
Со смертью дочери во мне что-то сломалось. Я перестал ощущать вкус пищи – ел, лишь потому, что это было нужно. Мог часами смотреть в книгу и не прочесть ни строчки. Перестал выходить на утренние пробежки, а на тренировках стал появляться через раз. Одним словом, я утратил вкус и смысл жизни. Взять и уйти, уничтожив филактерий с душой Муэри, я не мог по двум причинам. Первая – это просьба самой Муэри «не уходить раньше срока», а вторая… Вторая – это отец. Я не хотел, чтобы из-за меня его жизнь стала короче даже на один день…
***
Прошло совсем немного времени, и винный погреб сменил тренировочный зал. Вино не изгоняло боль, оно только притупляло ее. Иногда я осознавал, что это путь в тупик, но эта мысль была какой-то вялой – пара глотков хорошо выдержанного Дукката – и ее словно не было…
––А тут уютно, – разбудил меня однажды голос Йогена, – Сухо, прохладно. А какое вино! Если и спиваться – то только таким.
––Йоген, дружище, наливай себе, что хочешь и выпей со мной, – оторвав голову от стола и разлепив веки, предложил я.
––А ты думал, я откажусь? – рассмеялся он. – Только ты сначала поешь – прислуга себе места не находит. Если раньше хоть поесть и переночевать выходил, а тут от него вторые сутки ни слуху, ни духу. Вот, отрядили меня парламентером, – сказал Йоген, и, скинув заплечный мешок, достал блюдо, жареную курицу, хлеб, сыр.
––Ну, так как насчет выпить? – расправившись с едой, повторил я свое предложение.
Он кивнул головой, снял со стены кружку, подошел ко мне и, указав на одну из бочек, спросил:
––Что у нас здесь?
И, как только я повернул голову в сторону, резко ударил меня…
––Вина! – просипел я, придя в себя.
––Черта тебе лысого, а не вина! – отрезал голос Йогена. – Полюбуйся-ка лучше на это.
Я открыл глаза и увидел красную, опухшую, заросшую рожу с налитыми кровью глазами.
––Красавец, не так ли? – сурово произнес Йоген, убирая зеркало.
Я вновь закрыл глаза.
––Прошу прощения, но не кажется ли вам, что разговор с человеком в таком состоянии бессмыслен? – раздался вежливый негромкий голос Юргена.
––Я ему сказал все, что хотел. Если будут вопросы, он знает, где меня найти, – и до меня донесся звук закрывшейся двери.
––Выпейте это, сир – вам полегчает, – Юрген вложил в мою руку кубок.
Я, все так же, не открывая глаз, выпил предложенный Юргеном напиток, и через несколько минут мне действительно стало гораздо легче.
––Юрген, надеюсь, этого никто не видел?
––Нет, сир. Йоген принес вас сюда глубокой ночью и, несмотря на мои протесты, сам раздел вас, уложил в кровать и оставался здесь, пока вы не изволили проснуться.
Я, наконец, открыл глаза и обнаружил, что нахожусь в своих покоях.
––Юрген, ты в силах придать мне человеческий вид?
––Постараюсь, сир. Начнем, пожалуй, с ванны…
Через час на меня из зеркала смотрел тот самый Кэвин Оуэн, которого я привык там видеть, только осунувшийся и с пустым взглядом.
––Вот еще, сир. Йоген велел вам передать, – Юрген протянул мне свиток.
«Вот видишь, Кэвин, каким бы не было хорошим вино, оно не может излечить боль, – писала мне моя жена. – Говорят: «Время лечит». Может и так, но я знаю другой способ помочь тебе – поезжай в Древолесье. Там у тебя сын и его мать, которая тебя любит. Сделай же их счастливыми, как меня и Лори. И не забивай себе голову всякой чепухой – изменить можно только живой, а предать мертвых – только позабыв о них. Твой отец, женившись во второй раз, не сделал ни того ни другого. Не сделаешь и ты. М.»
***
––Доспехи, – жестко сказал Йоген.
«Экзекуция» длилась около часа, пока во мне не проснулась злость, и я от души швырнул Йогена силовой волной.
––Хватит, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Вижу, к тебе вернулось желание жить.
Мы присели отдохнуть.
––Откуда у тебя эти письма?
––Она сама дала мне их где-то за полгода до того, как…– замялся Йоген.
Я кивнул головой, что понял, за полгода до чего Муэри дала ему эти два письма.
