Развалины домов исполинами возвышались над промерзшей землей. Вьюга заметала последние следы живых существ на белоснежной глади из жесткого снега. Ветер завывал, став здесь на время полноправным хозяином. Все напоминания о том, что тут когда-то жили люди, погребены под толщей льда. Даже единственное уцелевшее здание почты, где вопреки всему еще теплилась хоть какая-то жизнь, напоминало гигантский сугроб.
Здание частично обрушилось, обнажив сквозь белую пелену обгоревшие балки. К входу было не пробиться, да никто больше и не пытался сделать это, предпочитая обходить это место стороной. Да никто и не пользовался услугами почты. Посылки и ценные бандероли больше некуда было отправлять. Связь с внешним миром была оборвана. Мосты сожжены, и обратного пути не было. А мир внутренний был разрушен до основания ядерной войной, превратив некогда цветущий город в груду обломков. Вместо привычной, набившей оскомину стабильности на свет вылезли многочисленные противоречия, копившиеся годами, превратив обывателей в кровавых маньяков, радостно истребляющих друг друга. Тут уж не до многостраничных любовных писем. А что до посылок, то единственное доступное к отправке «ценное вложение», которое могло быть у здешних обитателей, — голова врага. Тем более что внешние враги сошли на нет, а для поиска внутренних открылся небывалый простор для фантазии. Да и времена для этого настали подходящие. Полная свобода от всего. Делай что хочешь! Нет ни закона, ни морали, ни каких бы то ни было государственных или религиозных ориентиров. Поэтому на обломках старого мира быстро вырос новый — со звериным оскалом в кровавой бездонной пасти постепенно умирающего мироздания.
Сергей Амурский сидел на сломанной табуретке у заблеванного посылочного отдела, где когда-то сам работал, и сжимал в руке окровавленный нож. С приходом зимы искать пропитание стало намного сложнее. Чудом уцелевшие от взрывов холодильники были пусты, а кошек и собак извели на бифштексы и пальто местные бродяги. Из всей еды на несколько сотен тысяч километров остался лишь асфальт и обломки бетона. Поэтому каждый выживал как мог. В наступившей эре всепоглощающего каннибализма было лишь одно правило — никаких правил. И Сергей соблюдал его подобно Божьей заповеди.
Сырое человеческое мясо перестало казаться чем-то отвратительным. Еще теплые куски плоти, от которых на холоде исходит белесый пар, стали обыденностью, как и дичавшие местные жители, которые и до войны не отличались особой добродетелью. А теперь благодаря естественному отбору и радиации и вовсе вывелся новый вид «недочеловеков», к которым, собственно, относился и сам Сергей. Это не швырять в лица озлобленных посетителей их же посылочки. Это не устраивать скандалы на ровном месте, доводя очередного клиента до исступления, при этом оставаясь в рамках теперь уже никому не нужного регламента. Все, что ему оставалось, — лишь боль, кровь и страдания очередной жертвы, забредшей в это злачное место в поисках собственной смерти. Смерти жуткой и мучительной, как и все остальное в этом безумном постапокалиптическом мире.
За перегородкой, отделявшей холл от посылочного отдела, в груде истлевшей картонной бумаги и выпотрошенных полиэтиленовых пакетов покоились обглоданные останки коллег Сергея. Их ему не было жаль. Он считал, что все делал правильно, вспарывая ножом последнюю оставшуюся в живых коллегу, к тому моменту полностью истощенную и морально раздавленную. Но в новом мире должен был выживать сильнейший. В мире вообще должен выживать лишь сильнейший. Он всегда так считал. И вот настало время доказать этому миру свою правоту.
От холода трясло. Мысли путались. А пустой желудок, не видевший серьезной пищи больше трех дней, урчал. Чтобы хоть как-то спастись от мучительного голода, приходилось жевать истлевший картон, мысленно представляя в процессе, что жуешь бифштекс. С фантазией у Сергея было плохо, поэтому данный прием помогал ему мало. Ни на что, кроме банальной мокрухи с последующим надругательством над предварительно униженным и частично расчлененным трупом, фантазии не хватало. Все остальные стремления застилала невесть откуда взявшаяся патологическая жажда убивать. Причем она проснулась где-то в глубине души ровно в тот момент, когда на город упали бомбы.
