Прошло около двух дней с тех пор, как я отправился в путешествие в поисках Клири. Чёрт его знает, может быть, это путешествие расставит, наконец, всё на свои места. И кто знает, что или кто ждёт меня впереди? Если повезёт, то я найду то, что так долго и безуспешно искал, чтобы начать всё сначала. Кто знает, может быть, Клири — это и есть то недостающее звено на пути к себе самому. Вот по какому кругу лениво и неторопливо текли мои мысли. Запас консервов на «Агидели» имелся вполне достаточный, так что муки голода мне не грозили, а воду я пил прямо из реки, черпая её ведром каждый вечер. Находил я её довольно вкусной.
Первое происшествие случилось в излучине реки. Я и моё судно подверглись атаке сосновыми и еловыми шишками, когда «Агидель» проходила мимо поросших хвойным лесом холмов. Когда первая сосновая шишка упала на деревянный настил, я просто не придал этому значения:
«Мало ли что и откуда упадёт. Ещё этому значение придавать, никаких нервов не хватит».
Сказав так самому себе, я опять вернулся к этюднику, за которым обычно работал по утрам, и принялся вновь усердно зарисовывать проплывающие мимо пейзажи. Вот тут-то и началось. На палубу «Агидели» буквально хлынул поток еловых и сосновых шишек. Сами понимаете, мольберт, кисти, гуашь пришлось бросить. Я срочно схватил бинокль и осмотрел окрестности в поисках хулиганов. Искать долго не пришлось. Это оказались белки. Да-да, обыкновенные рыжие пушистые белки, сидевшие парами на верхних ветках деревьев. Они прицельно обстреливали «Агидель» и меня. Я понимаю, у вас это может вызвать лишь улыбку, но, поверьте, мне это не так смешно, как может показаться со стороны. Пару раз было очень даже больно, когда одна шишка попала в лоб, а другая оставила внушительный синяк под глазом. Глаз два дня не открывался, но, слава Богу, всё обошлось.
Я опять вернулся к мольберту и на этот раз работал, пока не зашло солнце. Сумерки быстро сгустились, и работу пришлось бросить. Перед тем, как идти спать, я полюбовался на звёзды и, замечтавшись, уснул прямо на палубе, растянувшись во весь свой рост, замечу, далеко не маленький.
Когда на утро я открыл глаз, то не увидел ни солнца, ни вообще ничего. всё вокруг застилал туман, такой плотный и густой, что сквозь него еле пробивался солнечный свет. Я и сам не заметил, как через какое-то время снова погрузился в сладкое и приятное царство Морфея. Мне приснилась Клири. Она бежала вдоль берега в полосе прибоя. Бежала, слегка откинув голову назад, и её серебристые волосы развевались под порывами свежего бриза. Увидев меня, она протянула ко мне руки. Но тут её накрыло плотным белым туманным облаком, и я проснулся.
Совсем рядом слышались какие-то голоса — на моём маленьком, но уютном судёнышке я был не один!
«Бред какой-то, — пронеслось у меня в голове. — Быть этого не может. Если только... — Тут страшная догадка открылась мне и всё стало понятно. — Волшебник подло меня обманул и подсадил ко мне кого-то, пока я спал сладким сном и видел ту, которую люблю».
Размышляя таким невесёлым образом, я промыл глаза чистой речной водой и осмотрелся. Никакого тумана не было и в помине. На безупречно голубом небе светило и слепило глаза огромное лимонно-оранжевое солнце. Вокруг не было видно ни одного облачка. Промыв глаза ещё раз, я вновь осмотрелся, но уже более внимательно, и был крайне удивлён, когда буквально в метре от того места, где спал, увидел странную троицу. Я мог поклясться всем, чем угодно, что ещё секунду назад там, где я стоял, никого не было. Теперь же в метре от меня располагались трое. Первым стоял кот от носа до хвоста белый и пушистый, как снег. На белоснежной мордочке кота горели два жёлтых глаза. Он подошёл ко мне на задних лапах и шаркнул правой, видимо, в знак почтения. Я читал «Мастера и Маргариту» и творчество Булгакова знаю довольно неплохо, но подобного всё равно не ожидал. Непривычно, знаете ли.