––Как сейчас помню – заходит она ко мне, что-то шепнула Анетте, та вышла, а она вдруг как расхохоталась. Я посмотрел, что ее так рассмешило. Оказалось, двуручник на стене – твой подарок на свадьбу.
––«На погибель сукиным сынам»? – улыбнулся я.
––Угу, ты, кстати, в курсе, что это – клеймо Флейдров – одного из самых лучших кланов гномов-оружейников?
––Теперь – да. Что было дальше?
«Ох, вы и шутник, Йоген! Не боитесь, что ваши дети начнут выражаться?» – спрашивает меня.
Я – ей: «А как назвать мерзавцев с большой дороги, которые грабят и убивают мужчин и насилуют женщин?»
Она мгновенно стала серьезной: «Вы правы – это еще слишком ласково для них»
И достает два свитка: «Йоген, у меня к вам поручение. Вот это письмо вы дадите Кэвину сразу после моей смерти. А это – если что-нибудь случится с Лори, и Кэвин не удержится и начнет спиваться. Я могу на вас рассчитывать?»
«Само-собой, но с чего вы взяли, что умрете раньше меня? Вы же так молоды! Вам еще жить да жить!»
Она лишь грустно улыбнулась и говорит: «Вы, наверное, забыли, кто я, и что-что, а сколько мне осталось жить…» и вышла. Вы это действительно можете?
––Можем. Хочешь знать, сколько тебе еще отмерено?
––Нет, – сказал Йоген, – Не хочу.
––И правильно.
Какое-то время мы сидели и молчали.
––Йоген, я уезжаю. Навсегда.
Тот понимающе кивнул головой.
––Тебе нравится замок?
––Не стоит, Кэвин. Он принадлежит вам, Оуэнам. Подумай, что скажет твой отец.
––Он скажет: «Это самая малая плата за жизнь, которую он тебе не раз спас» и будет прав.
***
Узнав, зачем я уезжаю в Древолесье, отец лишь спросил:
––Навсегда?
––Навсегда.
––Знаешь, Кэвин, я не перестаю ей удивляться – эта простая девочка в свои тридцать сердцем поняла то, до чего я, такой образованный, дошел умом лишь в пятьдесят.
Я промолчал…
Уже прощаясь с отцом, Настурцией и Урсулой, которую уже начал понемногу завораживать таинственный мир ночного неба, я вдруг вспомнил еще об одном: медленно отстегнул от пояса Меч Истины и, встав на одно колено, протянул Его отцу:
––Этот Меч не раз спасал мою жизнь, но там, куда я еду, Он мне не понадобится. Примите Его обратно.
––Кэвин, разве ты не знаешь, что мечи-артефакты сами выбирают себе Хранителя? – изумился отец. – Так что не гневи Его.
Я поднялся, вернул клинок на место, обнял отца, Урсулу, поцеловал руку Настурции, вскочил в седло и, не оборачиваясь, выехал за ворота.
***
Древолесье встретило меня по своему обычаю – в дерево в двух шагах передо мной воткнулась стрела с красно-белым оперением – теперь я знал, что так эльфы приветствуют своих. Для остальных – оперение зеленое.
Вслед за стрелой появился и лучник.
––Приветствуем тебя, Друг! Тебе нужна помощь? – снимая маску и перчатки, спросил страж и представился. – Ферлаг.
––Кэвин, – спрыгнув с коня, поклонился я в ответ. – Отведи меня к Старейшине.
––С удовольствием, – сказал страж, и, выдернув из дерева «стрелу приветствия», повел меня к Старейшине.
Помниться Юрген как-то сказал, что для эльфийского Старейшины люди – открытая книга. Нынче я убедился в этом сам – стоило Гладнор посмотреть мне в глаза, как она все поняла.
––Искренне соболезную вашей утрате. Поверьте, Кэвин, я знаю, о чем говорю – двести тридцать восемь весен назад на охоте погиб мой муж, а спустя еще девяносто шесть – сын, но здесь, – она обвела вокруг себя рукой, – покой быстро сменяет боль, а там – кто знает…– Гладнор загадочно улыбнулась и, встав со своего кресла, сменила тему:
––Вы никогда не задумывались, почему мы практически без боя отдали вам свои города, леса и ушли сюда – на самую окраину?