В обрушившемся на город безумии ему не было дела до всех остальных. Все, что он хотел, — спасти себя. Хотя в первый час бойни, когда оставшаяся горстка людей баррикадировалась в здании почты, в нем еще оставалось что-то человеческое. А потом это «что-то» внезапно надломилось, выпуская наружу совсем другого человека. Да это и неудивительно, особенно когда под крышей одного небольшого здания собираются столь разные люди. И у каждого лишь одно желание — выжить.
Пара стариков, бизнесмен, банкир, проститутка, три гопника и гастарбайтер пополнили ряды сотрудников почты, у которых и так хватало проблем. Нищенская зарплата, ненормированный рабочий день и бесконечный стресс, с лихвой компенсируемый одной лишь возможностью безнаказанно оскорблять и унижать ожидающих в очереди за посылками людей. И вот наконец они столкнулись друг с другом лицом к лицу. Кровавая развязка подобного социального эксперимента немного предсказуема.
«И занесло их тогда в совершенно пустую почту», — со слезами на глазах думал Сергей, с содроганием вспоминая развернувшуюся буквально через несколько дней после чудесного спасения кровавую феерию. Социальные и классовые противоречия оказались сильнее здравого смысла, и вот теперь он сидит один в этом проклятом месте. Он не знал, какой сегодня день, не помнил, какой год и вообще сколько времени прошло после всех этих страшных событий. Безумие медленно подкрадывалось к нему, раз за разом отнимая последние остатки разума. А вместе с разумом уходила и память, стирая и размывая события минувших лет. Он практически не помнил себя. Лишь изредка, в промежутках между ночными кошмарами, ему удавалось увидеть во сне небольшой обрывок исчезнувшей навсегда мирной, спокойной жизни.
За почерневшим от сажи окном находился иной мир. Огни пожарищ утихли, и на смену им пришла зима. С каждым днем становилось все холоднее. Почва с асфальтом промерзли. Лютый мороз косил одного за другим совсем не мирных жителей, превращая их изуродованные войной тела в покрытые инеем куски льда. Еще немного, и не останется ничего, кроме вечной мерзлоты и окутанных снегом разрушенных зданий.
Улица вымерла. Нет никаких звуков, кроме завывающего ветра. Покрытые сажей искореженные бочки, у которых обычно грелись бродяги, превратились в сугробы. Людей нет. На вымерший город обрушилась бездонная пустота, пожирающая все живое на своем пути. Еще немного, и она доберется до последнего выжившего, забаррикадированного в здании почты, как снаружи, так и внутри…
Мануил продирался сквозь вьюгу, пытаясь разглядеть хоть что-то на своем пути. Он уже изрядно промерз и был голоден. В последние дни не везло от слова «совсем». Все, что оставалось, — бродить по вымершему и вымерзшему городу в поисках хоть чего-нибудь. Но все попытки оставались тщетными из-за хорошей работы других мародеров. Конкуренция как-никак. Близлежащие развалины были полностью опустошены. Все, чем приходилось довольствоваться, — обычный никому не нужный хлам. Из съедобных запасов ему за эти дни попалась лишь чудом уцелевшая банка тушенки, и та промерзла насквозь. Чего скрывать, от этого невыносимого холода успела покрыться инеем резиновая уточка в кармане плаща. Не говоря уже о револьвере, прикоснувшись к которому можно было жестоко поплатиться. Да и сам он вот-вот окоченеет, если срочно что-нибудь не придумает. Не хотелось, чтобы его мертвое тело по весне, если она, конечно, наступит, обчистили другие мародеры. Это было бы очень печально. Особенно если учесть найденную банку тушенки. Да они над его телом определенно устроят пир. Сперва над телом, а потом и самим телом, ибо народ за годы не прекращающейся разрухи полностью утратил чувство брезгливости и готов лакомиться любой найденной дохлятиной. И лишь не до конца умершее чувство прекрасного мешало ему самому заняться тем же.
Белая пелена, кружащаяся перед глазами, ужасно раздражала. Мануил вообще не любил зиму. Особенно ядерную. Кислотные осадки превратились в милые снежинки, но по-прежнему каждая из них таила в себе опасность. Особенно когда они превращались в гигантский вихрь, напоминая скорее взбесившееся битое стекло.