— Вы, наверное, дурно воспитаны, если на приветствие не отвечаете, — промурлыкал кот, с укоризной глядя на меня.
Тут я почувствовал, что ко мне, наконец, вернулся дар речи:
— Как вы сюда попали?
— Со скалы, покрытой туманом, которую вы проходили вчера. Ещё вопросы будут?
— Кто вы такой? На кота из великого романа вы что-то не тянете, уж извините.
— Ничего, я привык. Если кот ходит на задних лапах, говорит человеческим голосом внятные вещи и носит на левой лапе часы, это сразу вызывает нелепые подозрения и ненужные ассоциации с моим дальним родственником.
— Так кот Бегемот всё же ваш родственник?
— К сожалению, да.
— Почему к сожалению?
— Потому, что кто бы тебе ни встретился, все начинают спрашивать про дальнего прадеда твоей матери, а про тебя самого — ни слова.
Мне вдруг стало жаль ни в чём неповинного кота и я решил его подбодрить:
— Ну, не грустите. Всё, может быть, окончится очень даже хорошо!
Услышав слова поддержки, кот подошёл ко мне вплотную и тихо спросил:
— Вы, дкйствительно, так думаете?
— Конечно, — ответил я. — Именно так всё и будет.
Он вспомнил, что ещё не представился мне. Отойдя чуть назад, кот опять шаркнул правой задней лапой и, слегка поклонившись, произнёс:
— Разрешите представиться, меня зовут Норд. Белый кот в третьем поколении.
В; этой; фразе было столько достоинства и пафоса, что я улыбнулся, глядя на эту картину.
«Клири бы это тоже понравилось, но она, наверное, не смеялась бы над беднягой Нордом. Клири поступила бы не так. Она улыбнулась бы чуть печальной улыбкой, как умеет делать это только она и никто больше. Потом взяла бы Норда на руки, погладила по шёрстке и почесала бы за ушком».
От подобных мыслей на душе у меня стало тепло, весь сарказм испарился, словно его и не было.
— Норд, ты подкрепиться, случайно, не хочешь? — спросил я кота, который всё ещё стоял передо мной на вытяжку, опустив лапы по швам и держа голову прямо.
— Честно говоря, — промурлыкал кот, — у меня со вчерашнего утра росинки маковой во рту не было.
— Против консервов возражать не будешь?
— Вполне пойдёт. А бычки в томате найдутся?
— Для милого дружка — и серёжка из ушка!
Пока Норд уплетал свои любимые консервы, я наслаждался покоем. Затем достал блокнот и карандаш и скорее зарисовал его, поедающего консервы.
«Какая-никакая, а всё-таки работа!» — сказал я себе и, улыбнувшись, снова обратил свой взгляд на нового, поистине необыкновенного знакомого.
Тот же расправился с едой, после чего выпил изрядное количество минеральной воды, посетовав при этом на отсутствие пива. Потом Норд, вытерев усы вафельным полотенцем, заявил буквально следующее:
— А вы знаете, Стас, а я ведь не один.
— Ну, кто ещё прибыл с тобой? — спросил я с притворной злостью, хотя и сам давно понял это.
— Как бы это сказать... — Кот замялся...
— Говори, как есть, — подбодрил я его.
— Со мной мои товарищи: великан Манумар и дракон Тиль.
«Этого только не хватало, — проворчал я про себя. — Говорящие коты с золотыми часами на левой передней лапе — это ещё ничего, терпимо, а вот великаны и драконы — это, знаете ли, чересчур!» — В слух же, однако, сказал: — Ладно, показывай своих приятелей, вместе веселее.
Кот не заставил себя долго упрашивать. Он громко мяукнул. Видимо, это был условный сигнал о том, что бояться нечего. Каково же было моё удивление, когда сначала появился каменный человечек немного ниже меня ростом, с продолговатой головой, коротким туловищем и массивными по виду ногами. На руки великана я вообще не обратил никакого внимания. Мне вдруг стало дико смешно.
