Ангина

Николай Владимиров
     …Схватил окаянную среди лета, метался четыре дня в горячем поту, катал туда-сюда колючий ком в горле, на пятый махнул на хворь рукой  и – за город.
     Вступил в подлесок и замер ошеломленно: деревья к нему ветви тянут, словно что-то сказать хотят. Вслушался и впрямь различил голоса. Вот сосна шепчет: подойди-подойди, встань поближе, прими аромат моей хвои. Вон береза манит: приникни к берестяному стволу, освободи грудь от маяты. Рядом дуб басит: положи ладони на мое тулово, уйми твой жар. А дальше клен, ива, сирень, черемуха зазывают в ветви погрузиться, свежесть листвы осяжить.
     И к сосне подошел, и березу обнял, и к дубу прикоснулся, и под сенью, клена, ивы, черемухи, сирени постоял.
     Задышалось пришельцу, зазодорилось!
     Тут травы наперебой заголосили: зверобой – я от кашля, мята – я от простуды, ромашка, крапива, лопух – мы от бронхо-воспалений. Подыми нас, сотвори настой – снадобье ото всех хворей.  Стал собирать благодатные травы и сладкий зов ягод уловил:  земляники, брусники, черники, костяники. Отправлял их в рот, и ощущал как гортань свежеет-обмогается.
     Потом на него липовым ароматом пахнуло: взалкай и мое  целебное дыхание! А листья рви, чай заваривай да в охотку пей.
     Эй, ко мне, сюда-сюда, – от самой земли донеслось. Глядь, желтеет что-то. Глина! – Да-да, я это, я; отыми кусочек, скатай кругляш  и рассасывай до выздоровления. Не брезгуй; я дождями вымыта, ветрами овеяна.
     Послушался и ее. Чует – бежит от него немочь проклятая, отступает под напором лесных врачевателей.
     Сколько мудрости, креативности, сочеловечности, сколько целебной силы  в природе! Сколько разума и добра!
     Нет, не зря созданы чащи и рощи, дерева и кустарники, стебли, былинки, травинки – могучее растительное царство, божий мир со своим говором. Который мы не слышим, не воспринимаем, который не разгадали и не постигли до конца. 
    Кои призывают: распахнемся друг другу!
    И возрастем в со-бытии!