Год был на исходе. Где-то в глубине памяти всплывала старая телевизионная реклама с вереницей цветастых грузовиков под въедливую мелодию. «Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит…» Откуда-то он помнил это, хотя праздников у него никогда не было. Да и приходить им было некуда. И память в его случае была понятием относительным. Каждый раз она играла с ним злую шутку, выкапывая из далекого забытья какие-нибудь моменты из прошлой мирной жизни, которую он бы и рад был вспомнить, но не мог. Сейчас же посреди бесконечной вьюги ему начинал мерещиться запах хвои и чищеных мандаринов. А перед глазами мерцали разноцветные гирлянды.
Желудок от голода и аппетитных воспоминаний скручивался в узел, причиняя невыносимую боль. Вязкая кисловатая слюна заполняла рот, вызывая тошноту. Хотелось рухнуть в толщу жесткого снега и забыться крепким сном, отринув накопившиеся проблемы. Соблазн был очень велик, и лишь усилие нечеловеческой воли заставляло передвигать обмороженные ноги.
Где-то вдали на горизонте маячил небольшой огонек. Его было очень сложно разглядеть, но острый взгляд Мануила сумел поймать его в этом воющем снежном круговороте. И он шел на этот тусклый свет, лелея какие-то глупые и совсем непонятные в данной ситуации надежды. Было и так ясно, что поживиться будет нечем. И все, что ждет его впереди, — новые проблемы. Будто старых ему было мало. Поэтому он шел на свет этой «путеводной звезды», а в душе уже зрело нехорошее предчувствие, что добром это все равно не кончится. Но лучше так, чем окоченеть под ближайшим сугробом.
Зуб на зуб не попадал. Дыхание было тяжелым и хриплым. Старые раны под не очень теплой одеждой ныли. А новые — вяло кровоточили, обрастая неким подобием ледяного панциря. Было ясно, что подобное путешествие закончится не обычной простудой, а кое-чем посерьезнее. Если закончится вообще.
Кое-как он добрел до небольшого полуразрушенного здания, успев к тому моменту потерять счет времени. Как назло, вход был завален обледеневшими балками, поэтому пришлось искать другой. На счастье, он нашелся очень быстро в виде плохо заколоченного окна с обратной стороны здания. Было видно, что мародеры сюда добраться по каким-то причинам не успели. А значит, тут есть чем поживиться уставшему и сильно замерзшему мародеру вроде Мануила.
От сильного удара хлипкие доски хрустнули и раскрошились. Немного потоптавшись на месте, фигура в черном кожаном плаще полезла в окно. Внутри было заметно теплее, чем снаружи, но дышать было совершенно невозможно. Воздух был буквально пропитан едкой пылью, а смесь запахов гнилой бумаги, сургуча, сырой известки и все той же мертвечины превращала вдыхаемый воздух в невыносимое зловоние. И это не считая царившей повсюду плесневой сырости.
Оглядевшись по сторонам, Мануил направился изучать кажущееся заброшенным здание почты. Повсюду валялись куски полиэтилена, неуклюже прикрывающие человеческие черепа и кости. Этот импровизированный склеп не казался чем-то ужасным. Порой приходилось встречать и не такие ужасы во вполне безобидных местах. Но все равно подобные мелочи продолжали вызывать неприятное чувство тревоги.
К сожалению, ничего интересного найдено не было. Самым ценным уловом был набор не распакованных шариковых ручек. Разломанные, изъеденные коррозией компьютеры с разбитыми мониторами были полностью непригодны. Покрытые плесенью открытки и конверты тоже особого интереса не представляли, как и обгоревшие книги. Плохо спрятанный тайник с довоенными деньгами тоже был такой себе находкой. Утешало одно: здесь оказалось гораздо теплее, чем снаружи. А значит, скорая мучительная смерть от переохлаждения на время отсрочена. Но никто не говорил об отсрочке от еще более мучительной голодной смерти. Увы, найденный в подсобке холодильник был пуст, что значительно уменьшало шансы на выживание. Тем не менее Мануил не терял надежды.