«И вот этого ты смел бояться?! — говорил мой внутренний голос. — Посмотри на него. Манумар сам тебя боится. А похож он больше всего на мастера Самоделкина — любимого героя твоего детства.
Да знаю я. Не ворчи больше», — приказал я своему внутреннему голосу. Затем подошел к Манумару и протянул руку:
— Рад приветствовать тебя на борту «Агидели» и хочу стать твоим другом!
Манумар долго тряс мою руку в своей деснице, потом проговорил весьма приятным баритоном:
— И я тоже рад приветствовать тебя. Надеюсь пригодиться в пути, а не быть каменным болваном, — великан отпустил, наконец, мою руку.
— Ну, а третий кто? — обратился я к коту.
— А вон он уже летит! — заорал Норд, показывая лапой куда-то в вышину.
Действительно, в небе что-то промелькнуло и с пронзительным свистом шмякнулось на палубу «Агидели».
— Всё, прибыл — произнёс кот громким шёпотом мне в ухо.
— А почему столько шума и ещё больше свиста? Признаюсь, Норд, я от него чуть не оглох.
— Наверное, оттого, что наш дракон причисляет себя к дальней родне Соловья-разбойника, вот и свистит почём зря по любому поводу.
«Ничего, — отметил я про себя, — на всякого Соловья найдётся свой Илья Муромец!»
Под Ильёй Муромцем я, конечно, имел в виду себя. Самолюбование, знаете ли, взыграло. Что же касается дракона, которого я вначале так испугался, то он оказался совсем не страшный, а очень даже милый. Ростом был чуть меньше белого кота Норда, только окрас имел другой — красный. Кроме лап, Тиль имел ещё пару перепончатых крыльев, с помощью которых он иногда делал облёты ближайших окрестностей. Также у дракона была одна особенность, которая отличала его от других собратьев: он не мог изрыгать огонь. Вместо оранжевого пламени и едкого чёрного дыма, Тиль изрыгал множество цветов. Когда у него было отвратительное настроение, из его пасти вылетали кактусы и репьи. Когда же Тиль пребывал в хорошем расположении духа, он мог засыпать всё вокруг розами и фиалками, источавшими дивный, прямо-таки неземной, аромат.
Как-то вечером, когда кот и дракон отправились спать, а мы с Манумаром сидели у рулевого весла, неся трудную ночную вахту, я спросил своего странного спутника:
— Манумар, скажи, а где и как ты появился на свет и чем занимался до того, как встретил нашу компанию?
— Рождение мое произошло у подножия самой высокой и величественной горы на Земле.
— Это Эверест, да?
— Может, у вас, людей, эта гора имеет такое название, я не знаю, а потому не спорю, только у нас, великанов, она имеет другое, более благозвучное — Мать богов.
Сказав это, Манумар задумался и затих, а из его каменных глаз выкатились две большие настоящие слезы.
— А что было потом, после твоего рождения?
Манумар вздохнул и тихим басом прошептал:
— Пока была жива моя мать, я рос, потому что сосал материнское молоко, а потом... — Великан замолчал и как-то сразу помрачнел.
— A потом? — спросил я, пытаясь удовлетворить своё любопытство.
— Моя мать чем-то заболела и вскоре умерла,— горестно вздыхая, бросил Манумар. — а отец, сын каменной глыбы, не долго думая, взял, да и женился на другой, — он снова горько вздохнул и продолжил своё невесёлое повествование: — Мачеха меня почему-то невзлюбила и не давала мне своего грудного молока. Отец стал интересоваться, отчего это я не расту. Как положено, на все его вопросы я лишь молчал и пожимал плечами. Отца сначала это забавляло, потом стало злить, а в один прекрасный день меня объявили изгоем.
— Дальше собрали узелок и выгнали? — спросил я, саркастически усмехаясь.
— Так всё и было, — печально подтвердил мои слова Манумар.