––Нет. На уроках истории нам рассказывали, что было всего одна большая битва и множество мелких стычек между эльфами и людьми. Причем, победа всегда оставалась за эльфами. Тем более показались странными условия мирного договора, по которому эльфы оставляли за собой только крайне экономически невыгодно расположенное Древолесье и закрывали в него вход людям раз и навсегда.
––А вам не рассказывали, что в этой войне полегла почти вся наша молодежь? Столетние мальчики и ни разу не рожавшие девушки. Да и не только они – мы потеряли очень много эльфов, – с глубокой скорбью сказала Гладнор. – Но ваши правители попытки договориться считают трусостью, а акты доброй воли – слабостью. За то, чтобы нас уважали, пришлось заплатить слишком большую цену.
––Не расстраивайтесь, Кэвин. Это было давно, – заметив, что мне стало стыдно за своих сородичей, коснулась моей руки Старейшина, – Люди быстро поняли, что вести дела с нами выгодней, чем пытаться истребить. И пусть ваши ремесленники недолюбливают наших мастеров, но в конечном счете, зарабатывают они гораздо больше – эльфийские товары может позволить себе далеко не всякий. А города, имеющие эльфийский квартал, имеют от этого дополнительную прибыль: в них съезжается масса народу – поглазеть на «остроухих», а пройдохи, вроде Ютера, даже делают на этом любопытстве деньги, – рассмеялась Гладнор. – Но главное – эти кварталы дают тем из нас, кто этого хочет, возможность ассимиляции между вашей и нашей расами.
Я вспомнил прекрасную мечту Ютера о новой расе, которая унаследует только лучшее и вздохнул.
––К чему вы все мне это рассказываете, Гладнор? Ведь вы отлично знаете, что люди недолюбливают полу… – закашлялся я, – Братьев и Сестер, завидуют их красоте, чувству прекрасного, долголетию…
––Да, люди недолюбливают полукровок, – усмехнулась Гладнор моей неловкой попытке загладить свою оговорку, – Но скажите мне начистоту – разве у вашей жены была идеальная внешность? Однако, та капля нашей крови в сочетании с ее горячим человеческим сердцем не сделали ее прекрасной? Вот о какой ассимиляции я говорю.
Теперь мне многое стало ясно окончательно – почему Муэри, после всего пережитого, не возненавидела всех мужчин, а верила, что найдется тот единственный, и она нашла его. Я понял, откуда в ней сочетались равнодушие к золоту и крайняя бережливость, и многое другое, что ставило меня порой в тупик.
––И вот вы едете к Элайвис – эльфийке с каплей вашей крови. У ее матери в ранней юности был роман с человеком, от которого она еще не могла понести, и единственное, что она могла дать своему возлюбленному так это дар Друга Эльфов. Это не просто красивый ритуал, а тоже своего рода ассимиляция.
––Веснушки, – улыбнулся я.
––И не только, – серьезно сказала Гладнор, – Но в остальном вы разберетесь сами. Однако вечереет. Будьте, как и в прошлый раз, моим гостем, а завтра утром я дам вам проводника.
***
Спустя шесть дней, рано утром я медленно подошел к дереву с лэгдонью Элайвис, положил на него руки и, после последних колебаний, прошептал имя эльфийки. На этот раз вместо лестницы спустилась сама хозяйка лэгдони. Однако, увидев, что я один, радость на ее лице сменилась тревогой:
––Кэвин, почему ты один? Где Муэри?
––Ее больше нет – ни ее, ни Лори. А о том, как мы разорвали связь, чтобы наша дочь не стала сиротой в один день, лучше не спрашивай, – не глядя на Элайвис, сказал я.
Не говоря ни слова, Элайвис крепко обняла меня и тихо заплакала. А затем, как когда-то в лэгдони Ютера, она положила руки мне на плечи и посмотрела мне в глаза.
––Это ведь была ее воля, чтобы ты приехал сюда? – спросила она, отводя взгляд.
Я кивнул головой и признался:
––Иначе я бы просто спился.
––Что я могу сделать для тебя? – изучая травяной покров, спросила она.
––Обучи меня эльфийскому, чтобы я мог общаться с Элвином и Грэгом, – подумав, сказал я.
––Проще будет обучить их человеческому, поверь мне, но если хочешь, я могу попробовать.
––И, пожалуйста, будь рядом, – неожиданно для самого себя, попросил я.
––Что-нибудь еще? – подняв глаза, спросила Элайвис.
––Да. Чистый пергамент, перо и чернила.