Усевшись около распахнувшего свою ржавую пасть холодильника, он погрузился в дрему. Каким бы сильным его организм ни был, лютая стужа за последние дни довольно сильно его измотала. Сознание мгновенно окутала непроглядная тьма. Сквозь нее неуверенно пыталось пробиться некое подобие сна, но тщетно.
Неожиданно тьму прорезал жуткий крик. Мануил рефлекторно рванулся вперед, подобно бегуну, постепенно изгибаясь в прыжке, но толком еще не проснувшись. Время замедлилось, превращая прошедшие несколько секунд в вечность. Резко развернувшись в прыжке, Мануил вылетел из дверного проема, пытаясь разглядеть причину разбудившего его шума. Ей оказался покрытый коростой с головы до ног щуплый мужичонка с всклокоченной вшивой бородой. В руках он сжимал нож, лезвием которого остервенело тыкал в стену, где совсем недавно спал, укутавшись в плащ, огромный антропоморфный кот.
— Ах ты сволочь! — крикнул кот, отряхивая с морды последние остатки льда.
Обнажив острые клыки, Мануил выхватил из кармана револьвер и… щелк… осечка.
— Да что ж такое! — взревел он, изрядно перепугав размахивающего ножом мужичонку.
И, спрятав револьвер обратно в карман, угрожающе двинулся на изуродованного незнакомца. Но тот, вместо того чтобы испугаться, кинулся в атаку, размахивая ножом. Несмотря на то, что противник был довольно хлипок, Мануилу потребовалось немало усилий, чтобы выбить из рук незнакомца нож и отправить их обоих в бреющий полет по разные стороны комнаты. Мужик с визгом пролетел сквозь дверной пролет и снес к чертям стоявший там холодильник. На этом противник не унялся. Через какое-то время мужик вышел к Мануилу, размахивая ножиком побольше. К тому времени мародер совсем забыл про истощенного войной и радиацией обидчика и мирно копался в груде человеческих останков в поисках полезностей.
С диким рыком мужик кинулся на него со спины, надеясь застать антропоморфного кота врасплох. Но кот есть кот. Резко подскочив, он развернулся и, перехватив сжимающую нож руку, вновь отправил слетевшего с катушек мужика в полет. Сейчас ему это далось значительно тяжелее, чем в первый раз. Истекающее гноем и кровью тело гулко ударилось о стену, обсыпав остатки штукатурки. Нож выпал и звонко ударился об пол. Туда же следом отправился и его владелец. Попытка номер три прошла по такому же сценарию, но в этот раз пришлось приложить уже недюжинное усилие. Да, можно было сразу пристрелить безумца, чтобы не мучить его и себя. Но, во-первых, было жалко патроны, которые и так были на вес золота, а во-вторых, револьвер заклинило. Что было в-третьих, Мануил придумать не успел, так как мужик снова на него набросился с ножом, и в этот раз силы оказались практически равны.
Завязалась борьба. Пару раз нож проехался ржавым, но вместе с тем острым лезвием по видавшему виды плащу, рискуя безнадежно испортить не только одежду, но и шкуру владельца. Повалившись, два сопротивляющихся тела принялись кататься по грязному полу. Одно все пыталось вонзить нож куда-нибудь в шею второму, пока оно всячески этому препятствовало. В какой-то момент Мануилу удалось вырвать нож из рук безумца. Недолго думая, он вонзил его в глаз удивленного бородача и пару раз провернул лезвие, вызывая из развороченной глазницы бурную кровавую реку.
Оттолкнув в сторону бьющегося в конвульсиях мужика, Мануил медленно поднялся с пола и принялся отряхивать с себя клочки пыльной паутины и другую налипшую в процессе борьбы грязь. Пока он отряхивался, мужик затих и в целом не подавал особых признаков жизни. Но стоило сделать шаг в сторону, как труп дернулся и резким движением вырвал нож из кровоточащей глазницы. К такому повороту Мануил был, мягко говоря, не готов.
«Черт! В другое время я бы от страха наложил в штаны», — подумал он и мысленно добавил: «В другое время, но не сейчас».
Тем временем с мужиком начали происходить странные метаморфозы. Из кровавой глазницы, носа и рта полезла какая-то отвратительная на вид белая субстанция, напоминавшая нечто среднее между плесневым киселем и гнойными соплями. Она обволакивала его, пока тот мутировал во что-то непотребное.