— Ну, а потом?
— Годы скитаний, поиска, попал в туман — и вот я здесь.
— И долго ты здесь пробудешь?
— Пока не найду кого-то, кому буду нужнее.
Манумар тяжело вздохнул и отправился спать. Вскоре на всю «Агидель» уже разносился его могучий, прямо-таки богатырский, храп.
«Счастливый он, этот Манумар, — подумалось мне, — может быстро уснуть. Совсем не то, что я».
Днём я за этюдником и работаю, по счастью, без напрягов. Сижу около мачты с парусом, слушаю, полуприкрыв глаза, его хлопанье под порывами сильного, но не злого ветра, и мечтаю о том, что когда-нибудь обязательно встречу Клири и непременно скажу ей главные слова в своей жизни. Что ответит она, не знаю, но догадываюсь что именно. A сейчас остаётся только сидеть и смотреть на причудливые узоры звёзд, зарисовывая их в блокнот цветными карандашами, пока глаза не начнут слипаться и не наступит тяжёлый сон бродяги с двумя или тремя тенями вместо сновидений. Надеюсь, что всё же так будет не всегда. Когда-нибудь мне приснится жёлтое солнце и согреет меня своим тёплым и ласковым светом.
B один из следующих вечеров у меня состоялся разговор с драконом. Тиль стоял у рулевого весла и, почёсывая свой животик крылом, с интересом смотрел на лунную дорожку, которая бежала по воде вслед за нами.
— Знаешь, о чём я мечтаю? — спросил он, увидев меня.
— Не имею понятия, — ответил я.
— A хочешь узнать?
— Не смеши меня, Тиль. O чём может мечтать дракон, разве что о кружке доброго пива и о большой кровяной колбасе.
— Стас, ты хоть и художник, а рассуждаешь, как одна принцесса, что попалась мне на пути сюда.
— И чем же принцесса похожа на меня?
Разговор с Тилем начинал меня развлекать, потому что он начисто развеял сон, от которого у меня болела голова, и одолевали всякие несуразные мысли.
— A тем, что... — Дракон замялся, видимо, не зная, как продолжить свою мысль.
— Принцесса была капризна и не знала, чего ей хочется, — подсказал я Тилю.
— Не совсем так, — поправил меня Тиль. — Принцесса всё время искала себе какое-нибудь дело, но очень быстро в нём разочаровывалась, тут же его бросала и принималась за что-нибудь другое.
— Неужели и я тоже произвожу такое впечатление?
— Да, — ответил дракон.
— B таком случае, Тиль, тебе надо показать некоторые мои картины.
— Заранее благодарю, так как люблю смотреть картины и думать о чём-то возвышенном.
— Позвольте у вас узнать, господин дракон, а кто ваш любимый художник?
— Васнецов, Малевич и Юрий Петухов, — не моргнув глазом, ответил Тиль.
— A это ещё кто такой? Никогда, признаться, не слышал этого имени.
Дракон с недоумением на меня посмотрел и продолжил свой рассказ:
— Юрий Петухов — это первый человек, у которого я жил, когда меня выгнали из страны драконов за чересчур малый рост, — произнёс он.
— И как же вы встретились?
— Обыкновенно. Я застрял в борозде картофельного поля, а Юрий Леонидович вышел на обход своих владений...
— Он, что, сторожем работал в колхозе?
— Почему в колхозе, — дракон обиделся, — акционерное общество «Светлый путь». Всё без обмана.
— Ну, а дальше что было?
Я уже представлял себе такую картину: дракон, хотя и очень маленький, медленно движется по картофельному полю, а навстречу ему идёт затрапезного вида и неопределённого возраста мужик, да к тому же ещё под хмельком. Останавливается, чтобы закурить сигарету, и только тут замечает чудо чудное, диво дивное, что ни в сказке рассказать, ни пером описать. Как говорится, приплыли: белая горячка! Сознаюсь честно, я так чётко и реально увидел эту картину, что не выдержал и стал хохотать, как полоумный. Лишь немного успокоившись, я посмотрел на своего собеседника. Дракон, в отличие от меня, меланхоличным и сосредоточенным взглядом смотрел вперёд на уходящее вдаль пространство. Я тоже молчал, не зная что сказать. По счастью Тиль прервал молчание и спросил:
— Стас, почему ты такой злой?
— C чего ты это взял? — спросил я.
— Потому что так хохотать могут лишь идиоты и умалишённые, а ты не похож ни на того, ни на другого. Остаётся сделать последний вывод: ты злой, – Дракон замолчал и как-то укоризненно и грустно на меня посмотрел.
Мне сразу стало стыдно за свой саркастический, почти издевательский смех:
— Ну, прости, приятель, если обидел.
— Громко смеяться не надо, — попросил Тиль.
— Хорошо, я не буду. Расскажи, кто такой этот Петухов? — попросил я и поспешно добавил: — Мне, правда, очень интересно это знать.
— После моего изгнания из мира драконов, — продолжил свой рассказ Тиль, — я полетел туда, куда глядели мои глаза. A глядели они только вперёд, поскольку о прошлом я просто не думал. Нужно было выбирать: жить дальше или прошлым.
— И что ты выбрал?
— Естественно, жить дальше и двигаться вперёд, как бы трудно ни было. После многих остановок и знакомств я опустился, наконец, на картофельное поле AO «Светлый путь».
— Ты, что же, и читать по-нашему научился? — опять перебил я Тиля.
— A как же. Конечно. Сейчас без этого никуда, — с гордостью ответил Тиль.
— И на каких же языках ты читаешь? — не отставал я.
— На пяти или шести, включая драконий. Вот только китайский и японский никак не даются. Уж больно иероглифов много и значений тоже, — Тиль махнул крылом и продолжал: — Приземлился я, бегу по полю, ищу, где спрятаться. Вдруг вижу, человек с костылём кондыляет в моём направлении. Что делать, ума не приложу. Юркнул в борозду, затаился, смотрю, что дальше будет.
— Ну, и что дальше было?
— A ничего. Нашёл он меня почти сразу. Но вместо того, чтобы выругаться или побить, стал мне Юрий Леонидович жизнь свою рассказывать. На поводок взял, вдруг кто испугается, всё же дракон не собака. Жить к себе привёл, картины свои показал.
— Ну, и что за жизнь была у твоего хозяина?
— Жизнь была самая, что ни на есть, обыкновенная: в колхозе на тракторе, потом война, танк, Прохоровка, госпиталь, медаль за отвагу.
— Ну, a как насчёт ста граммов, а то и больше?
— Выпить Юрий Леонидович любил, но меру всегда знал, под столом не валялся и бутылки не раскидывал.
— A потом что было?
— Потом Петухов умер.
— От чего? — задал я бестактный вопрос.
— От чего обычно умирают люди, как ты думаешь. Стас?
— Или от болезни, или от старости, — предположил я.
— Рассуждаешь ты правильно, только зачем глупые вопросы задаёшь?
— Извини, больше не буду.
— Да я и не сержусь.
— Я это заметил, — проворчал я.
Настроение окончательно было испорчено, но я всё же задал последний вопрос:
— Тиль, а как ты попал в туман?
— A я, честно говоря, и не помню. Просто вышел к скале и нырнул в туман, встретил там Норда и Манумара, потом мы вместе подождали тебя.
— Ясно, можешь быть свободен, — сказал я Тилю, а сам привалился к мачте и закрыл глаза.
Сна почему-то не было. Вместо этого я увидел Клири. Она стояла на огромном зелёном лугу среди золотых шаров одуванчиков и улыбалась своей загадочной улыбкой. Кто знает, что притягивало меня к ней. B одной руке Клири держала «Эскимо» на полочке, другой рукой она призывно махала над головой, приглашая меня следовать за собой. Я попытался сделать шаг, но почему-то так и остался стоять на месте. Кончилось дело тем, что я всё-таки уснул под тихий шум речной воды. Спал крепко, без снов и встал свежим и отдохнувшим.