Не теряя ни минуты, Мануил бросился в бегство, пока за его спиной творилось страшное преображение, которое, если честно, ему не очень-то хотелось видеть. Но вскоре все-таки пришлось это сделать вопреки воле. Перед ним предстало двухметровое чудовище, напоминавшее то ли покрытого плесенью богомола, то ли паука. На белоснежной морде — черные фасеточные глаза, состоящие из поблескивающих радужными оттенками омматидиев. Чуть ниже — острые резцы, похожие на лезвия бритв. Вместо рук — опасного вида хватательные конечности, имеющие довольно непростое строение: на концах Г-образных лап расположились увесистые костяные крюки. Из остатков же неестественно изогнутого, изуродованного человеческого тела торчали четыре огромные паучьи лапы, сплошь покрытые наростами белой плесени, отдаленно напоминавшими шерсть.
Монстр стремительно перегородил путь и злобно уставился на Мануила. Торчащие из слюнявой пасти резцы быстро ходили взад-вперед, словно в мясорубке.
— Привет, милаха, — с улыбкой выдавил из себя Мануил и в ужасе кинулся прочь.
Но не тут-то было. Жуткая тварь с легкостью схватила беглеца гигантской лапой, насквозь пронзив плечо увесистым крюком, и потащила к себе. Потом поднесла истекающую кровью жертву к себе, предварительно развернув ее на девяносто градусов, чтобы быть с ней лицом к лицу. А после резко зашвырнула дрыгающегося от невыносимой боли кота в плаще в противоположную сторону комнаты, причем с такой силой, что стена не выдержала и рассыпалась в прах.
Очутившись в небольшой плохо освещенной комнате, Мануил обнаружил себя в компании четырех точно таких же разъяренных хищников. Выход был слегка приоткрыт, что давало шанс вырваться, но к нему нужно было еще пробиться.
— Привет, ребята. Давно не виделись.
Порыскав в кармане, Мануил извлек на свет заводную резиновую уточку и принялся быстро вертеть торчащий из нее ключик. Докрутив до конца, он сорвал пружину, вырвав ключ вместе с шестеренками из утки. Уточка закрякала, угрожающе мигая покрасневшими глазницами.
— Уточка!!! — с этими словами он бросил ее на пол и кинулся сломя голову к выходу, пока насекомые изучали невиданное ранее чудо техники.
В какой-то момент уточка затихла. Раздалось короткое «пи», и комнату разнесло мощнейшим взрывом вместе с застывшими от удивления тварями.
Ударной волной Мануила подбросило в воздух, как пушинку, и унесло в сторону еще одной целой стены. Но это было временно. Пробив своим телом халтурную кирпичную кладку и как минимум сломав руку и пару ребер, Мануил грохнулся вниз головой в огромный заиндевевший сугроб, вдобавок заработав еще и сотрясение мозга. «Но раз мозг болит, значит, он есть», — подумал антропоморфный кот, кубарем скатываясь по небольшой импровизированной горке.
Покрытая твердым панцирем снега земля была так же неприветлива.
С трудом поднявшись на ноги, Мануил обнаружил неподалеку рыскающего то ли паука, то ли богомола. Сказать, что он был расстроен гибелью своих сородичей, — ничего не сказать. Он был в бешенстве. Немного обгоревшая громадина металась из стороны в сторону, вопя и размахивая здоровой лапой, на счастье, оставшейся в единственном числе. Но желания связываться с ней было еще меньше, чем в момент первой встречи. Поэтому Мануил медленно похромал прочь, зажимая ладонью кровоточащую рану на плече. Сломанная рука пока ощущалась слабо. Пройдет немного времени, и она даст о себе знать в полную силу, как и сломанные ребра. А пока Мануил, прихрамывая, шагал в бушующую метель. Все, что он хотел, — дожить до завтра и найти новую резиновую уточку. И если с уточкой все было более-менее понятно, то с завтрашним днем — не очень. Неизвестность пугала, но он верил, что завтрашний день обязательно настанет и принесет еще больше неприятностей, чем минувший. Но это уже совершенно другая история.