«Эта река, помимо всего прочего, ещё и лечит, отгоняя дурные мысли», — подумалось мне тогда.
На следующий день с утра я принялся за работу.. B голове были кое-какие идеи, рука сама потянулась к мольберту. Перед глазами мелькнул зелёный луг, и я перенёс его на холст. B центре я изобразил девушку со светло-зелёными волосами.
B этот момент меня кто-то тронул за руку. Прикосновение было мягким, но весьма чувствительным. От неожиданности я обернулся, и кисть чуть не выпала у меня из рук. Передо мной стоял Норд с большой кружкой в одной лапе и большим мешком с печеньем в другой. На груди у кота болталась серебряная цепочка с каким-то талисманом, а на шее был повязан галстук-бабочка жёлтого цвета. Норд сделал значительный глоток из кружки, после чего спросил:
— Стас, а что это ты делаешь?
— Пытаюсь написать миниатюру.
Кот сделал ещё один глоток из кружки и продолжал рассуждать:
— Что это картина, я уже понял, но кто стоит посреди луга?
— Девушка с зелёными волосами.
— Значит, она русалка, — сделал вывод Норд, допив из кружки.
— Откуда ты знаешь, что она русалка?
— Читал у этого, ну, как его...
— Андерсена, — подсказал я, видя, как бедный Норд мучается, пытаясь вспомнить имя великого сказочника.
— Точно, Андерсен Ганс Христиан! — заорал кот, явно довольный моей подсказкой. — Ну, всё же, кто эта девушка, русалка или нет? — прилип он ко мне.
— Откуда я знаю! — ерепенился я. — Может, русалка, а, может, просто романтический образ.
— Ладно, думай, как хочешь,
Норд махнул лапой и уже собирался уйти, как вдруг пристал ко мне с другой просьбой, на мой взгляд, еще более нелепой и потому показавшейся мне невероятной:
— Стас, а научил бы ты меня рисовать. – Кот так разволновался, что мяукнул.
Конечно, его просьба вызвала у меня сначала улыбку идиота, а потом и смех того же порядка. Успокоившись немного, я бросил мимолётный взгляд на кота. Тот был абсолютно серьёзен.
— Котяра, хочешь, дам совет?
Кот утвердительно кивнул головой.
— Купи себе цифровой фотоаппарат, будешь на всяческих презентациях и корпоративах бабки сшибать. Представляешь себе, кот-фотограф, да это же сенсация! О тебе не будет писать только ленивый.
Но мои ожидания не оправдались. Норд печально мяукнул, затем махнул левой передней лапой с маленькими золотыми часами, фыркнул и убежал.
«Вот и думай, чего котам в этом мире не достаёт?» — задал я сам себе вопрос, так и оставшийся без ответа.
Через пару дней Норд опять подошёл ко мне, когда я работал. На этот раз он стоял, молчал и наблюдал, как я завершаю эскиз. Но как только палитра и кисть были отложены в сторону, Норд выступил вперёд и многозначительно произнёс:
— B общем и целом картина мне нравится, но только у Киры волосы были огненно-рыжие, а на картине они бледно-зелёные.
Замечание кота меня несколько озадачило, и я решил узнать подробности:
— Позволь-ка узнать, а кто такая эта Кира?
— Одна сказочная королева, которая, правда, осталась без королевства, одна-одинёшенька на пустынном острове.
— A чего так?
— Известно чего. Кира полюбила одного принца. Имени его не называю, не достоин!..
— A почему?
— Принц к ней сватался, клялся в вечной любви, а после свадьбы... — Норд махнул лапой и горестно вздохнул.
— Что было дальше? — не отставал я от кота. — Если начал рассказывать, рассказывай до конца.
— Украл принц все королевские сокровища и поминай как звали.
— И что же, твоя королева Кира вообще осталась без копейки?
— Представь себе... Всё выгреб, гад, до копейки, погрузил королевскую казну на корабль и смылся.
— A что же Кира?
— A кому она нужна без золотой казны, — Кот с досады махнул лапой. — Хотела утопиться, бросившись со скалы, но и это не вышло, прохожий волшебником оказался, спас, остров подарил и всё такое.
— A как звали этого волшебника?
— Не знаю, до меня дело было.
— A тогда откуда ты про это узнал?
— От самой Киры и узнал.
— Значит, ты был на острове Киры?
— Так, погостил пару дней и всё.
— Ну, и как?
— Скучно там, всегда одно и то же.
— A подробнее.
— Унылый пейзаж: скалы, сильный ветер, море с вечными бурунами волн.
— Очень интересно, готический пейзаж. A где Кира обитает?
— B замке на скале. От какого-то то ли рыцаря, то ли барона остался, не знаю точно, — Норд опять махнул лапой, ожидая нового вопроса.
Этот вопрос не замедлил появиться:
— Значит, Кира живёт совсем одна?
— Да, у неё даже слуг нет.
— Стало быть, она хорошая хозяйка?
— Я бы не сказал, но жить вполне можно.
— A как там насчёт еды?
— Для меня нормально, поскольку от моей матушки я унаследовал любовь к свежей рыбе.
— Трудно поверить, что королева, пусть даже и бывшая, ест сырую рыбу целиком, да ещё и без соли.
— Кира не ест сырую рыбу. Она делает «суши».
— И как на вкус?
— Ты знаешь, на любителя. Мне не очень нравится.
— Почему?
— Живот пучит, да и потом, я рис как-то не очень...
— Погано, — сказал я.
— Стас, а ты меня рисовать научишь? — затянул кот свою старую песню.
— Ну, хорошо, научу тебя азам живописи, если ты, Норд, расскажешь мне, зачем тебе это надо?!
— Понимаешь, Стас, я цель великую в жизни ищу. Если найду, то...
«Вот тебе и раз! — пронеслось у меня в голове. — Рассказать кому, не поверят. Кот, который хочет стать художником».
А Норд, между тем, всё приставал и канючил по поводу того, что хочет стать художником и непременно живописцем, и что он, Норд, без этого не может жить и не будет, поэтому уж лучше смерть, чем такие душевные муки.
Слушая кошачьи завывания каждый божий день, я, наконец, сдался, только бы не слышать душераздирающих концертов, продолжающихся почти сутки напролёт. Тиль и Манумар выражали мне свою поддержку и сочувствие, однако поделать с несносным котом ничего не могли. Словом, стало понятно, от этого нытика не отделаться и надо что-то предпринимать.
— Подойди-ка сюда, котик, — позвал я Норда, который, как обычно, стоял у рулевого весла и лил в три ручья крокодиловы слёзы, размазывая их по морде лапами и неустанно жалуясь кому-то на свою горькую кошачью судьбу. — Норд, – повторил я, — иди сюда, не то передумаю.
При этом я старался придать своему голосу как можно больше убедительности в надежде, что это успокоит кота. Норд не заставил себя долго ждать и явился почти сразу.
— Стас, ты меня звал?
В ответ я лишь убедительно кивнул головой.
— Стас, — не унимался кот, — а зачем я тебе понадобился?
— Ты же сам хотел стать художником и научиться живописи.
— Да, я хотел этого, но ты же...
Кот ничего не понимал, на его мордочке было написано недоумение. Ведь вчера в это же время я прогнал несчастного, не дав ему и рта раскрыть, а сегодня, здравствуйте, вам! Пожалуйте рисовать! От такого поворота и человек опешит, что уж говорить про кота. Норд долго переминался с лапы на лапу, ожидая моего окончательного вердикта. Я медлить не стал, заговорил быстро и жёстко, как следует в таких случаях:
— Ты хотел попробовать учиться живописи?
— Да. — кот не удержался и мяукнул от счастья.
— Так вот, я дам тебе такую возможность, но слушаться ты меня будешь беспрекословно?!
— Договорились, — опять заорал тот, оглашая окрестности диким мяуканьем.
«Никогда не думал, что маленькие коты могут так оглушительно орать», — подумал я.